Поклонник

Суббота. я сплю несколько часов, хоть и легла слишком поздно - рисовала почти до утра. У меня творческое похмелье: я устала, в голове приятная пустота, мое сердце удовлетворено. Оно давно забыло, что такое отдаться свободе. Творчество - это свобода. А все это время я жила в клетке изо льда, которую воздвигла сама для себя. Я не знаю, что будет дальше.

Я хочу наслаждаться жизнью. Хочу бежать по вересковому полю так, чтобы нежные малиновые соцветия касались моих коленок, хочу вдыхать аромат горьковато-пряного меда, хочу пить солнечный свет, черпая его ладонями. Искристо смеяться, ловить губами капли летнего дождя, держать за руку того, чьи губы, сотканные из бархата, дарят прохладные поцелуи. Наверное, я и любить хочу. Я могу себе это позволить?

Пока что я это рисую акварелью. И не могу остановиться. Не считаю часов, не знаю времени, не замечаю голода и жажды, просто рисую. Рисую до самого прихода Матвея. Он звонит в дверь, и я, погрузившись в собственные эмоции, не сразу слышу этот звук. Понимаю, что что-то не так, когда он начинает долбить в дверь.

Я открываю ему, и он заходит в мою квартиру, словно к себе домой. Сегодня на нем нет костюма и до блеска начищенных ботинок - обычные джинсы, черный лонгслив с круглым вырезом, кожаная куртка и кроссовки.

- Почему не отвечаешь на звонки? - с порога спрашивает Матвей.

Его тон, разумеется, неприветлив.

- Я была занята, - сдержанно отвечаю я.

- Чем? Спасала планету? Если чем-то другим, менее важным, то это не оправдание. Всегда отвечай на мои звонки. Я звонил тебе всю ночь и все утро.

- Я действительно была занята.

Его кофейные глаза насмешливо на меня смотрят.

- Я беспокоился. Думал, вдруг с тобой что-то случилось. Прихожу - ты в порядке, вся такая высокомерная. Чувствую себя идиотом.

- Я высокомерная? - удивленно спрашиваю я.

Никогда себя такой не считала. Он издевается?

- А как иначе называется такой игнор? Высокомерием. Поверь, не все могут игнорировать меня, усмехается Матвей. - А ты крепкий орешек, Ангелина. Любишь играть людьми, которые за тебя беспокоятся?

- Прости, пожалуйста. Я всю ночь рисовала, каюсь я. - Зачем ты пришел?

Матвей молчит - какой же он все-таки непонятный! Я пожимаю плечами, разворачиваюсь и иду в гостиную. А он приближается ко мне сзади и вдруг обнимает за плечи, прижимая спиной к своей груди и уткнувшись носом в шею. Это безумно приятно и тревожно одновременно.

Люди не должны поворачиваться к врагу спиной слишком беззащитными становятся. Матвей мне не враг, но и не друг. Он человек, от прикосновений которого подгибаются ноги.

- Ты что? - спрашиваю я испуганно.

- Постой со мной так. Пожалуйста, - шепчет он.

И я стою, вновь ощущая аромат свежести, озона и горьковатого кленового сиропа. Ну и что он за человек? Пришел и сломал на части мое вдохновенное уединение. У меня появляется ощущение, что он так же сломает и мою жизнь. Но страха снова нет. Может быть, я больна?

- От тебя пахнет ванильным мороженым, - приглушенно говорит мне на ухо Матвей. Я заливаюсь смехом - мне ужасно щекотно, так, что бегут мурашки. По макушке, по шее, вдоль позвоночника.

- Что за смех? - удивленно спрашивает Матвей снова на ухо, и я смеюсь еще громче. - А, уши это твоя эрогенная зона? И мне придется постоянно что-нибудь шептать тебе, чтобы доставить удовольствие?

Эти слова он действительно шепчет, обжигая дыханием, и я, хохоча, вырываюсь.

- Перестань! Я не могу это контролировать, признаюсь я, откидывая назад волосы.

- Ты такая забавная. - Он дарит мне улыбку и идет в гостиную, где я работала всю ночь, переместившись из спальни.

- Эй, пойдем на кухню! - зову его я.

- Я не «эй», - отвечает он, правда, вполне мирным тоном.

Я ничего не успеваю сделать, как он подходит к моим работам и начинает рассматривать их с большим интересом, хотя я не планировала их показывать. Во-первых, они сырые, шутка ли - такой большой перерыв! Во-вторых, личные.

- Идем на кухню.

Он не слушает меня - не отрывает взгляда от моих работ.

Я переминаюсь с ноги на ногу - не хочу, чтобы их вообще кто-либо видел. Тем более он.

- Талантливо, - говорит Матвей. - Особенно себе нравлюсь я.

Он рассматривает свой портрет с неприкрытым удовольствием. И я понимаю, какую ошибку допустила - не убрала его. Вот глупая.

- А я хорош собой, как думаешь? Или так меня видишь ты? Если так - то ты влюбилась в меня, как кошка, - с улыбкой сообщает мне он.

- Это ты мой сталкер, - ухмыляюсь я. - Это просто мой небольшой подарок.

- За то, что я - твой сталкер? О, принцесса, какая честь. Поражен. Подаришь? - вдруг спрашивает он. И снова нормальным тоном.

- Да, бери, если хочешь, - киваю я. - Но это не очень хорошая работа. Я долго не практиковалась. Да и вообще, таланта у меня не так уж и много.

- Это твоя работа, - возражает Матвей. - Мне этого достаточно.

Это звучит безумно мило, но я не собираюсь поддаваться его чарам. Кто знает, что этот человек выкинет в следующий момент?

- Ты когда-нибудь его видела?

Его внимательный взгляд перемещается на картину с северным сиянием.

- Нет, к сожалению, - отвечаю я. Мы с мамой ездили только на море, и то не каждый год.

- А кажется, будто видела - так точно изобразила. Или срисовала?

- Нет, конечно. Просмотрела референсы и нарисовала.

- Подаришь? - вдруг опять просит он, не отрывая от картины взгляда.

Мне безумно приятно, что ему нравится. Как будто крылья за спиной появляются. Увидев мои работы первым, он стал хранителем моей тайны.

- А ты хочешь?

- Хочу.

- Без проблем. А ты видел северное сияние? с интересом спрашиваю я.

- Видел. Много раз. Когда я был маленьким, мы пару лет жили в Мурманске, - вдруг отвечает Матвей, хотя я ждала, что он расскажет, как видел его где-нибудь в Норвегии, Канаде или Исландии. - В самом Мурманске было обычно плохо видно, но отец нас всюду возил - то на какие-то лыжные базы, то на озера, то на Кольский залив. И там северное сияние было отлично видно.

- И как оно тебе? - с интересом спрашиваю я.

- Прекрасно. Как еще может быть? - отвечает он.

- Лучше рассветов и закатов?

- Сложно сказать. Знаешь, о чем я думал, когда впервые его увидел? Мне казалось, что небо транслирует другой мир. Как будто посреди темного неба колышется зелено-синее поле, а в этом поле живут феи и лепреконы. - Матвей говорит о своих детских воспоминаниях с улыбкой, которая смягчает черты его лица. А в другой раз мне казалось, что это арка волшебного города. И мы с братом придумали историю, что тот, кто сможет пройти сквозь нее, попадет в этот город и станет его защитником. Решили ждать звездный корабль.

Мой гость неожиданно замолкает. Улыбка уходит, но мягкое выражение лица все равно остается. И он кажется мне беззащитным.

- Как же здорово звучит! - хлопаю я в ладоши. Увидеть северное сияние было мечтой моего детства.

- Тогда ты его увидишь, - обещает вдруг Матвей. - Детские мечты должны исполняться.

- А твои детские мечты исполнились? - спрашиваю я.

- Если ты о том, чтобы попасть в волшебный город, то, как видишь, нет, - усмехается он. - Я все еще здесь. Пока не сел на звездный корабль.

- Я про другое, - мотаю я головой. - Ты стал защитником? Умеешь защищать свое? Я думаю, да. Стал. Умеешь. Значит, твоя мечта исполнилась. Знаешь почему? Потому что все наши волшебные города - вот здесь. - Я кладу руку на сердце под его удивленным взглядом.

- Вот как. А можно я повторю? - спрашивает он, а я, не понимая, в чем дело, киваю.

Его ладонь опускается мне на грудь. Я тотчас убираю ее.

- Ты в себе? - сержусь я.

- Ты же сама разрешила, - невинным тоном отвечает Матвей.

- Я не разрешала тебе себя лапать.

- Ну, если тебе обидно, можешь полапать меня. Где тебе хочется меня потрогать? Я все вынесу.

- Перестань, - злюсь я еще больше. - Мне не нравятся такие шутки.

- О'кей, понял. Значит, ты все это время рисовала, да?

- Да.

- А ела? - спрашивает он.

- Что? - теряюсь я. - А, ну да, ты же вчера что-то заказывал.

- Это было вчера утром, принцесса. Сутки прошли, - смеется он. - У тебя проблемы с восприятием реальности. Ты даже голод не в состоянии почувствовать.

Я закатываю глаза. Если я увлечена чем-то, то действительно перестаю замечать абсолютно все. Мама часто меня ругала раньше за это, когда я рисовала.

- Как чувствовал, я заказал нам кое-что, - весело говорит Матвей.

Словно по заказу, раздается звонок в дверь - приезжает курьер, который привозит два больших фирменных пакета. Мы вместе сидим за круглым столом на кухне и едим. Я снова чувствую себя странно, почти нелепо, а вот Матвей, воодушевившись обедом, напротив, весел. И даже пытается кормить меня с вилочки. В первый раз у него это не получается. Он пытается впихнуть в меня свою пасту, но пачкает мне губы сливочным соусом, а сама паста падает на мою футболку. Я мрачно смотрю на Матвея, а он смеется, глядя на меня, как на клоуна. Во второй раз он запихивает мне в рот здоровенный кусок стейка из мраморной говядины и снова смеется, глядя, как я пытаюсь его прожевать.

- Ты нормальный? - спрашиваю я с набитым ртом.

В эти минуты Матвей Веселов здорово меня раздражает. И когда он отвлекается на короткий звонок, я мстительно подсыпаю ему на стейк ядерный молотый чили и соль. Матвей не замечает этого и, отправив очередной кусок мяса в рот, начинает кашлять от неожиданности. Острое он не слишком любит. По-моему, у него даже слезы на глазах появляются - так его пронимает чили.

- Слушай, я, конечно, от тебя без ума, дорогая, но ты какой-то ходячий антисекс, - говорит он сдавленно. - Думаешь, после таких шуточек парни будут тебя хотеть?

- А после твоих, думаешь, тебя будут хотеть девушки? - вопросом на вопрос отвечаю я.

- А если бы у меня была аллергия на этот чертов перец? Я бы умер у тебя на кухне. И таскался бы за тобой после смерти.

Я не люблю такие шутки - черный юмор не моя тема - и хмурюсь.

- Ладно, извини. Я просто думала, что это будет смешно.

- Странные у тебя понятия о смешном.

- А у тебя?!

- Кстати, я же сказал: прекрати извиняться. Даже передо мной. Мне нужна сильная девушка рядом, уяснила?

Мальчишеская игривость в нем исчезает так же внезапно, как и появляется. Я лишь киваю. Интересно, когда он уберется восвояси? Но Матвей решает, что должен провести со мной большую часть дня.

- Может, слетаем куда-нибудь? - спрашивает он уже в гостиной.

- В смысле, погуляем? - не сразу доходит до меня.

- В смысле, сядем на самолет. Я давно не был в Бельгии.

- Извини, конечно, но в понедельник у меня учеба, - сухо говорю я.

- Ночью в воскресенье вернемся. Брюссель тебе должен понравиться. Если хочешь, можно в Париж, но я его не люблю.

Я сажусь напротив него.

- Матвей, послушай меня, пожалуйста. Может быть, я не самая умная в мире, но я действительно не понимаю, что ты от меня хочешь? Да, ты спас меня, за это тебе большое спасибо - дважды. Но что теперь?

- Я снова тебя пугаю?

- Скорее путаешь. Просто скажи: чего ты добиваешься? Ты говорил, что без ума от меня, но, честно сказать, выглядит это не так. Я не понимаю, что тебе от меня нужно. Ты то добрый и спокойный, то огрызаешься и ведешь себя так, будто бы я тебе что-то сделала. Если так, то скажи, пожалуйста, что.

Подпирает щеку кулаком. Внимательно смотрит. Усмехается.

- Я думал, ты все прекрасно понимаешь.

- Нет, я такая глупая, что не понимаю.

- Ты просто вынуждаешь меня сказать это прямо. Я хочу, чтобы ты была моей.

- Твоей кем? - уточняю я. - Игрушкой?

- Опять ты за свое. Моей девушкой, разумеется, спокойно отвечает Матвей.

Его уверенный тон меня бесит. Да как это у него получается - все время держать меня в напряжении? Просто эмоциональные качели какие-то.

- Возможно, ты не в курсе - хотя нет, в курсе, но я встречаюсь со Стасом, - нараспев говорю я.

Мне хочется, чтобы он тоже бесился.

Матвей смотрит на меня не мигая.

- Знаю. Вы встречались. И что?

- В смысле - встречались? - подаюсь я вперед.

- А теперь ты будешь встречаться со мной. Разве не понятно?

- А если я против? Давно ты за меня решать стал? - повышаю я голос.

Атмосфера накаляется. Вместо северного сияния над нами разливается дугой грозовое стылое небо. И мне кажется, будто я иду по маковому полю сквозь обстрел.

- Мы даже спали вместе, принцесса, - укоризненно качает головой Матвей. - И ты против после этого?

- У нас ничего не было, если тебя в столь юном возрасте подводит память. Мы просто лежали в одной постели, - напоминаю я ему ядовито.

- Но ты же хотела, чтобы было, - выдает он.

- Что ты сказал? - выдыхаю я.

Гроза вот-вот разразится.

- Знаю, ты хотела меня. Я это чувствовал. И поверь, это было взаимно. Знаешь, что я хотел бы с тобой сделать? Уложить тебя на обе лопатки и показать, что такое настоящая любовь. Ну такая, без всей этой сопливой розовой мути. Чтобы ты кричала. Исцарапала всю мою спину. Немного боли всегда только в кайф, да?

Он подмигивает мне и встает. Плавно подходит ко мне, раздевает глазами. Его рука ложится мне на плечо легко и свободно. По-свойски. И я напрягаю мышцы.

- Я просто сдерживал себя, принцесса. Потому что это была не та ночь, чтобы тупо развлечься друг с другом. А ведь если бы не сдерживал, ты бы только рада была, да? Ждала, наверное, когда я начну приставать к тебе?

Я вскакиваю - стою напротив, крепко стиснув зубы. Да как он смеет нести подобную чушь? Он абсолютно отвратительный тип. И если у него и есть защитные психические механизмы, то этот всемогущий контроль - убежденность в том, что он способен на все.

- Хочешь, мы займемся этим сейчас? - продолжает Матвей будто нарочно, не сводя с меня темных глаз. - Говорят, я неплох в постели.

Он словно невзначай дотрагивается до моей груди. Вырисовывает на ней круг. Провоцирует. В моих венах вместе с кровью кипит серебро и медь.

- Думаю, ты тоже ничего. Хочешь, я...

Договорить он не успевает. Я бью его по щеке. Впервые бью человека. Наотмашь, звонко. Пощечина звенит, как золотая монета, упавшая на пол, как перелив гитары. Рукой я задеваю и стеклянный бокал, из которого пила сок, не замечая этого, - я переполнена яростью. Зато чувствую, как горит ладонь.

- Не смей меня касаться! - кричу я.

Он глухо смеется. Кажется, ему наплевать, что я ударила его. Он то ли изучает меня, то ли наслаждается моей реакцией, а я настолько не в себе, что действительно хочу расцарапать его кожу ногтями до кровавых полос, только не от страсти.

- Понял? Никогда не смей распускать руки! Иначе...

Я задерживаю дыхание.

- Иначе что? Ты будешь плакать? - издевательски спрашивает он.

- Иначе ты пожалеешь, - шиплю я, как змея.

- А ты умеешь быть страстной, да? - окидывает меня Матвей блестящим взглядом.

Он как будто бы ждал этого срыва. И хочет продолжения. Но я, взяв себя в руки, насколько это возможно, поднимаю руку, направляю ее в сторону прихожей и говорю:

- Пошел вон.

- И это все? - поднимает он темные брови. Ты просто меня выгонишь?

Я не понимаю его. Не понимаю, чего он добивается, чего ждет - лишь краем обожженного яростью сознания чувствую интерес.

- Ты глухой? - чеканю я. - Пошел вон. Сейчас. И никогда не возвращайся сюда.

Он улыбается - как-то жутко, почти свирепо, словно это я в чем-то виновата, и молча уходит, окинув меня пронзительным взглядом и, должно быть, заметив жидкое стекло на моих глазах. Когда за ним захлопывается дверь, я прижимаюсь к ней спиной, чувствуя слабость в руках и ногах. Я не понимаю, что произошло, ведь все было хорошо. И мне безумно обидно и горько.

Я подношу к лицу все еще пылающую ладонь. И кусаю до крови дрожащие губы.

От этого удара больно не ему, а мне - так больно, что кажется, будто на моем сердце вырезали пятиконечную звезду. А еще я понимаю, какие у Матвея глаза. У него глаза волка. Внимательные, холодные, обманчиво спокойные, но сосредоточенные, словно он всегда готов к нападению.

Волки - сильные, умные и неукротимые животные, жаждущие свободы, но они подчиняются не людям, а лишь своим собственным инстинктам. Никакая принцесса не сможет приручить волка. В конце концов он съест ее в темном лесу, под кронами вековых дубов, не пропускающих солнечные лучи. Это сказка с плохим концом.

Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Даже не глядя в глазок, я с уверенностью могу сказать, что это он. Зачем только вернулся? Не знаю. Мне не стоит ему открывать. Пусть стоит там, под дверью, и долбит в нее до посинения. Мне нужно уйти в свою комнату, к увядающим цветам, и включить в наушниках шум грозы или грохот океанского прибоя. Но вместо этого я, естественно, открываю ему. Я не знаю, что буду делать - ударю его еще раз, или пошлю к черту, или громко заплачу, - плана действий нет, да я ничего и не успеваю придумать, даже вдохнуть не успеваю. Матвей делает ко мне шаг, обхватывает лицо горячими широкими ладонями и целует.

Меня пронзает безнадежная слабость, как будто мне в вены вогнали полнеба и теперь я лечу облаком над землей, разрешая делать с собой все, что он хочет. Мои руки опущены, под коленками искрится лавандовый ток.

Надо сопротивляться, а я не могу и в ответ целую Матвея так же жадно, как и он меня, - с неистовой страстью. Это безумие, наваждение, я, поддавшись чувствам, обнимаю его за пояс, а он прижимает меня к себе.

У его губ привкус холодной тьмы, пронизанной насквозь светом далеких звезд. У моих - другой, кровавый, но Матвею, кажется, все равно. Целовать его словно целовать сам мрак или холодную сталь. Он снова проводит по моим искрящимся губам языком, будто ледяным лезвием, но это приносит столько удовольствия, что я повторяю это следом за ним. Моя рука скользит по его груди до плеча, и я чувствую, как напрягаются его мышцы под тонкой тканью лонгслива. Он отстраняется, но не отпускает меня. Держит так, что я понимаю: мне не вырваться. Никуда от него не деться.

- И что ты делаешь, принцесса? - спрашивает он меня на ухо и осторожно кусает за мочку. И тут же целует в шею - медленно и долго, заставляя меня закинуть назад голову так, что нитью натягивается каждая жила.

- А ты что делаешь? - шепчу я.

В это время дверь соседней квартиры открывается, и из нее выходит моя соседка, хозяйка Звездочки. Я вижу из-за плеча Матвея, как изумленно она на нас таращится, а потому запираю дверь. Не хочу объясняться с ней.

- Я? Наслаждаюсь, - шепчет он с усмешкой. Я же твой поклонник.

Поклонник. Неожиданно это слово отрезвляет меня. Я отталкиваю Матвея, уперев ладони в широкую грудь. На губах горчит звездная тьма. И они требуют продолжения. Мы смотрим друг на друга в упор.

- Зачем? - только и спрашиваю я.

- Потому что я так хочу, - отвечает он.

Этот человек привык делать все что пожелает. Он всегда получает то, что ему нужно. Или ту, которая ему нужна. Я уверена. Я касаюсь его щеки, но тотчас отдергиваю руку.

- Уходи, пожалуйста, Матвей, - говорю я, и его глаза слегка расширяются, будто он не верит моим словам. - И больше не приходи, слышишь?

- Не понял. Что опять не так? - хмурится он. - О'кей, я поступил отвратительно. Но ты меня в очередной раз вывела из себя, Ангелина.

- Чем же? - спрашиваю я. Страсть и нежность как крылом смахивает. - Что я такого сделала? Я сказала тебе что-то не то? Обидела?

- Ты меня ударила, - отвечает он.

- Это было после того, как ты стал говорить мне гадости, - напоминаю я, вновь чувствуя обиду.

Матвей молчит, сосредоточенно рассматривая стену. Его кофейные глаза в обрамлении черных ресниц кажутся отстраненными и все такими же холодными, но в их глубине сияет дерзость. Его взгляд тяжелый. Как у волка.

- Я действительно не понимаю, что сделала не так. Почему ты решил, что можешь меня оскорблять? спрашиваю я.

Воздух вокруг звенит от напряжения.

- Это все гордость. - Его ответ звучит странно и глухо.

- В смысле?

- Рядом с тобой меня как будто наизнанку выворачивает. Ломает, понимаешь? Нет, не понимаешь, сам себе отвечает Матвей. - Я чувствую себя рядом с тобой слабым. Стать слабым - мой страх. От тебя нужно бежать, принцесса, но, как видишь, я не могу сделать этого. Возвращаюсь.

Я молчу. Что мне на это сказать?

- Сам не знаю, как это выходит. Ты можешь принять меня таким? - внезапно спрашивает он, заглядывая мне в глаза.

- Если бы я тебя любила, - отвечаю я честно, приняла бы любым. И ангелом, и чудовищем. Но я тебя не люблю.

Он усмехается.

- Ну да, это же я от тебя без ума. Придурок, который анонимно присылал тебе цветы, не подумав, что четное число может тебя напугать. Придурок, который держался в тени каждый раз, когда видел тебя. Придурок, который боялся, что ты такая же, как они.

- Как кто? - щурюсь я.

- Те, кто видит во мне мешок сокровищ, ухмыляется он со злобным весельем. - Знаешь, я привык к деньгам с детства. У меня было все: и игрушки, и техника, и тачки, и уважение друзей, и любовь родителей. Абсолютно все. Поэтому я никогда не был жадным и до определенного момента не понимал, что жадными могут быть другие.

Приятели, которые хотели повеселиться за мой счет, девушки, которые хотели получать от меня подарки, дальние родственники, которые видели в моей семье дойную корову, - их безграничную жадность я осознал, уже учась в старшей школе. И решил, что таких людей в моем окружении не будет. Я всегда искал тех, кто ценит не деньги моей семьи и не статус, а меня самого. Это ведь нормально, когда ты хочешь, чтобы тебя любили просто так, безусловной любовью, как любит мать или отец? За душу, за сердце, вопреки недостаткам. А характер у меня сама видишь какой! И когда я встретил тебя, боялся, что ты такая же жадная. Что узнаешь про меня и станешь как эти золотоискательницы. - Он делает паузу, и я понимаю, что у него был горький опыт.

Наверное, мне его жаль, но ярость и обида все равно заполняют мое существо, даже удовольствие от головокружительного поцелуя не спасает меня от этих эмоций.

- Что, - говорю я, - модель разглядела в тебе денежный мешок, а не душу?

Наверное, я затронула больную тему - его лицо снова меняется. В глазах трескается лед, под которым бьется темная вода.

- Уже и про модель знаешь? - хрипло интересуется Матвей.

- Рассказали, - дерзко отвечаю я. - Так что с ней?

- С ней все хорошо, - отрывисто отвечает он. Не говори про нее.

- Почему же? - невинно хлопаю я ресницами, ощущая его злость.

Мне нравится вызывать в нем эмоции - я вдруг понимаю это особенно четко.

- Она не такая, - выдает он. - Вот она-то и не искала во мне блеска сокровищ.

Больное место? Ну что ж, ubi pus, ibi incisio. Где гной, там разрез. Буду резать.

- Ах, что вы говорите! - всплескиваю я руками. - Наверное, я что-то перепутала. Разумеется, госпожа модель встречалась с вами ради вашего прелестного доброго сердца, господин Веселов.

Не знаю, откуда во мне столько ехидства. Этот человек открывает во мне новые грани, срывает полотна с картин, которые я сама еще не видела.

- Я же сказал, перестань о ней говорить, - просит Матвей.

- А что так? Неужели ты ее любил?

Он молчит, и по его скулам ходят желваки.

- Если да, значит, ты соврал мне, что никого раньше не любил и что любовь ко мне тебя ломает.

- Ты ходишь по острию, принцесса, - предупреждает меня Матвей ровным тоном, но взгляд его ничего хорошего не предвещает.

- А как ты ее называл? - не успокаиваюсь я, чувствуя, как горит вырезанная на сердце звезда. - Тоже принцессой? Или она была королевой?

«Это ревность?» - проносится у меня в голове.

- Успокойся, Ангелина. Лучше давай поговорим о другом. Что насчет белогривой лошадки? - вдруг спрашивает он.

- Какой еще лошадки? - удивляюсь я.

- Стас. Старый добрый милый Стас.

- А что с ним не так? - удивленно спрашиваю я.

- Скоро ты кое-что узнаешь, - обещает Матвей. Его голос становится зловещим.

- Не трогай Стаса, - тихо, но угрожающе говорю я.

- Почему же? - любопытствует Матвей.

- Он мой парень. Просто напоминаю тебе.

Да, Стас хотел быть со мной, у нас все только еще начинается, хотя его теплый свет не так притягателен, как опасная тьма Матвея. И нет, я не считаю его своим парнем. Однако эти слова бесят Матвея. И видя, как он нехорошо смотрит на меня, будто желает схватить за горло, я говорю еще раз, что Стас - мой парень и что у нас чувства. Взаимные, разумеется.

Матвей скрещивает на груди руки.

- Пора тебе узнать кое-что о своем Стасе, принцесса, - обещает он.

- Что же? - спрашиваю я. - Что он не такой богатый, как ты? А мне все равно, потому что я действительно ценю душу, а не мешки с золотом.

- А верность ценишь? - спрашивает Матвей и уходит, оставив меня в состоянии бешенства.

Отлично, раньше я все время чувствовала страх, теперь - злость.

И у того и у другого чувства нет крыльев, как у нежности или страсти. С ними не взлететь над пропастью, наполненной алыми живыми маками, с ними только падать в холодную морскую воду, тонуть в ее волнах, растворяться в ее пене. Это неотвратимо.

Снова звонок. Я открываю дверь - да, это опять Матвей.

- Что? - спрашиваю я, твердо решив ударить его снова, если решит поцеловать.

- Картина и портрет, - говорит он как ни в чем не бывало. - Ты обещала мне их подарить.

Кажется, взгляд, которым я одариваю этого человека, полон грозовых молний. Что. Он. О. Себе. Возомнил?

Однако отдаю ему и портрет, и картину с северным сиянием - ведь я обещала, а цену своему слову я знаю.

- Спасибо, принцесса, - благодарит меня Матвей. - Буду хранить как зеницу ока. Как свои чувства к тебе.

- Не трогай Стаса, - предупреждаю я его.

Он шлет мне издевательский воздушный поцелуй.

- Кстати, можешь не бояться. С теми, кто напал на тебя, разобрались, - напоследок бросает он, прежде чем исчезнуть.

Я даже ничего не успеваю сказать в ответ. Снова захлопываю дверь и опускаюсь на пуфик. Он человек-загадка. Анаграмма, ребус, тайное слово, которое мне еще предстоит понять. А его губы и руки имеют надо мной власть.

Я задумчиво касаюсь кончиками пальцев обкусанных губ. Раньше я бы и в мыслях не могла себе представить, что буду целовать кого-то такими губами израненными. А когда думаю о том, что целовала ими его, то на меня находит умиротворение. Нам обоим это понравилось - оказывается, это чертовски заводит. Я могу повторить такой поцелуй, даже если мои губы будут разбиты в кровь. И ему понравится. Он же мой Поклонник.

Он снова звонит. Да сколько можно?!

- Убирайся, - говорю я, распахнув дверь.

На языке вертится десяток изощренных ругательств, но я глотаю их. За порогом моя соседка. Хозяйка Звездочки.

- Геля, ты чего? - испуганно спрашивает она.

- Ой, извините, - спохватываюсь я.

- Думала...

- Думала, что это он? - подхватывает соседка. Видела-видела твоего парня! Статный мальчик, и машина хорошая. Я его в нашем подъезде который раз вижу. Только не рано ли ты ему ключи-то дала, а, Гель?

- Какие ключи? - удивленно спрашиваю я.

- Так свои, от квартиры, - отвечает соседка. В глазок видела, как он открывал ее своими ключами, когда тебя дома не было.

- Вот оно что, - цежу я сквозь зубы.

Значит, Матвей сделал дубликат ключей и не поставил меня в известность. И что он делал в квартире в мое отсутствие?

«Копался в твоем белье», - доносится до меня мерзкий хохот демона, который очнулся после ухода Веселова.

- А, что ж я пришла-то, - вспоминает соседка. Вашу квитанцию в мой ящик кинули. Возьми, вот.

Мы еще немного болтаем, к нам выбегает непослушная Звездочка, которую я привычно глажу, а потом расходимся по квартирам. Я ужасно зла - так, что колет пальцы.

Рисовать больше не получается, как и сосредоточиться на учебе, и я просто смотрю очередную серию «Игры престолов» и иду гулять - одна, наплевав наконец на все страхи. А может быть, поверив парню с глазами волка.