Песнь пустоши

Как правило... околдованного человека, у которого утащили душу, может поймать шум ручья или реки и унести его к смерти.

© Карлос Кастанеда.

_***_

- Говори, ведьма, что узрела ты в черных варевах своих? - голос резкий, властный, точно звон наковальни в мастерской умелого кузнеца. 

Абельхаят вздрогнула, будто от пощечины, расплескала отвар степных трав и грозно смерила Вацлава недобрым взглядом. Он ступил в ее избу, и с ним пришла в дом Тьма непроглядная. Заползла за порог густым маревом, заволокла избу, расстелилась по полу да затаилась в безмолвии – ждет, пока хозяин на жертву перстом укажет. Тихо потрескивали в очаге поленья, разнося дух еловника по покоям. Разлетались искры красные, словно Перун звезды с неба пригоршнями раскидывал. Кружили в воздухе огоньки, исполняя ритуальный танец, опускались на земляной пол, теряя свое былое величие, и отползала Тьма – шипела, будто аспид подколодный и забивалась в угол – огонь священный не по нраву ей был.

Вацлав зашелся сухим болезненным кашлем. Вздулась вена на челе его, лицо покрылось испариной. Подползла к нему Тьма, заластилась у ног, обволокла бережно, словно дитя малое, успокоила-убаюкала - да вонзила клыки в грудь молодецкую. Пуще прежнего закашлял Вацлав, рукавом утирая черные сгустки с кровавых губ. Тьма трепетала, вибрировала от каждого движения князя, с наслаждением упиваясь его силой. Абельхаят подожгла от полена сухой пучок трав целебных, запела протяжно низким гласом, обкурила князя маревом сизым. Зашипела Тьма, закручинилась, затряслась в припадке бессильной злобы. Набатом отдавались от стен песнопения ведьмины, всполыхнуло ярким пламенем кострище, искажая тени и превращая их в безликое скопище. Все сильнее становилась песня Абельхаят, все быстрее кружили в ритуальном танце руки ее, разрезая густую темень, словно топор поленья. Упал Вацлав на колени, осипло дыша, вздохнул судорожно полной грудью – уползла Тьма, помогли напевы ведьмины.

- С лукнесом ходил? – спросила Абельхаят. Спросила, дабы услышать ответ из уст самого Вацлава – она знала, что ходил, но виду подавать не хотела. Тяжело поднялся князь с колен, звякнули костяные зажимы в светлых косах его: каждый зажим – трофей - первая кость с пальца врага. Высок и статен был Вацлав. Смотрел он на всех очами - цветом, точно первая мартовская листва. Молвил устами, покрытыми нарывами, кровоточащими от любого движения – Тьма брала свое. Припадал на левую ногу, тяжело хромая, но трости не носил – считал ее признаком слабости и хвори.

- А то сама не ведаешь! – так просто князя было не провести. Он знал, что ведьмин взгляд простирается на многие версты: глядит ведьма сквозь Царь-гору, блуждает взгляд ее по полям колосистым, возносится в небесную высь со степным соколом, следит за добычей в лесной глуши с волком кровожадным – и не скрыться от него.

- Поберег бы ты себя, княже, - Абельхаят налила в костяную чарку водицы и протянула Вацлаву. Ведь не послушает он ее речей праведных, не внемлет доводам разума, сплюнет на землю, обзовет ведьмой и уйдет восвояси. Но смолчать она не смогла – сердце разрывалось на кусочки малые. – Пожирает изнутри тебя злоба черная! Прогони тьму из души своей, освети себе путь к прощению огнем небесным – тогда исцелишься!

Окинул Вацлав ведьму тяжелым взором: испещеренное шрамами лицо ее покрывала вязь шаманских символов, на челе обруч медный, пропитанный кровью тварей лесных. Очи – смола янтарная с крапинами солнечного света. Не такие глаза должны быть у ведьмы степной! Черные, бездонные колодцы, в зрачках которых виднеется лик Мораны-смерти, пленяющие молодцов, что посмели в них заглянуть колдовской силой – вот истинный ведьмин взгляд. Рано же степные шаманы окунули ее в кровавую реку, не по годам посвятили в черные тайны свои – Абельхаят не было и двадцати годков.

- Не за этим я пришел к тебе! Не надобно мне твоих советов! Говори, что узнала о предателе проклятом? - словно раскат грома прогремел глас князя в избе. Он приосанился, гордо вздернул подбородок, сложил руки на груди широкой - лишь бы ведьма не заприметила, как голос дрогнул в отчаянье. Абельхаят скривила уста в усмешке: все видят очи ее, слышат каждый звук уши ее - сорвался голос княжеский, на миг встрепенулся, словно воробушек в клети - восемь зим прошло, а князь все мести ищет. Распирает изнутри его злоба, выплескивается наружу страшная сила, пожирая нутро княжеское. Дорогой ценой обходится ему месть - жизнью платит кровавую дань князь. 

Ведьма заплела черные волосы лентой, распростерла руки над котлом медным и принялась ворожить. Застыло все в безмолвии, загустел воздух, словно кисель ржаной, пахнуло из котла терпким ароматом зверобоя. Во дворе пугливо заржал конь, будто почуяв беду, что в избе ведьминой предречется. Сгустились сумерки, тяжелым покровом стелилась ночь на землю. В воздухе витал запах ельника, настоянного на теплом солнышке. Все постепенно темнело, теряло свои очертания. Верхушки деревьев в перелеске становились едва различимы, тая в последних лучах уходящего солнца. Чудилось за яркой вечерней зарей зарево пожарища, которое ненасытно пожирало избы, оставляя после себя лишь горсть сизого пепла. Умолк в степи слаженный птичий хор, успокоились веселые трели жаворонков - все застыли в благоговейном трепете. 

- Отрекся от имени своего братоубийца, - раздался в ночной тиши ведьмин голос. - Страх дарует ему силы, сподвигает на безумства жестокие! В Вольнограде, за семью стенами каменными, за сотней стражников ратных да за замками амбарными сидит князь Ивар, Радомиром нареченный, и дрожит от страха, участи своей дожидаясь! - ведьма отпрянула от котла. Все сызнова пришло в движение, засуетилось: поленья весело затрещали под котлом, сверчки продолжили свою песню, прерванную из-за ведьминого пророчества, в углу пробудилась Тьма. 

Вацлав сидел чернее тучи. В Вольнограде правил князь Велимир - некогда добрый друг его. Без его помощи не отстроили бы братья города истлевшие, не отбились бы от набегов лукнеса. Ему бы в ноги кланяться, но Ивар пошел другой дорожкой - той, которую ведал только он. Нет больше князя Велимира, сгубил его подлый братец да на престол княжий зад свой примостил. Вот чем обернуться может помощь бескорыстная - вонзиться в спину кинжалом острым, ударить в сердце копьем предательства. Схоронил радушный Велимир братоубийцу в своих чертогах, дабы стрела мести не настигла Ивара, и сам пал, сраженный этой стрелой, предназначенной для другого. 

- Скажи лукнесу, что не будет меня ровно три луны, - обратился Вацлав к Абельхаят. Он уже решил, что будет делать, и никто слова против молвить ему не посмеет. Ведьма коротко кивнула: что говорить, когда сердце зажглось ярким пламенем мести?

Князь вышел во двор и вдохнул свежий, тягучий воздух полной грудью. Он знал, что доживает свои последние дни. Тьма, почуяв добычу, рвалась на охоту. Она полностью поглотит князя, как только Ивар падет от его меча. Так говаривали шаманы, разрезая его грудину кинжалом ритуальным: 

"Вместо сердца у тебя - злоба черная, вместо души - жажда мести кровавой, как только свершится правосудие, так сразу заберет тебя Тьма в свои покои". 

Князь оседлал коня и помчался прочь от избы ведьминой. На небосводе сияла серебряная бляха луны, освещая путь полуночному всаднику. Ночь утаила под своим покровом всю красу вересковой пустоши, окутала лунной тьмой землю. Повсюду царила тишина - лишь ночные совы не спали и перекликались в рощах меж собой, да стук копыт гулко раздавался в сей поздний час. Широкие степные просторы едва колыхали пышные травы, что подминал копытами конь. Понизу стелилось сизое марево тумана, которое ветер пригнал с торфяных болот. 

Скачет Вацлав без устали, подстегивая коня ивовым прутиком. Не взял он с собой ни меча, ни кольчуги - без надобности они ему.

Мертвецам не нужно оружие!