Меж стен: Эксперимент «София»

Четыре часа утра.

Хомстед дышал тяжелым сном десятков тел – храп, скрип нар, сдавленные стоны кошмаров. София проснулась резко, как от толчка. Не кричала. Крик застрял где-то глубоко в горле, сдавленный ледяным пальцем ужаса. Перед глазами еще плясали тени: пронзительный визг Шейда, хруст льда под ногами. Холод. Вечный, пронизывающий до костей холод Спринга сковал ее, несмотря на духоту Глэйда.

Она села на жесткой койке, обхватив колени. Дрожь пробегала по спине. Дышать. Надо дышать глубже.

«Тепло. Здесь тепло. Нет льда. Нет Шейдов.»

Логика боролась с внутренними инстинктами, засевшими в мышцах после долгого пребывания в вечной зиме Женского Лабиринта.

София с силой тряхнула головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Сон уходил, оставляя после себя липкий пот на спине и тремор в руках. Воздух в комнате казался спертым, тяжелым. Спать больше не получится. Никогда не получалось после таких снов.

Она спустила ноги с койки, босые ступни коснулись прохладного деревянного пола. Через узкое окно барака пробивался первый, жидкий свет рассвета. Серо-голубой. Без снега. Странно.

София встала, подошла к окну. Поляна лежала в тишине, окутанная предрассветным туманом. Пусто. Ни души. Мир, принадлежащий только ей и пробуждающимся птицам.

Она взглянула на свои шорты, в которых ее сюда отправили. Они были короткими, неудобными, натирали кожу на бедрах, заставляя чувствовать себя уязвимой. В Спринге носили практичные штаны, утепленные, защищающие от ветра и льда. Здесь же…

Ее взгляд упал на сложенную стопкой чистую, но поношенную пару темных штанов в углу комнаты. Они лежали отдельно, словно брошенные. София помнила шепотки глэйдеров о каком-то Бене. О том, как его изгнали за Стену. Эти штаны, должно быть, его. Они выглядели прочными, свободными. Удобными. Слишком большие для нее, но… лучше шорт.

Она натянула их. Ткань была жесткой, неприветливой. Пояс болтался безнадежно. София нащупала завязки по бокам – примитивные, но функциональные. Затянула их туже, туго настолько, пока ткань не врезалась в нежную кожу ее бедер. Они были шире и крепче, чем у многих здешних парней, и все же удержали тяжелую ткань на месте. Не идеально, но по крайней мере, держалось.

София двигалась как тень – годы в Спринге научили ее бесшумности.

Дверь Хомстеда скрипнула, едва слышно под ее осторожной рукой. Холодный утренний воздух ударил в лицо, чистый и свежий после спертой атмосферы барака. Она втянула его полной грудью, пытаясь прогнать остатки кошмарного холода. Над поляной висел легкий туман. Тишину нарушали лишь первые птичьи трели где-то в кронах деревьев за Стенами и далекий шелест листьев. Прохлада была приятной, не леденящей, как в Спринге.

София медленно пошла по поляне. Прошлась босиком по мокрой от росы траве, ощущая прохладу под ступнями. Она вдыхала запах земли, растений – другой, не ледяной, не стерильный. Живой.

Ее ноги сами привели ее к Дверям. Массивным, запертым, за которыми скрывался другой кошмар – теплый, слизистый, с металлическим скрежетом вместо ледяного воя.
Она села на землю, на мокрую траву, в нескольких шагах от каменных плит. Смотрела на закрытую щель между Дверьми, за которой царила неизвестность глэйдского Лабиринта.

–  Две разные тюрьмы, – ее голос, тихий и хриплый от неиспользования, прозвучал странно громко в тишине. Она говорила пустому пространству, камням, призракам. Глаза ее, обычно такие аналитичные и холодные, сейчас отражали усталую печаль. Она была собой, как никогда раньше. – Там, мороз, который выжигает душу. Здесь же зелень, которая обманывает, будто ты свободен. А за Стенами...Зачем... Создатели бросили меня сюда? Эксперимент? Насмешка? - она уронила голову на колени. - Я выжила в Спринге. Переживу и это дерьмо.

Она замолчала слушая пение птиц, журчание воды у плантаций и шелест листьев.

– Я скучаю, Сонь…– в горле встал ком, глаза жгли слезы. Она прерывисто вдохнула, запрокинув голову назад. – По холодному Спрингу...По страшным Шейдам...По тебе.

Шаг. Твердый, четкий, прерывающий тишину. Не пытающийся быть тихим. София вздрогнула и подняла голову.
Минхо стоял в нескольких шагах, заслонив собой бледнеющую полоску рассвета. Он был уже одет в свою обычную форму Бегуна, нож в ножнах у бедра. Лицо было непроницаемым, но в глазах горел знакомый холодный огонь подозрения и… чего-то еще. Напряженного любопытства? Любопытства, которое злило его. Его волосы были слегка всклокочены, выдавая недавнее пробуждение.

– Так ты у нас еще и ранняя пташка, Тихая? – его голос был низким, резким, как скрежет камня. Он не приближался, но его поза излучала готовность к действию. – Или просто не спится?

София встретила его взгляд без страха, лишь с привычной ледяной отстраненностью. Хотя ее глаза блестели предательскими слезами. Он заметил это. Сложил руки на груди, задумавшись на секунду.

– Смотрю на рассвет, Минхо, – ответила София ровно, ее голос был низким и чуть хрипловатым после сна и шепота. На имени ее голос слабо дрогнул и она откашлялась. – Удивительное зрелище. Рекомендую. Может, снимет твою вечную подозрительность. Или нет.

– Ах, рассвет...– Минхо фыркнул. Его взгляд скользнул по ее фигуре, задержавшись на знакомых штанах. – В штанах Бена удобнее? Не маловаты?

– Не загораживай солнце, а. – она раздражительно фыркнула, укладывая подбородок на коленях. Риторический вопрос про штаны так и повис в утреннем воздухе без ответной колкости.

Минхо замер. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глубине глаз что-то мелькнуло – не только злость, но и... теперешний к ней интерес? Быстрый, как вспышка, и тут же подавленный. Он ненавидел ее загадочность, ее спокойствие. Но это же самое и притягивало, как магнит. Противоречие рвало его изнутри.

Она посмотрела прямо на него:
– А ты почему не спишь, Минхо? Птичка разбудила? Или Двери Лабиринта так и манят с утра пораньше? – ее тон был почти вежливым, но в нем чувствовалась стальная нить сарказма.

Он напрягся, медленно садясь на землю рядом с Софией.

– Я чутко сплю, – ответил он с вызовом. – Особенно когда рядом кто-то шныряет в темноте в чужих штанах. Двери Хомстеда закрыты. До утра. Это правило. – он задумался, посмотрев на свои руки. – Насчет Лабиринта; не манит, просто сегодня важный Пробег.

– Правила...– София тихо повторила, и в ее голосе прозвучала едва уловимая горечь.

Она медленно поднялась. Рассвет набирал силу, окрашивая поляну в золотистые тона.

– Запомню. – сказала она нейтрально. Ее взгляд скользнул по его лицу – напряженному, недоверчивому, но и… заинтригованному против его воли. – Мирного утра, Минхо и...- она запнулась на секунду, а затем почти улыбнулась. Почти. – Удачи на Пробеге.

Она повернулась и пошла прочь, обратно к Хомстеду, оставляя его сидеть у Дверей под первые лучи солнца, которое не принесло ему тепла, только новые вопросы об этой странной, молчаливой девушке в штанах его друга.

– София! – его голос остановил Софию. Он звучал жестко, но без прежней агрессии. Скорее... как неуклюжее предупреждение. – Сидеть у Лабиринта на рассвете – плохая идея. Гриверы... они злее, когда солнце встает. Уходят в тень. И последнее, что они хотят – это добыча у самого входа.

София обернулась лишь наполовину. В ее взгляде читалось: Я видела вещи пострашнее твоих Гриверов. Но вслух она сказала только:

– Поняла.

И пошла прочь, оставляя его сидеть у врат одного, с его неразрешенными подозрениями и странным, назойливым интересом к девушке.

***

Солнце уже припекало, разгоняя утреннюю прохладу и просушивая траву. На Поляне царила привычная суета завтрака: гомон голосов, стук мисок.

София стояла у импровизированной столовой под навесом, чуть в стороне, наблюдая, как глэйдеры кучкуются у раздаточного стола. Ее новые/старые штаны были немного влажны от росы, но сидели куда увереннее, чем вчерашние шорты. Они давали неожиданное чувство защищенности, хотя их чуждость все еще ощущалась.

Воздух наполняли запахи – дым от костра, пресная каша, свежеиспеченные на углях лепешки. София ловила себя на том, что автоматически ищет глазами Харриет или Соню. Только их здесь не было. Зато был Ньют, стоявший чуть в стороне с кружкой в руке. Он наблюдал за всем происходящим с привычной, слегка отстраненной внимательностью. Его взгляд встретился с ее.

Он медленно кивнул. София кивнула ему в ответ. Она уже поняла – с ним не нужно лишних слов. Он видел больше, чем показывал.

Она двинулась к столу, намереваясь получить свою порцию каши, но путь ей преградил вихрь энергии по имени Чак.

– Софи! Привет! Держи! – он сунул ей в руки горячую кружку, аромат травяного чая(какой-то местный сбор) был незнакомым, но внутренне успокаивающим. И теплую, слегка подгоревшую по краям пышку. Его лицо сияло утренней бодростью.  –  Ты ж ничего не ела еще! Ага, вижу, штаны сменила!  –  его взгляд с одобрением скользнул по ее ногам.  –  О, смотри-ка Беновы! Ну ты даешь! Но... тебе идет! Выглядишь... ну, серьезнее что ли? Как настоящий Бегун. Почти!  –  и засмеялся, явно не подозревая, как глубоко его простодушный комплимент может задеть или, наоборот, согреть.

София неловко сжала кружку, ощущая жар через железо. Непосредственность Чака была как луч солнца сквозь тучи. И... «Софи». Не «София», не «Тихая». Просто... Софи. От этого простого сокращения что-то дрогнуло внутри, ледяная скорлупа вновь дала микротрещину. Уголки ее губ едва заметно дрогнули вверх. Не полноценная улыбка, но тень чего-то теплого, растерянного.

–  Доброе утро и спасибо, Чак,  – произнесла она, и голос звучал чуть мягче обычного. Она отломила кусочек пышки. Та была немного сладковатой, но горячей и... человечной.

–  Тебе правда очень идет! – выпалил Чак с искренним энтузиазмом.  –  Сидит куда лучше этих дурацких шорт. У тебя ж бедра… ну, в общем, фигура не мальчишеская. А в этих – прямо воинственно!  –  он смущенно покраснел, осознав, что, возможно, сказал лишнего, и судорожно отхлебнул чаю.

–  Спасибо. –  она поднесла кружку к губам, вдыхая пар. Тепло чая разливалось внутри, оттесняя остатки ночного кошмара.

Чак тут же пустился в рассказ о том, как их повар чуть не спалил весь запас муки, пытаясь испечь эти пышки «по-новому рецепту». Его болтовня была быстрой, абсолютно бессвязной, жизнерадостной, совершенно не относящейся к выживанию. И… отвлекающей. Приятно отвлекающей от навязчивых мыслей.

София слушала, кивая, изредка вставляя короткое «да» или «ага». Ее взгляд блуждал по Поляне. И замер.

У огромных Дверей Лабиринта, на пороге, залитые лучами солнца, стояли Минхо и Томас. Минхо, резким жестом отдавал последние распоряжения. Лицо Томаса было сосредоточенным, напряженным, но в глазах горел тот самый огонь жгучего любопытства, который София заметила ранее. Он ловил каждое слово Минхо.

Затем азиат кратко кивнул Ньюту, который подошел ближе к ним, и что-то крикнул Томасу. Тот, полный азарта и нетерпения, уже переминался с ноги на ногу, глаза горели.

Минхо обернулся, его взгляд, острый как скальпель, на миг впился в девушку стоящую у стола с Чаком. Взгляд был быстрым, оценивающим и краткий кивок. Почти незаметный. После этого, парни ринулись в только что открывшийся Лабиринт.

– Важный Пробег...– пробормотала София почти про себя, вспоминая утренние слова Минхо. Интересно… Интересно, что они ищут? В Спринге каждая выкатка имела четкую цель: проверить ловушки, собрать редкий мох для раненых. Здесь… все казалось куда хаотичнее.

– Ага!  – Чак последовал за ее взглядом, его лицо вдруг стало серьезным. – Минхо что-то выследил вчера, кажется. Еще до вашего подьема. Говорил с Ньютом до упаду. И Томас ужасно рвался туда, – в его голосе прозвучала тень тревоги. Пробеги всегда были опасны. Даже для опытных бегунов, как Минхо. Или Бет.

Прежде чем София успела что-то ответить, атмосфера вокруг стола вдруг изменилась. Шум притих. Чак нервно отпил чаю. Она почувствовала приближение прежде, чем увидела.

Галли. Он шел через Поляну, как броненосец, рассекая толпу. Его лицо было каменным, взгляд – тяжелым и недобрым. Рядом с ним, сохраняя дистанцию, но двигаясь в такт, шагал Ньют. Выражение его лица было нейтральным, но София, привыкшая читать микромимику, уловила легкую скованность в уголках его губ и напряженность в плечах. Не его идея.

Они остановились прямо перед Софией и Чаком. Мальчик съежился, стараясь стать невидимым. София же медленно поставила недопитую кружку на стол. Внутри все сжалось в знакомый ледяной комок. Тепло чая и пышки в момент испарилось.

– Ты... – начал Галли, но запнулся. Его голос гулко прокатился по внезапно притихшей Поляне. Он окинул ее с ног до головы презрительным взглядом, задержавшись на штанах. – Я вижу, уже обживаешься. Хорошо. Значит, сил набралась.

Ньют слегка сдвинул брови, но промолчал. София уложила руки на груди. приподнимая одну бровь. Какого черта ему нужно?

– С сегодняшнего дня, – продолжил Галли, тыча пальцем в сторону Плантаций, где уже копошились садовники, – Ты будешь помогать на Плантациях. Работа важная. Без урожая – голод. Ньют будет присматривать. И… – он бросил на блондина тяжелый взгляд, – …отвечать за тебя.

Ее взгляд инстинктивно метнулся к Дверям Лабиринта, к тому месту, куда только что умчались Минхо и Томас. Туда, где была настоящая работа. Где была информация, опасность, шанс что-то узнать, сделать что-то. Где был выход. Пусть иллюзорный, но выход.

А ее запирали здесь. Среди грядок и ящериц Чака, о которых он рассказывал. пока София доедала пышку. Это был приговор. Не к смерти, но к бесполезности. К забвению. К тому, чтобы стать незаметной частью их механизма.

– Поняла, – произнесла она четко, без тени эмоций. Ее взгляд скользнул на Ньюта. Он слегка кивнул, в его глазах читалось что-то вроде «прости» или «так надо».

Ее спокойствие, ее почти механическое принятие решения, казалось, разозлило Галли еще больше. Он ожидал другого ответа.

– Смотри у меня,– процедил он сквозь зубы. – Один промах – и Кутузка покажется тебе раем. – он бросил последний уничтожающий взгляд и повернулся, уходя прочь, ожидая, что толпа расступится перед ним. Что она и сделала.

Наступила неловкая тишина. Ньют вздохнул, почти неслышно.

– София…– начал блондин, но она его быстро перебила.

– Какие задачи на плантациях, Ньют? – спросила она деловито. Ее голос был ровным, но Чак, сидевший рядом, заметил, как дрогнула ее руки, когда она опустила их.

Ньют смотрел на нее с новым, глубоким интересом. Она не плакала, не кричала, не пыталась оспорить. Она сразу перешла к сути дела. Как солдат, получивший приказ.

– Прополка сегодня, – ответил он. – Основной участок у Северной стены.