28 глава
Лалиса
Я просыпаюсь со стоном. Мои ноги широко раздвинуты, и я трепещу от экстаза.
Черт возьми. Мои глаза резко открываются, и я оказываюсь в стране удовольствий. Буквально.
Чонгук между моих бедер, а мои лодыжки свисают с его широких плеч. Единственное, что я вижу, – его темные взъерошенные волосы, когда он ласкает мою чувствительную сердцевину.
– Ох...
Моя спина выгибается над кроватью, когда его язык скользит вверх-вниз и проникает внутрь меня. Он определенно знает, как свести меня с ума.
Словно этого недостаточно, он добавляет палец. Я хватаю его за волосы, впиваюсь ногтями в его череп. О, боже. Я не выдерживаю, когда он проделывает эту двойную штуку пальцами и языком.
– Чонгук...
– Да, сладкая? – Рокот его хриплого голоса, доносящийся до моей самой интимной части, почти сводит меня с ума.
– О, боже, не... – Мой голос застревает в горле, когда он покусывает чувствительную кожу.
Тянет ее зубами. Успокаивает губами.
Засасывает ртом. Мне конец. Я совершенно не готова к оргазму, который он из меня вырывает. Я не смогла бы заговорить, даже если бы захотела.
Чонгук разрушает чары и поднимает голову. Злая ухмылка оживляет его дьявольски красивое лицо. Он облизывает блестящие губы. Мое дыхание прерывается.
– «Не» что? – Он обхватывает обеими руками мои ноги у себя на плечах.
– Не останавливайся... – Я тяжело дышу, как будто только что вернулась с марафона. – Не смей, черт возьми, останавливаться.
– Мне нравится, когда ты требуешь своего удовольствия, сладкая. – Он ухмыляется, прежде чем вернуться к пожиранию меня.
Мои глаза закатываются к затылку. Все мое тело покалывает, ноет – нет, умоляет – об освобождении.
Боже. Он трахал меня до тех пор, пока я не смогла шевелиться, и прошлой ночью ему пришлось отнести меня в мою комнату. Мне чертовски больно, но я не могу устоять перед его языком, зубами, губами и пальцами.
Я не могу насытиться тем, как он прикасается ко мне достаточно сильно или зарывается достаточно глубоко. Меня разрывает на части не секс, а его необузданная интенсивность.
Блеск в его глазах, движение челюсти и старательность его прикосновений. Мое тяжелое дыхание наполняет комнату. Все, что я чувствую, – это наш запах. Нас обоих. Я больше не могу спать, не ощущая его запаха на постельном белье.
– Ты хочешь, чтобы я заставил тебя кончить, сладкая? – говорит он напротив моего клитора.
Я киваю, выгибая спину.
– Языком или членом?
Разве я не могу выбрать и то, и другое?
Когда я ничего не говорю, то чувствую его ухмылку.
– Ты хочешь, чтобы я принял решение, сладкая?
Я отвечаю стоном, когда он медленно вводит палец внутрь меня.
– Но ты не захочешь предоставить мне право выбрать, потому что я испытываю искушение не дать тебе ни того, ни другого.
Погодите. Что?
– Н-но почему? – Мой голос такой хриплый, что я едва узнаю его.
– Я все еще злюсь из-за вчерашнего.
– Чонгук! Разве ты не вымещал злость на моем теле всю ночь напролет?
– Недостаточно.
Он вводит в меня палец и попадает в особую точку. Звезды вспыхивают за моими закрытыми веками. Я кричу и приглушаю звук подушкой. Все мое тело дрожит от ошеломляющих вспышек удовольствия.
И я знаю, я просто знаю, что это больше, чем физическая связь. Я бы хотела, чтобы это было так. Я бы хотела, чтобы он владел только моим телом.
Когда я испытываю оргазм, все мое существо настроено на него. Каждая клеточка моего тела и души тянется к нему так, что я не могу остановиться, даже если бы захотела.
Это чертовски пугает. Это чертовски опасно. Но это невозможно прекратить.
Когда я выхожу из ореола оргазма, Чонгук уже обнимает меня. Не помогает и то, что в последнее время он часто меня обнимает. Как будто я нужна ему рядом, а не только для секса.
– Доброе утро, соня, – хрипит он своим чертовски сексуальным тоном.
– Доброе утро.
Я прикусываю нижнюю губу до того, как успеваю ляпнуть, чтобы он будил меня таким образом каждый день. Лучший будильник в истории.
Он встает, несет меня в ванну и наполняет ее для меня.
– Почему ты всегда готовишь мне ванну? – спрашиваю я, когда он наливает кокосовую пену.
Из-за того, что он частенько принимает ванну со мной, запах кокоса остается и на его коже.
– Я же говорил тебе. Теплые ванны помогают уменьшить боль.
Я приподнимаю бровь.
– Откуда ты знаешь, что мне больно?
Он останавливается и смотрит на меня сверху вниз. В его глазах снова появляется этот странный блеск. Я бы назвала его заботой, если бы не знала, что это не про Чонгука.
– Я знаю, что далеко не нежен с тобой. Я бы сказал, что мне жаль, но это не так. Я не могу контролировать себя рядом с тобой, Лиса. Я пытался, но это невозможно. – Он ухмыляется. – Однако я могу приготовить тебе ванну и сделать массаж.
– Это так ужасно звучит.
– Я всегда был ужасным типом, но ты это знаешь.
Да, я знаю. Наверное, я тоже облажалась, раз не могу вырваться из его орбиты.
«Души притягиваются друг к другу».
Слова Ким поражают меня, как стрела в грудь.
Чонгук садится мне за спину и обхватывает ногами, так что я прижимаюсь копчиком к его полутвердому члену. Клянусь, эта штука никогда не бывает мягкой.
По крайней мере, не рядом со мной.
Аромат кокоса витает в воздухе, пока Чонгук намыливает мою кожу. Он рисует круги у меня на спине. Как будто что-то записывает.
Теплая вода и его успокаивающие прикосновения окутывают меня ореолом. Я откидываю голову ему на грудь. Его пальцы гладят мои волосы, затем точку пульса на моем горле, затем мой шрам.
Три части, которыми он так одержим.
Затем он снова прижимает меня к себе.
Я закрываю глаза, желая продолжить спать. Можем мы сегодня пропустить школу?
У нас есть около часа до того, как нам нужно будет собираться, но мне слишком комфортно, чтобы двигаться.
– Ты спал прошлой ночью? – спрашиваю я с закрытыми глазами.
– Нет.
– Чем ты занимался всю ночь?
– Наблюдал за тобой, сладкая.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки. Я никогда к этому не привыкну, сколько бы раз он это ни повторял.
– Знаешь, это по-сталкерски.
Он ничего не говорит, и я почти могу представить, как он пожимает плечами. Чонгук никогда бы не стал извиняться за эту свою черту.
– Итак, я знаю, что ты любишь шахматы, футбол, плавание и тренировки, – говорю я. – Есть ли что-нибудь еще, что тебе нравится делать?
– Трахать тебя, сладкая.
Мои глаза распахиваются, а щеки горят. Я толкаю его локтем, не оглядываясь.
– Что-нибудь еще.
– Лизать твою маленькую киску. Доводить тебя пальцами до оргазма. Дразнить твои сиськи. Выбирай сама.
– Чонгук!
– Что? Ты спросила, чем мне нравится заниматься. Ты – мое любимое занятие.
Ты тоже мое любимое занятие. Я замираю от своей внезапной мысли. Я не это имела в виду. Я не могла иметь это в виду.
Чонгук – не мое любимое занятие. Это означало бы, что он мой любимый человек, а это неправда.
...верно?
– Что-нибудь не связанное со мной и моим телом, – подталкиваю я.
– Хм. Такого не так уж много.
– А как насчет твоих хобби? Любимая песня? Любимый фильм? Любимая книга?
– Ты знаешь о шахматах, футболе и плавании. Наверное, это и есть хобби. – Он замолкает. – Я не слушаю музыку. Что касается фильмов, то это, наверное, «Двенадцать разгневанных мужчин». Это был последний фильм, который я смотрел с Алисией и Джонатаном. Книги. Хм. У меня нет любимых произведений, но те, что мне больше всего запомнились, были написаны французскими философами эпохи Возрождения.
– Потому что Алисия их прочла?
Я чувствую, как он кивает.
– Если бы ты не смотрел этот фильм с Алисией или не читал с ней книги, было бы на примете что-то другое?
– Вероятно, нет.
– Почему?
– Я не понимаю, почему люди зациклены на фаворитах. Это вопрос предпочтений, и ему не следует придавать такого большого значения.
Это говорит о его недостатке эмпатии. Я действительно думаю, что он не знает, почему люди так эмоционально относятся к вещам, которые он считает тривиальными.
Но он основывал свой список «любимого» – или того, что он считает таковым, – на своей матери. Там что-то есть.
Что-то глубокое и необузданное, что я хочу раскрыть. Если я выясню точные отношения Алисии с Чорнгуком, я, возможно, пойму, почему он стал таким, какой он есть.
– Как ты проводил время с Алисией? – спрашиваю я.
– Как ты проводила время со своей матерью?
Его вопрос застает меня врасплох.
– Ты же знаешь, я этого не помню.
– Тогда, может быть, я тоже не помню. – Замкнутый тон означает, что он больше не намерен откровенничать.
Я сохраняю спокойствие, несмотря на растущее во мне разочарование. Мой взгляд блуждает по его рукам, обнимающим меня, и его татуировкам со стрелками, покрывающим шрамы.
– Расскажи мне что-нибудь, – бормочу я.
– Что рассказать?
– Ты набросился на меня. Это считается оральным сексом, и ты должен сказать мне что-нибудь взамен.
Тишина тянется дольше, чем должна. Я медленно оборачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня сверху вниз прищуренными глазами.
– Это не считается, сладкая. Это продолжение вчерашнего вечера.
– Нет, Чонгук. Ты не можешь манипулировать мной. Новый день, новая история.
– Хм. Все равно это не считается. Ты просила меня не останавливаться. Даже требовала этого.
– Моя реакция не имеет значения. Сделка есть сделка.
Он наблюдает за мной с холодным расчетливым выражением, и я знаю, что он, как обычно, выкрутится из этой ситуации. Я закрываю ему рот рукой, прежде чем он успевает заговорить.
– Даже не думай об этом. Эта сделка очень много значит для меня. Если ты не будешь соблюдать ее условий, я не буду соблюдать ни одно из твоих правил.
Он обхватывает рукой мое горло.
– Осторожнее, сладкая. Ты же знаешь, я не люблю, когда мне угрожают.
– Тогда сдержи свое слово. – Я рада, что мой голос звучит бескомпромиссно.
Он опускает руку в воду.
– Только в этот раз.
Я прикусываю губу, чтобы не улыбнуться. Я поймала его в одной из его же игр. Я так горжусь этим.
– Повернись, – говорит он мне.
Я заметила это в прошлый раз. Чонгук не смотрит мне в глаза всякий раз, когда рассказывает эти истории.
Вчера он сказал, что не хочет смотреть мне в лицо, потому что зол. Он чувствует это всякий раз, когда рассказывает подробности? Злость?
Я смотрю вперед, но опускаю руку под воду. Я оборачиваю ее вокруг его руки, которая держит меня за живот.
– У этих двух друзей всегда были женщины в их распоряжении, но им наскучили женщины легкого поведения. Поэтому они заключили пари, что женятся на психически неуравновешенной женщине и заставят ее влюбиться в них.
– Это странное пари. Они его разыграли?
– Да. Затем им стало скучно, и они перешли к следующей ставке.
– И какой же? – спрашиваю я.
– Это, сладкая, оставим на другой день.
– Тьфу. Чонгук. – Я смотрю ему в лицо. – Ты не можешь вот так продолжать бросать мне крошки.
Он ухмыляется.
– Конечно могу.
– Ты такой социопат.
– Хм. Социопатами рождаются или становятся, сладкая?
Я кладу голову ему на плечо.
– Почему ты спрашиваешь меня?
– Ты умная и часто подвергаешь меня психоанализу в своей голове.
– Я этого не делаю.
– Конечно делаешь, иначе ты не смогла бы помешать моим планам.
Я расстроила его планы? Когда, черт возьми, я успела это сделать? Мне нужно увековечить этот момент у себя на стене.
– Социопатами становятся, – говорю я. – Именно обстоятельства и воспитание делают их такими, какие они есть.
– Значит, хорошее воспитание может убить их социопатические наклонности?
– Иногда, да.
– Только иногда?
– Вероятно. Некоторые люди остаются социопатами независимо от того, какое у них воспитание.
– Хм. Интересно.
– Что ты думаешь по этому поводу? – спрашиваю я.
Он поднимает руку, откидывает мои волосы назад и проводит большим пальцем по моей нижней губе.
– Монстрами рождаются. – Он наклоняется, чтобы прикусить мою нижнюю губу, а затем шепчет мрачные слова: – Когда они вырастают, то либо отрицают это, либо полностью принимают, но это не меняет того, кто они есть.