Пролог.
В лавке Голда царит полнейший хаос. Магия, что чернее чёрного, клубится и дымит, скрывая от ненужных взглядов незваную гостью. Но её приход уже и так известен. Где-то с другой стороны дома хлопает дверь — уходит Белоснежка. Осталось лишь избавиться от последних защитников слабеющего с каждой минутой мага...
Всё ближе и ближе она подходит к нему, шаг за шагом, под глухой аккомпанемент хора жаждущих власти и величия... Кора, самая способная его ученица. Взмах руки, и Нил с девчонкой Свон, бывшие единственной преградой к её цели, исчезают в чёрной дымке магии.
Женщина слегка наклоняет голову, с прищуром вглядываясь в такие знакомые черты некогда великого Темного.
— Вот мы и встретились снова, — улыбаясь, шепчет она ему. — Румпельштильцхен...
***
Крик петуха, кудахтанье квочек, собачий лай — в деревне всё, как всегда, всё то же. Дочь мельника с такой же, как и всегда, гордо поднятой головой ровной поступью идёт домой с ярмарки, неся в кошеле выручку с муки и зерна.
— Кора! — кто-то бесцеремонно окликает её, вызывая где-то в груди едва сдерживаемый приступ злобы и отвращения. — Кора!
— Да, — стараясь держать себя в руках, девушка оборачивается, а на губах сама собой растягивается улыбка — она явно переигрывает. — Вы меня искали, констебль?
Лицо мужчины вытягивается с каждым её словом, он явно обеспокоен, и вести, что он ей принёс, определенно плохи.
— Кора, твой отец... — констебль обрывает самого себя на полуслове. Может, лучше промолчать?
— Что мой отец? — на лице девушки не дрогнул ни единый мускул, но голос сразу же выдаёт её тревогу.
— Он... — мужчина все никак не может ей сказать, но Кора и без того понимает, к чему всё идёт.
— Где?
— Мы еле до дома доволокли...
Кора сдержанно кивает, уже предвкушая грядущий разговор и снова безуспешные объяснения отца. Как же ей все это... надоело...
***
— Папа! — кошель, брошенный женской рукой, отлетает в сторону. Она дома, а значит — гневу можно дать волю.
Молчание в ответ. Что ж, она другого и не ожидала. Повернувшись вокруг собственной оси, девушка находит взглядом пьяного мужчину, лежащего в углу их бедной хижины.
— Ты пил. Снова, — констатирует она, когда гнев, между тем, буквально уже покалывает, словно сотни маленьких иголочек, на кончиках её пальцев. — Что мы будем есть? У нас ведь больше нет зерна!
Взгляд ярко-синих зорких глаз встречается с затуманенным взглядом бледно-голубых, в которых лишь на мгновение мелькает искра узнавания, сменяющаяся пеленой белой горячки. Руки Коры дрожат в бессильной ярости, она с трудом сдерживает себя от необдуманных поступков.
— Король... Подать, и как я могла забыть! — неожиданно вспоминает она и, найдя последний мешок муки, спешит прочь из дома, в сторону замка.
***
Высокие каменные стены и резные башенки неприветливо, холодно встречают её, когда она преступает порог дворца. Несмотря на то, что замок — далеко не базар, а герцогини — точно не уличные торговки, голова девушки всё так же гордо поднята, а высокомерие из взгляда уходить никуда не собирается. Даже неся в руках замшелую третьесортную муку, она умудряется сохранять собственное достоинство!
— Ой! — совершенно неожиданно одна из знатных дев сбивает ее с ног, а мука рассыпается на пол, не предвещая ничего хорошего.
— Пусть извинится! — кричит юная принцесса. — Пусть извинится, она сбила меня с ног!
Кора не верит своим ушам. Её, гордую неприступную красавицу, обвиняют в том, чего она даже не совершала?
— Ваше высочество, — лаконично кивает она, разговаривая с госпожой будто с равной себе. — Вы... сами на меня наткнулись...
— Ложь! — крики ещё более противные и пронзительные. — Эта... эта дочка жалкого мельника смеет меня попрекать? Меня? Свою госпожу?
Кровь в венах девушки словно превращается в горячую лаву, а в висках набатом раздаются гимны её собственному самолюбию и её гордыне. Кажется, ещё миг, и Кора взорвется от эмоций, с которыми ей не совладать.
— Зачем мне лгать, посудите сами? — обращается она, но уже к королю, свёкру визгливой девчонки.
Господин улыбается, злорадно с торжеством улыбается.
— Потому что ты — никто, Кора, — склонившись, шепчет он ей на ухо. — Была никем, никем и останешься. Дочь... мельника... Ты думаешь, твой отец — единственный, кто поставляет нам муку? — отрада от её обиды и злости озаряет его заплывшее жиром лицо. — На колени, Кора. На колени, если жизнь дорога...