31 глава
Чонгук
Тишина – единственный язык общения в машине. Джонатан разговаривает по телефону, вероятно, заканчивает дела. Я удивлен, что он вообще появился в человеческом мире в это время.
Во второй половине дня он обычно разговаривает по-китайски с магнатами с другой стороны океана. Или по-японски.
Я достаю телефон и нахожу переписку.
ЛАЛИСА: Напишешь мне, когда закончишь?
Улыбка появляется на моих губах. Я почти слышу ее неуверенный голос, как если бы она сказала это.
От меня не ускользнул тревожный блеск в ее глазах и страх, который она пыталась скрыть, когда я уходил.
Джонатан пугает ее, и только из-за этого я хочу, чтобы он убрался к чертовой матери подальше от нее. Вот почему я решил пойти с ним добровольно.
Я печатаю.
ЧОНГУК: Я сделаю гораздо больше, чем просто напишу тебе, когда закончу.
Ответ приходит незамедлительно.
ЛАЛИСА: Например что?
ЧОНГУК: Например, закончу то, что начал. Ты задолжала мне секс, сладкая. Мне нужно вонзиться в тебя так глубоко, что завтра ты не сможешь ходить.
ЧОНГУК: Кроме того, мне нужно снова кончить тебе в глотку, просто чтобы запечатлеть в памяти предыдущий образ.
Только это уже запечатлелось в памяти.
То, как она смотрела на меня снизу вверх с полным ртом моей спермы, останется со мной до самой смерти.
Мой член напрягается в штанах при одной только мысли об этом. Теперь, когда у меня появилось визуализации, мне нужно это снова и снова, потому что мне всегда недостаточно. Не тогда, когда дело касается ее.
Лиса – это зависимость, которая сначала проникла мне под кожу, а теперь течет по моим венам и попадает в кровь. Мне нужно истечь кровью, чтобы вытащить ее. Но даже тогда я сомневаюсь, что она уйдет.
Она видит мои сообщения. Точки появляются и исчезают, как будто она думает, что ответить.
ЛАЛИСА: Я позволю тебе это сделать.
Я приподнимаю бровь.
ЧОНГУК: Правда?
ЛАЛИСА: После того, как ты расскажешь мне историю. Ты должен мне целых две после траха и минета *подмигивающий смайлик*
Хм. В последнее время она манипулирует больше, чем обычно. И я чертовски горжусь этим.
ЧОНГУК: Пас.
ЛАЛИСА: Но я с нетерпением жду повторения.
Маленькая чертова дразнилка. О, она хороша. У нее так хорошо получается играть в мою игру.
ЧОНГУК: Хочу выебать из тебя все дерьмо прямо сейчас, сладкая.
ЛАЛИСА: Это меня тоже устраивает.
К черту меня и эту девчонку, которая играет с моим чертовым разумом.
ЧОНГУК: Ты позволишь мне делать все, что угодно?
ЛАЛИСА: Может быть.
Я улыбаюсь.
– Это Монобан? – Голос Джонатана стирает улыбку с моего лица.
Блять. Я забыл, что он здесь – и, вероятно, наблюдал за мной все это время.
Я засовываю телефон в карман и смотрю на него с нейтральным выражением лица.
– Почему ты забрал меня из школы?
Он прищуривает глаза, потому что ему не нравится, когда его игнорируют.
– Мы приехали.
Машина останавливается, и водитель кивает нам в зеркало заднего вида. Я смотрю в окно и крепче сжимаю телефон.
Гребаный Джонатан. Вдали высятся сосны, похожие на камни воспоминаний.
Джонатан открывает свою дверь.
– Выходи.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, прежде чем последовать за ним. Он стоит лицом к дереву, сомкнув руки перед собой, как солдат. Скала за огромным деревом похожа на гигантскую пасть.
Местность пустынная, в поле зрения нет ни людей, ни животных. Джонатан позаботился о том, чтобы никто из нарушителей не приближался к этой дороге.
У него даже есть своя первоклассная охранная компания, которая сторожит это место. Два агента, одетые как шпионы МИ‐6, кивают нам. Они стоят перед своими черными машинами на небольшом расстоянии – но не в пределах слышимости.
Джонатан не кивает в ответ и не обращает на них внимания. Все его внимание сосредоточено на дереве. Это дерево стояло здесь в течение последних десяти лет, несмотря на царапины на его стволе.
Забавно, что некоторые вещи никогда не меняются.
Я встаю рядом с Джонатаном и засовываю обе руки в карманы брюк.
– Ты знаешь, какой сегодня день? – спрашивает он, не удостоив меня даже взглядом.
– День рождения Алисии.
– С днем рождения. – Его тон бесстрастен, даже холоден. – Тебе сегодня исполнилось бы сорок.
Я сжимаю челюсть, но ничего не говорю.
– Алисия умерла здесь, – повторяет он, как будто я этого не знаю.
Его голос по-прежнему бесстрастен, но глаза говорят нечто совершенно иное.
Там что-то смягчается. Что-то, чего я никогда не видел. Даже мы со Львом, которых он считает своим наследием, никогда не удостаивались его мягкости.
Я снова поворачиваюсь лицом к дереву, не желая видеть это выражение. Джонатан, вероятно, разыгрывает один из своих трюков, и я на это не куплюсь.
– Она умерла, пытаясь найти тебя, – продолжает он, вонзая нож глубже. – Она умерла, так и не увидев твоего лица. Четыре часа, Чонгук. Она страдала от боли в течение четырех гребаных часов.
– Ты скоро дойдешь до сути?
Он отрывает взгляд от дерева, как будто ему больно.
– Имей хоть немного гребаного уважения к своей матери и перестань играть в семью со Монобан.
– Я не играю в семью. Я...
– Достаточно. – Его голос холоден и не поддается обсуждению. – Покончи с этим. Я хочу, чтобы это было унизительно и болезненно, чтобы она наконец стала не больше, чем просто оболочкой.
Мой левый глаз дергается, но я спрашиваю спокойным тоном:
– Что, если она никогда не станет оболочкой?
Он дурак, если думает, что сможет сломить Лису. Она самый сильный человек, которого я знаю. Но только потому, что он не сможет сломить ее, это не значит, он не попытается причинить ей боль.
– Позволь мне позаботиться об этом. Тебе нужно только выполнить свою часть сделки, Чонгук.
Между нами воцаряется тишина, когда мы смотрим друг на друга одинаковыми глазами.
– Или что?
Он подходит ко мне и смотрит на меня сверху вниз.
– Когда я говорю «покончи с этим», ты, блять, следуешь сказанному, слышишь меня?
Я отвечаю на его суровость своей.
– Или что, Джонатан?
– Или я покончу с этим сам. – Он бросает последний взгляд на дерево, как будто может увидеть призрак Алисии, и направляется к машине. – У тебя есть время до завтра.
К черту его и весь его план. Пока я рядом, никто не причинит Лисе вреда. Включая Джонатана.
Как только дверца автомобиля захлопывается, я на мгновение закрываю глаза и поворачиваюсь лицом к дереву.
– Может, ты и права, Алисия. Может, мне не стоило рождаться.