Глава 8. Море
Они уехали ночью. Хёнджин больше не мог смотреть, как она гаснет в белых стенах больницы. Он собрал её вещи, договорился с врачом, нашёл домик у моря. Небольшой. С деревянной террасой. Там не было интернета, не было часов, не было голосов, которые приказывали.
Только он.
И она.
---
На третий день Эмили вышла к воде. Тихая, бледная, с тонким пледом на плечах. Волосы рассыпались по спине. Ноги ещё не слушались, и он поддерживал её.
Они сели на песок. Он закинул куртку на плечи ей. Обнял.
Море шумело спокойно. Ласково.
Она долго молчала. Просто смотрела вперёд.
А потом сказала:
— Если я должна умереть...
— Эмили, не говори...
— ...то я хочу умереть здесь.
С тобой.
В твоих объятиях.
Где тихо. Где нет часов. Где я не "ошибка", не "время", не "слабость".
Где я просто… я.
Он сжал её крепче.
— Эмили...
— Мне не страшно, — шептала она. — Мне больно, когда я там. Там, где меня никто не слышит. Где я живу, но не существую. А здесь... я будто впервые дышу. Если это мой последний месяц — я хочу, чтобы он был таким.
Он прижался лбом к её виску. Глаза горели. В груди всё рвалось.
— Я не позволю тебе умереть.
Она слабо улыбнулась.
— Не всегда мы решаем.
— Я решу. За тебя. Пока ты не сможешь сама.
Я покажу тебе, как это — хотеть жить. Не ради расписания. Не ради побед. А ради себя.
Она закрыла глаза. Вдохнула солёный воздух.
И прошептала:
— Если ты рядом… тогда я, может быть, попробую.
Он не ответил. Просто обнял крепче.
Потому что иногда — молчание говорит важнее любых слов.
---
Море шумело. Солнце садилось.
А где-то внутри неё, глубоко, впервые что-то тёплое… начало просыпаться.
Утром она проснулась не от будильника. А от солнца.
Тёплого. Мягкого. Сквозь занавески.
И впервые не испугалась, что «проспала».
Потому что просыпаться без страха — оказалось возможным.
Хёнджин уже ждал её на веранде с чашкой какао и куском шоколадного пирога. Он улыбнулся, когда она вышла в его чёрной футболке до колен, босиком, растрёпанная.
— Доброе утро, — сказал он. — Я не стал тебя будить. Было красиво смотреть, как ты просто... спишь.
— Без снов, — прошептала она, садясь рядом. — Без таблиц, графиков и контрольных.
Они пили какао. В тишине. Без разговоров. Без нужды говорить.
---
Днём он нашёл коробку с красками в кладовке старого домика.
— Умеешь рисовать?
— Нет, — пожала плечами она.
— Отлично. Тогда нет давления.
Он дал ей кисть. И просто протянул банку с синей краской.
— Нарисуй… не знаю. Как ты себя чувствуешь.
Она поднесла кисть к холсту. Долго смотрела.
Потом провела одну линию. Потом вторую.
Молча. Не объясняя.
Он не спрашивал.
Через час она закончила.
— Это…?
— Не знаю. Просто… я.
Переломанная. Мятая. Но всё ещё цветная.
Он взял её ладонь.
— Это прекрасно.
И она улыбнулась. По-настоящему. Без страха. Без напряжения.
Маленькая, теплая, как апрель.
---
На пятый день она смеялась.
Он пытался сделать мороженое из льда, молока и чего-то подозрительного. Оно взорвалось в блендере.
Она вся была в каплях, но не отшатнулась.
Заливалась смехом. Смеялась до слёз. Смеялась, как будто впервые разрешила себе быть глупой.
Он смотрел на неё и понимал:
живёт.
Не выживает.
Не борется.
А живёт.
---
На седьмой день она подошла к нему ночью. Он сидел у костра, смотрел на звёзды.
Она легла рядом и прошептала:
— Можно мы останемся ещё на один день?
Он повернулся к ней.
— На сколько захочешь.
Она закрыла глаза и впервые не считала — сколько времени потеряно.
Она просто… хотела остаться.
---
А на восьмой день, когда они гуляли по берегу, она сжала его руку и сказала:
— Я не хочу умирать.
Я… боюсь, но я хочу попробовать.
Жить.
Он остановился, посмотрел в её глаза — и в них больше не было пустоты.
— Тогда давай жить. Вместе. Без правил.
День за днём.
Она кивнула.
Слёзы текли. Тихо. Чисто.
Но это были не слёзы боли.
Это были слёзы возвращения.