глава 22
Я склонилась над ней и принялась ставить поцелуи на ее шее, груди и животе. Тревоги и волнения не было. Виолетта не шевелилась, дав мне полную свободу действий. Так, наверно, отдавали себя жрицам храмов юные воины перед боем: целиком и полностью, помня, что завтра война, а может и смерть. Ее грудь вздымалась, будто под ней бушевал невидимый океан.
– Можно? – спросила я, расстегивая молнию на ее джинсах.
Виолетта открыла глаза и посмотрела на меня затуманенными, голодными глазами и ответила:
– Если это то, чего хочется тебе.
О, это было именно то, чего хотелось мне. У меня руки тряслись от нетерпения, когда я закончила с молнией и приспустила ее белье. Мои пальцы принялись ласкать ее. мои руки заскользили по ее клитору. Мы лежали в простынях, пахнущих свежим хлопком. Ее рука касалась моей щеки, снова и снова, будто она хотела удостовериться, что все это ей не снится. Небеса были здесь – в этой комнате. Рай был здесь – под потолком нашей спальни.
Но вдруг перед глазами промелькнуло секундное воспоминание о том, как Андрей «учил» меня делать минет. Он сказал, что мое горло слишком «не тренированное» – стоит ему протиснуться чуть глубже, и у меня начинаются рвотные спазмы – и это «нехорошо». Вспомнила, как Андрей притягивал мою голову к себе – так сильно, что лоб упирался в низ его живота, – и держал, чтобы я «привыкла». Я задыхалась, но он не отпускал. Ему нравилась моя беспомощность, он заводился, когда унижал меня. Случалось, меня тошнило прямо в процессе, но даже тогда он не прекращал.
Волна удушья накатила на меня снова, как тогда. Я остановилась, пытаясь прогнать из мыслей образ Андрея, называющего меня «блевотной шлюшкой». Однажды меня вырвало, и он размазал рвоту по моему лицу.
Я отдернула руки от Виолетты, распрямилась и почувствовала, как на мгновение теряю ориентацию в пространстве. К горлу подкатила тошнота.
– Мелисса? – позвала Виолетта где-то далеко, пока я пыталась справиться с волной тремора, прокатившейся по всему моему телу.
– Лисса, – повторила она, и я почувствовала, как ее руки ложатся на мое лицо, ныряют в волосы, ласково поглаживая.
Виолетта хотела успокоить меня, но прикосновение напомнило мне то, что делал Дерек. Тот тоже запускал пальцы в мои волосы и клал ладони на затылок. А потом использовал мою голову как предмет для своего удовлетворения. Как неживой, ничего не чувствующий предмет.
Я оттолкнула руки Виолетты и сползла с кровати. Со мной творилось что-то жуткое. Внутри все жгло, тошнило так сильно, будто меня только что накормили стеклом. Закончилось тем, что я вылетела из комнаты и побежала в ванную, где меня рвало до боли в горле. Измученная, я свернулась в клубок на коврике и заплакала от отвращения к самой себе.
Девушка, которая так много сделала для меня, которая был воплощением всего самого лучшего в моей жизни, которая так сильно влекла и возбуждала меня – только что получила от меня подарок: меня вырвало, как только я прикоснулась к ее клитору. И если это не самое настоящие унижение – то что тогда?
Ту ночь я снова провела в своей спальне одна. Обливаясь слезами и пытаясь прогнать из головы уже не впервые возникшую мысль, что я должна оставить Виолетту. Она страдала вместе со мной. Может быть, даже сильнее. Я подвесила ее за веревки между небом и землей, вцепившись в нее, но не в состоянии дать то, чего она хотела. Сколько времени она еще выдержит, прежде чем сдастся и предложит мне расстаться? Сколько раз я еще буду оставлять ее одну в постели и – бежать, прятаться, трястись от панических атак, забившись в угол?
Она не выдержит долго. Может быть, уже сейчас поняла, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на девушку с психическими расстройствами, которая сможет вынести близость только под таблетками. Которая никогда не будет достаточно раскрепощена. Она будет вести бой со своими демонами, но раз за разом проигрывать им.
Я не спала ночью и наутро чувствовала себя больной. Ближе к семи утра встала, оделась, набросила пальто и вышла на балкон. Хотелось накуриться сигарет до невменяемости, собрать вещи и исчезнуть. Вернуться в родительский дом, забиться в спальню, которая когда-то была моей, и не выходить оттуда до самой весны. Похоронить себя под старым одеялом, пронести в комнату бутылку виски и пить его прямо из горлышка. Курить прямо в комнате у окна, наплевав на мнение родителей. Уволиться, носить свои бесформенные юношеские свитера, которые мать зачем-то до сих пор хранит дома. Посадить в саду цветы, много цветов, смотреть, как их ростки тянутся к солнцу, и завидовать упорству сильных. Не все ростки выживают. Некоторые так и не выходят из-под земли...
– Мелисса.
Я оглянулась и увидела Виолетту, которая тоже набросила куртку и вышла на балкон: сна ни в одном глазу, собранная и бодрая, будто встала еще до рассвета. У нее было две чашки кофе, одну из которых она протянула мне.
– Привет, – шепнула она, целуя меня в висок. – Как ты?
– Ужасно, – ответила я, отворачиваясь.
Она словно не услышала меня, обняла и спросила:
– Хочешь, позавтракаем где-нибудь? Или съездим в шоппинг-центр, поищем подарок Джону, он закатывает вечеринку в честь шестидесятилетия в эту пятницу. Закроется пораньше и весь ресторан будет в нашем распоряжении до рассвета. Надеюсь, ты сможешь выдержать шесть часов BTS и Blackpink, – улыбнулась она и снова поцеловала меня.
Сигарета почти выпала из моих пальцев. Я глянула на Виолетту, беспомощно утопая в ее глазах – зелёных, как крона деревьев в сумерках. Она, казалось, вообще не помнила, что произошло ночью. Будто я не сбежала от нее снова, как сумасшедшая, бросив ее наедине со своими ожиданиями и эрекцией.
– Что? – спросила она, ловя мой взгляд.
– Я не думала, что после вчерашнего ты вообще... захочешь говорить со мной.
– А что было вчера? – спросила она, обхватив пальцами мое запястье и поднеся мою руку к своему лицу вместе с сигаретой.
– Много чего, – пробормотала я. – И такого, за что мне стыдно.
Виолетта выдохнула в сторону дым, погладила меня по щеке и сказала:
– Лисса, с тобой долго обращались так, как мужчина не должен обращаться с женщиной. Новые отношения для тебя – минное поле, по которому страшно ходить. У тебя снова случилась паническая атака, ты проплакала всю ночь, наверно снова во всем обвиняя себя, хотя ни в чем ты не виновата. А теперь скажи, за что именно тебе стыдно?
Вопрос был явно риторическим. Она поставила свою чашку кофе на подоконник, обняла меня и закончила:
– Ты надеялась, что все будет легко, но, как оказалось, психические травмы – это не то, что можно просто замести под коврик или отправить в слив. Будет сложно. Это не последняя ночь, когда мы будем засыпать по отдельности. Они еще повторятся – эти ночи, когда ты будешь тихо плакать, а мне будет хотеться просунуть тебе под дверь свое сердце, лишь бы ты видела, что оно по-прежнему твое...Лисса... Мы обязательно разгребем это стекло. Даже голыми руками.
Я даже «спасибо» не смогла сказать. Просто стояла в ее объятиях, качая в себе свою боль, боясь расплескать ее. Еще не ясно было, что со всей этой болью делать и как жить дальше, однако Виолетта снова дала мне понять, что не откажется от меня после очередного провала. Что она по-прежнему хочет меня, невзирая на все мои травмы, проблемы и то постоянство, с которым я раз за разом оставляла ее в постели одинокой и неудовлетворенной.
– Ну что? Завтрак, шоппинг и поиски самого нелепого подарка для старины Джуна? – снова спросила Виолетта как ни в чем не бывало.
– Аминь, – буркнула я и, глупо улыбаясь, обняла ее за шею. – И бабл-чай, если можно.
* * *
В день рождения Джона мне не удалось уйти с работы, поэтому ехать мы с Виолеттой решили туда по отдельности. Она – чуть раньше, чтобы помочь с организацией. Я – позже, когда разделаюсь со всеми делами. Дарья неожиданно заболела, и составлять гороскопы с шуточными тестами наспех пришлось мне и Диане.
– Весы в этом месяце получат вместо вереницы непреодолимых тягот осуществление своих потайных желаний и сокровенных мечт. Похоже на стиль Дарьи? По-моему, один в один, – сказала Диана, размахивая ручкой, и заговорщицким тоном добавила: – Чего еще ты хочешь? Требуй! Фантастического богатства? Испепеляющей страсти? Фантасмагории невообразимых чудес? Твой персональный астролог к твоим услугам.
– А можно что-то простое и полезное? Безболезненных месячных или нормального секса в кои-то веки?
– Да конечно можно! Так и напишем: Весы в феврале наконец дождутся безболезненных месячных и в кои-то веки нормального секса! Что еще?
– Научиться носить береты и отбивать подонкам яйца.
– Принимается.
– И чтоб все шлюхи мира были счастливы.
– Аллилуйя!
Мы с Дианой так увлеклись, что я совсем забыла про время. До семи оставалась четверть часа, а мне еще по городу предстояло катить.
– Беги, беги! Хорошо повеселись! – сказала мне Диана, постукивая по клавишам ноутбука. – А я тем временем, пока
Дарья будет лечить цистит, подарю людям немного счастья. А когда номер уезжает в типографию, напомни?
– Послезавтра.
– Успею, значит!
Когда я вышла из офиса, уже совсем стемнело. Моя машина одиноко стояла на опустевшей парковке, и луна серебрила ей бочок. Я набрала Виолетту, сказала ей, что совсем скоро приеду, сунула телефон в карман и... тут меня позвали.
Я резко оглянулась, мгновенно сжимаясь в комок от одного тембра этого голоса. Андрей стоял на противоположном конце парковки. Его машина была там же, только я поначалу не заметила ее за массивным кроссовером Дианы. Меня затрясло так сильно, что я чуть не выронила ключи. Как обезумевшая, едва не крича, я открыла дверь и прыгнула внутрь. Заблокировала дверь, завела мотор и дала себе ровно пять секунд, чтобы успокоиться. Руки тряслись так, что я не могла переключать передачи.
Андрей подошел к моей машине и склонился к окну, заглядывая внутрь. Меня и его разделяло только стекло, и почему-то все это напомнило мне передачу с канала Дискавери – ту, где аквалангисты садились в клетку и погружались в морскую пучину, чтобы понаблюдать за акулами. И людей от акул отделяла только сомнительной крепости решетка.
– Мелисса, – позвал он и постучал по стеклу.
Виолетта здорово отделала его. Синяки еще не сошли с лица – оно все еще хранило фиолетовые следы, было заостренным и почти незнакомым, как будто моя память успела частично стереть его.
Я дала задний ход, отводя глаза и больше не желая смотреть на самого опасного хищника моей жизни. Он до сих пор заставлял меня сходить с ума от страха.
– Мелисса! – с нажимом повторил он, выскакивая перед моей машиной и мешая мне проехать к выходу. Я панически сглотнула, засигналила, надеясь, что выйдет кто-то из офисных охранников и избавит меня от необходимости решать эту проблему самостоятельно. Я бы скорее села в подводную клетку и опустилась в кишащие акулами воды, чем согласилась выйти и поговорить с ним.
Андрей понял это и тогда вынул из заднего кармана сложенный вчетверо лист, перевалился через капот и прижал этот лист к стеклу.
И то, что было напечатано на той бумажке, заставило меня медленно отпустить руль. Там были фотографии Виолетты, ее имя, фамилия, дата рождения и еще много мелкого, мелкого текста. Сердце забилось так быстро, будто меня угостили стимуляторами.
– Возьми это, не пожалеешь, – сказал Андрей, жестом предлагая мне опустить стекло.
«Уезжай, не бери у него ничего!» – зашептало мне сердце, но разум уже вовсю орал, что если Андрей, ослепленный ревностью и местью, взялся за Виолетту, то лучше бы мне быть в курсе всего, что он замышляет. У Андрея была власть, много власти, и еще связи с людьми, одного слова которых хватило бы, чтобы Виолетта поплатилась за то, что разбила Дереку лицо.
– Что тебе надо? – спросила я, опуская стекло, но только на пару миллиметров – ровно столько, сколько было нужно, чтобы лучше его расслышать.
– Ничего. Наоборот, кое-что от меня очень пригодится тебе.
– Как самоуверенно, – усмехнулась я, но не смело, а как-то вымученно: стекло отражало мое лицо, бледное и испуганное.
Андрей сунул в щель свою бумажку и, улыбаясь, сказал:
– Ты думаешь, что я, испытывающий к тебе слишком много чувств – так много, что иногда перестаю контролировать себя, – так вот, ты думаешь, что я – это худшее, что могло с тобой случиться? Пара инцидентов, которые можно было бы сгладить простым разговором и внимательностью друг к другу, заставили тебя бежать сломя голову прочь. Как по-детски! И ладно бы только это, но ты поспешила кинуться в объятия к той, о ком вообще ничего не знаешь. А она конечно же не расскажет. Ибо зачем? Гораздо умнее молчать, пока у малышки Мелиссы не откроются глаза.
Лист бумаги проскользнул в салон и упал на мои колени.
– Я не знаю, был ли у нас шанс, ибо во всем, что я делал, ты видела одни лишь извращения и жестокость. Хотя, клянусь богом, для меня это было проявление любви. Да, слишком сильной для твоей натуры. Слишком откровенной для такой неподготовленной женщины, как ты. Мне стоило быть аккуратней с тобой. Не доверять этому пошлому голодному огоньку в твоих глазах, который зажигался всякий раз, стоило мне тронуть тебя. Много чего можно было сделать иначе, согласен. Но прежде, чем бросать в меня камень и записывать в список злодеев, посмотри на ту, кого ты выбрала в качестве замены, и посмотри внимательно. Вся жизнь может пойти наперекосяк, если сделать не тот выбор. Трахаться с отбросом, которая и мизинца твоего не стоит, ради удовлетворения своих тайных фантазий – это еще куда ни шло. Трахайся на здоровье. Но не позволяй ей голову тебе задурить. Пожалей отца. Дмитрий не заслуживает того, чтобы его фирму прибрала к рукам малолетняя уголовница.
Андрей развернулся и сел в свой «мустанг». Завелся мотор, свет фар прорезал вечерний сумрак – и он умчал.
Я сунула сигарету в рот, чиркнула зажигалкой и закурила прямо в салоне. Я никогда не курила в своей машине, но в ту минуту мои ноги так ослабли и тело налилось такой свинцовой тяжестью, что я не могла подняться. Трясущимися руками я развернула бумагу и прочла все, что там было написано.
Виолетта никогда не рассказывала мне о своем прошлом, разве что небольшие детали. И практически все они были связаны с ее детством – ни слова о недавнем времени. Но теперь это прошлое ворвалось в мою жизнь бешеным торнадо. Буквы сложились в строки, а строки вонзились в меня тучей ядовитых, остро отточенных стрел...
* * *
Виолетта была наркокурьером. Была связана с одной из самых жестоких банд Северного Санкт-Петербурга. Отсидела два года за распространение и хранение наркотиков. После освобождения нашла себе работу курьера и завязала с криминалом (ну или сделала вид, что завязала). Здесь же были ее фотографии из следственного изолятора: она выглядела моложе и до неузнаваемости жестко: заостренные черты лица, тяжелый взгляд. Совсем иная версия человека, которого я знала. Или думала, что знаю.
Я выкурила целых три сигареты одну за другой, но так и не смогла прийти в себя. Достала телефон, вбила имя Виолетта в поиск и нашла несколько упоминаний на новостных сайтах о ее аресте и приговоре. Я никогда не искала Виолетту в интернете. Это казалось мне чем-то странным: рыть на кого-то информацию, но теперь я пожалела об этом. Лучше бы я узнала обо всем раньше и иначе. Не от Андрея.
Боже, почему же она сама не рассказала мне?! И до того, как предложила мне стать ее девушкой!
Мысли роились, сбились в огромную кучу, в густой и жалящий пчелиный рой. Невозможно было выхватить какую-то одну – они атаковали меня одновременно, шумно, толпой.
Криминал всегда пугал меня. Клиенты отца, на которых я, случалось, натыкалась, когда приходила в его адвокатскую контору, – сбитые, крепкие, коротко стриженные парни, все в дорогих брендовых вещах, с опасным прищуром и характерным выговором, – вселяли в меня ужас. Однажды, когда мне было лет пятнадцать, один из них даже заговорил со мной: «Ты дочка Дементьева? У тебя славный папаша, детка. За хорошие деньги даже дьявола отмажет в Судный день. Никогда б не поверил, что у него может родиться такой ангелочек».
Я до смерти боялась всего, что выходило за рамки закона. Отец подлил масла в огонь, читая мне криминальные сводки с ранних лет. Должно быть, думал, что будущему адвокату лучше заранее начать привыкать к характеру и духу этой работы. Но эффект все это произвело прямо противоположный. Одна только мысль, чтобы защищать какого-то подонка в суде, вселяла в меня отвращение. Конечно, если бы я стала адвокатом, то имела бы дело и с хорошими, несправедливо обвиненными людьми. Но не часто, ибо хорошим людям, совершившим преступление по глупости или случайно, обычно не требовался дорогой адвокат – а значит, и в контору Дементьевых они бы не обращались.