12
Утро следующего дня встретило меня морозным дыханием ветра. Я открыла глаза, потрогала кровать сзади себя — конечно, никого. Снова ощутив поток ледяного воздуха, я приподнялась. Окно открыто нараспашку.
— Ты уже не спишь? - вошел Стив. — Я проветривал комнату. Извини, если слишком холодно. Как твоя голова? Я улыбнулась:
— Нормально. Почти не болит.
— Это хорошо! Но компрессы еще нужны. Мистер Джонсон приказал минимум три дня, - он захлопнул окно.
— Я все понимаю, — вздохнула я, сладко потягиваясь в кровати.— Спасибо, что возишься со мной.
Уголки его губ поднялись вверх:
— Не за что.
Весь день Стив ухаживал за мной, как нянька. Не отходил ни на шаг. Ужасно нервничал, когда я настояла на своём и встала с кровати. Я походила пару минут по дому, а он всё время встревожено метался вокруг меня:
— Аккуратно. Не спеши! Потихоньку…
— Стив, я хорошо себя чувствую, не беспокойся, - убеждала я парня. — Если Милохин узнает, что я позволил тебе встать с постели, он меня…
— Он не узнает, — ответила я. Не прошло и десяти минут, как меня одолела слабость. Я вернулась в спальню. Мы снова смотрели фильмы, заказали пиццу и играли в карты. Я не скучала в компании Блэка, но не чувствовала покровительства. Мне не хватало чувства защищённости. Я даже поймала себя на мысли, что уже привыкла делать все по приказу. Чёртов Милохин! Настал уже поздний вечер, а Данила все еще не было. И Стив не спешил уходить.
— Стив, - позвала я. — А когда придет Дан?
Парень запнулся и опустил глаза:
— Он… Я не… - секундная пауза. — Наверное, он не придет.
Брови поползли вверх:
— Не придет?
— А тебе очень нужно? - посмотрел на меня парень.
— Нет, мне ничего не нужно. Мне вообще пофиг! - я отчего-то заерзала на кровати. — Поздно уже… Я спать хочу. Стив вздохнул и пошел к двери:
— Я сегодня ночую с тобой. Буду спать в соседней комнате. Если что, зови.
Он вышел, а я провалилась в сон. В следующие два дня, к моему огромнейшему удивлению, Даня не приезжал. Вскоре чувство удивления переросло в чувство тревоги: что-то внутри подсказывало о приближении беды. Одним прекрасным утром я проснулась и ощутила режущую слух тишину. Я почти полностью выздоровела, потому с легкостью побежала вниз, по пути заглянув в соседнюю комнату, которая оказалась пустой. Мое чутье меня не подвело: в доме больше никого не было. В один миг стало не по себе. Мой взгляд остановился на столе. Там лежал конверт. Я подошла, взяла в руки. Запечатан. На белом поле большими красивыми буквами была надпись от руки. «Юлечке Гаврилиной» Я распечатала конверт. Секунда и тишину нарушает шуршание записки в моих руках. Я читаю, глаза быстро бегают вдоль бумаги. Лицо мое искажается от боли. Глаза наполняются слезами, мешая видеть текст. Письмо дрожит в руках и буквы расплываются. Я не могу поверить, а то, что написано.
«Шпуль, я, правда, пытался, но я не могу простить тебе твой побег. Я должен наказать тебя. И я это сделаю. Возможно, ты сейчас плачешь. Возможно, проклинаешь меня. Но мне плевать. Ты сбежала от меня без разрешения, и я не спущу тебе это с рук. Ты — моя маленькая сучка, моя рабыня, моя игрушка, моя вещь. Моя, понимаешь? И только я решу, когда от тебя избавиться. Так вот. Твое наказание: ты месяц сидишь взаперти. Одна. И не думай бежать — я все предусмотрел. Посмотрим, станешь ли ты послушнее. Твой хозяин»
Я плакала. Боже! Как же я плакала! Я сжала записку в кулаке:
— Господи! За что?
Закричала до рези в горле. Не помню, как сползла на холодный пол. Я хватала ртом воздух и глотала слезы.
Я кричала. Плакала. Как сумасшедшая. Я забилась в угол и, запустив руки в запутавшиеся волосы, смотрела в одну точку. А потом свернулась калачиком прямо на холодном полу. Увидел бы кто, сказал: приступ у психически больной. Но это не приступ. Это крик души. Крик от боли, сжигающей изнутри и разрывающей меня на части.
Истерика. Я сидела, как дикая запуганная птичка в клетке. Никогда раньше со мной такого не было, но люди называли это состояние одним острым словом. Безысходность. Я так и не поднялась на второй этаж. Всю ночь я, как кукла, неподвижно просидела на полу. Обхватила колени руками и смотрела в бездонную пустоту. Неслышно было уже всхлипов или надрывных рыданий. Только опухшие глаза, которые я периодически протирала ладонью, напоминали, что я еще жива. Слезы не прекращались. Никогда в жизни не подумала бы, что смогу столько плакать. Когда первые солнечные лучи коснулись моих плеч, я, как прокаженная, бросилась наверх. Не хотела видеть солнце. Хотела вечную ночь. Тьму. Может в темноте легче перенести боль.
Первые три дня во мне жила надежда, что это жестокая шутка, что вот-вот придет Стив с чашкой кофе, или Даня в стельку пьяный ввалится в комнату. Мне было все равно, кто придет и зачем. Я просто хотела видеть людей, разговаривать с ними. Но чуда не происходило. Пустота душила меня, связывала стальными путами и не давала дышать.
Давящая тишина заставляла содрогаться от собственного сердцебиения. Я почти не вставала с кровати. Жила в своей комнатке, как подопытная крыса, каждую секунду ожидая чего-то неизвестного. Раз зашла в спальню Милохина и разрыдалась прямо на пороге. Его парфюм, кровать, на которой он меня обнимал… Стало вдруг тяжело дышать. Не смогла. Не выдержала. Ушла и больше не приближалась к его комнате.
Первая неделя была сущим адом. Я ничего почти не ела, сидела часами в комнате или пялилась в телевизор. Однажды в истерике разорвала подушку. Дни шли, а я умирала. Гибла. Сохла, как цветок, который хозяева бросили и уехали на курорт. За две недели я потеряла несколько килограмм, появились мешки под глазами, стали видны скулы, обтянуты кожей, руки постоянно дрожали.
В начале третьей недели я, не сдержавшись, разбила руки в кровь, колотя входную дверь. Но я нашла спасение. Алкоголь. О, да. Я взломала бар Данила и целыми днями ходила с бутылкой. За четыре дня я оприходовала несколько литров спиртного. Текила, виски и коньяк стали моими лучшими врачами. Но в конце недели я окончательно впала в депрессию. Уже даже выпивка не облегчала мои мучения. Я не могла плакать. Было больно даже пошевелиться. Я просто лежала, как овощ. Кажется, так умирают. В начале четвертой недели я зашла в кабинет Дани. Зачем? Просто потихоньку сходила с ума. Я поймала себя на мысли, что была бы счастлива, даже если бы он пришел, избил меня, поимел и еще раз избил. Мне было бы плевать на боль. Лишь бы он пришел. Лишь бы кто-то пришел, пожалуйста. Я нашла диск. Тот самый с его песнями. Взяв диск с собой, я захватила из бара бутылку мартини и направилась в ванную. Нужно было расслабиться. Я набрала ванную, включила диск на всю громкость и залезла в воду, надпивая из бутылки. Горячая жидкость обжигала все внутри, а горячая ванна приносила наслаждение. Я закрыла глаза.