Глава 1
— Чем вы думали, я спрашиваю, когда постороннего человека, гражданского, возможно, несовершеннолетнего брали на задержание? О чём вы думали вообще, майоры? Чёрт, не так: вы, вообще, думали? Или вам погоны жмут? Так я же помочь могу, только скажите. Устроили они, блядь, покатушки — для девчонки развлекушки. Развлекли? Развлекли, спрашиваю? И меня заодно, а то мне скучно тут было. Заняться нечем! Стоят у начальства в кабинете, на ковёр их вызвала лазутчикова и сейчас во всех смыслах слова… Песцова ужасно интересует юридическая литература в шкафу справа от него — внимательно изучает корешок каждой книги, по буквам разбирает миллионы раз уже виденные тома.
Саше внезапно стало любопытно, как пошиты его собственные ботинки. Переплетение шнурков, тоже вот, оригинально им самим исполнено.
Встречаться взглядом с глыбами синего льда, в которые ярость на оперов превратила глаза Снежной их Королевы, не хочется обоим. Да что там не хочется — страшно просто.
«В перестрелку бы какую сейчас» — тоскливо мечтает саша.
Лазутчикова не кричит, даже когда разъярена. Но лучше бы кричала, право слово: температура в кабинете начальника Особого Отдела ощутимо ниже, чем во всех остальных помещениях. Да и на улице, наверное, на пару десятков градусов теплее будет, несмотря на промозглый ноябрь. Синие глазища сверкают льдисто, голос температурой ниже сжижения азота. Одно слово — Снежная Королева, как она есть.
Саша чувствует, как пощипывает кончики пальцев и носа, как при сильном морозе, а Песцов вздыхает тяжело и совершенно явно видит, как из его рта вырывается облако пара. Кажется, до такой превосходной степени бешенства лазутчикову ещё не доводил никто. Угораздило же их. Заморозит сейчас — и вся недолга, поминай как звали бравых скромных оперов Особого Отдела. Глядишь, лет через триста, когда крионика достигнет необходимых высот, разморозят их, горемычных. Ещё и в далёком туманном будущем придётся жить.
Саша на полном серьезе просчитывает в голове и такой вариант. В слова полковника он не вслушивается — зачем, и так понятно, что вряд ли хвалит. Про лишние звездочки и выговор с занесением слышно хорошо и без особых усилий. Справедливо, что ж. Он бы себя, наверное, так же бы наказал на её месте. А, может, и уволил бы к чертовой матери. Докатались, блин. Докатились.
Поехали на простенькое, в общем, задание и Найдёныша взяли с собой покатать. Кто ж знал, что этот щуплый истерик сдуру стрелять начнёт? Да и где он пушку-то взял, планктончик офисный? Там и дела-то было на пару лет условно, а сейчас на серьезный такой срок настрелял себе, дубина. Пока бравые опера соображали, что к чему, девчонка из окна машины вывинтилась и как будто испарилась. Потом показала, как всё исполняла: по гаражным крышам легко, воздушно, бесшумно обошла вооружённого дохлика и натурально свалилась ему как снег на голову: и преступника, считай, задержала, и оперов незадачливых выручила. Ещё радовалась, что удалось размяться.
Вот только при въезде на парковку их встретила сама полковник, лично, собственной персоной в совершенной уже ярости. Про перестрелку Саша ей сам доложил — а как не доложить, если стрельба началась, когда он с полковником по телефону разговаривал? Ну, а дежурный, ничего не подозревая, сообщил ей, что Саша с Песцом с собой Найдёныша забрали, в ответ на её вопрос о пустой камере с настежь распахнутой дверью.
***
Уже давно, как девчонку оправдали по делу того маньяка, одна из КПЗ превратилась в её личную комнату: ей вернули все нехитрые личные вещи, книги, бесценный для девочки рюкзак памяти, как она сама его называла. Даже боксёрской её груше Саша , почесав, по обыкновению, затылок, место в камере нашёл и надёжно ту грушу закрепил.
Сафронова притащила из дома подушку, уютное тёплое одеяло, мягкий пушистый плед, пару комплектов постельного белья в уютных домашних расцветках и даже штору. Штора, повешенная на забранное решеткой маленькое окошко, собственно окошко полностью закрыла и немедленно придала камере жилой и уютный вид.
Мама Сафроновой связала Найдёнышу шерстяные носки, убеждённая в том, что если камера, то там обязательно холодно и сыро.
Задумчивый Романович принёс пару сюрреалистических пейзажей — ими украсили казённые хмурые стены.
Рокотов сообщил, что от сердца отрывает любимое кресло-грушу, но для Найдёныша ему вообще не жалко. В общем, практически каждый внёс свою лепту.
Ирина Игоревна тогда наблюдала за этой суетой со всё возрастающим изумлением. Изумление своё транслировала саше:
— Да вы с ума посходили с ней все, честное слово! Я не понимаю: девчонки все её подкармливают и наряжают, вы с Романовичем и Нео, вообще, в наседок превратились. Не особый экспертно-расследовательный отдел, а отдел вооружённых нянек. Какую ты истерику образцово-показательную мне устроил, когда я предложила в службу опеки её передать? А теперь весь Особый Отдел побросал все дела и нянчится с твоей находкой. Зачаровала она вас, что ли? Тебе напомнить, что она тебя чуть не покалечила, когда пыталась сбежать?
— Да ладно там, покалечила прямо, — смущённо улыбается саша, но выбитое тогда девчонкой колено рефлекторно потирает. — Не знаю… Она какая-то… Своя, что ли, — пытается объяснить он. — Да и сделала, в общем-то, доброе дело.
— Доброе дело? — Ирина Игоревна вскипает, — Доброе дело? Саша, она убила человека. Взрослого мужчину. Голыми руками.
— Она маньяка убила, — упрямо оправдывает подопечную саша, — которого мы, между прочим, год с лишним ловим. Ловили. И спасла жизнь другому человеку. В таких обстоятельствах и я бы убил. И ты бы убила. Да ладно тебе, Ир, там же защита третьего лица без превышения. Сами же и доказали.
— Голыми руками?
— А чем ей было ещё? Она говорила, арматурой хотела, но жертву побоялась задеть. Думала о безопасности жертвы!
— Сейчас речь даже не об этом, — устало объясняет Ирина Игоревна. — Она, повторяю, убила голыми руками, профессионально, с трёх ударов. От тебя трижды — трижды, саша! — чуть не удрала. От матёрого профессионала со спецназовской подготовкой.
— Ну, не удрала же.
— Да. Дважды по чистой случайности, в третий раз я помешала. Откуда, я тебя спрашиваю, у бродяжки такие навыки?
***
Откуда у Найдёныша такие навыки, саша не знает, как не знает никто из Отдела. Понятно одно: навыки есть, как есть и идеальная физическая форма. Своё тело девчонка любит и уделяет ему внимание при каждом удобном случае. А тело её, в свою очередь, отвечает ей полной и абсолютной взаимностью: маленькое, жилистое, гибкое, сильное, ловкое, каждую команду хозяйки выполняет с удовольствием и лёгкостью. Бегать, прыгать и карабкаться по совершенно неподходящим для этого поверхностям — любимое занятие Найдёныша. Вспрыгнуть на неудобную поверхность, застыть в засаде в не всегда удобной позе, а потом, улучив момент, прыгнуть с неожиданно низким рычанием на жертву.
Жертва чаще всего — саша, реже — Рокотов. Эффект неожиданности играет девчонке на руку — ей иногда удаётся даже сбить с ног противников-оперативников.
— Ты как дикая кошка в джунглях, Пичуга, — саша пружинисто и легко поднимает двухметрового себя с пола, перехватывает девчонку в повторном прыжке аккуратно поперёк, ставит на пол, отражает пару ударов. — Как же ты всему этому научилась?
— Долгие годы тренировки, — хмыкает по-пацански, делает ещё пару выпадов, разок достаёт, радуется.
— Прямо долгие, — сомневается Доля. — Это сколько?
— Лет с трёх. Может, раньше. Да как ходить начала, наверное. У меня эта, гиперактивность, — и вспрыгивает саше на шею.
— Это заметно. Отец тренировал?
На этот вопрос Найдёныш не отвечает. Равно как на вопрос об имени и фамилии. Даже лазутчиковой не отвечает — прячется от неё в капюшон огромной своей старенькой толстовки. В длиннющие рукава прячет руки, сворачивается в тугой клубок на стуле в допросной. Вся прячется под толстовку, как улитка в раковину. И молчит.
Про маньяка рассказывает. Как убила — рассказывает. Как девчонку, порезанную убитым, с крюка под потолком снимала — тоже рассказывает, даже показывает, как перевязывала раны и тащила до такси. И, очевидно, гордится содеянным. Раскаяния, по крайней мере, никакого не проявляет.
— Ты же человека убила. Не жутко?
— Нет. Не человека.
А стоит только про имя спросить, или как на улице оказалась — молчит. Забивается на стул под толстовку, сверкает из-под капюшона невозможными на человеческом лице огромными кошачьими глазами и молчит.
***
Молчит и сейчас, в ледяном кабинете под ледяным яростным взглядом. Только, в отличие от мужчин, взгляда от лица лазутчиковой не отводит — по обыкновению своему любуется ею даже сейчас.
Да и то сказать: в ярости полковник прекрасна — хищные острые черты её лица становятся острее, ярче, тонкие ноздри раздуваются, синие глаза сверкают ледяным холодом, строгие губы сжаты. Вскидывает бровь презрительно-удивлённо на невнятную попытку Песцова оправдаться, и девчонка не выдерживает, вскрикивает тихонечко:
— Ах!
Саша её за свою спину прячет — понимает, что ей тоже может сейчас неслабо прилететь, — при всей своей справедливости уж очень рассержена Ирина Игоревна, никогда её такой не видел, и ещё столько же видеть бы такой не хотел.
— Вон из кабинета! Оба! Докладные мне на стол! Вместе с отчётами! Раньше отчётов по делу! Немедленно! — длинный красивый палец (всегда безупречный маникюр) царственно указывает на дверь.
Песцова сдувает тут же, саша мешкает — ему хочется Найдёныша уберечь. Но и жить тоже хочется, поэтому секундой и ещё раз вскинутой бровью спустя он тоже оказывается за дверью. Там его Песцов встречает, как бойца с передовой, хватает за руку и тащит в их кабинет.
— Ну, не убьёт же она её, — не очень внятно успокаивает он Сашу. А вот нас — запросто. И улик ведь не оставит. Приказ был дан — погнали выполнять. Застукает нас здесь — точно костей не соберём.
***
Ирина игоревна не сводит с Найдёныша глаз, совершенно парализуя волю и способность к сопротивлению. Делает несколько шагов, кружит вокруг, и правда, как хищник. Только вот вся ярость Ирины Игорнвны вызвана страхом: перепугалась, что угробят девчонку эти два болвана, металась по кабинету, места себе не находила. Потому и вышла встречать экипаж, а совсем не для того, чтобы сожрать оперов при въезде. Впрочем, это желание появилось сразу же, как целая и невредимая Найдёныш высунулась из машины, заулыбалась, замахала рукой.
Майоры радости при виде любимого начальства не проявили и из машины выходить не торопились. Тут-то и прозвучал приговор:
— В кабинет ко мне. Все трое. Немедленно.
А сейчас лазутчиковой больше всего хочется девчонку к себе прижать, обвить длинными руками, вздохнуть с облегчением и навсегда запретить собой рисковать. Но нельзя категорически: она — начальник, звание, опять же, ей не к лицу, репутация, все дела. Да и не привлекали её никогда женщины.
Конечно, девчонку и женщиной-то трудно назвать. Саша, вон, пока за ней гонялся, был убеждён, что ловит ловкого мелкого пацана. Но и этот аргумент не в пользу внезапного, более всего для самой Ирины Игоревны неожиданного, влечения: черт, они до сих пор не знают достоверно, сколько Найдёнышу лет. Сама она утверждает, что девятнадцать. Но, даже если и так, это вдвое меньше, чем самой Ирине Игоревне.
Близится уже ноябрьский день (наверняка будет хмурым, может, дождливым, а то, и вовсе, снежным), когда лазутчиковой Ирине Игорене стукнет тридцать , и она официально разменяет четвёртый десяток — взрослая, успешная, состоявшаяся женщина, сильная и, да, независимая. С личной жизнью, конечно, не всё так радужно, однако это определенно не повод мечтать по ночам об объятиях этого совершенно со всех точек зрения невозможного существа. И не только по ночам — девчонка прочно заняла место в мыслях и, что уж там, в чувствах.
Себе врать Ирина Игоревна не была приучена, однако ничего подобного раньше с ней не случалось, и первое время она просто растерянно недоумевала, что же с ней такое происходит, отрицая очевидный, но всё же столь невероятный, как ей думалось, ответ. Позже пришло осознание и горькая для лазутчиковой необходимость назвать вещи своими именами. Да, признать это даже себе было трудно: её привлекала девушка, почти девочка, бродяжка, находка саши, без имени даже до сих пор, непонятное нечто. Привлекала не только как объект исследования и расследования, как поначалу наивно предполагала далеко не наивная Ирина Игоревна.
***
Сама девчонка заявила о своём отношении к лазутчиковой в первый же день своего вынужденного пребывания в Особом Отделе. Привез её Саша — поймал на месте преступления через три дня после собственно преступления. Пока ехали, умудрились найти общий язык, хотя девчонка больше молчала, а куркумаев не был склонен к дружбе ни с задержанными, ни с подростками, ни с, тем более, задержанными подростками. Однако факт: приехали в Отдел и стояли курили на парковке с девчонкой вместе. Наручниками друг к другу прикованы на всякий случай — девица дважды по дороге удрать пыталась, Саша еле поймал. Встретили вдвоём машину полковника лазутчиковой— возвращалась из министерства. Доля полез с докладом, а девчонка замерла восхищенно и даже дышать забыла.
Полковник доклад прервала нетерпеливым жестом, чуть отошла в сторону — её настиг завхоз и жаловался на присутствующего здесь же сашу, что у него всё время то под обстрел машина попадает, то кровью испачкана, то всё сразу.
Саше про себя слушать неинтересно, а вот взгляд девчонки на полковника он перехватил и заинтересовался:
— Понравилась?
Девчонка эмоций скрывать не стала, да и не смогла бы, наверное:
— Ох, красивая какая! Кто она?
— Она-то? Она, знаешь, Лазутчикова Ирина Игоревна, полковник, начальник Особого Отдела. Начальник, стало быть, мой непосредственный. А ты, что же, по женщинам, Пичуга?
— Ой, теперь, кажется, только по ней.
— Влюбилась, что ли?
— Хуже. Мне, кажется, пиздец.
— Ты это, — волнуется саша, — губу-то не раскатывай.
— Поздно. У меня любовь. Ты бы отпустил меня, саша? А? — в голосе, слишком для такой крохи низком и хриплом, прокуренном, тоска. — Я бы, может, удрала и забыла бы про неё со временем.
Но отпустить её, понятно, саша никак не может. Ирина Игоревна тем временем умудрилась заронить в голову завхоза сомнения в злом умысле Саши на предмет порчи казённого имущества.
— Ну, сами посудите, Василий Михайлович, ну не сам же он машину обстреливает?
Диалог опера с задержанной лазутчиковой слышала от начала до конца, но значения особого придавать не стала. Она ещё и не такое слышала. Поинтересовалась только у саши, зачем он всё время в перестрелки попадает и давно ли детям закурить предлагает.
— Она сказала, что совершеннолетняя, — оправдался саша, — уже, говорит, есть 18.
— Девятнадцать, — почти беззвучно уточнила девчонка и спряталась за сашу, бряцнув наручником.
— А, ну, раз она сама сказала… Оформляй давай, давно ли мы с задержанными перекуры устраиваем? — и пошла в Отдел, явственно ощущая спиной обжигающий взгляд невозможно зелёных глаз с удивительным и аномальным узким вертикальным зрачком.
Совершенно как у кошки глаза у девчонки. Не бывает такого.
Вернее, бывает у человека синдром кошачьего глаза, но это сочетанная генетическая патология, надо посмотреть, освежить в памяти. Нео, конечно, сам полезет разбираться, ему лишних указаний давать не надо. Но и самой надо быть в курсе. Любопытное создание. Внимательно рассмотреть девочку Ирине Игоревне не удалось, но, кажется, зубы у неё тоже странные: когда она говорила, из-под верхней губы показывались какие-то… Слишком крупные клыки. В общем, что-то непонятное приволок майор Куркумаев в Особый Отдел, и именно лазутчиковой придётся с этим разбираться.