𝘋𝘈𝘔𝘕 𝘈𝘕𝘌𝘔𝘖𝘕𝘌𝘚 𝘋𝘈𝘔𝘕 𝘠𝘈𝘕𝘎 𝘑𝘖𝘕𝘎𝘐𝘕

Больничная палата, с ее стерильной белизной и пронзительным запахом лекарств, казалась холодным и отчужденным местом. Белые стены, словно ледяные глыбы, поглощали любой намек на тепло и жизнь, оставляя лишь ощущение безмолвия и тоски. Феликс лежал на больничной койке, его тело казалось хрупким и невесомым под тонким белым одеялом, словно он был куклой, которую забыли на полке, и он чувствовал себя так, словно он не принадлежит этому миру. Его лицо было бледным и осунувшимся, с темными кругами под глазами, его губы были сухими и потрескавшимися, а веснушки на его бледной коже казались пятнышками боли и печали. Его дыхание было тихим и поверхностным, и каждый вдох давался ему с трудом, словно он боролся с невидимым врагом, который пытался лишить его жизни. На прикроватной тумбочке, словно горькое напоминание о его страданиях, лежали использованные салфетки с засохшими пятнами крови и несколько увядших веточек сирени. Он видел эти цветы, их нежную красоту, их хрупкие лепестки, но все это было словно во сне, и его память словно играла с ним злую шутку.

В палате было тихо, только Феликс. Чан и Хенджин ушли, понимая, что их присутствие только усугубляет состояние Феликса, и что они не могут ничего сделать, чтобы ему помочь. Они чувствовали себя бессильными и беспомощными, и что их любовь не может его спасти, и что они теряют его с каждым днем.

Чонин, словно тень, тихо вошел в палату, его лицо было бледным и измученным, его глаза были полны вины и отчаяния. Он чувствовал, как его сердце разрывается на части от боли, и он понимал, что он был слеп и глуп, и что он не ценил того, что имел, и теперь он готов был на все, лишь бы исправить свои ошибки, и вернуть любовь Феликса. Он постоянно прокручивал в своей голове все моменты с Феликсом, каждую его улыбку, каждый его взгляд, каждое прикосновение, и он понимал, что его любовь к нему сильнее всего на свете. Он чувствовал, что его любовь подобна огню, который сжигает его изнутри, и что он должен бороться за Феликса, до последнего вздоха.

С того момента, как Чонин узнал о чувствах Феликса, и о том, что он чуть не умер, его мир перевернулся с ног на голову, и он понял, что не может жить без него. Он приходил в больницу каждый день, и сидел рядом с ним, и пытался с ним заговорить, и он признавался ему в любви, и он просил прощения, но Феликс оставался отстраненным и равнодушным, и не реагировал на его слова, словно он был глух к его мольбам, и словно его душа покинула его тело. Чонин чувствовал себя так, словно он говорит со стеной, и что его любовь, словно лед, не может растопить его отчуждение, и его сердце сжималось от боли и бессилия.

Через две недели врачи сообщили, что физическое состояние Феликса стабильно, и его можно выписать, но предупредили, что его психическое состояние остается нестабильным, и что ему нужно время и покой. Чонин был рад, что Феликс покидает больницу, но он знал, что его ждут трудности.

— Феликс, — сказал Чонин, его голос был полон надежды, — Я буду рядом с тобой, и я буду заботиться о тебе. Я хочу, чтобы ты знал, что ты не один, и что я буду любить тебя вечно.

Феликс, молча, посмотрел на Чонина, его взгляд был холодным и отстраненным, и он ничего не ответил. Он не чувствовал ничего, кроме пустоты, он не помнил Чонина, и он был для него чужим, и его сердце оставалось холодным и равнодушным. Он просто отвернулся и, не сказав ни слова, пошел прочь, оставив Чонина позади, со всей его болью и отчаянием.

*

После выписки, Феликс вернулся к учебе, но его отстраненность никуда не исчезла. Он ходил на занятия, но его взгляд был рассеянным, и его мысли были где-то далеко. Он общался со своими друзьями, но его голос был тихим и монотонным, и он не выражал никаких эмоций, и казался призраком, блуждающим в этом мире.

Чонин, видя это, не сдавался, и продолжал добиваться Феликса, он постоянно пытался с ним заговорить, и делал ему комплименты, и приглашал его на обеды и ужины, и старался быть рядом с ним, но все его усилия оставались напрасными. Он чувствовал себя так, словно он пытается наполнить сосуд, у которого нет дна, и что его любовь, подобна хрупкому цветку, который не может прорасти в ледяной почве равнодушия Феликса. Чонин приходил к Феликсу один, когда рядом не было его друзей, чтобы он мог побыть наедине с ним, и попытаться достучаться до его сердца.

— Феликс, — сказал Чонин, когда они шли по коридору университета, его голос был полон надежды, — Ты сегодня выглядишь очень хорошо. Тебе так идет этот свитер. Может быть, пообедаем вместе? Я приготовил твое любимое блюдо.

Феликс, молча, посмотрел на Чонина, его взгляд был холодным и пустым, словно он смотрел на незнакомца.

— Нет, спасибо, — ответил Феликс, его голос был тихим и отстраненным, — Я не голоден, и я не помню, чтобы у меня было любимое блюдо.

Чонин тяжело вздохнул, и опустил голову, и почувствовал, как его сердце сжимается от боли и отчаяния. Он чувствовал, что его надежда тает, словно утренний туман, и что его любовь, подобна хрупкому цветку, который увядает от безразличия.

— Хорошо, — сказал Чонин, стараясь скрыть свою печаль, — Может быть, в другой раз. Если передумаешь, я буду в библиотеке, я буду ждать тебя.

Феликс молча повернулся, и, не сказав ни слова, пошел прочь, оставляя Чонина одного, со своей болью и со своим отчаянием. Чонин смотрел ему вслед, и его сердце разрывалось на части, и он чувствовал, как его любовь медленно убивает его изнутри, и он задавался вопросом, сможет ли он это выдержать.

Так продолжалось изо дня в день, и Феликс оставался отстраненным и равнодушным, и он не обращал внимания на Чонина, и все его старания были напрасны. Чонин понимал, что его надежда тает, и что его сердце медленно разбивается на осколки, но он не сдавался, и продолжал бороться за Феликса, веря в чудо. Он понимал, что он готов на все ради него, что он не отпустит его, и что он вернет его любовь, во что бы то ни стало.

*

Через несколько дней, Чонин начал чувствовать что-то странное в своем теле. Его грудь сдавливала острая боль, его горло часто першило, и он начал кашлять, но он старался не обращать на это внимания, и продолжал добиваться Феликса, и продолжал надеяться, что он снова его полюбит. Он старался гнать от себя эти мысли, но ему становилось все хуже и хуже, и он чувствовал, что его тело его предает, и что он теряет контроль над собой.

Как обычно, Чонин ждал Феликса у выхода из аудитории, и он хотел пригласить его на обед, но как только Феликс вышел, Чонина пронзила резкая боль в груди, и он резко закашлялся, и закрыл рот рукой. Когда приступ кашля закончился, он с ужасом посмотрел на свою ладонь, и увидел, что на ней лежат несколько маленьких, еще не раскрывшихся бутонов сирени. Его сердце бешено колотилось, и он почувствовал, как его тело пронзает ледяной холод, и он понял, что заболел, и что он заразился Ханахаки, и что его любовь к Феликсу, начала убивать его изнутри. Он вспомнил слова Джихуна о том, что Феликс был болен этой болезнью, и его сердце сжалось от боли и страха. Он понял, что он заразился его болезнью, и что его любовь к Феликсу стала проклятием, которое медленно его убивает, и он не мог поверить, что это происходит с ним.

— Чонин, — сказал Феликс, его голос был тихим и отстраненным, — С тобой все в порядке? Ты какой-то бледный.

Чонин посмотрел на Феликса, и почувствовал, как его сердце сжимается от боли и отчаяния. Он понимал, что он тоже болен, и что он может умереть, как и Феликс, и он боялся не смерти, он боялся потерять его любовь, и он не мог допустить этого.

— Да… все в порядке, — ответил Чонин, стараясь скрыть свою дрожь, — Просто немного…простудился. Может быть, пообедаем вместе?

Феликс покачал головой, и его взгляд оставался холодным и отстраненным.

— Нет, спасибо, — ответил Феликс, — Мне нужно идти.

Феликс молча повернулся, и не глядя на Чонина, ушел, оставив его одного, со своей болью и со своим новым проклятием. Чонин смотрел ему вслед, и ему казалось, что мир рухнул вокруг него, и что его любовь, превращается в смертельное проклятие, и он чувствовал, что он умирает изнутри, и что он ничего не может с этим сделать.

Чонин, с ужасом, посмотрел на бутоны сирени, лежавшие на его ладони, его сердце бешено колотилось, и его охватил ледяной ужас, и он не мог поверить в то, что происходит.

— Нет… — прошептал Чонин, его голос дрожал, и он едва слышал сам себя, — Этого не может быть… Как… Как это возможно?… Это же… это сирень… это любимые цветы Феликса… это… это моя любовь к нему убивает меня?… Нет… это невозможно… Это… это просто какой-то ужасный кошмар… Я люблю его больше всего на свете, и почему тогда моя любовь, превращается в проклятие? Это не справедливо! Что я сделал не так?… Я не понимаю… Это… это какой-то ужасный сон, это не может быть правдой.

Чонин почувствовал, как его грудь сдавливает боль, и он снова закашлялся, и на его ладонь упали несколько лепестков сирени, окрашенных кровью, и его сердце сжалось от боли, и он почувствовал, что его жизнь утекает сквозь пальцы.

— Нет… — прошептал Чонин, его голос был полон отчаяния и страха, — Я… я не хочу умирать… Я не хочу умирать, я хочу быть с Феликсом, я хочу любить его, я не хочу его терять, и я не хочу терять свою жизнь… Это несправедливо, почему любовь должна причинять такую боль? Я не могу больше этого выносить, я не могу больше бороться, но я не сдамся!.

Чонин, с трудом сдерживая слезы, зажал бутоны в кулаке, и поклялся себе, что он не сдастся, и что он будет бороться за свою любовь, и что он будет добиваться Феликса до последнего вздоха, и что он не позволит своей любви убить себя, а наоборот, что она будет его спасением, и он верил, что он когда-нибудь вернет Феликса, и что он снова будет счастлив. Он решил, что он должен стать сильнее, и что он должен преодолеть свою боль, и что он будет бороться за свое счастье, и за счастье Феликса, и он был готов отдать за это все, что у него есть.