День 6018
На следующий день меня зовут Джордж, и я всего лишь в сорока пяти минутах езды от
Рианнон. Она связывается со мной и пишет, что сможет выйти из школы во время ланча.
А вот мне проделать подобное было бы крайне затруднительно, потому что Джордж получает
домашнее образование.
Мать и отец Джорджа – домоседы, поэтому он и его два брата тоже все время проводят дома.
Комната, которую в большинстве домов назвали бы игровой, в семье Джорджа носит
название школьной. Родители даже поставили там три парты; судя по виду, они достались им
от школы начала прошлого века, с одним общим классом. Встают здесь рано. Нас будят в
семь, и в ванную мы ходим по графику. Мне удается улучить минутку и связаться с Рианнон.
Читаю ее сообщение и отправляю свое: мол, посмотрим, как пойдут дела. Ровно в восемь мы
уже за партами; отец занимается где-то в другой комнате, а мать принимается за наше
обучение.
Сканируя память Джорджа, я узнаю, что он в жизни не видел никакой другой классной
комнаты. Причиной всему борьба родителей против методов, которые использовала
воспитательница детского сада при обучении старшего брата. Не могу себе представить, что
же это могли быть за методы, если они навсегда отвратили целую семью от школьного
образования. Память Джорджа не дает ответа – он и сам не знает. Зато пожинает плоды.
Прежде я уже учился на дому. Моими родителями бывали увлеченные люди, они и сами
увлекали своих детей игрой и учебой. Они оборудовали специальную комнату, чтобы их
детям было где играть и развиваться. Сегодняшний случай – особый. У матери Джорджа
стальной, несгибаемый характер. А говорит она ну очень медленно, впервые в жизни с таким
сталкиваюсь.
– Мальчики… сегодня… мы поговорим… о событиях… которые… привели… к…
Гражданской… войне.
Братья давно с этим смирились. Они сидят и смотрят прямо перед собой, всем своим видом
выражая полное внимание.
– Президентом… Юга… был… человек… по имени… Джефферсон… Дэвис [14] .
Мне не хочется сидеть здесь в заложниках, особенно зная, что спустя несколько часов меня
будет ждать Рианнон. И вот через часок я решаю использовать тактику Натана: начинаю
забрасывать ее вопросами.
А как звали жену Джефферсона Дэвиса?
Сколько штатов было тогда в Конфедерации?
Каковы были потери в битве при Геттисберге?
Линкольн собственноручно написал свою Геттисбергскую речь или ему помогали?
И еще дюжины три подобных вопросов.
Братьям, видно, кажется, что я нанюхался кокаина, а мать волнуется и суетится, потому что
ей приходится каждый ответ искать в справочнике.
– Джефферсон… Дэвис… был… дважды женат… Его… первая жена… Сара… была
дочерью… президента… Закари Тейлора… [15] Но Сара… умерла… от малярии… через…
три месяца… после… свадьбы… Он женился… второй раз…
И далее целый час в том же духе. Наконец я прошу разрешения сходить в библиотеку
поискать книги по данной теме. Она с облегчением кивает.
Учебный день в разгаре, поэтому в библиотеке я один. Библиотекарша меня знает, а значит,
знает, из какой я семьи. Ко мне она относится по-доброму, но о матери отзывается довольно
резко. Отсюда я делаю вывод, что воспитательница детского сада – не единственная персона
в городе, чьей работой недовольна моя мать.
Сажусь за компьютер и сообщаю Рианнон адрес библиотеки. Потом беру с полки «Кормежку»
[16] и пытаюсь вспомнить, на какой странице закончил чтение в прошлый раз, когда брался за
эту книгу некоторое время назад. Сажусь за стол у окна и начинаю следить за проезжающими
машинами, хотя и знаю, что Рианнон появится не раньше чем через два часа.
Затем на часок отбрасываю свою одолженную жизнь и заменяю ее книжной. С тем и застает
меня Рианнон; я так увлечен чтением, что в первый момент даже не замечаю ее появления.
– Гм! – слышу вдруг ее голос.
– Привет, – отвечаю я.
– Читателей здесь больше нет, вот я и подумала, что это ты.
Я не могу удержаться: искушение слишком велико.
– Простите? – отрывисто бросаю я.
– Это ведь ты, правда?
Придаю лицу Джорджа максимально растерянное выражение:
– Я вас знаю?
Теперь и она начинает сомневаться:
– Ой, извините. Просто я, э-э, должна была тут кое с кем встретиться.
– А как он выглядит?
– Я, мм, вообще-то не знаю. Мы договорились, э-э, в Сети.
Я хмыкаю:
– А разве тебе не надо сегодня в школу?
– А
тебе ?
– Я не могу. У меня здесь встреча с одной очаровательной девушкой.
Она награждает меня уничтожающим взглядом:
– Ну ты и придурок!
– Извини, я просто…
– Ты самый настоящий… придурок.
Она всерьез рассердилась; да, пошутил, называется.
Я вскакиваю на ноги.
– Рианнон, ну прости, пожалуйста!
– Не надо было так делать. Это нечестно.
И она начинает от меня пятиться!
– Такое больше не повторится, обещаю.
– Просто не могу поверить, что у тебя хватило наглости со мной так поступить. Посмотри мне
в глаза и повтори, что обещаешь.
Я смотрю ей в глаза:
– Обещаю.
Кажется, она удовлетворена, но не до конца. – Ладно, верю, – говорит она. – Но ты все равно
придурок, пока не доказал обратное.
Мы дожидаемся, пока библиотекарь отвлекается на что-то, и выскальзываем за дверь. Я
беспокоюсь, нет ли какого правила, по которому она обязана сообщать о самовольной
отлучке обучающихся на дому. Я знаю, что мать Джорджа через два часа явится за ним,
поэтому времени у нас не так уж и много.
Мы отправляемся в китайский ресторан. Если сотрудникам ресторана и кажется, что в это
время нам бы надо быть в школе, они оставляют эти мысли при себе. Рианнон сообщает
свежие новости: Стив и Стефани опять поругались, но ко второму уроку помирились, а я
рассказываю, как был Ванессой.
– Я знаю много таких, как она, – задумчиво говорит Рианнон, когда я заканчиваю свой рассказ. – И самые опасные из них те, у кого это хорошо получается.
– Подозреваю, что Ванесса – настоящий мастер.
– Ну, я рада, что мне не пришлось с ней встретиться.
Но ты не встретилась со мной , хочу я поправить. Но оставляю свое мнение при себе.
Мы прижимаемся коленями под столом. Я беру ее руки в свои, тоже под столом. Но разговор
продолжается как ни в чем не бывало. Мы вроде и не замечаем, что там, где мы касаемся
друг друга, кажется, и кровь бежит быстрее.
– Прости, что назвала тебя придурком, – кается она. – Просто мне ведь и так тяжело. Я была
совершенно уверена, что не ошиблась.
– Я и в самом деле вел себя как придурок. Я все время забываю, что ты ко мне еще не
привыкла. А для меня-то это норма.
– Джастин иногда так делает. Притворяется, что я не говорила того, что ну вот только что ему
сказала. Или разыгрывает целый спектакль, а потом издевается, когда я попадаюсь на
удочку. Я просто ненавижу эту его манеру.
– Ну прости!
– Да ладно, все нормально. Я имею в виду: он не единственный, кто так себя со мной ведет.
Наверное, есть во мне что-то такое, что забавляет людей. Я и сама бы так делала – дурачила
бы их, если бы мне это хоть раз пришло на ум.
Я вынимаю из подставки палочки для еды.
– Что ты придумал? – спрашивает Рианнон.
Выкладываю из палочек гигантское сердце и засыпаю получившийся контур сахарином из
пакетиков. Потом с торжественным видом указываю на это сердце.
– Это, – говорю я, – только одна девяностомиллионная часть того, что я чувствую к тебе.
Рианнон смеется.
– Постараюсь не принимать это персонально на свой счет, – говорит она.
– То есть как? – спрашиваю я. – Это символ моей любви, очень даже персональной.
– Сделанный из заменителя сахара?
Я хватаю пустой пакетик и запускаю в нее.
– У меня тут припасены не только символы! – воинственно кричу я.
Она подбирает палочку и взмахивает ею, как мечом. Я беру другую, и начинается дуэль.
В самый разгар схватки приносят наконец еду. Я отвлекаюсь на мгновение и пропускаю
хороший укол в грудь.
– Убит! – возглашаю я. – Кто из вас заказывал цыпленка «му-шу»? – спрашивает официант.
Во время ланча мы продолжаем смеяться и поддразнивать друг друга. Официант –
настоящий мастер своего дела, из тех, что умеют долить воду в опустевший бокал так, что ты этого и не заметишь.
В конце он приносит нам печенья-гаданья. Рианнон аккуратно разламывает свое и хмурится,
прочитав, что написано на клочке бумажки.
– Это не предсказание, – говорит она, показывая мне бумажку.
У ВАС ПРЕЛЕСТНАЯ УЛЫБКА, гласит текст.
– Ага.
У вас будет прелестная улыбка – вот это было бы предсказанием, – поддерживаю я.
– Я верну его.
Я в ужасе поднимаю брови… по крайней мере, пытаюсь. Кажется, удается выглядеть так,
будто меня вот-вот хватит удар.
– А ты часто возвращаешь печенья-гаданья?!
– Никогда. Сегодня – первый раз. Я имею в виду, в этом китайском ресторане…
– Сотрудники халатно относятся к своим профессиональным обязанностям!
– Ты совершенно прав.
Она подзывает официанта, объясняет затруднение, и он понимающе кивает. Через некоторое
время он приносит для нее еще полдюжины печений.
– Мне нужно только одно, – говорит она. – Подождите минутку.
Мы с официантом внимательно следим, как она ломает свое второе печенье. На этот раз у
нее на лице появляется прелестная улыбка.
Она показывает нам обоим бумажку.
СКОРО ВАС ЖДЕТ ПРИКЛЮЧЕНИЕ.
– Прекрасная работа, сэр, – благодарю я его.
Рианнон подталкивает меня, и я читаю свое предсказание. Оно такое же, как у Рианнон. Я не
отсылаю обратно печенье.
Мы возвращаемся в библиотеку, имея еще полчаса в запасе. Библиотекарь знает, что мы
отлучались, но не говорит ни слова.
– Итак, что бы мне такое почитать? – спрашивает Рианнон.
Я показываю ей «Кормежку». Рассказываю о «Книжном воре» [17] . Прошу поискать
«Уничтожь все машины» [18] и «Первый день на Земле» [19] . И объясняю, что эти книги все
годы были моими неизменными спутниками, следовали за мной изо дня в день. Я менялся, а
они – нет.
– А как насчет тебя? – спрашиваю ее. – Что ты мне посоветуешь?
Она берет меня за руку и ведет к детским книгам. Секунду осматривается, а потом
направляется к переднему стеллажу. Я вижу там книжку в зеленой обложке, и мои ноги
подкашиваются от ужаса.
– Нет, только не это! – вскрикиваю я.
Но она тянется совсем не за зеленой книжкой. Ее цель – «Гарольд и волшебный карандаш»
[20] .
– И что ты имеешь против «Гарольда»? – спрашивает она.
– Извини. Я думал, ты хотела достать «Щедрое дерево» [21] .
Рианнон смотрит на меня, как на ненормального:
– Я просто
ненавижу «Щедрое дерево».
– Слава богу! – вздыхаю я с облегчением. – Если бы
это оказалось твоей любимой книжкой, я бы тебя сразу бросил.
– Большего идиотизма в истории литературы не было, – позволяет себе замечание Рианнон.
Потом ставит «Гарольда» на место и подходит ко мне ближе.
– Любовь не нуждается в доказательствах, – произношу я и наклоняюсь, чтобы поцеловать
ее.
– Ты прав, – шепчет она, уже почти касаясь моих губ.
Это невинный поцелуй. Мы и не собираемся присаживаться на детские пуфики и целоваться
всерьез. Тем не менее на нас будто выливают ушат холодной воды, когда на пороге
появляется мать Джорджа и выкрикивает его имя. Она выглядит потрясенной и
рассерженной.
– Это еще что такое? – требует она ответа.
Я думаю, что это относится ко мне, но когда она добирается до нас, то набрасывается прямо
на Рианнон:
– Я не для того растила сына, чтобы он путался со всякими шлюхами.
– Мама! – кричу я. – Оставь ее в покое!
– Джордж, немедленно в машину! Сейчас же!
Я знаю, что делаю ему только хуже, но мне уже на все наплевать. Я не оставлю Рианнон
наедине с ней.
– Да успокойся же ты, – пытаюсь я ее остановить, при этом мой голос неожиданно срывается
на какой-то писк. Потом я оборачиваюсь к Рианнон и говорю, что свяжусь с ней позднее.
– Ты вообще не увидишь ее больше никогда! – заявляет его мать, а я даже чувствую
некоторое удовлетворение оттого, что мне осталось прожить под ее началом всего каких-то
часов восемь.
Рианнон, благослови ее боже, посылает мне воздушный поцелуй и шепчет, что придумает,
как нам сбежать куда-нибудь на выходные. А мать Джорджа в буквальном смысле слова
хватает его за ухо и тащит к выходу. Мне смешно, а от этого все становится только хуже.
Я – как Золушка наоборот. Я танцевал с принцессой, а теперь вернулся домой мыть туалеты.
Такое мне назначено наказание: туалеты, ванные комнаты, мусорные ведра – все это сегодня
мое. Достаточно неприятное занятие, но еще муторнее его делают бесконечные нотации
матери. Каждые несколько минут она прерывает мою работу и добавляет еще что-нибудь на
тему «плотского греха». Надеюсь, подсознание Джорджа не воспримет и не запомнит ее
запугиваний. Мне хочется с ней поспорить, объяснить, что понятие «плотский грех» – просто
дополнительный способ давления на человека. Если ты отказываешь ему в праве на
удовольствия, ты получаешь возможность им управлять. Не могу даже сосчитать, сколько раз
и в скольких самых разнообразных формах применялся ко мне этот метод воспитания. Но я
не вижу никакого греха в поцелуе. Грех – в его осуждении.
Но матери Джорджа я, конечно, ничего этого не говорю. Если бы она была моей постоянной
матерью – сказал бы. Если бы все последствия обрушились на меня одного – сказал бы. Но я
не могу подставлять Джорджа. Я и так уже вмешался в его жизнь. Надеюсь, изменил ее в
лучшую сторону, но, может, и наоборот.
О контакте с Рианнон и думать нечего. Придется ждать до завтра. После того как вся грязная
работа закончена, отец Джорджа вносит свою лепту в процесс моего воспитания, добавляя
еще порцию нравоучений. Похоже, его накрутила жена. Спать меня отправляют рано, что мне
только на руку – есть возможность подумать в тишине. Если то, что Рианнон все запомнила, –
моя заслуга, то сейчас у меня получится оставить Джорджу ложные воспоминания об этом
дне. Вот и лежу в кровати, придумываю ему альтернативную версию событий. Итак: он
вспомнит, что ходил в библиотеку и встретил там девушку. Она будет из другого города, а в
библиотеку попадет потому, что ее там высадит мать, которая приедет в этот город
повидаться со своей бывшей коллегой. Девушка спросила его, что он читает, и завязался
разговор. Потом они сходили пообедать в китайский ресторан и прекрасно провели там
время. Девушка ему понравилась, он ей – тоже. Они вернулись в библиотеку, еще поговорили
о «Щедром дереве»; их потянуло друг к другу, они поцеловались. Как раз в это время и вошла
мать. Вот чему она помешала. Неожиданному, но тем не менее чудесному приключению.
Девушка потом исчезла. Они не называли друг другу своих имен. Он понятия не имеет, где
она живет. Все произошло случайно, и случайно же открылось.
Я оставляю ему мечту. Может быть, это и жестоко, но есть у меня робкая надежда, что эта
мечта поможет Джорджу вырваться из затхлого мирка его дома.