глава 14. Мужской разговор
Успех Виктории на официальном мероприятии и ее постепенное, но неуклонное принятие в определенных кругах, казалось, сняли часть напряжения. Но Николай понимал: главная крепость еще не пала. Молчаливое одобрение матери было важно, но финальное слово, особенно в вопросах, касающихся публичного имиджа семьи, всегда оставалось за отцом.
Они не сговаривались, но оба чувствовали — пришло время. Однажды вечером, после ужина, Николай поднялся с места.
—Мне нужно в резиденцию. К отцу. Виктория просто кивнула.Никаких вопросов, никаких просьб быть осторожным. Она понимала. Ее взгляд говорил лишь одно: «Я знаю. Я здесь».
Дорога заняла меньше времени, чем обычно. Казалось, сама судьба торопила этот разговор. Кабинет отца был таким же, каким Николай видел его всю жизнь: массивная мебель, портреты, запах старой кожи и воска. Александр Григорьевич сидел за столом, но на этот раз не с бумагами, а с шахматной доской, расставляя фигуры для партии с самим собой.
— Садись, — сказал он, не глядя. — Ходи белыми.
Это был старый ритуал. Разговоры здесь часто велись через игру. Это снимало лишнюю пафосность, позволяла делать паузы, обдумывать ходы — и не только на доске.
Николай сел, сделал стандартный первый ход — е2-е4. Отец ответил почти мгновенно — е7-е5.
—Ну что, — начал Александр Григорьевич, передвигая фигуру. — Твоя... Виктория. Совсем освоилась, я смотрю. Выходит в свет.
Это был не вопрос, а констатация факта. Голос его был ровным, без эмоций.
—Она учится, — так же ровно ответил Николай, делая ход конем.
— Быстро учится. И не создает проблем.
—Проблемы создают другие, — парировал отец, беря в руки пешку. — Но с этим, я вижу, ты справляешься. Юристы работают. Информационный фон... нормализовался.
Он сделал ход, на первый взгляд, не самый очевидный. Николай присмотрелся к доске. Это была ловушка.
—Фон нормализовался, потому что она сама его изменила, — сказал Николай, обходя ловушку и атакуя по другому флангу. — Своим поступком. Своим поведением. Она не просила моей защиты. Она заслужила уважение сама.
Александр Григорьевич хмыкнул, изучая новую расстановку фигур.
—«Заслужила»... громкое слово. Она попала в нужное место в нужное время и не растерялась. Это похвально, но это не стратегия. Это тактика. Удача.
— Везучий — это тоже талант, — не сдавался Николай. — А она не просто везучая. Она... надежная. В ней есть стержень. Ты же сам говорил, что главное в человеке — это стержень.
Он рискнул, напомнив отцу его же слова, сказанные много лет назад. Александр Григорьевич на секунду поднял на него глаза, затем снова уставился на доску.
—Стержень проверяется временем. И давлением. А давление на нее будет только расти. Чем выше она будет подниматься, тем серьезнее будут атаки. Ты готов к тому, что однажды она может не выдержать? Сломаться? И потянуть за собой тебя?
Это был тот самый, главный вопрос. Вопрос не к ее качествам, а к его готовности нести ответственность за возможный провал.
Николай откинулся на спинку стула, оторвавшись от доски. Он смотл прямо на отца.
—Нет. Она не сломается.
—Уверен?
—Да. Потому что она не борется за место под солнцем. Она его уже нашла. В медицине. В своем призвании. Я... я просто часть ее жизни. А не единственная цель. И это... это меняет все. Она не зависит от меня настолько, чтобы сломаться из-за чего-то постороннего.
В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем напольных часов. Александр Григорьевич перестал перебирать фигуры. Он смотрел на сына с новым, незнакомым выражением — не с одобрением, нет, но с уважением к его анализу.
— Интересная теория, — наконец произнес он. — Независимая женщина. Не ищет выгоды. Имеет свое дело... Да, это меняет расклады.
Он внезапно снял с доски свою ладью, пожертвовав ей, и пошел в неожиданную атаку ферзем.
—Общественность... общественность приняла ее. Мать приняла. — Он произнес это как факт. — Значит, и я могу принять этот... твой выбор.
Он не сказал «ее». Он сказал «твой выбор». Это было важно. Он признавал право сына на решение и его готовность отвечать за последствия.
— Спасибо, — тихо сказал Николай.
Отец махнул рукой.
—Не за что благодарить. Это твой риск. Твоя ответственность. Я просто снимаю с себя часть вопросов. Но запомни, — он снова посмотрел на него жестко, по-отцовски, — если что-то пойдет не так, разбираться будешь сам. Без поблажек.
— Я понимаю.
Партия была закончена. Они доиграли ее молча, уже без разговоров. Николай проиграл, как и ожидалось, но это не имело значения. Главный выигрыш был не на шахматной доске.
На прощание, уже в дверях, отец сказал ему вслед:
—Привози ее как-нибудь на ужин. Неофициально. Пусть мать пироги печет. Хочу посмотреть на эту твою «независимую» вживую.
— Обязательно, — кивнул Николай.
Выйдя на улицу, он почувствовал, как с его плеч упала гиря, которую он носил все эти месяцы. Он не получил благословения. Он получил нечто большее — признание своего права на взрослые решения и уважение к своей стратегии.
Он достал телефон и написал Виктории всего три слова: «Все хорошо. Жди меня».
И впервые за долгое время эти слова значили именно то, что значили. Без скрытых подтекстов, без тяжелой ноши нерешенных проблем. Просто «все хорошо». И он ехал домой. К ней.