Сравнение. 1 том.
Жара.
Невыносимая жара поляны обволакивала Софию, как теплая влажная тряпка, которой обычно согревали после Выкатки. Лицо вспотело, а предательская струйка пота стекала по шее. Длинные распущенные волосы, прилипли ко всем открытым участкам кожи.
После вечного холода в Женском Лабиринте, этот тропический гул казался неестественным, почти враждебным. Но в тоже время и чем-то...приятным?
Солнце било прямо в глаза, заставляя смешно щуриться. Она шла чуть позади Ньюта, держа дистанцию. Ее шаги бесшумные, легкие на уже утоптанной, годами, земле. Взгляд скользил по окружающему хаосу, впитывая, анализируя, неосознанно сравнивая.
Голос блондина впереди был ровным и спокойным. Теперь, он ее гид в этом новом, чуждом аду.
– Это – Поляна, – он махнул рукой, очерчивая пространство, ограниченное гигантскими каменными стенами вокруг. Они находились примерно в середине Глэйда. – Наш дом. Здесь спим, едим, спорим... живем. Пока что.
Девушка осмотрелась вокруг, следуя своими темными глазами четко за ладонью Ньюта.
«Дом?»
Ее мысль была ледяной иглой, которая упиралась четко в сердце. Соня сказала тоже самое, когда маленькая София впервые оказалась в Спринге.
Неподалеку, стояли деревянные хибары, наскоро сколоченные, с щелями, сквозь которые виден мрак внутри. Беззащитные. Глупые.
«Как они переживают зиму? Или здесь ее нет?»
Это казалось абсурдной роскошью, о которой девушки из Спринга, – могли лишь мечтать.
Они миновали компанию из нескольких парней, игравших в самодельные кости на каком-то корявом пне. Один из них, пухлощекий, улыбнулся Софии робкой улыбкой. Он выглядел очень маленьким?... по сравнению с остальными парнями тут. Она отвела взгляд.
Они двинулись дальше, мимо хижин. Ньют быстро показывал ладонью по сторонам, иногда оборачиваясь на Софию, чтобы проследить за тем, успевает ли она впитывать всю нужную ей информацию, или нет.
– Больничка. Там вторая девушка, ну ты это и так знаешь... – он издал нервный смешок, потерев затылок. – Столовая и Хомстед. Там живут Кураторы, некоторые Бегуны, мастера. Туда мы позже отнесем...ее, если она не проснется сама. Ты тоже будешь спать в Хомстеде. Вечером я покажу твое место.
София скользнула взглядом по грубо сколоченным постройкам. Никакой тщательной подгонки камней, как в Спринге, чтобы холод не продувал. Никаких двойных шерстяных занавесок вместо дверей. Дерево. Много дерева. Оно пахло смолой, пылью и мужским потом. Сильным, незнакомым запахом.
В Спринге же пахло снегом, мокрой шерстью, сушеными травами и страхом – другим страхом. Тихим, вкрадчивым, как мороз, пробирающийся под одежду.
Хомстед представлял собой двухэтажное, накренившееся деревянное строение с окнами. Выглядело по-своему безопасно, хоть и казалось, что оно может обрушиться в любой момент.
В Спринге, этому был свой аналог. Центральное, самое теплое и защищенное строение. Его называли просто Убежище. Там жили не по рангу, а по необходимости выживания: раненые, дежурные медики. Харриет, Соня и сама София. Никаких привилегий старшинства. Только функция. Здесь же... отдельные бараки для элиты? Как будто они строят иерархию, а не крепость.
София заметила, как из-за приоткрытой ставни на них уставились чьи-то налитые кровью, подозрительные глаза. Незнакомый ей парень следил за ней. Она отвела взгляд.
Ньют повел ее дальше. Они миновали шумную Кузницу, где парни с оголенными по пояс закопченными торсами били молотами по раскаленному металлу.
София отметила грубые подставки для оружия и отсутствие кожевенных станков – в Спринге работа с кожей и мехом была жизненно важнее кузни.
По прямой, София увидела нечто новое: небольшую, глухую постройку из толстых, неотесанных бревен, которые были воткнуты поверх огромных ям в земле. Эти бревна являлись, своего рода калиткой.
– А это – Кутузка, – голос Ньюта потерял всякую теплоту, став плоским и официальным. – Сюда сажают тех, кто нарушает кодекс Глэйда. Драки, воровство, неподчинение... Обычно на день-два. Холодно, темно и скучно. Хорошо отрезвляет.
Кутузка. София почувствовала, как по спине пробежал холодок, не имеющий отношения к погоде. У них не было тюрьмы. Было Молчание. Нарушителя (редко, очень редко) не сажали в яму. Его изолировали от общих работ и тепла общего очага на определенный срок. Он оставался на виду, но с ним никто не разговаривал. Ни слова. Ни взгляда. Полная социальная смерть в условиях, где общность – ключ к выживанию. Особенно в женском коллективе, где все пытались быть друг другу сестрами. Это ломало сильнее любой темницы.
Здесь же... физическое заточение. Примитивно. Как для зверей. Она представила Минхо, запертого в этой смрадной конуре. Почти улыбнулась. Почти.
Ньют, заметив ее задержавшийся взгляд, поспешил добавить:
– Используем редко. Только в крайних случаях. Стараемся разбираться словами... – но в его тоне слышалась привычная усталость от неизбежности наказаний в их жестоком мирке.
Он повел ее дальше, к Северо-Восточной стене, где каменные громады отбрасывали длинную тень даже в разгар дня. Там, на клочке относительно вскопанной земли, София увидела довольно хорошие, ухоженные грядки. Несколько подростков, сгорбившись, копались в земле, поливая урожай водой из ведер.
– Плантации, – пояснил Ньют, и в его голосе прозвучала тень горькой иронии. – Я обычно нахожусь тут. Курирую ребят.
Плантации. В памяти Софии всплыл образ Оранжереи в Спринге. Не грядки под открытым небом, а крошечные, тщательно утепленные парники из старых прозрачных панелей, сколоченных поверх каменных ниш.
Там царила Миоки с ее травяными настоями и фанатичной заботой. Они выращивали не бобы, а выносливые лишайники, горькие снежные ягоды и, главное, «Иней-мох» – тот самый мох, из которого делали жалкое подобие мази от обморожений и легких ран. Который давал очень мало урожая.
Каждый росток там охраняли как сокровище, поливая растопленным снегом(чтобы не тратить питьевую воду).
София увидела, как один из парней выплеснул воду слишком резко, смыв новый хрупкий росток. Он ругнулся, пнул ведро. Миоки бы его Молчанием на неделю наградила за такое. Почему-то от этого на лице выступила грустная улыбка. София скучала.
– Там, – Ньют указал на самое высокое строение с наблюдательной площадкой, которое находилось рядом с лифтом, на котором около трех часов назад, прибыли девушки, недельные запасы и свинья. – Башня Дозорного. Там всегда кто-то есть. Следит за...порядком. Если что-то не так... – он сделал паузу, его голос стал жестче, – бьет в колокол.
В Спринге был Огневой пост. Невысокий, но с лучшим обзором на врата лабиринта. Там дежурили попарно, сменяясь каждый час из-за ужасного холода. Сигнал тревоги – не колокол, а резкий свист костяной дудки, звук, режущий ледяной воздух. София вспомнила этот звук. Он означал не просто опасность, а смерть на пороге.
– Это, – Ньют кивнул на массивные каменные плиты в одной из стен, – Двери в Лабиринт. Каждое утро, с рассветом, они открываются. И каждый вечер, с закатом, – закрываются. Туда ходят только Бегуны. Минхо их Куратор.
«Бегуны...» – мысленно повторила София. «А у нас были Айсеры. Потому что лед. Потому что скользко. Потому что на коньках» Она представила Минхо, его нахмуренный лоб, его подозрительный взгляд. «Он бегает по сухим, теплым туннелям? Какая роскошь...»
В Спринге были Врата. Тяжелые, обледеневшие чугунные створки, которые скрипели, как кости великана. Открывались не на рассвете, а в краткий час относительного тепла, когда Шейды были менее активны. Закрывались с последним лучом солнца, погружая мир в ледяной мрак и вой.
– Каждый день Бегуны делают Пробег.
София вспомнила Выкатку. Не просто бег. Это был ритуал. Проверка снаряжения у огня. Короткая молитва Харриет или Сони к духам льда (пусть и напускная, но дающая психологическую опору). Медленное, осторожное движение по знакомой, но каждый раз новой ледяной пустыне, в неудобных, натирающих ноги - коньках. Возвращение – не триумф, а выживание. Отогрев у общего чага, долгий доклад не только о геометрии, но и о состоянии льда, о признаках активности Шейдов, о погоде внутри. Здесь просто пробег? Как тренировка?
Она молчала, кивая в ответ на пояснения Ньюта. Ее лицо было маской вежливой отстраненности, но внутри бушевал холодный ураган противоречий. Все здесь было одновременно похоже и чудовищно иначе.
Терминология – шифр на чужом языке, описывающий знакомые кошмары в упрощенных, грубых терминах.
Организация – хаотичная, шумная, лишенная той отчаянной, леденящей дисциплины, которая царила в Спринге.
Но София видела в глазах Бегунов (когда те проходили мимо) ту же усталую решимость, что горела в глазах ее Айсеров. Та что горела и у нее. Выжить и сбежать. Любой ценой. Значит, не все так уж по-разному.
По итогу, Ньют и София вернулись туда, где начинали. На Поляну. В середину Глэйда. Блондин остановился, обернулся к ней. Его взгляд, как и всегда был спокоен и доброжелателен. Он видел перед собой испуганную, молчаливую новенькую, попавшую в очередной ад.
– Тяжело, да? – спросил он мягко. – Все новое, все чужое. Поверь, мы все через это прошли. День за днем станет... привычнее. Завтра найдем тебе дело.
«Привычнее...»
София чуть не фыркнула. Ей не нужно привыкать. Ей нужно анализировать. Искать слабые места в этом хрупком мужском мирке, который рухнет при первом же серьезном ударе судьбы. Ей не нужны их правила. Она знала правила другого ада, куда более жестокого.
Она встретила его взгляд. В ее глазах не было ни страха, ни надежды. Только ледяная ясность и глубокая, непроницаемая печаль.
– Спасибо, Ньют, – ее голос был тихим, ровным, как поверхность мертвого озера.
***
Тень от Башни Дозорного удлинялась, окрашивая поляну в багровые и лиловые тона заката. Воздух, еще недавно душный, теперь нес легкую прохладу, смешанную с запахом дыма от вечерних костров и кисловатым ароматом варева из кухонного котла неподалеку.
София стояла в стороне, прислонившись к дереву. Экскурсия Ньюта оставила после себя не знания, а глубокую, ноющую усталость от чуждости. Хомстед, Кутузка, Плантации... все это казалось жалкой пародией на ее дом.
Она чувствовала себя призраком, застрявшим в чужом кошмаре. Ньют ушел. К Томасу. Свои дела. София осталась одна. Вернее, почти одна. Ее одиночество в гуле вечернего Глэйда было особенно острым.
Она закрыла глаза, пытаясь поймать в памяти запах дыма из очага Спринга, голос Сони, спорящей с Харриет о маршруте, скрип ледяного ветра в щелях... Но вместо этого в ушах стоял гул голосов глэйдеров, смех, слишком громкий, слишком беспечный.
– Эй! Ты же новенькая! Та, которая... не спала?
Голос был высоким, немного взволнованным, и раздался прямо у ее локтя. София вздрогнула, глаза распахнулись, тело инстинктивно приняло оборонительную стойку, руки сжались в кулаки.
Перед ней, буквально подпрыгивая на носочках от нетерпения, стоял мальчишка. Лет тринадцати, не больше. Пухлые щеки, покрытые веснушками, как россыпью коричневого песка, взъерошенными темными кудрями и такого же цвета глазами, Она видела его до этого.
Во время экскурсии с Ньютом. Этот парнишка играл в кости у пня. Сейчас он держал в руках два яблока – одно румяное и целое, другое – слегка помятое, с коричневым бочком. Она смотрела на него, как на инопланетное существо. Его энергия и абсолютная, безрассудная открытость были настолько чужды всему, что она знала.
– Я Чак, – сказал он, улыбаясь до ушей. Его улыбка была неуклюжей, но ослепительно искренней. – Ты... София, да? Ньют говорил. – он протянул ей лучшее яблоко. – Держи. Первый урожай с тех кривых яблонь у Южной стены. Немного кислят, но... сладко!
София смотрела на яблоко, потом на его лицо. Никакой настороженности. Никакого расчета. Только детский, неподдельный восторг от возможности поделиться. Это было так чуждо, так неожиданно, что она на мгновение растерялась.
– Спасибо, – ее голос прозвучал тише шелеста листьев над собственной головой. Она медленно взяла яблоко. Кожура была прохладной и гладкой под пальцами. Незнакомое ощущение роскоши. До этого она никогда не ела яблок. В Спринге для них было уж очень холодно, а лифт такого не привозил. – И да...я София.
– Знаю! – Чак радостно клюнул свое помятое яблоко, с хрустом откусив большой кусок. Сок брызнул ему на подбородок. Он смахнул его рукавом своей рубахи, не переставая улыбаться. – Все говорят про вас с той...Ну, другой. А ты тут одна? Совсем одна? Страшно? – его вопросы сыпались, как горох из мешка, без пауз, без ожидания ответов. – Я помню, как сам пришел! Лифт, темнота... Ох, как я орал! Думал, меня монстры сожрут! Но тут Ньют... он такой классный! И Минхо! И недавно прибывший Томас. Они помогли. Все помогут! И я помогу! Покажу тебе все-все! Где лучшие яблоки воровать... где спрятаться от Галли, когда он ворчит... – он захлебнулся от собственного энтузиазма.
Эта его прямота была одновременно пугающей и... освежающей. Как глоток чистой воды в болоте.
– Страшно, – согласилась она механически. – Все новое. Чужое.
– О, да я сам помню! – Чак оживился, жестикулируя яблоком. – Думал, с ума сойду. Ничего не помнил, только имя. И все кругом незнакомое, шумное и Галли еще орал... – он понизил голос до доверительного шепота, – ...он, вообще-то, мне не нравится... я немного боюсь его... А ты помнишь что-нибудь? Кроме имени?
Вопрос повис в воздухе. Простой. Детский. Ее пальцы непроизвольно впились в гладкую кожуру яблока. Она заставила себя сделать маленький глоток воздуха. Чак смотрел на нее с беззащитным любопытством, ожидая ответа.
– Нет, – выдохнула она, и голос сорвался на хрип. – Не помню. Только... обрывки. Темноту. Холод. – Не ложь. Полуправда. Первого подьема. Самая страшная часть.
Чак кивнул, его лицо вдруг стало серьезным, почти взрослым:
– У меня тоже. Темнота. – он вздохнул, и в его глазах промелькнула тень той же тоски, что вечно жила в глубине глаз Софии, только не закованная в лед, а свежая, как ранка. – Ты не бойся, ладно? – он посмотрел на нее с внезапной, детской мудростью. – Здесь страшно. Я знаю. Но мы же вместе. Все. А если что, ты ко мне приходи. Я обычно у Гамаков. Знаешь где это? Я знаю все лучшие места, где можно спрятаться! И где ягоды растут, хоть их и мало. И... я никому не скажу, если тебе страшно. Обещаю.
Он сказал это так просто. Так естественно. Как будто делиться страхом и искать ягоды – самое обычное дело. София смотрела на него, на этого пухлого мальчишку с яблочным соком на подбородке, предлагающего ей дружбу и укрытие.
Ее щит изо льда не рухнул. Но в нем появилась первая, тончайшая трещина. Трещина, сквозь которую пробивался странный, забытый свет – свет простого человеческого участия.
Она не ответила. Просто кивнула, снова откусив от яблока. Кислота уже не казалась такой резкой.
Чак, удовлетворенный, помахал ей и побежал куда-то, крича через плечо:
– Увидимся, София! Помни про ягоды!
София осталась стоять у дерева, с яблоком в руке, с недоеденным кусочком горечи и неожиданной сладости на языке. Закат догорал, окрашивая стены в кровавые тона. В воздухе висел дым и гул голосов. Но где-то там, в этом хаосе, бежал мальчик по имени Чак. И впервые за долгое время в мертвом озере ее души от его шагов пошли круги. Маленькие. Хрупкие. Но живые.
Она снова поднесла яблоко к губам.
«Спасибо, Чак», – прошептала она про себя, и слова не повисли в пустоте.
Они упали на крошечный островок тепла, который он, сам того не ведая, зажег в ее ледяной пустыне. Островок надежды? Нет. Пока еще слишком рано. Но островок человечности. И в мире Лабиринтов это было больше, чем она могла надеяться.