Глава 18. Свет
Звуки вокруг, словно помехи радио или приглушенные шаги из-за плохого слуха или воды, набранной в ушные раковины. Я стоял, взирая в бескрайней простор квартиры напротив, квартира которая, на самом то деле, ничем не отличалась от сотни и тысячи других квартир в этом доме или этом же этаже. Я был без понятия, почему именно эта квартира привлекла мое горькое сознание, а также был без малейшего понятия о том, почему я вообще стою сейчас напротив открытой двери и пытаюсь разобраться не только в случившейся ситуации, но и несколько только в себе. В себе самом. Проклятом себе самом.
Я сделал шаг и оказался в печальной квартире. Всё было в ней именно так, как я и успевал запоминать несколькими днями ранее, когда я в первый, и, по всей видимости, в последний раз, имел возможность умываться там и оценить обстоятельства дел. Сердце мое продолжало почему-то так сильно бояться чего-то того, что я может быть увижу, а может быть и не увижу в этой квартире. Хотя и в самом повествовательном предложении выше становилось понятно, что я скорее боялся увидеть не что-то, а не увидеть ее. Мою Луну среди миллиона ярких огней.
Из приличия снял обувь и быстрым шагом направился в нужную мне комнату - спальню. Открытая дверь в квартиру уже способствовала хорошо развитой фантазии, которая говорила мне что-то вроде "здесь убийцы, здесь маньяки, здесь страхи. Что-то случилось. Луна бы закрыла дверь..." и так далее. Другого логического обоснования ее резкого исчезновения из моей жизни не находил.
Всё было абсолютно так же: та же помятая и потрепанная жизнью мебель, странные сочетания слов и не менее явные смыслы нарисованных картин, которые, кажется, только от одного ветра способны были шататься и приобретать совершенно другой смысл, а не тот, который некогда вложил в них создатель.
Я начал осматривать комнаты. В них не было никого, даже никакого намека на фактическое наличие владельца квартиры также не находил. Тогда подошел к двери спальни, в надежде, что хотя бы за этой дверью будет моя душа, которую я так полюбил. И не хотел отпускать.
Снова что-то сжалось в груди. Я снова чувствовала, как страшным деревом разрастается моя боль, как я снова заметно начинаю нервничать от страха, что Луны моей нету нигде. Но я не хотел бояться, не хотел накручивать сам себя и опять творить что-то, о чем я буду в крайней степени тяжело жалеть. Поэтому я полностью проигнорировал любые мироощущения и опустил дверную ручку вниз, окунаясь в просторы чуждой вселенной. И до последнего беспристрастно верил, что Луна где-то здесь, что она придёт ко мне. Что она не бросит.
Я снова затаил дыхание. Передо мной была та же комната, в которой бывал на прошлой неделе, в комнате этой была та мебель, та же атмосфера и даже те же коварные шторы, которые до сих пор были задернуты ради тьмы. Но я не мог поверить своим глазам. Куда бы я не посмотрел, о чем бы не смел мечтать или как бы не смел я думать, вокруг не было ничего. Ничего особенного.
Это была обычная спальня, ничем не примечательная и ничем не отличающаяся от сотни, нет, тысячи, нет же, миллионов других таких! От переизбытка чувств и усталости, которая до сих пор была свойственна моему поколеченному телу, упал на пол, не в силах больше держаться на дурацких ногах.
Тех звезд, которые еще неделей ранее сверкали абсолютно на каждом объекте маленькой комнатушки, больше не было. Ни одной проклятой звезды.
Я переводил взгляд со стены на стену, с потолка на пол, и ничего, ничего не менялось. Тех ярких звезд, которые ранее освещали пространство вокруг, я больше не видел. И никакого намека на то, что эти звезды и вправду некогда существовали здесь, также не было в том числе. Я не понимал, что это значит и что со мной происходит. Думал лишь об одном - неужели всё это было выдумкой и никакой девушки звездной ночи не существует?
Тем временем к моему тучному телу уже подоспела кричащая бойкая женщина, или же бабушка, которая и кричала мне вслед, когда я так сильно спешил, теперь уже понимаю это, вникуда.
Она запыхалась от собственной резвости и внезапной физической тренировки. Да и тело ее, подстать телу бабушки лет 68, точно не было готово к таким экстремальным погоням.
- Да как ты... да как ты... - Говорила она, сложив руку на сердце и пытаясь хоть как-нибудь отдышаться. - Куда ж ты побежал так, а?! - Говорила она уже более строго ко мне.
Я же и отвечать что-то вовсе не думал. На душе было так тошно, так плохо, так больно. Я постоянно прокручивал образ милой особы в своей голове, не желая, в который проклятый раз не желая полагать, что она ушла от меня, что она меня бросила. Что я снова остался один на этом проклятом, мрачном, неистовом, жестоком небе, которое, по сути своей и правде, боялся значительно больше, чем так успевала бояться она. Мои любимые розовые очки снова дурацкими, глупыми, отвратительными осколками разбивались внутрь! И это было так больно и в то же время нереалистично, что я просто сидел, полностью утратив любую возможность размышлять логически и любую силу что-либо говорить. Мне было чертовски страшно, я был напуган до такой степени, что хотелось свернуться клубочком или лезть на стену, только чтобы усмирить чувства, под контроль которые взять я не мог. Луны моей здесь не было никогда. И я понимал это сейчас лучше любого другого дурацкого преодоления страха, или дня, или желания быть. Она здесь никогда не жила. Ее также не было где-то еще, где успевал я ее искать. Она была лишь оплотом моего воображения. И я снова остался один...
Бабушка не долго смотрела на мое поникшее уставшее тело, которое сжалось сильнее, чем мог так согнуться бы труп, случайно брошенный на произвол несчастной судьбы. Она будто бы сама прекрасно понимала мои чувства, считывала их так быстро, насколько могла считывать бабушка в подобном немолодом возрасте. Поэтому и казалась мне лишь очередной моей же фантазией, или той же судьбой, которая подталкивала меня на что-то.
Бабушка эта подошла ко мне со спины, положила шершавую, такую уставшую, но ласковую руку, мне на плечо, кажется, в попытках меня успокоить. Я тут же вспомнил нежные объятия матери в детстве - веяло тем же знакомым успокоением от женщины этой.
- Почему ее здесь нет? - Заливался слезами я. - Куда она исчезла? - Как маленький ребенок, не получивший желаемое, говорил. Жгучие слезы начинали вытекать из глаз, но у меня уже не было абсолютно никаких сил сдерживать их или делать вид, что я никакой не плакса. Канистра чувств снова выливалась туда, откуда было чувства более и не собрать.
Бабушка села около меня, прижимая к себе за мои опущенные плечи.
- Я ведь... так... так сильно ее любил.- Хлюпал носом, не меньше прочего ощущая себя просто раненой птицей. - А она снова исчезла. Она снова бросила меня...
Тишина. Я ревел навзрыд, пока бабушка эта, честно признаться, я даже не имею ни малейшего понятия, кто она такая, гладила меня по голове, в попытках сделать хоть что-нибудь, только чтобы страдал я не так долго и не так сильно и муторно, столь обожал страдать, только дать мне возможность и сил.
- Да разве она исчезала, моя милая Луна? - Раздался вдруг голос старушки. Я обернул на нее свой взгляд. Бабушка поправила мои волосы, вытерла слезы с моих щек своей дряблой, усталой рукой. - Она же всегда была рядом с тобой. А ты этого даже не заметил.
Слова лишь отпечатывались в моем мозгу, пока я успевал реветь на холодном полу еще некоторое количество времени. Я ничего не хотел понимать, как не хотел и жить в этом мире, в который раз осознавая, что в нем нет ее, моей милой, моей любимой, моей единственной, благодаря которой я делал хоть что-то, благодаря которой я так отчаянно желал жить! Отчаянно...
Я снова видел звезды перед своими глазами, снова вспоминал дурацкие небесные фонари, которые однажды соединили наши пути, снова вспоминал, как пришел на тот пляж вовсе и не из-за запахов в будке, не из-за какого неземного притяжения, а лишь из желания больше не жить. Как увидел ее на пляже самоубийц и дал себе шанс передумать. Дал себе шанс побыть! Как ненавидел немыслимый мрак и как Луна говорила мне, что они, эти взбалмошные фонарики, которые стали мне так противны, совсем не похожи на звезды. Как я сам обещал стать звездой. И как становился ею...
И не до конца могу вспомнить, длилось ли это час или два. Или три. А может быть всего лишь несчастных 15 минут, пока я сидел на холодном полу, сырым от моих горьких слез, выплакивая совершенно всю душу и любые глаза. Хотя сейчас понимал лучше любого свидетеля на том празднике, что после часовой истерики попросту заснул там же, где и смел истерить.
Я очнулся от собственной мыслительной пытки через много часов. Глаза мои опухли от слез и соли, которая успевала покинуть организм, тело же болело от неудобной позы во время сна. Я ненавидел плакать и теперь лучше обычного вспоминал, почему это было так - после таких ночей как никогда ощущаешь себя гнилым овощем на базе свежих товарных особ.
Осмотрелся. Рядом уже не было никакой бабушки, на стенах и потолке так до сих пор и не было каких-либо звезд. Если бы не сам факт нахождения в этом здании, в этой квартире, никогда бы и не поверил, что это всё было реально и что Луны тут и вправду нет. Я попытался растереть лицо, хоть немножечко раскрыть собственные глаза, чего, правда, совсем не хотел. Испугался, что в них опять попадут осколки от розоватых очков. Спустился на первый этаж, после чего нехотя вышел из подъезда.
На удивление всего происходящего и случившегося, небо снова окрасилось в оттенки разлуки, мой самый нелюбимый черно-синий цвет. На глазах наворачивались слезы, когда я вспоминал, какого именно цвета было самое последнее ее платье. Видимо, полностью отчаявшись и испытав совершенно любые физические и моральные силы, которыми когда-либо обладал, я и сам не заметил, как успел заснуть, раз дело теперь уже снова близилось к ночи. Я уже не был уверен ни в чем. Она даже платьем своим предупредила, что уйдет, а я снова ничего не заметил. Перед глазами мерещился горький туман, а уличные светильники, снова излучающие коварные отблески оттенков отчаяния, создавали блики в моих полусонных глазах, еще не отошедших от ужаса или сна. Я посмотрел на капризное небо, которое не обещало мне быть живым. Затаил дыхание, потому что среди неисчисляемого небосвода, грязного от разводов заката и тумана, спешившего куда-то на восток, на горизонте разбитых надежд снова не было ничего. Никаких отчаянных звезд. А значит и снова я не имел возможности видеться с ней.
Я погрузил руки в карманы куртки и отправился восвояси. Любая надежда найти Луну моих сумеречных дней испарялась на глазах, когда я понимал, что в квартире той, скорее олицетворяющей всего лишь дурную вселенную, она никогда и не жила. Что куртка моя не пахнет ее духами, только если моим собственным запахом тела. И никаких переписок и встреч с ней, скорее всего, попросту не существовало. Она была будто бы, будто бы... Вот только кем же тогда она была?
Я шагал сквозь толпы, бульвары, чужие сны и желания, любые страхи и другие чувства, которые так сильно любили подкреплять мой ненавистный день и порядок вещей. Я шагал под потоками сумрачного неба, совершенно уже и не страшась ночи и темноты, которая царила вокруг. Я больше никогда так сильно не боялся ночи, сколь сильно боялся не увидеть Луну мою нигде. Поэтому даже на беззвездное небо на этот раз мне была категорически наплевать.
Мои уставшие ноги еле тащили меня по прохладной земле, пока я, понимая, что, скорее всего, разболеюсь еще сильнее, просто куда-то шел, кажется, на встречу к самому себе.
Вот я наконец опять оказался у капризных волн и коварного пляжа, именно там, где однажды все началось. Уже слышал, как где-то вдалеке та же белая пена играется по скалам, а птицы, подобные чайкам или лебедям, взмывали ввысь, успокаивая меня на перепутье земных очарованных миров. Я снова принимал очередное решение.
По рыхлому песку, который засыпался в мои сетчатые ботинки (конечно же я не забыл их надеть перед выходом из квартиры), шагал я ближе к воде, сам не зная зачем и почему, глазами выискивая на берегу хоть какой-то намек на ее очертания. Но на берегу этом снова, как и в любых местах, когда я раньше пытался искать ее хоть где, не было ничего. Даже луны.
Сейчас же, хоть небо и не было полно яркими звездами, это ничего не меняло. Луны моей не было нигде. Я смотрел на дурацкое небо, но уже не плакал. Я медленно принимал решение уйти из жизни, которая не была мне мила, потому что понимал, что я не способен. Не способен жить без нее. Страх этот не увидеть ее нигде - он убивал меня намного быстрее, чем так позволил себе бы сделать самостоятельно. И я просто гас, когда обещал светиться ярче мрачного неба жизни.
Я закрыл глаза, наблюдая за тем, как взгляду моему становится темно. Хотелось плакать, бежать, снова пытаться найти девушку мрачной ночи где-нибудь, только чтобы не было так тошно и страшно, я не мог поверить, что уже готов отказаться от встреч с ней, готов отказаться от милой Луны. Она была совершенно права, когда говорила, что она, ее отсутствие в моей жизни - что это мой самый страшный страх, вытерпеть который я больше всего не мог. Даже те же разговоры с родителями и принятие решений относительно дурацкой работы не были сравнимы со страхом потерять мою душу, чтобы она оказалась от меня столь далеко...
И я снова вспоминал сегодняшний день. Слова старушки, которая успевала успокаивать меня часами ранее в надоедливом пространстве разворованного бытия. И снова, как и подобает привычному ходу вещей, наконец понимал, что судьба говорила мне. Луна ведь всегда была рядом со мной.
Я открыл глаза и посмотрел на небо. Теперь я понимал, насколько же был не прав, раз всё это время, куда бы я не пошел, что бы я не любил, что не делал бы я... считал, что Луна не была рядом со мной. Потому что сейчас, превозмогая всё прошлое, мог точно сказать, что только она со мной и была все время. Потому что я сам был этой дурацкой испуганной Луной, которая сама являлась пленником этого мрачного темного неба. Это я был той самой дурацкой Луной, которая сильно боялась становиться хоть каплю светлее. Разве не об этом говорила старушка?
Я смотрел на беззвездное небо, и не хотел бежать от него, как сделал бы это в любое другое время, только появится некая возможность и исчезнет какая-либо звезда. Я был в этом темноте и не боялся, что погасну или замру. Впервые в жизни я стоял сейчас здесь и находил в себе силы справляться и с этим болезненным мраком жизни. Я думал о том, что жизнь моя станет без Луны настолько отвратительной, что я не справлюсь. А я ведь справлюсь, я знал это сейчас лучше любого другого, что справлюсь. Что я всё смогу. Потому что до этого я же мог! И девушка звездных ночей, пожалуй, хотела для меня именно этого. Только ради этого она явилась тогда ко мне и утешила на берегу убивающих волн. Она просто хотела, чтобы я сам для себя стал самой яркой и мощной звездой, в которой так долго нуждался. Это я был Луною всё это время. Но разве теперь-то я был всего лишь какой-то тусклой Луной? Не-е-ет! Неужели поэтому девушка горького пляжа ушла?
И теперь вновь понимал, каким же был дураком, раз предполагал, будто бы это она, моя душа, была мне нужна, а не я ей. Потому что все это было неправдой - это я, а не она, боялся всего подряд, но, самое главное, всегда чертовски сильно боялся жить. Но теперь я не трусил.
Я так долго пытался сделать хоть что-нибудь, чтобы Луна перестала бояться тьмы, так до конца и не осознав, что все это время я из Луны становился звездою. И это Луна... это я спас себя однажды. Это я, куда бы я не пошел, чтобы я не делал, я пытался приглушить надоедливый мрак жизни, тьму, в которую я боялся ступать. Это не ради какой-то Луны я так долго становился звездой, нет, не ради нее... Я все это время старался только ради себя.
И теперь мне оставалось лишь надеяться, что она, моя душа, исчезла, потому что наконец-то была спокойна и больше не нуждалась в беседе со мной. В то время, когда только я и нуждался в беседе с нею. Потому что, пока ты сам для себя не звезда, тебе всегда будет темно...
Я еще долгое время смотрел на небо, ощущая, как легкий ветерок играется с моими волосами. Как волны еле-еле доходят до моих ступней. Но я больше не плакал, не хотел плакать, зная, что это бессмысленно, зная, что всё хорошо.
Грудь моя наполнилась теплым чувством, таким приятным, как-будто бы я наконец-то был счастлив видеть эту жизнь, эти дни. Идти вперед. Я вспоминал, как мне было тяжело ранее, как я трусил, как боялся. Как я долго придумывал, что ответить родителям, как боялся портить отношения с соседом и его друзьями, как мечтал и превращал свои мечты в жизнь. Я будто бы больше не выискивал на горизонте полета птиц причины рыданий, не смотрел на людей с завистью и некоторой злобой, что я такой трус или враг самому себе. Нет. Я наконец был таким же спокойным, какой и бывали звезды на небе даже после приятного долго сна. Я становился таким же, какой стала моя душа, когда я наконец нашел сил светиться. Я ее отпускал. Я находил в себе силы признаться, что буду бороться и с этим страхом быть сам для себя звездою. Я просто продолжал молча смотреть на беззвездное небо, зная, что больше никогда не испугаюсь наступающей тьмы.
- Спасибо. - Только успевал сказать я. - Спасибо. - Шептал самому себе.
И в конце концов в точности находил ответ на единственный вопрос, который сам задавал я себе не разу.
- Что же бывает красивей мрака?
- Моя душа.