глава 23
Если бы я знала, что Виолетта имела дело с незаконными вещами, я бы даже заговорить с ней не смогла. И дело было не в снобизме или предвзятом отношении, а в том паническом страхе и чувстве отторжения, который
вызывало у меня все криминальное.
Даже культовое кино, романтизирующее преступность, вроде «Крестного отца», «Банд Нью-Йорка» и «Одиннадцати друзей Оушена», не смогло смягчить мое отношение к ней.
Возможно, мое сознание жило в некоем идеализированном мирке, посыпанном сахарной пудрой и шоколадной стружкой, но я ничего не могла с собой поделать. Криминал был для меня чем-то абсолютно негативным, беспросветно-черным, и ничто не смогло бы убедить меня, что внутри него могут быть оттенки. Ничто не заставило бы поверить, что мафиози может быть джентльменом, что торговец наркотиками может быть славным парнем, что насильник может быть примерным семьянином.
Я уронила лицо в ладони и плакала, пока от макияжа не осталась одна мазня. Даже вздрогнула, когда посмотрела в зеркало. Я не могла прийти на вечеринку Джона в таком виде. Да и вообще больше не хотела ни на какую вечеринку. Я завела мотор и помчала в дом Виолетты, едва разбирая дорогу. Слезы застилали глаза, размывая мир в калейдоскоп – нелепый и жуткий.
Виолетта позвонила мне, пока я ехала, но я не нашла в себе сил ответить. Вернувшись, я замерла на пороге нашего дома, как ночное животное, застигнутое на дороге лучами дальнего света, и горе обрушилось на меня. Захотелось забиться под одеяло и ждать того, кто сможет меня утешить. Только вот единственный, кто мог бы это сделать, был также тем, кто разбил мне сердце.
Я зашла в спальню, сняла платье, подол которого был залит моими слезами и каплями потекшей туши, открыла шкаф в поисках другой одежды и... внезапно что-то заставило меня застыть на месте. Какое-то неясное подозрение. Я распахнула ту часть гардеробного шкафа, где были вещи Виолетты: несколько простых рубашек, толстовок и стопка футболок. В верхние отделения я никогда не заглядывала, но теперь внутренний голос приказал мне сделать это. Я забралась на стул и открыла верхние дверцы.
Здесь тоже была одежда, но это было совсем не то, что Виолетта обычно носила. Я увидела ярлыки, и мои глаза полезли на лоб: несколько курток и толстовок от Stone Island, рубашки Boss и немыслимо дорогие дизайнерские футболки, обувь от Balenciaga, кожаные ремни от Gucci. Я залезла в самый верхний ящик и обомлела. Там лежали очень дорогие аксессуары и часы, а также несколько пустых коробок от бижутерии с чеками и сертификатами. Та цепочка, которую Виолетта носила на шее, была сделана из платины и стоила десять тысяч евро. Сертификат был выписан на ее имя. Вещи, на которые простой курьер не в состоянии заработать, даже если сотрет себя в порошок, развозя заказы.
Я сползла с табурета и села на кровать. Мозг беспомощно тонул во всей этой информации: наркокурьер, преступница, отсидела, была связан с бандой!
Я закрыла лицо руками, размазывая по лицу слезы и сопли. Телефон снова зазвонил, и я вздрогнула, словно услышала не рингтон, а вопль.
– Все в порядке? – спросила Виолетта, когда я приняла звонок. – Может подобрать тебя где-то?
– Не надо, – ответила я таким голосом, что сама его не узнала. – Было много работы. Я скоро буду.
Я все равно не смогу прятаться, оттягивать этот разговор и делать вид, что ничего не случилось. Мне нужно было выяснить все прямо сейчас, пока моя крыша не слетела окончательно.
То платье, в котором я планировала поехать на вечеринку и которое залила слезами и тушью, невозможно было наспех привести в порядок. Я вынула из шкафа другое – белое, обтягивающее, с глубоким вырезом на спине. Пожалуй, оно было слишком откровенным. Из-за открытой спины его нужно было носить без лифчика, но ткань была очень тонкой, и через нее просвечивали соски. Слишком расстроенная, чтобы париться над этой проблемой и искать решение, я просто разделила волосы на две части и позволила им струиться по груди.
Подходящие к платью туфли тоже плевали на все приличия: каблук был слишком, почти порнографически высоким. И на это тоже плевать, подумала я, наспех приводя лицо в порядок и выстраивая в голове план разговора. Я была хороша в построении планов, например, на раз-два могла расписать план большой статьи. Однако, когда доходило до реальной жизни, мои планы почему-то рушились быстрее, чем я успевала дописать их до конца.
На вечеринку я опоздала на полтора часа. Вошла с черного входа, когда веселье было уже в самом разгаре. Внутри было шумно и суетливо, BTS громыхали из колонок, столики уставлены закусками, которых было так много, что гости за вечер так и не успели их разгрести. Рисовое вино и соджу сияло в маленьких стаканчиках. С потолка свисал серпантин и огромные красные звезды.
А потом я увидела Виолетту. Она стояла в стороне и рассеянно кивала какому-то парню, который что-то увлеченно рассказывал, пытаясь перекричать музыку. Виолетта сжимала в руке телефон и то и дело смотрела на дисплей. Она звонила мне, когда я уже подъезжала, и мне показалось, что и сейчас тоже она смотрит именно на мой номер. Мне показалось, что она ждет меня и очень сильно.
Она выглядела роскошно: на ней была одна из ее безумно дорогих рубашек – тех, что она держала в верхнем шкафу. Идеально сидящие на ее заднице и явно не в Penneys купленные брюки. Цепочка за десять тысяч отбрасывала отблески на шею. Золотая, опасная девочка, скрывающая свои богатства, нажитые нечистым путем. И вовсе не курьер. Вовсе не та, в кого я влюбилась.
Вот откуда в ней этот стиль, эта уверенность, эта гипнотическая раскрепощенность и легкость, с которой она вливалась в любое общество. Она просто знает, что такое большие деньги. А деньги всегда делают людей расслабленными и уверенными в себе – как крепкий алкоголь.
Джон приметил меня раньше, чем Виолетта. Выходил из подсобки и наткнулся на меня. На старике был фартук с нарисованными на нем атлетическими «кубиками» и нелепая бумажная конусообразная шляпа именинника. Не будь я по уши залита гормонами стресса, непременно рассмеялась бы.
– Вау! Я сейчас ослепну от твоей красоты, милая Лисса! – воскликнул он и поцеловал меня в обе щеки.
– С днем рождения, Джон, – проговорила я, обнимая его. – Пусть исполнятся все мечты.
– Да куда ж они денутся, мать их! Спасибо, что пришла! Виолетта все ждет тебя! Виолетта! Дочка! Ты только глянь, кто тут!
Я замерла на месте, как будто туфли намертво приклеились к полу – ни шага не могла сделать вперед. Виолетта подняла голову и увидела меня. Все вокруг медленно закружилось и поплыло. Я схватилась за плечо Джона, чтобы не грохнуться. Комок подкатил к горлу – большой и колючий.
Виолетта подошла ко мне, глядя так, будто не узнавала. Обняла и прошептала на ухо: «Ну наконец-то. Господи я так тебя ждала. Какая же ты красивая...»
Слезы стояли в глазах, мне пришлось запрокинуть голову, чтобы не пролить их. Внезапно на меня накатило страшное онемение и непонятная слабость во всем теле. Будто я лежала в горячей ванне и пила вино бокал за бокалом – вот такая сильная слабость. Захотелось просто забыть обо всем, что я узнала. Отодвинуть, замести в самый дальний уголок и больше никогда не возвращаться к этому. Рука Виолетты покровительственно легла на мою голую спину, медленно поглаживая, лаская. Если одно прикосновение могло сделать меня абсолютно невменяемой, то это было именно такое прикосновение. Ее губы коснулись моей шеи – горячие и истосковавшиеся.
А потом она крепко обняла меня за талию и представила всем на вечеринке.
Как свою девушку.
И я ничего не сказала в ответ. Не остановила ее. Не схватила ее за руку, требуя подробного рассказа о ее прошлом. Не завопила: «Вообще-то все кончено, и ты сама в этом виновата!» Я просто не смогла уничтожить этот момент, когда Виолетта с сияющими глазами знакомила меня со своими друзьями – с такой гордостью, будто я была знаменитостью. Эта девушка источала такие сильные магнетические чувства ко мне, что только самая бессердечная и жестокая сука смогла бы прилюдно отвергнуть их.
Я не была такой.
Я была мягкой и сентиментальной, поэтому позволила ей обнимать себя, ухаживать, баловать, кормить меня с ложечки, подливать мне соджу, целовать меня так, что подкашивались колени. А внутри оплакивала нас, тихо и горько. Как будто снова была юной, несмышленой девочкой, и мне только что вдребезги разбили сердце.
* * *
Я напилась на вечеринке. Хватала бокал за бокалом, пока ноги не перестали держать. Смеялась как ненормальная над шутками незнакомцев. Танцевала до упада. Флиртовала с Виолеттой так грязно, что она чуть не утащила меня в туалет, чтобы урвать пару поцелуев. Она думала, что я счастлива. А я пыталась залить свою боль и забыть обо всем, что узнала. Мы с ней часто выходили курить, и я не трезвела даже на холодном ветру. Наоборот, все больше увязала в ее голодном взгляде, прикосновениях и чувстве обреченности.
– Больше не надевай это платье, потому что у меня непрекращающиеся возбуждение, которое не знаю, как унять, – прошептала мне Виолетта, когда мы вышли на улицу, в темный переулок, что начинался сразу за черным входом.
– Тогда, может, нам как-то стоит решить эту проблему? – спросила я, касаясь пальцем ее ширинки.
Я была так пьяна, что могла бы даже трахнуться с ней напоследок. Идея не пугала, наоборот, казалась отчаянно прекрасной и романтичной. И плевать, что она – наркокурьер, и плевать, что отсидела два года. Я знала, что обманываю себя, но во мне было слишком много алкоголя, чтобы подумать обо всем как следует.
Виолетта ничего не ответила. Завернула меня в свою куртку, чтоб не мерзла, прижала к стене и медленно, ласково запустила мне руку под платье.
«Меня тошнит от этой фальшивой любви, такой фальшивой любви» — громыхало из ресторана.
Я смотрела Виолетте в глаза, а она смотрела на меня. Ее пальцы проникли под мое белье, поглаживая и дразня. «Я хочу быть хорошей девушкой только для тебя. Я захвачу мир только для тебя...»
Я прижалась к ее губам и внезапно разревелась – так тяжело, что она застонала от шока.
– Все будет, Лисс. У нас все будет, – повторяла она, должно быть решив, что я расстроена нашими проблемами в интимной жизни.
– Ничего не будет, – пробормотала я, размазывая слезы и не в силах смотреть на нее. – Потому что я знаю, кто ты. Я все знаю, Виолетт. Про твое прошлое, твою судимость, про все.
«Я люблю тебя, как безумец, люблю, как чокнутый, но это фальшивая любовь, фальшивая любовь...»
Виолетта вызвала такси и всю дорогу прижимала меня к себе, запустив руку в мои волосы. Я требовала рассказать мне все сейчас же, она попросила потерпеть до дома: не хотела говорить при водителе. Я смирилась, умолкла и смотрела на проносящиеся за окном улицы – холодные и темные. В душе было так же – лед и мрак. Я плакала без остановки.
На ступеньках дома я споткнулась, и Виолетта подхватила меня на руки. Я обхватила ее бедрами, и она понесла меня наверх, горячо дыша в мои волосы. Одна ее ладонь сжимала мою задницу, другая – спину.
Она не стала зажигать свет в доме. Усадила меня на диван, а сама вышла на балкон и чиркнул зажигалкой. Я увидела, как огонек осветил ее лицо. Когда она затянулась, я подумала, что возможно это последний раз, когда я вижу ее. Ее руки дрожали, она едва могла держать сигарету.
Я вышла к ней на балкон, тоже попросила зажигалку и сказала:
– Почему ты не сказала раньше?
– Не знала как.
– Но знала же, что это рано или поздно всплывет?
Виолетта не ответила, затянулась, утирая мокрый лоб.
– Ты должна была сделать это, Виолетт. И до того, как предложила мне стать твоей девушкой.
– Я знаю, Мелисса. Знаю. Как и то, что, узнав правду, ты бы исчезла из моей жизни. Без вариантов. А я боялась тебя потерять. Панически. Считай это трусостью, эгоизмом, собственничеством, чем угодно, но я так и не смогла заставить себя поговорить с тобой... И еще этот подонок, с которым ты встречалась... Я знала, что если ты уйдешь, то он тут же тебя найдет. И не могла допустить этого. Пока он ходит по улицам, ты не будешь в безопасности...
– А с тобой буду? – выпалила я и тут же пожалела о своем вопросе. Виолетта уставилась на меня так, будто я только что дала ей пощечину. Но ничего не ответила.
– Расскажи мне обо всем, прямо сейчас.
Она растерла ладонями лицо, бледное и растерянное.
– Дай мне минуту собраться с мыслями.
* * *
– В пятнадцать меня завербовали продавать марихуану на улицах. Его звали Тони, и он казался мне самым крутым парнем на свете... – начала Виолетта, расстегивая рубашку и бросая ее на спинку стула. Почти с ненавистью.
Я следила за ней, сидя на диване и притянув ноги к груди. Виолетта нырнула в черную толстовку с капюшоном, выпила одним махом банку энергетика, словно пытаясь протрезветь как можно скорее, и продолжила:
– У Тони была дорогая тачка, черный как смоль BMW, какие водятся только у рок-звезд. Куча денег, которыми он сорил налево и направо. И еще американский питбуль шоу-класса. Я была без ума от собак – особенно от таких, бесстрашных и массивных. Собственно, так я и познакомилась с Тони: подошла однажды на улице к щенку, который сидел на привязи у винного магазина. Через минуту вышел хозяин, угостил меня пивом и подарил пачку сигарет. Я уже тогда растаяла и была готова ловить каждое его слово. Обычно у меня не было ни гроша.
«Держи, сеструха, – сказал он, подставляя мне кулак для приветствия, и я тут же вытянул свой. – Ты местная?»
«Угу», – кивнула я, поглаживая собаку.
«Наверно всех тут знаешь?» – спросил он.
«Ну еще бы», – ответила я.
«А вот я – никого. Иногда выйду с собакой вечерком, и такая тоска, хоть вешайся. Завтра опять сюда приду. Подтягивайся, если нечего делать», – сказал он, прыгнул в тачку и укатил.
Естественно, я пришла на следующий день. Я была заинтригована, мне нравился его вайб – такой гламурно-криминальный, как в кино. Тони угощал меня напитками, покупал сигареты, оставлял мне нянчить Плюшку – своего питбуля, приглашал меня и Ника, моего младшего брата, на вечеринки в свой дом, где всего было в избытке: алкоголя, развлечений, девушек, веселья, травки. Тони всегда был добр к нам, всегда рад приютить и ничего не просил взамен. Ну разве что... оставить пару закладок в нужных местах там, где он скажет.
Я не хотела влезать в это. Я была балбеской, но не идиоткой. Знала, что наркотики – это не шутки. Но все сложилось иначе...
Мой отец был жестоким, импульсивным типом, раздражающимся от любого сказанного поперек слова. Бесился от всякой ерунды, постоянно искал, к чему придраться. Обожал рукоприкладствовать и вдобавок ко всему прочему регулярно напивался до чертиков – два любимых хобби Кости Малышенко. А моя мать не могла от него уйти. Некуда было, да и зарплаты кассира не хватило бы, чтобы растить двух детей. Пока однажды мой отец не отправил ее в больницу, разозлившись из-за очередной безделицы. Я не буду рассказывать, что он с ней сделал, просто не могу, даже столько лет спустя...
Виолетта открыла еще одну банку энергетика, сделала глоток и шумно выдохнула:
– Я мечтала избавить свою мать от этого ублюдка. Любой ценой и как можно быстрее. В тот же вечер, когда ее забрали в больницу, я позвонила Тони и согласилась делать любую работу. А через два месяца положила перед матерью толстую пачку денег и сказала: «Теперь ты готова уйти от него? Уходи. Пошел он на хрен. Мы проживем без него».
Через полгода я уже вовсю торговала марихуаной. Оставляла товар там, где просили. Привозила куда надо. Едва успевала деньги собирать, которых внезапно стало так много, что я не знала, на что их тратить.
«Ты только смотри в оба, – говорил Тони. – И держи язык за зубами, если накроют. Срок тебе не дадут, так как ты несовершеннолетняя, отделаешься. Но что что бы ни случилось, я позабочусь о твоем брате и маме. Я своих не кидаю. Пока меня не кинут, первым никогда не кидаю».
Тони торговал не только марихуаной, но и веществами, за которые сажают надолго. Я узнала об этом не сразу. Только когда нашего общего с Тони приятеля, Костю, взяли с партией прямо у него в гараже. Тот сел на семь лет, но со следствием сотрудничать не стал, покрывал Тони и его бизнес. А Тони позаботился о семье Кости. Те ни в чем не нуждались, пока он сидел. Я никогда не думала о том, что с ними было бы, если б Костя выложил все полиции.