Глава 10
Но сердце, стуча, не желает покоя,
И память, как птица, вьется ввысь.
К прошлому, лучшему представлению роя,
Знакомых лиц со старых страниц,
Зениц, кровоточащих из-под ресниц. Пока демон, слезясь, не прошепчет: «Проснись...»
Милый.
Детские пальчики вертели карандаш из стороны в сторону, потом ритмично постукивали грифелем, затем снова игрались. Оформить дневник, который в его возрасте ребенку вести вполне свойственно, не выходило. Мальчишка бросал эту затею, не доходя до воплощения хотя бы одной фантазии — придумать пару стишков. Чтобы однажды повзрослев открыть его и восхититься наивностью. Строки пустовали, на уголках проглядывались рожицы, силуэты животных из серых каракулей.
Ребёнок и тогда концентрироваться на деле не умел, даже хуже — не желал.
— Напиши о том, как выходные провел, — предложила сестра, подкладывая под ручонку наклейки. Она очередное начинание поддерживала, но всё же не удостаивалась чести увидеть наполнение дневника — младший брат ложился, облокачивался на книжонку, скрывая вредность за шаловливой улыбкой. В чем смысла не было от слова совсем — позже он всё равно придет за оценкой творчества.
— Это скучно и как у всех.
— А ты у нас блещешь оригинальностью? — парировал старший, выглянув с верхнего яруса кровати, — не в той семье родился, — Мацей стерпел бы показанный ему язык, не раздражай его абсолютное знание Янека собственной обаятельности. Поэтому, соглашаться с его правилами старший не собирался, как и заканчивать играть. Его брат тут же позабыл о деле, на которое убил ближайший час: минуты набежали, он отвлекался на пустяки типа посторонних звуков, а придумывал от силы минут двадцать. Так, сев на колени, занес над собой книжку, готовясь обороняться.
Сестра предусмотрительно отступила, покрываясь краской от стыда или сдерживаемого смеха, если не вместе. Под звонкий хохот Яна Мацей, спустившись, взвалил на себя брата, всё ещё крепко прижимающего к себе дневник. Из-за пыхтения с трудом он выдал: — иди ка отсюда за вдохновением, здесь и без тебя тесно.
Не успела ещё сестра произнести предупреждающее «аккуратнее», из книжки с наклейками по совершенной случайности выпали, потом и вовсе посыпались засушенные соцветия сирени. Фиолетовый дождь окропил ноги, ковер близ кроватей, вызвал у Тины удивленный вздох понимания, что ей — дежурной, придется вновь убираться, у Мацея детское, совсем не грозное рычание, предупреждающее, что если Ян не прекратит надрываться, ему придется в отместку его защекотать.
Брата, через коридор волочившего на руках младшего, мать проводила устало: — куда ты его потащил?..
...На улицу, потом пошли бы к озеру. Так мог подумать тот, чтобы, как в старые добрые, не уйти с набережной до позднего вечера. Чтобы после на ноющих ногах, но с ворохом счастливых воспоминаний добираться до дома. Долго, хоть и не нудно, слушая, как Ян голосил во все горло песню из нелюбимого мультика брата про рыбок. Будучи подростком, он вряд ли бы вспомнил хоть строчку, пусть и Мацей всё ещё мог подыграть.
— И вот им не страшно насекомых на себя нацепить? — Парень приставил ребро ладони ко лбу, дабы лучше рассмотреть младших членов семьи. Дети, не объяснив, в роли кого оказались сегодня, исследовали фауну среди живой изгороди.
Морщинки окаймили глаза, уголки губ, когда он, щурясь отвернулся, устроился удобнее на коленях сестры. Мацей, появившийся сзади них, как черт из табакерки, потрепал Яна по волосам. Расплавленные, уже длинные они распушились, ровняя парня с побелевшим одуванчиком.
— Не переживай Тина, пауков они не принесут. — Довольный «остроумной» насмешкой, старший опустился на край порожка. Ян фыркнул, оценил юмор коротко: — смешно.
Поцелуи солнца на лице, веснушки, щебетание птиц и ветер, что не давал расплавиться от тепла, льющегося со всех сторон. С неба, от уровня глаз, улыбающихся, демонстрирующих любовь одним видом, руки, обнимающие плечи. Пальцы сестры, что почесывали шею, голос брата, что не, смотря на громкость, не раздражал. Перечисленное и не только отпечатывалось в памяти больше чем навсегда. Поэтому эти мгновения, предшествующие и будущие, проверенные здесь, были бы идеально вписаны на страницы дневника, который Ян никогда не вел, исписывал бумагу наработками и их же тихонько напевал не первой публике. И не первым, но фанатам, которые знали о нём больше, чем другие. Знали парня, чей характер пробивался за рамки дозволенного, пусть он и сам того не замечал.
Не только поэтому здесь было так комфортно, уютно, словно во сне...
...В выражении лица всё ещё проскальзывали намеки на волнение, старательно отгоняемые.
Сердце билось громоздко, медленно, отчеканивая по слогам приправленное атмосферностью «здравствуй».
— Не верится, что это я, — шепот слетел с приоткрытых губ, Ин, отвлекшись, повиновался чужому удивлению. Сменил объект наблюдения, разделил заинтригованность. Поправил скорее игриво: — согласен, скорее я.
Ребенок явно спешил так, чтобы найти смысл в его действиях не хватило фантазии. Если он, очевидно, исполнял нечто по-своему гениальное, то для версии из будущего забавное. В кулачке зажал маленький тюбик супер-клея, сразу спрятал за спиной, зная, что ему — неосторожному юнцу — это делать категорически нельзя. Напуганный возможностью оказаться в комнате не в одиночку, ребёнок резко развернулся, осмотрелся, от волнения держа рот приоткрытым.
Ян задержал дыхание, хотя сам не знал зачем, Ин же отличился. Поднявшийся ветер всколыхнул занавески, принес на себе зеленые листочки, копия поймала один из них. Младший наклонил в бок голову, смутился.
— Ин? — шепнул парень, предупреждая. Доказывая, что в этом не нуждается, названный погладил жилки, даже не услышал. Немигающий взгляд зацепился за кусочек природы будто за что-то нереальное, неизвестное. Будто Ин знакомился с сущим миром, здоровался, пародируя оставляемой нежностью уже свою копию. Маленький Ян сделал опасливый шажок. Другой же улыбнулся протянутой ему руке, оставил на листке поцелуй, подул. Сорвавшегося с ладони завороженный ребёнок не поймал — его позвали.
— Янек, куда сбежал? — Мацей устало канючил. Так и не дождавшись ответа, вышел на свет, теряя из переполненных чем-то карманов травинки. Он чутка прихрамывал, становясь на внешнюю часть стопы, — либо все помогают, либо я умываю руки. Это невозможно.
Ин прыснул, завидя, как старший демонстрировал уже успевшему переключиться брату полные ладони ростков клевера. Мацей же продолжал: — я не настолько люблю Тину, чтобы ползать и искать четвертый лист.
Ян от чего-то только сейчас разглядел черно-зеленые колени обоих, такую же одежду. Видимо, не распрощавшись с детством, он умилился, без задней мысли о материнском беспокойстве. Как брат. И как его детская интерпретация. Окружающие заражали до нервных подергиваний от охоты ворваться в их мир. От тоски, оставляющей на теле лихорадочный жар. Он испытывал это совсем недавно, оставалось только руку протянуть и схватить за горло мимолетную мечту.
— Я вот что придумал, — младший позаимствовал у брата один клевер и, оторвав от другого листочек, открыл клей. Мацей тут же выбросил остальные, с глазами полными облегчения почти набросился с объятиями, пока Ян, высунув кончик языка, приклеивал лепесток.
— Какая прелесть, это вы зачем? — копия легко ткнула носком ботинка парня в бедро. Он покачал головой, отнекиваясь. На границе реальности копия достала с вопросом. Удостоверившись, что точно вспомнил подробности, уточнил: — Тина волновалась перед выступлением в школе, я предложил так предать ей уверенности. Почему ты не помнишь? — затем он протянул «а», ответив себе, что раз не помнил сам, то и Ин подавно. Тот поставил точку: — вот именно.
«Или ты вовсе с реальной жизнью не знаком? — мимолетная теория имела место, ведь нельзя было не согласиться — копия вела себя подозрительно, без присущей лени и без высокомерия изучала жителей, сад, вливалась в совершенно неизученную компанию, — так быть не должно».
Ян присел на подоконник. Спиной к нему и передом к солнцу, свесив ноги, теснилась копия. Дети сверкая пятками с гамом ретировались, оставалось проводить их. Без прощаний одним взглядом, сражаясь внутри с нестерпимым стремлением присоединиться, пока остатки трезвости твердили оставить прошлое в прошлом. План отступления реализовал перевод темы: — как ты приспосабливаешься? То есть, есть контроль некоторых моих эмоций, но ты можешь адаптироваться благодаря им в непривычной обстановке? — не унимался он, узнавая подробности не о копии, будто о существе с другой планеты.
Ин подогнул ногу, уткнулся в колено лбом: — Не знаю, — явно переступая через гордость, проговорил, — наверное реагирую так, как смог бы ты. Не специально, оно само получается.
— Хотя, беря в учет нашу конфронтацию, по другим причинам. Ты делишься симпатией направо и налево, смотри от остановки сердце не помри здесь — столько пыла. — Он устало откинулся назад, прислонившись к чужому затылку. Вскинул ногу, громыхнул по сайдингу. На выдохе бросил: — А я люблю только тебя. Так сложилось.
Ян резко обернулся, словно услышал впервые. Обстоятельства, декорации, в конце концов тон, удивили сильнее, чем раньше. Не из-за смысла, скорее из-за говорящего. Парень несколько приспособился ждать полные сарказма речи, от того сейчас появилась зачастую мелькающая на фотографиях улыбка в зубы. Он выдал полный наивной радости смешок, тем самым спровоцировав Ина.
— Отстань, ты ничего не... — копия сделала паузу, оговорилась, решив за обоих, — иди лучше к своим. Чтобы усек, что великий и ужасный я дозволил насладиться жизнью, — она хохотнула в злодейской манере.
В ответ почти вырвалось уточнение, что упомянутая «жизнь» — игра воображения. Парень отмел домыслы, кротко улыбнулся возможности отсутствия у неё обиды. Показалось, что вникнул. Ин со всей щедростью демонстрировал то, что парень отверг.
«Нецелесообразно, с этим же даже не мирились. Понимали и всё», — прикусив губу, Ян заломал пальцы. Раньше никого кроме нескольких преданных друзей и семьи не требовалось — все, пройдя через стадии знакомства, разбирались с кем связались. Не жалели и не молчали. С ростом публики потребность в симпатизирующих ему людях выросла.
Теперь же все разделилось: Ян словно в прошлом очутился, Ина встретила концертная деятельность.
Подумалось, как символично они тогда сидят: «Хоть клип снимай».
Время сна, где они приблизились к дополнению, уменьшалось. Впрочем, парню последнее могло и показаться, если он вычленил из коротких взаимодействий Ина с маленьким собой верную мораль.
— Чего сидишь? — добавил требовательно Ин и, как последний интроверт, попытался избавиться от наскучившей компании, — я вынужден знакомиться с твоим миром, а ты ни сном, ни духом не спешишь помочь. — Парень изменился в лице, застеснялся сознаться, что сидит здесь по велению долга принять. Становление рядом с образами из прошлого — блажь, дело первостепеннее. А то, чего хотелось искреннее — не ясно. Копия помогла приблизиться к выбору: — После прошлого сна считай это наградой, но с тобой я не пойду — спина болит.
Ин укоризненно цокнул языком, хотя прекрасно помнил об отсутствии у Яна чётких воспоминаний, тот смутился. Это не помешало копии ни, сменив положение, подняться, ни подтолкнуть парня сделать то же самое. Она развеяла сомнения: — Видимость счастливой семьи должна помочь. Подумай, как хорошо было быть человеком, не который, а от которого ободрялись. Это будет полезно, — тон не терпел отлагательств, как и взор. В нём четко проглядывалась уверенность, поэтому Яну, к счастью, ничего не оставалось, кроме как добить её стрельнувшей в голову инициативностью.
Ин кивнул и получил ответный жест, обнадежил, похлопав по плечу слишком просто, легко. Как бы он не благоволил быть рядом, совместными усилиями приближаясь к единению, но, по мнению парня, поступил великодушно. «Не сам, за мной повторил», — Ян прикрыл от ликования глаза, копия только вскинула подбородок. Не стерпела, скорее разрешила заправить за ухо волосы. Именно стерпеть пришлось обещание от удаляющегося быстрым шагом Яна: — Я тебя когда-нибудь обязательно причешу.
Она отвернулась, когда потоку сквозняка отдалась входная дверь.
Только счастливый гул, тонкие детские голоса. Только подчёркнутые восторгом лица, как хорошо было проживать летние деньки не в городе, на природе. Парень снова попал в паутину отчаянной доверчивости: не могли эти милые люди никогда расстраиваться, переживать ради того, чтобы единственной поддержкой становилась их связь, объятия. Не мог тот ребёнок под кротким наблюдением своей версии из будущего желать объясниться в песнях, не мог выгореть. Абсурд. Любовь возвела невидимый барьер, за которым разглядеть сложность жизни не представлялось возможным. Парень же видел, что без обременения заботами дети не были к этому от слова совсем. Видел, либо хотел оказаться на их месте. Но место было занято. Единственный вариант — не беспокоить, улыбаться и любоваться.
Могло ли это заменить личную встречу? Вполне, каким бы ненасытным на вдохновение Ян не был. От принципа всё и сразу пришлось отступиться с камнем на сердце, головой понять: «Мне будет достаточно».
В выражении лица более не проскальзывали намеки на волнение, старательно они не отгонялись.
Сердце билось громоздко, медленно, отчеканивая по слогам приправленное атмосферностью «спасибо».
Внимание Ин приковал к Яну, что сидел на траве так же, когда здесь очутился. Тот, вовлеченный в детскую забаву, иногда реагировал на зов «Янек», а стоило разобраться усмехался, бывало беззвучно цитировал, зная наперед осуществляющееся. Копия покачала головой, покосилась в последний раз на лужайку. Не переполненную, куда уж там, но далекую от натуры импозантного образа. Солнце взошло чуть выше, облака приглашающе расплылись, растворились в синеве небосвода. С последним вскриком какой-то пташки раздались и тяжелые родительские шаги. Половицы так и не скрипнули под ногами, Ин встал на подоконник, безболезненно всматриваясь в светило напротив. Оно не расплавило сизые хрусталики льда, на что он лишь криво ощетинил зубы. В момент, как скрипнула дверь, беспечно развернулся. Стоило матери войти, копии на месте уже не было.
В замедленном времени вырисовывался другой сон без исключений завершающийся падением. Если после него люди вскакивали, старались отдышаться, Ина ласкали потоки воздуха. Расправленные руки, расслабленное тело, дребезжащие волосы ветер старался разорвать на клочки. И в конце концов получилось развеять пресловутый образ, не успевший встретиться с землей. Солнце не вытравило до конца ни наглого взгляда, ни такой же улыбки.
***
Ногти скребли бумажный стаканчик. В держателе стоял такой же для менеджера, остывал на воздухе. Ян оперся за спиной на металлический заборчик, ограждающий крыльцо. От беспечного скроллинга социальных сетей, в которых парень всегда был онлайн, но принципиально ничего не выкладывал и не отвечал никому кроме пары избранных, оборвали коллеги. Жаворонки уже в девять утра расправились с обязанностями, на что Ян невольно задался вопросом, со скольки они тогда работали. Восхитился: «С пяти что ли? Мне до двенадцати встать похуже пытки...»
Он узнал Викторию: двум певцам из одного лейбла уже приходилось выступать вместе. Парень приветственно кивнул, пусть и Назарян узнала его не сразу. Подругу сопровождал спутник, что косился на Яна как на последнего нарушителя их спокойствия. С лицом полным брезгливости не то к внешнему виду неоперившегося мальца, не то его утренняя раздражительность взяла верх. По крайней мере, парень надеялся на последнее, пока от безвыходности глупо натягивал улыбку.
Подруга отсалютовала, а разговор пришлось отложить — под локоть взявший её мужчина, повёл прочь. Как и для Яна он был незнакомцем, так и наоборот; вместо того чтобы обернуться и увидеть, как Виктория, пожимая плечами, доказывала непричастность, уткнулся в телефон вновь. Откуда взялось хладнокровие, когда обычно он, ища хоть какие-то плюсы, пытался, почем зря, остаться хорошими знакомыми, объяснения не нашлось. Нашлось только невнятное ощущение себя выше в данной ситуации, за что Ин бы похвалил.
В очередной раз выделившись пунктуальностью, Анна вела подопечного на планерку, периодически попивая кофе. Женщину, что за время совместной работы он считал больше чем другом, почти второй матерью, еле выпустил из крепких объятий. Почти опустился до рассказа о всём, что успело произойти в его, очевидно, нездоровой голове. Скрывать подробности средств неработоспособности нечестно по-отношению к этой всепонимающей женщине, но Ян только молча шагал следом.
— После планерки займете комнату, я смогла договориться на сорок минут, не больше. Генеральный и команда не рассчитывали на тебя время в ближайшую неделю, — она приостановилась, смягчив тон побеспокоилась, — уверен?
То, что показалось недоверием, таковым не было. Анна имела все поводы спрашивать, ведь чётко прорисовывалась разница между предыдущими просьбами взять перерыв на неделю другую, а позже вернуться только после восстановления сил и...
«Конечно, наркоман на последней стадии лучше выглядит, я бодрячком», — Ян попятился, тут же наткнулся на стену и, удерживая равновесие, схватился за угол. Спас ситуацию вырвавшийся смех над неуклюжестью и самоиронией. Так и так, Ян мог с улыбкой распинаться о готовности, пока с выступления в клубе изменилось понимание проблемы. Или большей её части. Анна же глубоко вздохнула, родителем поглядывая на трудного подростка, и пропустила парня вперёд. Пройти он не успел.
Как всегда, опаздывающий Павел, завидев друга, разбежался. Анна не остановила, Ян, почти свалившийся с ног, не принял меры. Осчастливленный встречей, гитарист предотвратил падение, обхватил за талию, под тонкое «не надо», таки, как специально, приподнял над землей. Тактика правильного дыхания, которой учили ещё в первом классе музыкальной школы, тотчас забылась, парень засопел, бурча припомнил бога. Друг не закончил: — Какие люди, успел помереть и воскреснуть? — Анна скрестила руки на груди, Павел театрально зацокал, — в аду настолько плохо кормят, симпатяга?
— Верно, добей его, чтобы вообще никогда не увидеть, — Петр не со своей гитарой наперевес дополнил группу, стал первым, кто пожелал всем доброго утра. Анна напомнила о приличиях кашлянув, её угомонившиеся «дети», которым по паспорту шел уже третий десяток, прошли в кабинет. В дверном проеме, встав на цыпочки, гитарист шепнул Яну на ухо: — что с волосами натворил? — однако получил показанный язык.
Ян неуклюже заерзал, норовя в неловком движении рухнуть со стула. Жарко. Хотелось снять осточертелую одежду. В кабинете с его командой в неполном составе, кажется, во все глаза бурящей его взглядом, было душно и несоизмеримо мало места. Особенно из-за столкновения ощущения семейных посиделок и официального заседания, когда удержаться ровно практически не выходило. Ноги дрожали от желания спрыгнуть, а рука, сжимающая ручку, вертела её из стороны в сторону. Ослабь она хватку — покатилась бы по полу, уже точно приковала к парню внимание.
Меньше всех церемонился хореограф. Арон давно помогал с постановками, в том числе и для национального отбора, поэтому физическая подготовка артиста волновала его больше других. Апеллируя сим фактом, придирчиво осматривал, дожидался окончания речи менеджера, дабы вставить слово.
— Сет-лист для тура был переделан, поэтому прошу уже сегодня начать запоминать порядок песен, — отчеканила Анна, общаясь в большей степени к гитаристу: он любил не только путаться, но и запаздывать с началом. Павел очаровательно похлопал глазами, не перенеся настойчивого тона.
Так женщина прошлась по всем от визажиста до дизайнера, что не явился и в этот раз. Доминик пребывал в своём мире фотосессий и новых разработок, да и явиться резко по первому капризу не мог.
Речь менеджера меньше всего коснулась Яна и Петра, первого не беспокоили, второй почти не вызывал вопросов. Ответственный, он давно состоял в художественном коллективе, никак не связанным с лейблом, его подыгрывание парню и остальным скорее походило на забаву, что у парня вызывало благодарность, а у гитариста пущее ехидство. Сам барабанщик работу не комментировал, лишь загадочно почёсывал бороду, скрывая за секретностью простоватую натуру, сравнимое с тихой заводью. В момент он обернулся к Яну, послав улыбку, успокоив. И не зря.
— Притормози, Ань, — у прозябающего не в восторге всю планерку Арона сорвались тормоза и, сколько бы менеджер не старалась, отвадить от подопечного не вышло. Ян выпрямил спину, преследуя попытку держаться уверенно, пока пальцы ещё теребили неповинную ручку, хореограф обратился серьёзно, — я ценю твой подход и не имею права критиковать, просто не понимаю, чем мы здесь занимаемся.
Женщина захлопнула папку с документами, сложила руки в замок, готовая выслушать. Павел оторвался от телефона, в котором вёл переписку уже менее интересную. Арон распинался: — Мы все здесь из-за Яна, который что? Пришёл сожаление своим видом вызывать? — мужчина извернулся и теперь смотрел только на адресата претензии, пока парень не понимал резкого перехода. Не злился, молча внимал, чем, кажется, больше бесил, — отдыхал? Вот и домой иди и продолжай, пока не соизволишь проявить хоть капли инициативы, не жди того, что как Аня резко поймут и слова поперёк не скажут. Работающих в пол силы тянуть за уши никто не будет, а судя по тебе, у которого всё на лице написано, только так пока и можно.
— Я проявил.
По утру всегда раздраженный хореограф, выплюнул едкое: — Что?!
Ян вздохнул, пока с резкостью мелкой птички Паша вертел головой от менеджера, до Арона и обратно на артиста. Возбужденность гитариста последний не перенял как прежде, не будь он в перегоревшем состоянии и вовсе бы удивился внешней выдержке. Из-за припоминания Ани внутри противоборствовало желание оправдаться с не пойми откуда взявшейся колкостью. Неделями ранее достающее раздражение действительно поубавилось, сейчас же объявилось чувство свойственное Ину. В грудине засаднило, Ян вот-вот бы воспользовался, ни за что бы не признал неправильным. Уместным вполне, понятным, будь они одни. Как с копией, провоцирующей искусно и ловко, нещадно. Несколько благодарный ей, сглотнул замечание и повторил: — Инициативу я проявил, — словно ещё более изможденный от обязанности доказывать свою позицию, склонил на бок голову, — понимаю, вид доверия не внушает, но все здесь, как ты сказал, из-за меня. Я собирался привлечь только ребят, извини, что не уточнил подробности.
Арон буркнул что-то невнятное, но сразу вернул зрительный контакт, будто разрешив продолжить. Парень воспользовался.
— Получилось как получилось, может правда ждал, что всё лучше пройдёт и наезда за хреновое состояние я не получу. За что, если и наработки отправлял, заниматься не забывал, я помню и могу исполнить любую хорягу, только попроси. Проникаться моим состоянием не надо, не ты мне психолога назначил, — делиться этим фактом хотелось меньше всего, но обойти не вышло. Он смиренно взглянул на менеджера, которую накалившаяся обстановка напрягла не меньше, — но если мы команда, значит прояви хоть толику поддержки, как до этого делали для тебя. Раз здесь из-за меня, в следующий раз тогда высказывай всё лично мне, чтобы не портить остальным настроение —меньше всего виноваты.
Последнее Ян тараторил, готовый в любую секунду спрятать голову в песок. Сожаление о том, что из-за инцидента социальная батарейка не продержится и до обеда, мелькало на фоне, сейчас стало поводом закончить и не произнести ни слова более. Молчание не повисло — давно затихший Петр, почесав бороду, подтвердил: — Это правда. Я видел черновики новой песни, Аня показывала, — барабанщик повернул шею, Ян его уже не ждал, продолжая ковырять клип на колпачке, — за синтезатором небось тоже сидел.
— Я вообще ничего не понял!
Павел привлёк всеобщее внимание. Как обычно громкий, простодушный, он развел руки в стороны, упал на спинку стула.
— Мы хотели по песням пройтись и посмотреть, как складно звучим. Всё! Через сорок минут свалим и в таком составе вернемся только через неделю! Нет блин... — хлопнул ладонью по ноге и, присмирев, открыл переписку, — развели скандал...
— Тишина. Закончили. — Анна хлопнула папкой по столу, устав от перипетии. — Паша, Петя и Ян идут на репетицию, сразу после я должна забрать с ресепшена отчёт о ней, ни раньше, ни позже. В следующий раз в нерабочее время Ян будет сначала думать, да? Либо вводим раньше и по плану, либо договариваться будете сами. Все свободны, Левицкий останься.
Петр похлопал парня по плечу жестом поддержки и призыва уходить, не стоять и, сожалея, глядеть на Арона, спорить с побуждением попросить Аню его не трогать. Но мужчина, ещё не покоренный напором менеджера, махнул наблюдателю рукой. Барабанщик взвалил на спину вновь оставленную Павлом гитару и молодые люди направились в репетиционную комнату. В груди боль поутихла, разлилась чем-то теплым, словно он до кровоподтеков, жжения расчесал участок кожи, поборов копию в самоистязании, но при этом приятном. Лечило обещание друзей собраться вместе в гостях, парень толком не знал, куда спешил больше, отвыкнув от большинства затей.
Павел настукивал ритм ногой, его внутренний ребёнок вот-вот бы пожаловался на отстающего Яна. Отчет оказался сильнее, без подсказок барабанщика не обошлось. С отсутствием помощи артист расписывал бы всё поминутно, заморачиваясь.
Гитаристу посчастливилось. Не успели друзья поравняться, осмелел: — Все совсем с катушек послетали, без утешительного пива я точно слягу. Ладно Арон, но на волосы Яна трезво не взглянешь. Цыплёнок.
— Поиск поводов всё изощрённее, — парировал парень, толкая сиротливо ютящегося под высокой фигурой друга в бок. Петя не отставал, поддерживая градус сарказма, — а он вообще распоясался.
— Спелись, помотрите-ка. Я Яна так-то вернуть хочу, — задрав голову, Паша уточнил, — тебе же таблеток никаких не выписали?
Сиюминутное удовлетворение от «нет» он припрятал, даже если завтра начал разговоры об обратном, в данный момент прибавил ходу, как можно скорее добираясь до дома. Парень заходил туда частенько — другу повезло жить рядом со студией.
Барабанщик, смотря тому вслед, не мельтешил. Завел беседу о самочувствии, но почти сразу умело увильнул и вернулся к песне, неожиданно поделившись, что вкусил схожее года три назад, когда начинал преподавать. От факта стало спокойнее, Ян, отыскав пример за пределами разума, взглянул на Петю другими глазами. Принял приглашение рукой и нырнул, обнимая, расслабляясь. Долго, пока издалека не раздалось: — Ну где вы там?
И если репетиция вошла в ранг успешной, то идея о её проведении теперь неплохой. Как бы планерка не разубеждала, только после совместной работы можно было понять, до чего он соскучился по друзьям, по хлопотам, даже по месту. Как ночной сон, как откровение, как замечание, что выход за пределы дома сегодня выдался легче...
...Ян смутно помнил, как сморенный не особо большим количеством выпитого, оказался в размытой комнате. Сумрачная темнота обтекала едва приоткрытый взор. После панических попыток разобраться в происходящем, парень припомнил гости. Буйство зычных голосов, вопросов совсем как из фрагмента детства. Он мутными, но различил в голове звуки каждого из инструментов в студии, которым посчастливилось с ним обменяться щемящими нотами. С бешеным энтузиазмом любое слово, граничащее ассоциацией, вызывало пыл улыбки даже сейчас, когда время текло замедленно, а разум туманил градус. Смута этого клубка чувств стойко продержалась долго, судя по воспоминаниям, молодые люди додумались приплести к игре за приставкой алкоголь. Идея осталась признанной Яном, как нелепая. Стыд за теоретически возможное поведение парня развеял флёр навалившегося изнеможения, и он сам не понял, как вновь утонул в мягкости кровати.
***
— И только? — Френсис прижал кошку крепче, концентрация на эмоциях Ина наводила тревоги. То, что парень легко сложит два плюс два, оголяло нервы.
Стремительно мрачнеющий собеседник сжимал предплечья, откладывая секунды до подрыва выдержки.
«Не издевается же, чего докапывается», — из вариантов поставления точки в разговоре, на фоне маячили слова: «Да люблю я тебя, только угомонись». Правдивые. Ин, основывающий их на сравнении испытуемых к другим эмоций, выделял Френсиса, но отчитываться перед ним за прошлое не жаждал. Пусть и допрос походил на начало опасливого признания в симпатии (таковые часто слышал), друг же не стал бы?
Изогнув бровь, он помедлил. Громко мурчащая Полночь повела ухом, ненароком щекотнув чужую губу. Френсис поджал обе, смутившись.
Эммет и эпизод в офисе улетучились из памяти — нашлось дело поважнее. Почти убежденный в догадке Ин, подойдя, сел рядом. От внимания не укрылось, как сосед отодвинулся. Парень, скребя по полу ногтями, спросил как можно мягче: — Давно мучаешься?
Прежний Френсис проявился в усмешке, погладив черный кошачий бок, признался: — С вчерашнего вечера, но... — он наконец нашел холодные глаза, — ...не знаю.
Разобщенность с мыслями приметить у него Ин смог третий раз в жизни. Отходящий от потерь в предыдущие разы, Френсис готовился потерять опять, боясь и факта, и бесконтрольности близкого, и прекращения многолетней дружбы, которой дорожил больше собственных чувств. Но и не врал.
— Я был влюблен в тебя незадолго после знакомства. Полгода или больше, год, наверное. Потом папа умер, я... колледж бросил, жизнь кардинально поменялась. Думал, что прошло, это бы помешало. Мы вместе говорили про лучших друзей, как я мог обманывать, — глубокий низкий голос стал хриплым, Ин не отрываясь слушал, вопреки домыслам не злился. В голове пустовало, — вчерашнее будто свело всё на нет. Прости.
Френсис замолчал. Парень откровенно не понял прошения простить. Многолетний брак родителей, отношения нанесли отпечаток, а приверженцу приносить извинения как привилегию легче от этого не стало. От всего предыдущего да, хотя странное вязкое чувство лизало ниже ребер. Окольцованные пальцы тронули ткань толстовки.
Секундное возвращение в прошлое, открывающее занавесу тайны, почему отрытый всему миру Френсис бросал на него короткие, порядком неловкие взгляды, кольнуло током.
— Френи? — стало осязаемым мгновенно подскочившее напряжение, друг завис. Хрустнув шеей, повернулся. Легковерные глаза сохранили крошку страха, — забей. Все отлично.
Неискусный в красноречии, Ин потянулся рвано, оказываясь ближе. Так, словно сосед и не отдалялся. Полночь побеспокоил, Френсис спустил её с рук, неосознанно подступив. Неожиданно для себя бережливо, парень хватался за друга как за опору, через секунду нос задел чужой, но друг, скрипя сердцем, покачал головой, — знаю же, что не хочешь. Не надо опять поддаваться спонтанности, я не стремлюсь к навязыванию действительно большего, если нет взаимности. Давай...
— Ой, только не надо! Я может и совсем конченый мудак, который спал с таким же за деньги, который свалил куда подальше от семьи и теперь знать не знает, чем будет жить дальше, — Ин сглотнул, мазнул кончиком пальца по проколу на брови, прошелся по смуглой коже лица, — ну не каменный же. Какая к черту невзаимность?
Парень припомнил, как представлял человека перед собой не раз. Спонтанно. Противное чувство завилось, душа.
— Ты, блин, лучшее, что я приобрел за жизнь. Сравнить не с чем. Давай без оставаться друзьями и делать вид, что ничего не произошло, — не замечая бури на голове, не вертясь от непослушных прядок, он опять приблизился, будто спрашивая разрешения. Вновь вложив осознанность во взор, направляемый куда-то сквозь фигурку перед собой, Френсис потянул уголком губы. Ин невесомо её коснулся. Еще подрагивающие руки обняли того за талию, пока их обладатель из параллельной Вселенной порывисто вдыхал терпкий аромат волос, впервые не разбавленный сигаретным дымом.
Полночь задрала хвост. Недовольная тем, что её побеспокоили, засеменила в комнату.