Глава 3. Между "Я беспокоюсь о тебе" и "Я чувствую, что жажду тебя."
Сидя на краю кровати, Белая Лилия дрожала - не от холода, а от призрачной тени, что вновь коснулась её души. Она всхлипывала, пытаясь сдержать себя, но слёзы катились, как предательство. Тот сон... Он не был обычным. Таких снов не бывает просто так.
Сердце её сжималось от страха. Образ Шедоу Милка - извечная тьма, что однажды уже дотянулась до неё, снова пробудился из глубин памяти. Тогда, когда он исчез, оставив после себя клятву возмездия... Её едва удержали от безумия. Чистая Ваниль и другие Древние потушили пожар её страха, но это было лишь затишье. И теперь - он вернулся. Пусть только во сне... но ощущение его близости было слишком реальным.
И всё же - она улыбнулась сквозь слёзы, вспоминая, как Чистая Ваниль остался собой, даже перед лицом обмана. Как отказался верить тьме, даже когда та манила знанием. Он был умён, спокоен, проницателен... и именно это раз за разом влекло её к нему, как мотылька к пламени.
"Нет... это просто усталость," — прошептала она, прижимая ладони к раскрасневшимся щекам. -—"Глупая..."
Она встала, будто скинув с себя остатки сна, и потянулась к новому дню - как к спасению.
•••
Сад Чистой Ванили встретил её ароматом нарциссов - терпким, почти гипнотическим. Воздух был сладок, как вино, и с каждым вдохом ей становилось легче. Она закрыла глаза, позволив аромату окутать её, словно оберег. Почти забылась, когда услышала голос, узнаваемый до дрожи.
— Ох, Белая Лилия... — он произнес её имя, как молитву. — Рад тебя видеть.
Его голос был мягким, бархатным, словно прикосновение губ к запястью. Она обернулась - и мир исчез. Её сердце затрепетало, а дыхание на мгновение сбилось. Он стоял перед ней, такой близкий... и всё же - недосягаемый.
До того, как она успела заговорить, его ладони коснулись её щёк. Осторожно, почти благоговейно. В его гетерохромных глазах - отражение тревоги.
— Ты... не в порядке, — прошептал он, вглядываясь в неё, будто пытался прочесть её суть. — Опять плохо спала?
Она смущённо засмеялась, глядя на него сквозь приподнятые ресницы, но не отводя взгляда. Его строгость никогда не была жестокой - в ней скрывалась забота, почти болезненная. И именно она пугала больше всего: он видел её насквозь.
— Да... Я читала. Свитки. Там было кое-что... — голос её затих. — Важно.
Он опустил голову и вздохнул. Она знала этот жест. Чистая Ваниль мог казаться холодным, почти отстранённым, но в нём жила безмерная глубина. Он слишком много чувствовал - и потому так редко это показывал.
— Мы договаривались, Лилия... — мягко, но с укором. — Я не хочу снова видеть тебя измотанной. Это... разрывает.
На её губах заиграла неловкая улыбка. Но прежде, чем она успела извиниться, он притянул её к себе. И в этом прикосновении было всё: тревога, нежность, забота, страх потерять.
Её дыхание сбилось, когда он провёл ладонью по её волосам, словно утешая ребёнка, словно обещая защиту, которой сам не был уверен. Его глаза... были слишком добры. Слишком чисты. И это пугало её больше, чем даже Шедоу Милк.
— Пожалуйста... Постарайся спать, птичка, — прошептал он. — Не ради меня. Ради себя.
— Да... — еле слышно.
Её руки обвили его в ответ. И в этом мгновении она поняла — ни книги, ни пророчества, ни страх не могли дать ей того, что давал он. Покой. Безмолвную, хрупкую тишину внутри сердца. Но где-то в глубине... всё ещё шевелилась тень, чьё имя она боялась вновь произнести.
Она почти растворилась в объятиях Чистой Ванили, позволив себе ту хрупкую иллюзию безопасности. Его ладонь, ласково скользнувшая по её волосам, будто стирала остатки ночного кошмара. Его дыхание, тёплое и ровное, казалось знакомым... родным.
Но в тот самый миг, когда она закрыла глаза, внутри что-то хрустнуло. Как тонкий лед под ногами.
Они стояли в тишине, и всё должно было быть хорошо... Но этого не было. Лилия чувствовала, как в глубине груди, за лёгким трепетом нежности, растёт другая дрожь. Чужая. Холодная. Тёмная.
Чистая Ваниль был добр... слишком добр. Его прикосновения были осторожны, будто он боялся её сломать. Словно видел в ней не равную — а хрупкий сосуд, полную боли и страха перед всем миром. И её сердце, несмотря на тепло его ласки, уже не находило в этом покоя. Это ощущалось как нож в душу.
Она не хотела быть фарфоровой. Не хотела быть оберегаемой. Не хотела быть утешаемой - как будто уже потеряна.
В памяти снова вспыхнул сон: холодная вода, светящиеся деревья, и... он. Шедоу Милк. Его голос, ехидный, низкий, властный. Его глаза - как лед и пламя. Они смотрели прямо в душу. В её душу. Без сожаления. Без страха.
"Ты меня знаешь."
Слова его эхом ударились о её разум. Слишком знакомый голос. Слишком глубокое эхо. И... слишком сладкий страх.
Лилия отстранилась. Легко. Почти незаметно. Но Ваниль сразу почувствовал. Его руки опустились, глаза вопросительно прищурились, но он ничего не сказал.
— Мне нужно немного воздуха... — прошептала она, будто извиняясь.
Он кивнул, не настаивая. Он умел отпускать. Это делало его благородным. Но... и страшным. Потому что отпуская - он исчезал. А ей нужно было не это.
Когда она вышла из сада, её дыхание стало чаще. Сердце билось громче. Она шла, почти не чувствуя земли под ногами. Лишь когда добралась до своей комнаты, сжав занавеси пальцами до боли - позволила себе сорваться.
— Что со мной не так...? — прошептала она в пустоту.
Тьма внутри отозвалась шёпотом, будто прикосновением когтей по коже.
"Ты знаешь, что не он вызывает у тебя дрожь."
Лилия сжалась. Она знала. И это ужасало.
Шедоу Милк. Он был чудовищем. Он играл с ней. Пугал, ломал, манипулировал... И всё же - в его голосе была сила, которой не было у других. Он не уговаривал. Он повелевал. А её сердце подпрыгивало от этого, а пальцы вздрагивали.
Что, если сон был не предупреждением... а зовом?
Что, если он не ушёл?
А просто... ждал?
•••
После того как он вырвался из её сна — с клочком её страха, с тенью её желания — Шедоу Милк медленно вернулся в свои покои. Его шаги были тихими, почти ленивыми, но внутри всё кипело. Он ненавидел, когда не мог до конца контролировать свои мысли.
Он снял перчатки и отбросил их на кресло. А за ними — арлекиновый костюм.
Он налил себе виски. Крепкий, обжигающий. Он не пил ради удовольствия — он пил, чтобы заглушить. Что именно — он до конца сам не понимал. Было что-то в груди... зуд, жжение, пустота, в которую лезет свет. Она. Белая Лилия.
— Чёртова девица... — пробормотал он себе под нос и одним глотком осушил стакан. Жидкий огонь скользнул по горлу, но не принес облегчения.
Его спальня была безукоризненной — темно-синий бархат, холодный мрамор, тени, что ползли по стенам. Всё кричало о власти, о порядке, о безупречной логике. А внутри — хаос.
Он лёг на чёрные простыни, откинувшись на подушки. Тяжело выдохнул, прикрыв глаза.
"Это всё из-за него... Чистая Ваниль."
Он пытался убедить себя. Этот светлый, добродетельный мальчишка. Но нет. Гнев был — да. Но управляемый. Холодный, выверенный.
А вот это чувство... оно было другим.
"Я должен был сломать её. Сделать её своей игрушкой, отблеском моего триумфа. А не... мечтать о её взгляде."
Мысль прожгла разум, как кислотой.
Он перевернулся на бок, зажмурившись. Сердце, дрянное, изношенное — ударилось сильнее, будто напоминая: ты не камень. Ты не только месть.
И пока его тело поддавалось сну, разум всё ещё оставался на грани, сдавленный, пойманный между двумя силами: планом уничтожения и невыносимым желанием снова прикоснуться к её сну.
Однако он уснул. Не желая. Не планируя. Слишком быстро.
И тьма вновь взяла его. Но тьма была не его.
Он оказался в зале. Высоком, с потолками, теряющимися в мраке. Зеркала. Тысячи зеркал. И во всех — он. Но не тот, кем он был.
Сомневающийся. Злой. Раненый.
И в каждом отражении — её отражение рядом. То вдалеке. То за спиной. То — вместо сердца.
— Ты не должен чувствовать, — прошипел один из отражений. — Ты должен ломать.
— Я пришёл в её сон, чтобы разрушить. Не влюбиться, — прошептал он, уже не понимая, говорит ли он сам, или тьма говорит в нём.
— Но ты слышал, как она зовёт тебя не по имени... а по памяти.
И тут она появилась. В зеркале — но уже не иллюзия. Живая. Светлая. Тонкая, как лезвие воспоминания.
— Почему ты не уходишь? — выдохнул он.
— Мне бы знать ответ на этот вопрос... — мягко ответила она.
Он подошёл ближе. И её отражение вышло из зеркала.
Свет обжигал. Он хотел отвернуться. Но её пальцы скользнули к его щеке. Там, где в её сне он когда-то хотел оставить только страх - теперь горела отметина чувства.
— Ты должен был быть моим врагом... — хрипло вырвалось у него.
— А ты должен был быть бессердечным.
— Я и есть! — грубо возразил он.
— Тогда... почему дрожишь?
Он упал на колени. Его ноги не могли держать его тело. Что, чёрт возьми, происходит?! Мир вокруг потемнел. Зеркала трескались. Его руки — дрожали. Он закричал, захлёбываясь гневом, страхом и виной. Было невыносимо больно. Почему... он чувствует это? Почему он не может... просто вырвать свое гнилое сердце? Но её голос был всё ближе, всё тише, почти на грани шёпота:
— Если ты пришёл, чтобы сломать меня... Почему ты трескаешься первым?
Он проснулся, не закричав.
Но сердце билось, как у загнанного зверя. Простыня - мокрая. Ладони - сжаты в кулаки. А взгляд... Глаза смотрели в потолок, будто ища ответ. Он прошептал в темноте, сам себе, без иронии:
— Лилия... что ты со мной делаешь, чёрт возьми..?
•••
Шедоу Милк долго стоял у окна, глядя в тусклый рассвет. После сна, где её образ разрывал его изнутри, он чувствовал - этого больше нельзя игнорировать. Он должен был бы забыть.
Он пытался.
Но внутри него кипело - не страх, не вожделение, не желание мести... А жгучее, мучительное влечение. К свету, что он же сам когда-то презирал.
"Посмотрю. Один раз. Просто убедиться, что всё... под контролем."
Он растворился в тенях, как только наступило утро. Он знал тропы, знал, как пробраться незаметно. И вот - сад Чистой Ванили. Чистый, ясный, залитый золотом. Противный. Безупречный. Но она была там.
Белая Лилия стояла у нарциссов, закрыв глаза, вдыхающая их аромат. Словно всё вокруг - не существует. Только цветы. Только её мир.
И он впервые увидел её не как жертву, не как цель... а как живое существо, которое ищет покоя, любви и света, несмотря ни на что. Он не успел насладиться этим видом.
Появился он.
Чистая Ваниль. Белый, тёплый, сияющий, как проклятие для тьмы.
— Рад видеть тебя, — произнёс он. Голос — мягкий, почти ласковый.
Шедоу Милк затаился в тени дерева, не дыша. Ему казалось, что даже воздух вокруг пахнет этим благочестием. А затем... он увидел, как руки Чистой Ванили касаются её щёк. Как его глаза наполняются тревогой. Как Белая Лилия неловко смеётся. Её руки ответили на объятие. Она прижалась к нему, будто это было её убежище.
Он не слышал о чем они говорили первые минуты, но сейчас это его не волновало. Шедоу Милк чувствовал, как грудь сжимается, но не от злобы. А от того, что этого он ей не сможет дать.
Он — не может быть убежищем. Он — буря. Он — яд.
Но почему же тогда сердце дрожит, как у сломленного мальчишки, видящего, как кто-то другой забирает то, чего ты сам себе не позволил желать?
— Постарайся лечь пораньше, ладно, птичка? — сказал Ваниль, и Шедоу Милк сжал кулаки.
"Птичка."
Это слово осталось в его голове, как гвоздь. Он был тенью, но в этот миг чувствовал себя ничтожным, опоздавшим призраком. Он пришёл в её сны, чтобы затоптать... а теперь сам задыхается, наблюдая, как она цветёт не для него. Блядь, почему его так это волнует?! Гнев от этого поднимался в его крови, а зубы сжались до скрипа. Даже нарциссы, которые были рядом начали увядать от его ауры. Но потом он тяжело выдохнул, смотря как Белая Лилия отстраняется от Чистой Ванили и уходит. Будто невидимая сила вела его к ней. Сердце колотилось в груди, а руки чесались чтобы схватить её и прижать к себе.
Но он просто стоял. Стоял, наблюдал, а после исчез. Он исчез, прежде чем она заметит его присутствие. Но уходя, он прошептал в пустоту:
— Ты улыбаешься ему. Но плачешь — со мной.
•••
Она сидела на лавочке в саду Чистой Ванили, переводя дыхание. Воздух был мягкий, солнечный, почти ленивый. Все казалось идеальным.
Но...
Где-то в глубине груди появилось странное, неумолимое ощущение - будто кто-то смотрит. Не просто взглядом - вгрызается. Осторожно. Издали. Словно тень, что прячется за лучом.
Белая Лилия напряглась.
Мгновение - и она уже подняла взгляд от цветов. Глаза прошлись по саду. Между деревьями плясал свет, но её внимание зацепилось за темный угол под старым арочным дубом. Он был пуст, и всё же...
Сердце пропустило удар.
"Странно... Тут никого нет."
И всё же мурашки прошли по коже. Не от страха - от внутреннего зова, будто чья-то душа царапает по её собственной, пытаясь достучаться. Она прижала ладонь к груди, словно надеясь унять этот зов.
— ...Кто здесь?.. — прошептала она едва слышно, будто даже не для мира, а для самой себя.
Ответа не было. Только ветер слегка колыхнул её волосы — почти как чьи-то пальцы.
Она быстро поднялась. Не в панике - в подозрительной тишине, которую нельзя было объяснить. Нарциссы остались позади, но тревога - шагала за ней.
