18-Ханыль
В офисе было так тихо, что каждый вдох казался преступлением. Я сидела на диване и ждала. А больше мне нечего было делать. Меня тут заперли и поставили охранников, которым пригрозили их жизнью, если я уйду без разрешения Минхо. А подставлять парней я не хотела, да, они меня обманули, но очень хотелось им верить, что наша дружба была реальной.
Сынмин сидел за столом, уткнувшись в экран телефона. Хёнджин стоял у стены, скрестив руки на груди. Оба молчали, но было понятно: они не могут иначе.
Я не выдержала и бросила:
— Что, боитесь, что я сбегу?
- Не боимся, но боимся за тебя. - ответил Хёнджин.
- Да что со мной случится!! - я вскинула руки. – Менгиль сбежал, я знаю. Но я думаю, вы не дураки близко его прятать, тогда зачем меня держать тут?
- Ты слабое место. - спокойно отвечает Сынмин.
- Чье? Менгиля? Даже я в эту сказку уже не верю. - Я встала и подошла к Хёнджину. - Отпусти.
- Нет. Прости, конечно, но я еще слишком молод, чтобы умирать. И слабое место ты для другого человека, может, сама поймешь.
- Серьезно, для Минхо? Слабое место? Бред. - я отрицала.
- Думай как хочешь, но ты отсюда не выйдешь. - серьезно проговорил Сынмин.
Телефон Сынмина вдруг завибрировал. Он быстро вышел из кабинета, оставив дверь чуть приоткрытой. Я даже не пыталась вести себя прилично. Подошла ближе, остановилась в дверях.
— Он сам, - услышала я. Это был голос Минхо.. - Просто... выстрелил. Всё.
Долгая пауза.
- Он сделал это после... - голос дрожал. - После того, как выстрелил в Чана.
— Он убил Чана?? - спросил Сынмин, но Минхо молчал..
- Мы... мы не успели. Он испугался. Этот ублюдок просто испугался. Сделал это и... сам. Трус. Жалкий. Я сам хотел отомстить ему..
- Погоди, Минхо. Что с Чаном? - кричал парень, что аж Хёнджин подорвался с места.
- К черту. Мы потеряли его. Чан... он... его с нами нет.
Я отошла от двери. Мир вокруг начал разваливаться, и я ощущала каждую трещину.
— Что?.. - Я не сразу поняла, что это был мой голос. Я свалилась на пол. Ноги не держали.
Мёнгиль. Мой бывший. Мой самый большой обман. Он не любил. Я теперь это понимала. Он злился, ревновал, игрался. Но любви там не было. Ни капли. Только злость и трусость. Он убил. Он выстрелил в Чана. И потом испугался. Не за Чана. Не за меня. За себя. Просто за себя. Жалкий трус.
А Чан... Чан был живым. Настоящим. Он не был моим другом. Мы практически не общались. Он был рядом с Минхо, с его кругом. Он был из «них». Для Минхо, для Сынмина, для Хёнджина — он был братом. Настоящим. Тем, с кем росли, делили еду, кровь, честь. А для Чанбина... Я слышала это случайно, любимым. Какого им?
Минхо вернулся вечером. Я почувствовала это, не видя. Он прошёл мимо кабинета, и воздух изменился. Я не подняла голову. Он не зашёл. Не позвал. Просто прошёл дальше. А позже зашёл Чонин и сказал, что я могу идти домой.
- А что с Минхо? - спросила я..
- Он не в лучшем настроении. Прости его.
- А Менгиль... Я слышала, он уб...
- Тише. - прервал меня Чонин и посмотрел вверх, ведь из его глаз пошли слезы. - Чана нет, да. Менгиля тоже. Только Чан герой, а этот... жалкий трус. - Он вытер глаза. - Иди домой. Тебе ничего не грозит. Я с тобой свяжусь..
Мы не разговаривали с Минхо. Ни в этот вечер, ни на следующий день, ни через день. Слов не было. Только тишина. Я видела, как он уходит, возвращается, сидит один... А я всё это время наблюдала. Хёнджин и Сынмин уже не следили — просто были рядом, потому что им тоже было некуда деваться, они продолжали работать... Какое бы настроение у них не было.
- Чонин? - я снова поднялась на этаж директора.
- Не сейчас... Он не в лучшем настроении. - вновь сказал Чонин. - Слушай, скоро похороны, приходи туда..
- Почему он не хочет поговорить со мной... Он говорил, что я могу на него рассчитывать, почему он так делает...
- Ханыль, он потерял близкого друга. Я потерял близкого друга, мы все. Нужно время. Поверь, он сам хочет с тобой поговорить, но не сейчас.
- Я поняла... - я опустила голову и ушла.
Я не знала, как мне быть с ним. Что сказать при встречи? «Жаль»? «Мне тоже больно»? Но ведь не так, как ему. Не так, как им. Чан был его другом. Его настоящим. А мой бывший — трус, который только создавал видимость силы.
На прощание с Чаном я пришла одна. Вся в чёрном — от головы до пят, словно тень, пришедшая проститься с кем-то, кого уже нет. В руках сжала букет белых лилий — они казались слишком светлыми и нежными в этой мрачной комнате, наполненной горечью и молчанием. Зал был пустынен и тих, словно время замерло, и дыхание остановилось. Только лёгкий шёпот скорби где-то вдали.
Я подошла к его фотографии, но не сразу. Шаги были тяжёлыми, каждое движение — словно борьба с самим собой. Медленно, будто на каждой ступеньке меня ждал невидимый страж, который не пускал меня дальше. На ней был Чан. Тот самый Чан, каким я его запомнила — с аккуратной, идеально уложенной причёской, с той лёгкой, едва заметной улыбкой на губах, словно он сейчас вот-вот пошутит или подмигнёт. Но он молчал. Навсегда.
Я склонилась практически до пола, я была готова там же и лечь. Слёзы не шли, да я и не могла, не имела права. Внутри была пустота, будто кто-то вырвал из меня самый светлый кусок, и теперь там — тьма. Пустота. Печальная, холодная и безысходная.
«Почему так?» — спрашивала я себя, но ответа не было. Я смотрела на него, на его безмолвное лицо, и где-то внутри, тихо и мучительно, умирала часть меня — та, что верила, что люди могут быть лучше. Что дружба — это навсегда. Но теперь... теперь всё казалось таким хрупким и ложным.
Я повернулась и направилась к его родителям. Они стояли у стены, сломленные, словно высушенные ветром осенние листья. Мать держалась за отца, а её пальцы дрожали, как будто пытались удержать то, что давно ускользнуло. В её глазах я увидела всю бессилие и боль, которую невозможно описать словами.
Подойдя, я поклонилась, шёпотом сказала:
— Мне очень жаль. Примите мои соболезнования.
Мать на миг подняла глаза — влажные, красные, полные усталости и разочарования. Отец кивнул молча, и в этот момент я поняла: никакие слова не утешат их. Не сейчас. Не скоро.
И тогда я заметила Минхо. Он стоял в углу, словно статуя, облечённый в чёрный костюм, без единого вздоха или движения, кроме глаз — они смотрели прямо на меня. Но это был не только взгляд мужчины, потерявшего друга. Это был взгляд человека, у которого внутри всё сломано, обожжено и выжжено. Его глаза были покрасневшими и опухшими от бессонных ночей, они казались мёртвыми и живыми одновременно — боль и отчаяние слились в безжалостной пустоте.
Наши взгляды пересеклись — коротко, резко, как удар ножом. В этом молчании было столько боли, столько слов, которые мы не могли и не хотели произносить. Я почувствовала, как дыхание сбилось, а в груди всё сжалось. Я отвернулась, не в силах встретиться с ним ещё раз, и вышла из зала.
Слёзы не пошли сразу — они поджидали меня снаружи, за холодной дверью, под ярким светом уличных фонарей. Я спряталась за угол здания, прижалась лбом к стене, холодной и грубой, словно эта стена могла хотя бы немного успокоить моё разбитое сердце. Меня трясло, и слёзы текли, как будто сдерживать их было бессмысленно. Я плакала — но не за Чана. Не за Мёнгиля — его я презирала всем сердцем. Я плакала за всё. За себя, за тех, кто остался, за тех, кто ушёл, за боль родителей и друзей. За то, как легко рушатся люди. За то, как быстро уходят те, кто был близок. За несправедливость этого мира.
- Почему так? — шептала я сама себе, роняя голову вниз. — Почему так легко потерять всё? Почему предательство так горько и тяжело? Почему любовь и дружба могут оказаться лишь иллюзией?
И слёзы лились без слов, без рыданий — просто настоящая боль, что копилась во мне последние дни, наконец-то нашла выход. Это было очищение, горькое и необходимое, как дождь после долгой засухи. Потом, уже немного успокоившись, я подняла голову и посмотрела на ночное небо. Там, среди звёзд, казалось, горела одна — совсем как Чан. Тихо и навсегда.
______________________________________
Вот такая глава. Грустно, но такова судьба героев. Как вам?
Жду вас у себя в ТГК: Стэй здесь.