Мне же 18. (18+) [ЗАВЕРШЁН]

Чхэен обняла меня, несмотря на мое нежелание публично демонстрировать свою привязанность.

— Я очень надеюсь, что ты старался быть порядочным человеком по отношению к этой девушке.

Я вообще не был уверен в своих способностях быть порядочным. Это было не в моем характере, но я не был нетерпелив или груб с женой.

— Не лезь не в свое дело.

Она прищурилась. Я уже сбился со счета, сколько раз говорил ей об этом, но она не подчинилась моим желаниям.

— Все в порядке? — прошептала Лиса, когда мы заняли свои места во главе стола. Я наклонился ближе.

— Моя сестра беспокоилась, что я плохо к тебе относился.

— Из-за простыней? — в словах Лисы прозвучал ужас.

— Из-за моей натуры.

Лиса, как обычно, склонила голову набок. Ее волосы пахли как летнее земляничное поле, и безумное желание прижаться к ним носом поднялось во мне.

— Ты вел себя прилично, — она дотронулась кончиками пальцев до моей руки, лежащей на бедре. Почувствовав на себе чей-то взгляд, я снова повернулся к столу. Лайт, Феликс и мой отец с любопытством наблюдали за происходящим. Мое лицо напряглось.

Лиса:

Чонгук явно чувствовал себя неуютно при любых проявлениях эмоций на публике. Вскоре он поговорил с Хосокм и другими Младшими Боссами, оставив меня на милость моей любопытной матери. В конце концов, мне удалось отделаться от нее и моих тетушек и спрятаться в кабинке в туалете.

Именно здесь, двадцать минут спустя Чхэен нашла меня.

— Это ошеломляет, не так ли? — сказала она после того, как я вышла, и мы обе подкрасились.

— Так и есть.

— С тобой все в порядке? Ты можешь сказать мне, если что-то не так. Чон мой брат, но я женщина в первую очередь.

Я кивнула, вспомнив слова Чона и его нежелание вовлекать других людей в нашу личную жизнь.

— Я в порядке, но все равно спасибо.

Она слегка улыбнулась.

— Не позволяй ему превратить тебя во что-то, что не является тобой. Нашему миру нужны такие девушки, как ты.

Я быстро обняла ее, и, в отличие от ее брата, она не возражала и в ответ заключила меня в объятия. Я была рада, что она на моей стороне, но мне необходимо было самой найти свое место в жизни Чона. Больше он ничего не потерпит.

***

Было почти восемь вечера, когда мы наконец подъехали к особняку Чонгука, великолепному трехэтажному зданию из коричневого камня с белыми колоннами, поддерживающими крыльцо, белыми оконными рамами и старыми кривыми деревьями на лужайке перед домом. Чон припарковался в одном из двойных гаражей слева.

Он вышел из машины и открыл мне дверцу. В животе у меня все сжалось от нервов. Теперь это был мой дом, и скоро я познакомлюсь с ребенком, которого буду растить и воспитывать. Рука Чона снова легла мне на поясницу, и он повел меня к великолепной белой входной двери. Утром кто-то из его сотрудников собрал мои вещи и перевёз их в дом.

Я судорожно вздохнула, когда Чон вставил ключ в замок. Его взгляд упал на меня.

— Это твой дом.

Я неуверенно улыбнулась ему, зная, что он не шутит. И все же, судя по тому, как до сих пор он справлялся со всем, его правила были единственными, которым он хотел следовать в стенах этого дома. Мне придется бороться за каждую частичку власти и свободы — он не отдаст добровольно ни то, ни другое.

Он открыл дверь и жестом пригласил меня войти внутрь. Я так и сделала, пытаясь понять, чем пахнет, пока осматривала бело-серый гранитный пол. От пронзительного лая у меня чуть не случился сердечный приступ, и маленький комочек рыже-коричневого пуха пронесся по коридору и вцепился в брюки Чона. Зарычав, маленькая собачка начала дергать ткань. Я моргнула и прикусила губу, сдерживая смех. Это было слишком нелепое зрелище, чтобы не быть забавным.

— Блядь! — прорычал Чон. — Розэ, разве я не говорил тебе держать эту чертову собаку взаперти?

Моя улыбка погасла. Он наклонился и попытался схватить собаку за загривок, но крошечное существо щелкнуло зубами и укусило его за палец. Ярость промелькнула на его лице, и он, наконец, сумел схватить собаку и поднять ее в воздух. Пес разок пискнул, потом замолчал и повис в руках Чона. У моего мужа был такой вид, будто он раздумывал, не пристрелить ли его с помощью пистолета или не придушить ли своими сильными руками.

Я дотронулась до его руки, испугавшись за беспомощное животное.

— Не трогай его.

Глаза Чонгука метнулись ко мне, все с тем же гневом в них, и я опустила руку, но осталась стоять на месте.

Послышались шаги, подбежала высокая темноволосая женщина лет пятидесяти, резко остановилась и выругалась по- китацский, глядя в пол. Она наступила в собачьи какашки, что объясняло мой запах. Ее черные туфли теперь были покрыты ими.

— Именно, — прорычал Чон. — Завтра это существо исчезнет.

— Простите, Мистер Чон. Я вошла в его комнату, чтобы убраться, и она выскользнула. Я пыталась поймать ее весь день, но она была слишком быстрой. Мой муж проигнорил собаку, и зашогал прямо. Я нерешительно последовала за ним в великолепную гостиную с паркетом выложенную елочкой, затем увидела, как мой муж открыл дверь террасы и выпустил собаку наружу, прежде чем закрыть дверь. Собака заглянула в окно.

— Ты не можешь этого сделать, — сказала я в ужасе.

Розэ бросила на меня взгляд, означавший, что мне следует держать рот на замке. Чон, однако, проигнорировал мой комментарий.

— Убери собачье дерьмо, — приказал Чон Розэ, подойдя к бару, налил себе виски и опустился на кожаный диван коньячного цвета. Я не могла оторвать глаз от маленькой собачки, которая сидела на ноябрьском холоде, прижавшись носом к окну. Розэ поспешила исполнить приказ хозяина.

Я стояла посреди гостиной, не зная, что делать. Одно я знала наверняка: я не позволю этой собаке замерзнуть до смерти на улице. Чон был хозяином этого дома, в глазах нашего общества — моим хозяином. Я подошла к двери на террасу.

— Не надо.

Слово, не будучи произнесено громко, обладало абсолютной властью. Чонгук привык отдавать приказы во всех сферах своей жизни и ожидал непоколебимого повиновения.

Я не смотрела в его сторону. Если я увижу его острые глаза и властное лицо, я могу потерять мужество. Этого не должно было случиться. Это было началом новой жизни, и если я позволю ему растоптать меня, то буду обречена.

— Лиса, не надо, — в его голосе прозвучало предостережение.

Или что? Он оттолкнулся от дивана, когда я открыла дверь, и подняла дрожащий комок пуха. Собака молчала, пока я прижимала ее к груди. Я почувствовала спутанный мех от месяцев пренебрежения.

Чон возвышался надо мной, преграждая путь. Я подняла голову, встречая его яростный взгляд.

— Это животное останется снаружи. — Его глаза были суровы, но я не отвела взгляда. — Я отдал тебе приказ.

Приказ?

— Похоже, я так же плохо обучена, как и твоя собака.

Мамины предостережения насчет дерзости прозвучали у меня в голове. Было уже слишком поздно, но я бы не сдала назад.

Лицо Чона вспыхнуло сначала от удивления, потом от гнева.

— Поставь ее обратно. Я не позволю тебе впустить ее в дом.

Позволение. Приказ. Я была его женой, а не рабыней. Но опять же, он был Боссом и, вероятно, не понимал разницы. — Если собаку не впустят внутрь, я останусь с ней снаружи. Мы можем согреть друг друга, — я повернулась, чтобы подойти к одному из шезлонгов, но Чон резко поднял руку, останавливая меня.

Я вздрогнула. Отец никогда не поднимал на меня руку. Мать дважды. Это не первый опыт, заставивший меня вздрогнуть, но я видела, как мужчины били женщин и детей. Мои дяди, в частности, были склонны к насилию. Это часто случалось в наших кругах.