Я устала
Никто меня не будет спасать
из моей ямы. Я сама должна себя спасти.
Первая победа над Витьком оказалась сладкой, но короткой. Эйфория от того, что я смогла дать отпор, рассеялась уже к концу дня, как дешевый парфюм. Ее место заняла усталость. И ужасная пустота внутри.
Я объявила им войну. Но я была в этой войне одна. Армия против одиночного солдата.
Мои резкие ответки и дерзкие выходки никого не остановили. Они просто сменили тактику. Открытые насмешки сменились тихим, ядовитым шепотом за спиной, который был слышнее любого крика. «Смотри, идет», «Дура больная», «Сама виновата». Их взгляды, полные брезгливого любопытства, впивались в меня на каждом уроке, в столовой, в раздевалке.
Я давала отпор. Каждый чертов раз. Смотрела ледяным взглядом, била по уязвимым местам, могла даже ударить в ответ.
Но это отнимало все силы. Каждое такое столкновение высасывало из меня по капле жизни. Я просыпалась с уже сжатыми кулаками и каменным комом в горле, потому что знала, впереди несколько часов непрерывной борьбы. Школа превратилась в поле боя, где нельзя было расслабиться ни на секунду.
И самое страшное было одиночество. Оно пожирало меня изнутри, тише и вернее, чем любые насмешки. Я была в осаде, а за стенами крепости не было никого, кто мог бы передать хоть крошку еды или слово поддержки.
Я сидела за своей партой одной. На переменах стояла у окна в пустом коридоре, глядя, как другие смеются, общаются, живут своей нормальной жизнью. Раньше я была частью этого. Теперь я наблюдаю за этим со стороны.
Я пыталась есть в столовой, но один вид веселой, шумной компании за общим столом вызывал такую тошноту, что я предпочитала уходить голодной. Я шла в библиотеку и пряталась между стеллажами, просто чтобы несколько минут побыть в тишине, где на меня не смотрят.
Я возвращалась домой абсолютно разбитой. Физически. Мама по-прежнему молчала. Дом был не убежищем, а продолжением ада. Я закрывалась в комнате, падала на кровать и лежала, уставившись в потолок, не в силах даже плакать. Внутри была только выжженная пустота.
Я чувствовала, как здоровье ухудшается с каждым днем. Постоянные головные боли, предобморочное состояние, дышать становилось тяжелее, в глазах постоянно темнело. С каждым днем, я все больше ненавидела себя, давящие мысли сжирали меня. «Ты во всем виновата!» «Ты этого заслужила!»
Но какой я не была внутри, снаружи я была только злее. Мои ответки становились все более едкими, взгляд все более ядовитым. Я превращалась в то, чего они хотели. В злое, неприкасаемое существо. Но в их планы не входило, что у этого существа будут острые когти. Я царапалась, кусалась, отчаянно защищая последнее, что у меня осталось,
жалкое подобие достоинства.
Каждый день был похож на предыдущий. День сурка в аду.
Проснуться.
Натянуть броню. Выйти на поле боя.
Отбиваться до последнего вздоха.
Вернуться домой.
Истечь кровью в одиночестве.
Уснуть.
Проснуться.
Я держалась. Но с каждым днем сил оставалось все меньше. Я понимала, что долго так не выдержу.
Что-то должно было случиться. Или я окончательно сломаюсь, или... или этот нарыв прорвется с такой силой, что сметет всех и вся. Пока я не знала, что будет первым. Но треск был уже слышен.
****
Это был обычный школьный день. Серый, как и все предыдущие. Я шла по коридору, с прямой осанкой, и поднятым подбородком. Броня из злобы и равнодушия была на месте, но под ней уже зияла пустота истощения.
Первой тревожной ласточкой стал неестественный гул, доносившийся из нашего класса. Не обычный шум на перемене, а сдавленное хихиканье, возбужденные перешептывания. Когда я вошла, наступила резкая, оглушительная тишина. И десятки пар глаз, устремленных на меня. Но не с насмешкой, а с чем-то другим. С шокированным любопытством, с неприкрытым сладострастием?
Мое сердце пропустило удар. Что-то случилось. Ужасное..
Я попыталась пройти к своей парте, но путь мне преградила Катя, та самая, на которую я вылила воду. На ее лице была не ухмылка, а довольная морда.
— Ну что, звезда, — прошипела она так, чтобы слышали все вокруг. — Теперь вся школа знает, на что ты способна... в постели.
Она бросила на мою парту распечатанную цветную фотографию.
Мир перевернулся. Звуки пропали, сменившись оглушительным звоном в ушах. Я смотрела на снимок и не верила своим глазам.
Это была я. Обнаженная. В той самой каюте на теплоходе. Я лежала на кровати, лицо было заплакано, волосы растрепаны, в глазах, животный, беспомощный ужас. Это был не порнографический снимок. Это был снимок унижения. Насилия. Снятый тайком, пока я была в полубессознательном состоянии после одной из его вспышек гнева.
— Нет... — вырвался у меня хриплый, не мой звук.
— Это... это неправда...
— Какая неправда? — весело подхватил кто-то сзади. — Тут целый альбом! В общем чате висит! Все уже оценили!
Ко мне в руки полетел чей-то телефон. На экране был открыт анонимный телеграм канал. Название «Школьный трэш». И там... десятки фотографий. Под разными, похабными углами. Мои слезы, мой стыд, и моя беспомощность. Все это было выставлено на всеобщее обозрение.
Я метнулась взглядом по классу. В углу, бледная, с широко раскрытыми глазами, сидела Регина. И она не смотрела на меня. Она смотрела в пол, словно надеясь, что он разверзнется и поглотит ее.
Предательство ударило с новой, невероятной силой. Она знала. Она точно знала, что это было. И она молчала.
По моему лицу текли слезы, но я их не чувствовала. Во мне что-то разорвалось. Не гнев. Не ярость. Что-то большее. Сердце, и душа.
Я превратилась в призрака. Я слышала, как кто-то крикнул: «Уберите это от нее!». Я чувствовала, как учительница истории, зайдя в класс, в ужасе ахнула и начала что-то кричать. Но для меня все это было как сквозь толстое стекло.
Я не помнила, как выбежала из класса. Я не помнила, как оказалась в самом дальнем, грязном туалете на первом этаже, где курили старшеклассники. Я заперлась в кабинке, упала на колени перед унитазом и меня вырвало. Не от еды. А оо бессилия, от стыда, от ненависти.
Они забрали у меня все. Достоинство. Дружбу. Веру. Тело. Теперь они выставили это на посмешище.
Я сидела на холодном кафеле, обхватив голову руками, и тихо раскачивалась. Звонок с урока прозвучал где-то очень далеко. За дверью туалета слышались шаги, смешки, обрывки фраз: «...видела?..», «...с Селестой...», «...фотки...».
Я понимала, что это только начало. Эти фотографии теперь будут жить своей жизнью. Их будут пересылать, сохранять, обсуждать в соцсетях. Этот позор будет преследовать меня всегда.
Я осталась абсолютно одна на дне глубокой, черной ямы, сверху на которую сыпалась грязь всего мира. И сейчас я поняла. Никто меня не будет спасать из моей ямы. Я сама должна себя спасти.