глава 20
Она сидела над своими пособиями для поступающих и не сразу подняла голову. А когда подняла, то медленно отложила все, что перед ней лежало, и, глубоко дыша, откинулась на спинку стула.
Теплый свет заливал ее лицо и плечи. Отблески играли в растрепанных волосах. Я медленно приблизилась к ней и, не дыша, села на ее колени, лицом к лицу. Виолетта так осторожно коснулась моей щеки, словно я была хрупкой драгоценностью, а не человеком. Я развязала тесемки халата и медленно спустила его с плеч.
– Ты уверена? – тихо спросила она, глядя на меня то ли с вожделением, то ли со страхом.
– Тсс, – остановила ее я, положив палец на ее мягкие теплые губы. Потом наклонилась и поцеловала ее, тут же ощутив бедрами, как напряглось ее тело подо мной.
Мой страх ушел. Таблетки сделали меня мягкой и податливой, как сливочное масло. Руки не тряслись, как обычно случалось, стоило Виолетте приблизиться, и тревожность ушла глубоко на дно, как затонувший лайнер.
Виолетта расстегнула застежку моего лифчика и медленно, сантиметр за сантиметром, сняла его. Свет лампы упал на мою обнаженную грудь, и я услышала, как она выдохнула – так тяжело, будто что-то ранило ее.
– Я нравлюсь тебе? – спросила я.
– Настолько, что я боюсь к тебе прикоснуться.
Я рассмеялась, погладила ее по плечам, млея от того, как твердо ощущались ее мышцы под моим пальцами. Она обхватила мою грудь и ласково припала к ней ртом. Ее губы сомкнулись над соском, посасывая его. Я придвинулась к ней ближе, стремительно пьянея от его прикосновений.
– Иди ко мне, – прошептала она, притягивая меня к себе ближе и усаживая прямо туда. – Ты чувствуешь меня?
Я кивнула, тут же утрачивая остатки разума под ее взглядом. Так плавился бы шоколад на летней жаре.
– Я хочу, чтобы ты сказала мне, если почувствуешь страх или дискомфорт. Хорошо? И я сразу остановлюсь.
– Да, – согласилась я.
Она подхватила меня на руки и посадила на стол, сдвинув к краю учебники. Когда она встала напротив, я увидела, что ее соски встали. Она возбуждена.
– Виолетт, мы можем пойти в постель? Я не хочу делать это в гостиной.
Дважды просить не пришлось, она отнесла меня в постель и приглушила свет. Медленно сняла рубашку и взялась за ремень. Все было хорошо, пока я не услышала металлический звон пряжки. Этот звук никогда не предвещал ничего приятного. Он полоснул по нервам, и я тут же интуитивно, не думая, отодвинулась к дальнему краю кровати, комкая простыню. Я зажмурилась и приказала себе расслабиться и ровно дышать, хотя кислород словно исчез из комнаты.
– Лисса? – проговорила Виолетта.
– Что? – прошептала я, не открывая глаза.
– Ты дрожишь.
– Прости.
Виолетта прекратила раздеваться и легла рядом. Кровать скрипнула под весом ее тела.
– Хочешь, чтобы мы остановились?
– А ты?..
Она рассмеялась, тихо и совсем без раздражения.
– Здесь решаешь ты, не я. Открой глаза, посмотри на меня, – попросила она.
Я подчинилась и посмотрела в склоненное надо мной лицо.
– Давай не будем раздеваться, ладно? Все слишком быстро, а я не хочу тебя пугать. Мы сделаем что-то... маленькое. И нестрашное.
Я рассмеялась и почувствовала, как напряжение снова оставляет меня.
– Например что?
– Дай мне свою руку, – попросила Виолетта, легко касаясь губами моих губ.
Я повиновалась, она взяла мою ладонь и положила на свою грудь. Я снова почувствовала металлический шарик пирсинга под своими пальцами и ее теплую, бархатную кожу, которая покрывалась мурашками там, где я ее трогала.
– Когда ты касаешься меня, это уже секс, – сказала она.
Ее голос, нежность и то, что она остановилась, лишь бы не пугать меня, – все это вернуло мне спокойствие. Я перестала трястись, выдохнула, провела ладонью по ее груди вверх и вниз. Простое движение, но как же бурно Виолетта отреагировала на него: дыхание сбилось, лицо порозовело, пальцы впились в простынь, на предплечьях проступили вены. Я была счастлива, не могла поверить, что этого может быть достаточно, чтобы кто-то завелся...
– Коснись меня снова, – попросила Виолетта.
– Ты хочешь этого?
– Безумно.
Андрей никогда не просил моей ласки. Наоборот, ему нравилось мое сопротивление и борьба. Поэтому в ласках я была просто никчемной, в чем тут же призналась.
– Это не никчемность, – сказала Виолетта. – Это твои нежные цветы пытаются пробиться наружу сквозь толстый слой пепла, камней и битого стекла, которыми их завалило. Самые прекрасные цветы.
Она коснулась моих губ своими. Я снова провела ладонью по ее груди, но на этот раз не остановилась у ремня, а скользнула ниже – туда, где ее желание уже достигло пика. Погладила ее через ткань – чуть смелее, увереннее. Меня возбуждала ее нежность, ее тихие слова, которые она шептала мне на ухо, ее поцелуи и желание не сделать мне больно.
Успокоенная и обласканная, я сама расстегнула ее ремень и запустила руку под ткань ее штанов, под кромку белья. А рука Виолетты скользнула под резинку моих пижамных шорт, и ее пальцы коснулись моей промежности, такой разгоряченной, что белье внезапно стало тесным.
– Как ты могла вообразить себя холодной,Мелисса... – пробормотала она мне в шею, – если ты открытый огонь?
Меня затопило такое счастье, будто мной восхитились впервые в жизни. Будто я всю жизнь была оборвышем, попрошайкой, третьим сортом – и вдруг меня короновали! Одели в золото, бархат и положили меч к моим ногам...
Она ласкала меня: ее пальцы гладили меня, скользили вверх и вниз вдоль клитора, творя со мной что-то невообразимое. А я ласкала ее, неторопливо, прислушиваясь к своим ощущениям. Я чувствовала себя окрыленной, пьяной от счастья и... обманутой. Оказывается, все это время, пока Андрей вытирал об меня ноги, я могла бы быть наградой для другой. И она относилась бы ко мне, как к награде, а не как к подстилке.
Так случилась наша первая близость. Проникновения не было, мы не зашли далеко. Все было предельно осторожно, словно мы играли с заряженными револьверами. Но в этой нежной, как кружево, близости было больше секса, чем в ярости самых знойных самцов.
Я даже не смогла сдержать слез, когда все закончилось. Уткнулась в ее грудь, тихо всхлипывая. Виолетта развернула к себе мое лицо, пытаясь успокоить и поглаживая мои щеки. Смотрела минуту, две, вглядываясь в мои зрачки. Она аккуратно повернула мой подбородок к свету лампы и тихо спросила:
– Ты принимала таблетки?
Ее простой вопрос посеял во мне такой страх и панику, что у меня пропал голос. Почему-то я не могла вынести ее взгляд.
– Прости меня, – зашептала я, закрывая глаза, лишь бы она больше не видела зрачков, которые меня выдали. – Я просто пыталась найти способ снять стресс и сделать для тебя хоть что-то. Я знаю, ты не хотела, чтобы я принимала их, но я не знала, как убрать страх.
Я села на кровати, комкая простынь и сжимая в кулаках одеяло. Чувство удушающей паники было настолько сильным, что меня начало трясти.
– Тихо, тихо, – Виолетта тоже села, положила горячие ладони на мои щеки и принялась успокаивать. – Я ни в чем тебя не виню. Ни в чем. Ты взрослый человек и имеешь право поступать, как считаешь нужным. Не закрывайся и не бойся.
Она обняла меня и то, что она совсем не вышла из себя, ни капли, – потрясло меня едва ли не сильнее только что случившихся крышесносных ласк.
– Я бы не хотела, чтобы ты принимала таблетки только чтобы расслабиться, – сказала она. – Но это не значит, что я буду злиться или считать себя оскорбленным, окей? Ты не моя собственность, и я не могу указывать тебе, что делать, Лисса. Ты можешь принять мои пожелания, а можешь отвергнуть. Но, что бы ты ни решила, я хочу быть с тобой.
Только встречая безусловное добро, понимаешь, как много встречала зла. Только выходя на яркий свет, осознаешь, как долго сидела в темноте. Только в нежных руках начинаешь постигать, как много боли тебе причинили тебе другие.
Я обняла ее, беспорядочно целуя и благодаря. Она наверно так и не поняла, насколько ужасной реакции я ожидала от нее и насколько восхитительную получила. Она доверяла мне, она не пыталась мной управлять или даже просто высказать свое недовольство, и это открытие было ничуть не хуже оргазма, до которого она меня только что довела.
Все, что случилось той ночью, и правда напоминало пепелище, на котором Виолетта неторопливо и аккуратно искала крохотные бутоны моих цветов и, голыми руками разгребая щебень, стекло и пепел, помогала им пробиться к свету.
* * *
– Вот у кого все прекрасно, – сказала Диана, целуя меня в щеку. – Рассказывай, милая, как у тебя дела? Ты сияешь ярче, чем виниры Анастасии, а это, согласись, серьезное заявление.
Мы с Дианой и Викой только что завалились в кафе через дорогу от офиса и планировали напиться кофе до невменяемости. Утро было таким серым и промозглым, что, казалось, без кофеина и сахара его совершенно невозможно осмыслить и пережить.
– Я просто хорошо ем и сплю, – улыбнулась я, отбрасывая на спину промокшие волосы и стряхивая капли с плаща.
– Что ешь, с кем спишь? – подмигнула Вика, наспех заказывая официанту кофе и тосты с вареньем.
– Секрет, – сказала я.
– Ох уж эти секретики, а мы, может, хотим подробностей, – улыбнулась Вика, усаживаясь рядом и потирая замерзшие руки.
– Обойдетесь.
Диана и Вика рассмеялись, переглядываясь.
– Что? – спросила я.
– Я была в Талле позавчера. Ездила в NCT-центр на техосмотр и... Ну, в общем, я видела тебя с какой-то горячей красоткой в парке у реки, – сказала Вика, улыбаясь так радостно, словно только что нашла пятьдесят евро прямо под столом.
– Тебе показалось, – ответила я, но предательский румянец похоже все-таки выдал меня.
– Вы держались за руки, –добавила Вика.
– Что? За руки?! – подскочила Диана. – Это становится все интересней.
– Это у нее ты живешь?
– Вы встречаетесь?
– Не та ли это девушка, которая была на нашем корпоративе? Мне показалось, что это была она.
– Нет, – пискнула я, снова чувствуя, как жар заливает лицо.
Вика чокнулась стаканом с Дианой, и обе довольно рассмеялись.
– Мелисса встречается с красоткой с вечеринки, вот что. Обалдеть. И судя по лицу, это правда.
Я закрыла лицо руками, кошмарно краснея.
– Я не была готова к такому допросу, это нечестно.
– Мы сами не были к такому готовы, – рассмеялась Вика. – Тихоня Мелисса и самая горячая очаровашка, которую наш женский коллектив когда-либо видел.
– Теперь понятно, как она попала на наш банкет. Вы уже тогда были вместе?
– Нет, между нами на тот момент ничего не было. У меня просто был лишний билет, – пояснила я.
– А, ну да, ну да, – засмеялись они.
– Клянусь!
– Ты счастлива? – просила Диана, ласково ероша мои волосы. – По лицу и так видно, но ты скажи вслух.
– Очень, – призналась я. – Все так, как я и мечтать не могла.
– Родители в курсе?
– Да. Но лучше бы не были. Отец как с катушек слетел, хочет, чтобы я вернулась к Андрею.
– А чем Очаровашка ему не угодил?
– Виолетта не дотягивает до отцовских стандартов идеальности. Летом готовится поступать в Королевский Хирургический колледж, а пока подрабатывает курьером. Я с ней и познакомилась, собственно, когда она еду к нам привезла.
– Курьер? Могу представить, какой разнос тебе устроила семья, – покачала головой Диана.
– У меня просто война с ними, если честно, – призналась я. – Пришлось отказаться от родительских денег и от права наследования. Пришлось практически порвать с ними, чтобы больше не видеть Андрея, которого они без конца приводят ко мне, будто он племенной жеребец, а я... Ну вы поняли. Но я не собираюсь опускать руки. Я знаю, за что борюсь. Мне хорошо с Виолеттой. До головокружения. Рядом с ней всегда такое чувство, будто... я дома. Думаю, я наконец счастлива.
– Вообще-то это заметно даже без слов, – кивнула Вика. – Ты еще никогда так не сияла. Просто стадионы тобой освещать можно. И мы очень за тебя рады. Продолжай в том же духе и не вздумай останавливаться.
Я была так растрогана, что украдкой даже смахнула слезу.
– Не реви. Ты свое уже отревела, – сказала Диана. – Лучше расскажи нам об Очаровашке побольше. Ты обмолвилась, что она готовится к поступлению в Королевский Хирургический?
– Да, уже этим летом!
– Прекрасное решение. Учитывая, что зарплата хирурга во много раз больше журналистского пайка...
– Что есть, то есть, – согласилась я. – Странно, что у нас каждый второй не идет в хирурги. Это же как джекпот сорвать...
– А я тебе объясню почему, – сказала Диана, жестом требуя у официанта подлить нам всем кофе. – Во-первых, учеба дорогая. Если ты не талантливый выпускник школы, набравший проходной балл, то будешь платить восемь тысяч евро в год. Помножь это на пять-шесть лет. Во-вторых, прибавь стоимость ренты в кампусе – еще десять тысяч в год. На подработку вряд ли останется время: нужно учиться, чтобы поспевать за программой, а если без подработки, то придется жестко экономить. Быть студентом-медиком без того, чтобы кто-то прикрыл твою спину, – это все равно что быть голодным бродягой. Ну и в-третьих, это тяжелая учеба. Нужно быть способным усвоить колоссальные объемы информации, а с этим у нашего поколения блогеров и инста-моделей большие сложности. Вот и получается, что даже зарплата в сто тысяч евро не спасает страну от недостатка врачей. Большинство просто идет сразу же после школы продавать кроссовки и обслуживать столики...
Я поболтала в чашке остатки кофе и залпом выпила. До настоящего момента я даже не задумывалась, насколько тяжело быть студентом, если у тебя нет состоятельных родителей. Моя семья оплатила мне учебу в Тринити, жилье, машину и безбедную студенческую жизнь. Но, интересно, как бы я выкручивалась, если бы помимо платы за обучение должна была бы еще и содержать себя. Что собирается делать Виолетта, когда поступит? Будет днем слушать лекции, а ночью развозить еду? А когда же она собирается спать? А когда будет сидеть в библиотеке и зубрить многостраничные медицинские учебники?
Ей нужен тыл.
И этим тылом могла бы стать я.
* * *
Виолетта заехала за мной после работы. Она весь день развозила заказы. Кисть еще не зажила, но она божилась, что она болит гораздо меньше и крутить руль практически не больно. Я только глаза закатывала и даже злилась. Мне казалось, что она совсем себя не щадит.
А после, не заезжая домой, мы отправились прямиком в женскую клинику, где врач вынула мою внутриматочную спираль. Было больно, весь вечер мучили сильные спазмы, но меня переполняло огромное счастье и легкость. Я словно избавилась не только от мучений, но и от незримого груза своих прошлых отношений.
Дома Виолетта приготовила мне равиоли, принесла теплое молоко и таблетку парацетамола, и я все слопала в один присест. Потом она завернула меня в одеяло, обняла и мы смотрели «Бриджертонов», без конца подкалывая друг друга. Она сказала, что из меня вышла бы самая настоящая герцогиня, а я заявила, причем совершенно серьезно, что из нее вышел бы роскошный герцог.
– В тебе есть нечто первоклассное, – сказала я. – Да, думаю, ты и сама это знаешь.
– Первоклассное умение водить велосипед, – сказала она с показной серьезностью, и я рассмеялась.
– Да ладно вам, госпожа Малышенко. Вы входите в комнату, и все прекращают говорить. Вывели умение носить рубашку на запредельный уровень мастерства. Обращаетесь с женщинами так по-рыцарски, что хочется вернуть обратно средние века. А, и еще целуетесь так, как будто у вас докторская степень в этом искусстве.
Виолетта откинула голову и расхохоталась. Она отказывалась признавать свою офигенность и первоклассность, но, думаю, в глубине души знала это. Не может быть, чтобы еще никто не сказал ей об этом или она сама не прочитала это во взглядах других женщин.
– Я сегодня призналась подругам, что встречаюсь с тобой, – сказала я. – С той самой горячей девушкой, которая была на банкете.
– Ох. Наступает мой звездный час? – усмехнулась она, целуя меня в волосы.
– Скорее мой звездный час. Мои подруги запомнили тебя так хорошо, будто ты была первой и последней в их жизни суперзвездой.
– Да прекрати, – рассмеялась она.
– Они правда запомнили тебя. Так что не спорь, когда я говорю, что из тебя вышел бы первоклассный герцог.
– Шмерцог, – закончила Виолетта, совершенно отказываясь воспринимать меня всерьез.
Я бросила в нее подушку, она увернулась, схватила меня за одеяло и притянула к себе. Прижалась губами к моим губам, и я тут же забыла, о чем мы говорили.