глава 6
Виолетта распахнула передо мной дверь. Я села внутрь и расправила юбку на коленях. Внутри было тепло, пахло кожей и ванилью. Виолетта села за руль, завела мотор, и мы двинулись сквозь ночь по залитой луной дороге.
– Что тебе больше по вкусу, велосипед или машина? – спросила я, лишь бы не молчать.
– Зависит от пробок и карты заказов, – ответила она. – В спокойные, незагруженные дни мне нравится велосипед, воздух и физические нагрузки. А если много работы и дороги не слишком загружены, то машине нет альтернатив.
– Я одно время думала пересесть на велосипед, – сказала я. – Экологически чистый транспорт, помощь планете и не нужно заморачиваться с бензином, страховкой и дорожным налогом. Но после того инцидента как отрезало.
– Имеешь в виду ту велосипедистку, которой мы пытались помочь в нашу первую встречу?
– Да. Мне кажется, я после такого удара об землю не встала бы. Надеюсь, у нее все в порядке. И надеюсь, с тобой такого не случится.
– Я постараюсь смотреть в оба.
– И держи руль крепко.
– Да, мэм, – улыбнулась она.
– И если вдруг столкнешься с машиной и пострадаешь, то после обязательно сходи к врачу и возьми медицинское заключение. Тогда получишь приличные деньги от страховой. А если травмы серьезные, то лучше и вовсе обратиться к адвокату, он добьется больших выплат.
– Да, я слышала, что это хороший заработок в Ирландии, – рассмеялась она. – И для пострадавших, и для врачей, и для адвокатов, которые ведут подобные дела.
– Всякое бывает, – усмехнулась я.
Многие и правда ради денег бежали к врачу и адвокату, даже просто поцарапав коленки.
– Жаль, что зачастую это только жажда наживы и вредительство, – улыбнулась Виолетта, читая мои мысли.
– А ты не склонна ни к тому, ни к другому.
– Нет. А ты?
– Тоже нет, – кивнула я и добавила: – И жалею об этом.
Виолетта рассмеялась. Бросила взгляд в боковое зеркало и вырулила на большую дорогу. Мне нравилось, как уверенно и расслабленно она ведет машину. Словно ей нравится моя компания и она не хочет закончить поездку раньше времени.
– Где находится твой ресторан?
– В Голвее, – отшутилась она, и я рассмеялась.
Городок Голвей находился на другом конце Санкт-Петербурга(снова представим, что такое есть), на западном побережье, в трех часах езды. Я так и представила, как мы выруливаем на М7 и исчезаем в ночи, а Андрей, мои родители и вся моя жизнь растворяются в дымке прошлого. Единственное, о чем я буду жалеть, – это мой пончик с шоколадными пуговками, который я оставила дома на тумбочке.
– Ладно, Голвей так Голвей, – улыбнулась я. – Откуда ты сама родом?
– Из Сургута, – ответила она.
– Правда?! – воскликнула я. – И мои родители оттуда! Когда мне было десять, мы переехали в Петербург и отец открыл тут дело, но я помню свое раннее детство, когда каталась на лошадях и ловила лягушек в ручьях.
– Да ладно! Сто лет не встречала никого из Сургута.
– И я.
– Мне нужно угостить тебя по такому случаю, – сказала она, глядя на дорогу.
Я посмотрела на ее лицо. Мы стояли на светофоре и габаритные огни остановившейся впереди машины окрасили лицо Виолетты в ярко-красный.
– Ты уже угостила меня пончиком, – сказала я.
– Как насчет чая к пончику? – спросила Виолетта.
– Ну только если в него тоже насыплют шоколадных пуговок.
Виолетта рассмеялась и сказала, что без проблем. Она, так и быть, раздобудет для меня шоколадные пуговки, если это мое заветное желание.
Она свернула на небольшую улочку где-то в районе Таллы. Мы проехали метров двести и остановились у ресторана, оформленного в азиатском стиле, с надписью «Кей-Таун» над входом. Фасад был окрашен в красный цвет, настенные фонарики раскачивались на ветру, разбрасывая вокруг косые лучики. Вокруг не было ни души: слишком поздно для посетителей, слишком холодно и, ко всему прочему, – понедельник, мертвый день. Никто не ходит в рестораны в понедельник, так что владельцам даже приходится объявлять скидки в этот день.
Виолетта предложила мне зайти с ней внутрь, и я согласилась. Здание снаружи было неприметным, но как только мы вошли, то попали в уютное местечко с бамбуковой мебелью и низкими столиками. Всюду висели гроздья тусклых медных лампочек и гравюры, изображающие птиц и зверей.
Посетителей было мало, всего пара человек. Виолетта исчезла на кухне, а я села за столик в уголке, пригладила волосы, глядя в лакированную поверхность стола, и проверила телефон. Андрей прислал мне сообщение «Где ты?», и я ответила, что вышла в аптеку за обезболивающим и пластырем. Он написал в ответ, что ему и так хреново и совсем необязательно пытаться вызвать у него чувство вины. Я не ответила. Перевела телефон в беззвучный режим и спрятала в карман.
Виолетта вернулась через пять минут с двумя большими стаканами. Она уже сняла капюшон и расстегнула куртку: теплый свет лампочек освещали ее лицо и шею. В яремной ямке была еще одна татуировка – когда она подошла ближе, оказалось, что какие-то линии молнии.
– Как насчет бабл-чая? – спросила она, ставя на стол стаканы, и протянула мне пластиковую трубочку в бумажной упаковке. – Я взяла манго и дыню.
– Просто праздник какой-то, – ответила я и выбрала чай со вкусом дыни. – Даже круче, чем шоколадные пуговки.
Виолетта подмигнула мне и села напротив. Пробила трубочкой слой бумаги, которым был запечатан сверху стакан, и сделала глоток.
– Что случилось? – спросила она, касаясь пальцем синяка на тыльной стороне моей ладони.
– Ломкие сосуды, – ответила я.
Я часто врала о своих синяках и научилась отвечать быстро и без эмоций. – Стоит удариться, и я тут же покрываюсь синяками.
– С чем встретилась рука на этот раз?
С лицом Андрея.
– Не помню. Но раз уж мы заговорили о руках, то расскажи мне о своих татуировках. Что здесь написано? – и я коснулась букв на костяшках ее пальцев. Потрогала все по порядку, перескакивая с пальца на палец. – «Felix Culpa». Что это значит?
– «Счастливая ошибка» на латыни, – пояснила он. Отпила чая и продолжила: – Или «благословенное падение». Означает что-то дерьмовое, что в итоге идет тебе на пользу. Католики обычно подразумевают грехопадение: мол, не было бы грехопадения – не было бы и человечества. Или казнь Иисуса: не случись она – не было бы искупления грехов. Это все и есть «Felix Culpa».
Я открыла рот, глядя на то, как легко она говорит о религии и значении латинских фраз. Честно признаться, я не думала, что получу настолько исчерпывающий ответ. Виолетта поняла мое молчание по-своему. Рассмеялась и утер лоб.
– Прости, не хотела загрузить тебя. И к религии не имею никакого отношения. Просто эта фраза – она как зеркало моей жизни.
– Да вообще не загрузила! Наоборот, мне интересно! – выпалила я. – С тобой тоже случилось что-то плохое, что в итоге пошло тебе на пользу?
– Пожалуй, со всеми нами случается такое? – то ли спросила, то ли подытожила она.
Внезапно рядом с нашим столиком возник пожилой кореец с большим круглым животом, маленькой бородкой и двумя тарелками в руках. Виолетта поднялась и помогла ему расставить все на столе. Я непонимающе захлопала ресницами.
– Я взяла на себя смелость заказать нам ужин, – пояснила Виолетта. – И надеюсь, что тебе понравится. Не отказывайся, а не то Джон очень расстроится.
– Очень расстроюсь, – подтвердил кореец, комично грозя мне пальцем.
– Джон? Вы? Тот самый, который... – я прижала руку к губам. – Это ваш ресторан, да?
– Сегодня был мой, а завтра поглядим, – снова захихикал он. – Если эпидемия не пойдет на спад, то мы все в жо... В глубокой неопределенности.
Виолетта расхохоталась и предложила Джону поужинать с нами, но тот отказался. Похлопал Виолетте по плечу и сказал, что у него еще куча дел, так что он будет рад закончить их. Потом указал на наши тарелки и приказал есть скорее, пока не остыло.
* * *
Я давно не испытывала такого счастья и умиротворения, как в тот вечер с Виолеттой в ресторане «Кей-Таун». В один присест умяла тарелку стеклянной лапши с бобами, кимчи и салат из морепродуктов. Джон потом еще и десерт нам принес: рисовые пирожки с начинкой из сладкой фасоли. Я часто заказывала азиатскую еду, но она и близко не была такой вкусной. Должно быть, хорошая компания – она как дорогие специи: делает еду незабываемой. А компания Виолетты оказалась лучшей за очень долгое время. Я постоянно смеялась. Виолетта шутила и травила байки. Сказала, что когда Джон умрет, то ресторан достанется ей, потому что она Джону дороже дочери. Сам Джон, который в этот момент принес нам еще бабл-чая, сказал, что у него другие планы: он все продаст и купит себе и жене билеты на круизный лайнер.
«Хочешь сбежать от меня? Не выйдет, – сказала Виолетта, грозя ему зубочисткой. – Моя любовь к тебе одолеет океаны».
Джон предложил Виолетте излить свою любовь на кого-то более симпатичного и менее лысого. «Вот на Мелиссу, например».
Я расхохоталась в сотый раз за вечер. Виолетта повернулась ко мне, постучала пальцем по подбородку и сказала, что, пожалуй, это хорошая идея. Занимательная. По крайней мере, я-то уж точно не сбегу на круизный лайнер.
«Зависит от того, будут ли там пончики с шоколадными пуговками, – ответила я. – Если будут, то вынуждена тебя расстроить».
Из ресторана мы с Виолеттой вышли ближе к полуночи. Выкурили по сигарете, стоя под красным козырьком, увешанным фонариками.
– Я плохо на тебя влияю, – сказала я. – Ты снова куришь со мной.
Виолетта только рассмеялась, выдыхая дым в ночное небо. Мне нравились ее губы и легкая улыбка на ее лице. Она умела выглядеть стильно. Андрей тратил много денег на одежду и аксессуары, обожал подчеркивать свой статус. Виолетта была стильной иначе. Я не заметила ни одного понтового лого на ее одежде, но она выглядела роскошно. Казалось, заверни ее даже в тряпье – и она сделает это тряпье актуальным. Надень на нее мешок – и этот мешок захотят купить все модники в этот день. Она словно сама была стилем. Вся, начиная от вьющихся на макушке волос и завораживающих зелёных глаз и заканчивая буквами на костяшках ее пальцев. Что-то бесконечно притягательное было в том, как она говорила, держала сигарету и смотрела на меня.
Ей было двадцать два: на год старше меня. Приехала в семнадцать лет в Санкт-Петербург из Сургута. Работала где придется, пока не встретила Джона в прошлом году. «Кей-таун» стал ее тихой гаванью, Джон – лучшим другом, а о прошлом Виолетта предпочла не говорить. Ни разу не упомянула о том, как жила, чем занималась, что за семья у нее была.
Впрочем, я о своей жизни тоже не распространялась. Не хотелось портить этот вечер.
Виолетта довезла меня до дома, пожелала спокойной ночи и сказала, что это был лучший вечер за долгое время. Я чувствовала то же самое. И еще странную необходимость найти любую причину, чтобы встретиться снова.
– У меня будет новогодний корпоратив на работе через две недели. Можно пригласить кого-то из семьи или друзей. Каждому выдали по два пригласительных. Хочешь заглянуть? Будет весело.
Виолетта запустила руку в волосы и спросила:
– Тот парень, с которым ты живешь, – вы вместе?
– Да, – кивнула я, внезапно холодея. Ее вопрос резко вернула меня с небес на землю.
– Он тоже там будет, на банкете?
– Да. А что?
– Просто любопытно. У вас не все ладно, так?
Я запнулась и не смогла ответить на этот вопрос. Вопрос был слишком сложным, чтобы просто сказать «да» или «нет», а вдаваться в подробности я не хотела. Да и странно было вдруг начать обсуждать с Виолеттой мои отношения. Мне нравилась ее компания, но мы были знакомы всего пару дней. Я по факту ничего о ней не знала. Кроме того, что мне так легко с ней, как никогда не было с Андреем.
– Мне показалось, что ты испугана до чертиков, когда сегодня открыла дверь, – заметила Виолетта, отстегнув ремень безопасности и повернувшись ко мне всем телом. – Я не хочу лезть к тебе в душу, поэтому просто скажу, что ты всегда можешь поговорить со мной. Мой отец страдал вспышками гнева, и я прекрасно знаю, что это такое и каково с этим жить.
Я повернула голову и посмотрела на ее лицо. Она и сама не поняла, как много важных слов сказала только что. Я словно шла все это время в кромешной тьме, а потом кто-то вдруг зажег звездочку над моей головой.
– На банкет приду, но не обещаю, что подойду к тебе близко. Не хочу давать твоим коллегам повод для сплетен, – улыбнулась она. – Больше всего меня интересует еда и разговоры после третьего стакана о философии и политике. Просто мечта Сургусткой девочки, выросшей на ферме.
– Сургусткой девочки? – повторила я, закатывая глаза. – Кто? Ты? Ну нет. У нас нашлось столько общих тем для разговора, сколько я даже с родителями не нахожу. И говоришь так связно, как не все мои коллеги говорят. И даже в столь юном возрасте успела изучить латынь. Страшно представить, что будет дальше!
– Президентский пост и сборник поэм, – рассмеялась Виолетта, нещадно подшучивая над собой, и снова вернулась к тому, с чего начала: – Мне показалось, что ты испугана. Если мои догадки верны и бывают минуты, когда ты не чувствуешь себя в безопасности рядом с ним, то мы можем придумать секретный код. Например, если ты позвонишь и закажешь «ангельские крылья» – я пойму, что ты хочешь увидеться и поговорить. А если попросишь «острые крылья», то я приеду с полицией так быстро, что у машины будет гореть резина. Как тебе такой план?
– А количество порций – это количество полицейских машин, которые мне нужны, – закончила я полусерьезно-полушутя.
Мне понравилась ее идея, но в тот момент я не хотела признавать, что у меня есть проблемы. Настолько большие проблемы, что я готова использовать секретные коды.
– На самом деле все не так плохо, – поспешила успокоить ее я.
– Это радует. Но если вдруг что, то ты знаешь, что делать, – сказала она.
Мы распрощались, и я пошла домой по темной улице. С ночного неба полился мелкий дождь, ветер задувал под куртку и фонари источали меланхоличный тусклый свет. Но мне было тепло и хорошо. Джон завернул мне рисовых пирожков с собой и сказал, чтобы я все съела до полуночи, пока теплые. «Сытым снятся сладкие сны», – добавил он.
Через два дня после моего ужина с Виолеттой Андрей проиграл дело, на которое делал большие ставки. Затащил меня в спальню за руку, толкнул на кровать и принялся расстегивать ремень. Я лежала совершенно неподвижно, помня, что моя тактика несопротивления сработала в прошлый раз.
Андрей покончил с ремнем, подтянул меня за ноги к краю кровати и резко вошел. Я не шелохнулась. Даже брови не сдвинула. Разве что сжала в кулаках простынь – так сильно, что потом нашла в ней дырки от ногтей.
Андрей остановился. Тут же раскусил мой замысел и... разъярился еще сильнее.
– Не вздумай делать это снова, – сказал он мне.
– Делать ч-что? – проговорила я, заикаясь.
Он не ответил, схватил с пола свои брюки, вытянул ремень и сжал его в кулаке. Лицо, должно быть, предало меня, страх и паника отразились в глазах – и Андрей тут же понял, как меня расшевелить. Развернул меня на живот и хлестнул ремнем по ягодицам. Я вывернулась и попыталась сбежать из спальни. Он кинулся следом, настиг меня и принялся лупить ремнем – по груди, животу и бедрам. И пока я отбивалась, он уложил меня лицом в пол, вошел и кончил практически мгновенно.
Синяки на лице я увидела только через несколько часов, когда заглянула в зеркало. Ремень пару раз встретился и с моим лицом тоже. Огромная сине-красная отметина была на лбу, еще одна – на щеке, и веко левого глаза распухло и почернело. Грудь, живот и ягодицы вообще выглядели так, словно по ним каленым железом прошлись – рыхло и ало, как говяжий фарш.
Я впервые решилась обратиться в полицию. Позвонила в местный участок. Но пока шли гудки, мои глаза наткнулись на наручники и плетку, которые Дерек не раз использовал во время секса. Я представила, как полицейский спрашивает: рукоприкладствовал ли Андрей ранее? Я бы ответила да, и тогда меня попросили бы описать другие случаи тоже. Мне бы пришлось объяснять незнакомому человеку, что Андрей делает со мной в постели. В деталях. Мне пришлось бы ответить на множество сложных вопросов, одним из которых наверняка был бы такой: «Совершалось ли насилие по обоюдному согласию? Вы одобрили применение плетки и прочих игрушек? Вы уверены, что действия вашего партнера не были частью сексуальной игры? Вы можете проложить границу между игрой и жестокостью?»
Я не могла.
Я уже ни в чем не могла разобраться. А если не могу я сама, то как сможет полиция?
И нажала отбой раньше, чем мне ответил оператор.
Тем вечером Андрей снова мучился и долго извинялся, повторял «прости» до хрипоты. Признался мне, что никогда – никогда в жизни – не испытывал такого оргазма, как сегодня, когда порол меня ремнем и я кричала и извивалась под ним, и этот факт заставляет его ненавидеть самого себя. Бояться самого себя. И еще он совсем не знает, как ему быть дальше.
– Пороть меня каждый раз, когда тебе вздумается? – спросила я, утирая красные глаза.