Боль

  Не было ясно почему и зачем. Не было понятно за что. Не было объясненно даже причины. Но он просто сидел и обрабатывал свои раны. Эти вопросы уже не имели никакого значения, ведь ответов на них получить невозможно, хоть и столь желанно. Но приведёт ли это «желанное» его в чувства? Будет ли это хотя-бы чувство удовлетворённости или очередной колкости в сердце?

  Страх своих ошибок и ещё больший страх о них услышать от него. От этой идеальной, любимой твари, которую Акутагава ненавидел. Ну, так он воспринимал свои чувства, ведь не очень понимал себя. Это слишком сложно. Да и вообще это всё достаточно сложно для пятнадцатилетнего мальчика, но такое никого не волнует. Трудности возникают везде – это нормально. И свою дозу «трудностей» мальчик считал вполне приемлемой для себя, ведь её заслуживает. Скорее всего, заслуживает.

  Перекись шипела и пенилась соприкасаясь с каждым участком бледной кожи. Вместе с этим должна была прийти новая боль, но её не последовало. Возможно, нервные клетки умерли. А может это он сам умер, чего, на удивление, не хотел. После на некоторых местах легли бинты. Акутагава отвернулся при их виде – не хотел их видеть. Его взгляд зацепился за часы.

01:08

  Сегодня всё достаточно быстро закончилось. Да и свою дозу боли он получил сегодня гараздо в меньшем количестве. Учитель был на удивление милосердным, если так можно сказать. Ну, точнее это было вчера, ведь стрелка часов уже перешла двенадцать. Не важно. Осталось просто выключить свет, лечь спать и ждать. Так мальчик и поступил.

01:15

  Только в своей комнате можно было почувствовать спокойствие. Только здесь никто его не ненавидел. Только здесь можно было полюбить жизнь, если это возможно. Это место – самое дорогое, что есть на свете. И чтобы оно стало ещё лучше, нужно только подождать.

  Акутагава обнял кусок одеяла, поудобнее уложил свою голову на подушке и закрыл веки. Ещё это место было прекрасно тем, что здесь всегда тепло, даже надоедливый  кашель почти не проникал сюда. Бледнокожий вздрогнул – его неожиданно прижал к теплому телу, а над затылком слышалось дыхание.

Дождался.

Прижавшись к мягкой руке, он с облегчением вздохнул. Другая рука нежно перебирала его волосы. Дазай приходил по ночам и просто давал тому немного ласки. Для ребёнка, этот мальчик слишком много терпел – Рюноске заслуживал тепла. Обычно такие ночи проходили в тишине, но не в этот раз.

  – Мог бы, хотя бы, голову помыть, – над ухом раздался спокойный шёпот.

  Было это просто замечание или предупреждение о том, что такое в следующий раз ему с рук не сойдёт – неизвестно. Однако, этот голос прозвучал вполне безобидно. В любом случае сейчас самое важное: промолчать или ответить? И то, и другое ничего хорошего не обещает, но разговор поддержать хочется по-больше.

  – Утром помою, – спустя нескольких секунд молчания прозвучал слегка хрипловатый, тихий голос. Было похоже на прерикание, но этот тембр был слишком спокойным.

  Волосы на голове натянулись, отчего мальчик недовольно замычал, а над макушкой раздался сдержанный выдох.

  – Когда же ты уже научишься разговаривать со старшими? – явно этот ответ не понравился наставнику, – ко мне мог бы немного уважения уже иметь, – он говорил спокойно.

  Не понятно: сдерживал Дазай свой гнев или это была не такая уж и значительная оплошность. Но Акутагава был возмущён и это не очень хорошо может закончится.

  – Я ни к кому не имею столько уважения, сколько к вам, Дазай-сан, – продерзил мальчик, хоть и стараясь быть, как можно, спокойнее.

  Лицо учителя тот не видел, но готов был поклясться: не нужно было этого говорить. Как бы Рюноске не старался это скрыть за маской спокойствия, такие слова были дерзостью, которую он позволять себе не должен. Желания зажмурить глаза росло с каждой секундой, которая наполняла комнату молчанием. Такое продолжаться вечно не могло.

  – Извините... – жалко прошептал дерзивший.

  Над головой зазвучал громкий вздох. Волосы всё ещё были в кулаке, но уже было не так больно.

  – Не думай, что на тренировке это сойдёт тебе с рук, – не звучало, как угроза, но определённо было предупреждением.

  Оставалось лишь молиться о том, чтобы Дазай об этом забыл, хоть и очевидно, что такого не будет. Но иногда получалось просто уговорить.

  – Не надо... – голос дрожал и замирал, но мальчик пытался говорить как обычно, – я не буду больше... – боже, как же это жалко звучало. К такому только отвращение можно испытывать.

  – Я это слышу каждый день, Акутагава-кун, – сейчас этот голос звучал звонко и грозно, хоть и не переходил на крик, – мне это, порядком, надоело.

  Рюноске расстроенно вздохнул, но понимал, что заслуживает наказание – слишком часто бросает слова на ветер. Такое недопустимо для членов мафии. Однако, волосы его неожиданно отпустились. За спиной послышалось шуршание и тела стали ещё ближе.

  – Я ещё подумаю, – прошёлся гулкий шёпот над ухом.

  –... Не волнуйся, – незамедлительно шептал ответ другой, –... Я заслужил... Просто... – мальчик обречённо вздохнул, ведь мысли никак не собирались в кучу, – прости.

  Наставник, немного, опешил. Такое было достаточно неожиданно – отказываться от прощения. Так вообще можно?

  – Какой же ты, всё же, тупой, – огорченно выдохнул Дазай.

  Акутагава ничего не ответил. Даже понятия не имел, что от него хотят услышать. Ещё одно «Извините»? Это будет глупо. За то, мягкая рука снова взялась за его волосы и нежно перебирала их. Ответ уже не был нужен.

  – Безнадёжный ребёнок...

  Мальчик обидно хмыкнул. Он ненавидел, когда его учитель так говорил. Эти слова разливались очередной болью в сердце, и тот это знал. Скорее всего, они были заслуженны. А может быть и не были.

  – Я не безнадёжный, – обидчиво и тихо звучал ответ.

  Бледнокожий явно не хотел этого говорить. Почему-то всё само начало резко выходить из него.

  – Я не хотел, правда, – он так же продолжал, – я вообще не понимаю тебя. Почему именно я здесь тупой? Я просто извинился, – каждое слово звучало грубее, чем предыдущее, а голос уже не тихо шептал, – мне просто хо...

  – Мне тебя ударить, или ты сам заткнёшься? – резко перебив своим звонким голосом, «предупредил» наставник.

  Комната вновь наполнилась тишиной. Никому не важно о чём ты думаешь. Никому не интересны твои проблемы. Ты никому не нужен, если говоришь о том, что думаешь и чувствуешь. Но Акутагава никому не нужен, даже если молчит, но иногда он это забывает. А такое забывать – право не имеет.

  – Просто замолчи и усни, именинник жалкий, – вернувшись к спокойному тону шепнул Дазай.

  – Э?

  Обработав услышанное, мальчик резко потянулся к своему телефону. Учитель даже немного удивился такой резвости.

01:46  2 Марта

  Акутагава сел и начал круглыми глазами всматриваться в телефон. Он уже давно забыл, что такой день вообще существует. Но первое марта уже прошло, а это означало, что ему...

  – Это получается... – шептал отстранённо себе под нос «именник жалкий», – мне пятнадцать? – мальчик повернул голову и вопросительно посмотрел на учителя.

  Дазай тоже сел и скрестил ноги в позе лотоса. Сейчас он медленно подсчитывал сколько вчера исполнилось лет этому мальчишке.

  – Ну, да.

  – Пиздец я старый, – испуганно прошептал Акутагава.

  Комната тут же наполнилась звуком громкой пощёчины, а после послышалось тихое «ай». Бледнокожий лежал и тёр рукой ноющую щеку. Удар был настолько сильный, что тот даже повалился обратно на кровать.

  – Так не выражаются перед старшими, – грозно процедил наставник.

  Сейчас мальчишка впервые увидел его лицо за эту ночь. Холодный и жестокий взгляд, ничего не выражающие уголки губ, спутанные после работы волосы. От одного только вида становилось больно и приятно одновременно. Акутагава просто всматривался в это лицо завороженным взглядом и тихо шептал «извини».

  Дазай неслышимо цыкнул себе под нос – он ненавидел, когда тот на него так смотрел. И мальчик не знал почему, ведь сейчас он точно выглядел жалко, а наставник любил втаптывать его в землю. Неизвестно зачем, неизвестно почему, забинтованая рука легла на ещё красную от удара щёку. Пальцы нежно бродили по лицу ученика, который, ожидая ещё одного удара, продолжал жалко рассматривать глаза наставника.

  Мужчина взял того за подбородок и приподнял его голову. Они просто смотрели друг-другу в очи и думали о своём. Сейчас ничего не было важно. Сейчас были только эти двое. Сейчас все ломалось.

  Сухой тычок. Сухое и самое приятное соприкосновения. Это даже поцелуем нельзя назвать. Просто мимолётное касание губ, не имеющее никакого здравого смысла. Дазай просто коснулся и через секунду отстранился. Это ничего не значило.

  – Я сказал спать, – тихо прошептал он.

  Просто отстранился, оделся и ушёл через окно, так же как и пришёл.