День пятый
С самого утра в окно стучался серый дождь. Тимофей проснулся от ветра, завывающего через щель не до конца закрытого окна. Он сел на кровати, потёр глаза ладонями, потянулся и кинул сонный взгляд на танцующую прозрачную тюль. Дожди он любил, в большей степени из-за меня. Когда я ещё не была такой холодной и прозрачной для него, мы вместе гуляли по пасмурным переулкам и громыхающим улицам. Иногда мы включали в наушниках наш любимый плейлист и танцевали, будто никого вокруг нет, нет проблем, нет горя, нет страха и пустоты – есть только мы и наши огоньки в сердцах. Каждую такую прогулку мы заканчивали тем, что забегали насквозь мокрые в кофейню и грелись о кружку сладкого напитка, улыбались друг другу загадочно, словно обладали чем-то запретным (собственно так и было, ведь у нас было самое драгоценное сокровище мира – любовь). Медленно поднимаясь из-за стола, он как бы случайно задевал мою руку, а я каждый раз краснела, моё сердце пропускало удары, сжимаясь сильно в ожидании того, что будет дальше. Но он никогда не брал за руку, а я боялась делать шаг навстречу. Мы оба оставались не удовлетворёнными из-за своих непонятно откуда возникающих страхов. И каждый раз я звала его гулять в дождь, надеясь, что в этот раз кто-то из нас перешагнёт эту черту, но обоим казалось, что время ещё есть, что мы ещё успеем превратить наш общий огонёк в пламя душ.
***
Встав с кровати, Тимофей закрыл поплотнее окно, полил фиалку и задёрнул тюль так, что та остановила свой бешеный танец и лишь слегка заколыхалась на месте. Тима наскоро оделся и выбежал на улицу. Как только он вышел из-под козырька подъезда, на него обрушилась холодная стена. Подняв к серому небу голову, парень ловил лицом капли дождя, которые стекали по его щекам словно слезы. Он достал из кармана джинсов наушники и вдруг закружился в сумбурном танце, разводя странно руками, словно рисуя в воздухе десятки кривых линий, подбирая под себя ноги, как в вальсе и всё кружился, и кружился.
Погоди, дорогой, я с тобой.
И вот двое безумных танцуют на одной улице по разные стороны этого мира. Нас разделили, и мы еле замечаем друг друга краем глаза за стеной этого бесконечного холодного дождя. Но, видимо, не суждено ему затушить наши сердца.
Две птицы с подрезанными крыльями,
парим по мокрой траве,
разве можно разделить нас милями,
разве возможно придать нас земле.
У нас на повторе одинаковые слова и мелодии, и мне совсем не нужно слышать то, что в его наушниках. Мне достаточно слышать вальс его мыслей. Абсурд, но мы вместе, рука об рука, спина к спине отрываемся от земли и парим, танцуя наш танец любви.
- Тима? - внезапно раздаётся голос из-за занавеса.
Тимофей останавливается и медленно опускается на землю. Он еле стоит, его ноги слегка подкашиваются, из-за чего он пошатывается несколько раз и вдруг падает на холодный и мокрый асфальт без сознания. Его подхватывают тёплые руки, а сверху укутывают холодные объятия.
- Я люблю, люблю, люблю тебя! Ну почему я не сказала этого раньше? Ведь я хотела, хотела! - я упала ему на грудь, держа крепко за руку.
Но уже поздно переплетать пальцы и разжигать пламень. Мой огонь теперь холодный и голубого цвета, а его всё такой же тёплый и ярко оранжевый. Я встаю, отхожу, убегаю в туманную бесконечность, оборачиваюсь и вижу вдали два сердца, два мерцающих огонька. Моё сердце сжимается так же, как тогда с ним в кафе, но при этом тело охватывает холодная, насквозь пробивающая дрожь.
«Неужели? Неужели!»
Меня тянет к земле, нет, под землю, словно на конечностях теперь гири весом в тонну. И я падаю на колени, разбиваю их вдребезги, бью кулаками колкий асфальт, но не чувствую ничего физического.
«Неужели.»
Это больнее чем умирать. Гораздо больнее. Это глубже, чем лезвие в сердце, это страшнее, чем детский кошмар, это холоднее, чем смерть - видеть, как ты влюбляешься, как ты оживаешь и оставляешь меня в прошлом, оставляешь меня здесь совершенно одну. Сколько бы я не истекала кровью, сколько бы ран и порезов не наносила - это больнее. Больнее тебя любить и понимать это только теперь, когда уже поздно.