По ту сторону кроличьей норы | Чишия Шунтаро/ОЖП

– Прекрасный вечер для прогулки, не находишь?

– Что ты здесь делаешь?

Мидзуки вздрогнула, инстинктивно поправив лямку сумки – этот маленький, ничего не значащий жест должен был вернуть ей хоть каплю контроля. Она бросила быстрый взгляд через плечо. Из главного корпуса больницы потоком выходили уставшие врачи и медсёстры: кто-то смеялся, сбрасывая груз смены, кто-то, сгорбившись, уткнулся в телефон, кто-то торопился к автобусной остановке. Их шаги и приглушённые разговоры создавали фон нормальной, усталой жизни, которая сейчас казалась ей недосягаемой.

И тут же, чуть в стороне, эта нормальность разбивалась о чужой, отполированный до зеркального блеска силуэт новенького чёрного автомобиля. У капота, под жёлтым светом фонаря, стоял высокий мужчина. Он опирался на крыло с небрежной собственнической уверенностью, словно это был его трон, а не кусок металла. В зубах он лениво держал сигарету, а на переносице, несмотря на сгущающиеся сумерки, красовались тёмные солнцезащитные очки, скрывавшие его взгляд. Мидзуки скользнула глазами по этой выстроенной картинке, и внутри усмехнулась.

«Слишком театрально. Будто репетирует роль мафиози из дешёвого фильма...»

– Мидзуки, ты же обещала мне встречу, – он выпустил клуб дыма, и идеальная улыбка тронула уголки его губ. – Пятница, май, тёплый вечер... Разве не идеальный повод?

– Мне завтра на работу, – соврала она без малейших колебаний, стараясь, чтобы голос звучал ровно и отстранённо.

Девушка резко ускорила шаг, но сердце колотилось так громко и бешено, что, казалось, его звук разносится по всей улице. Масато оказался рядом в два счёта. Его пальцы, холодные и цепкие, резко сомкнулись на её локте, впиваясь в кожу. Схватка была властной, демонстративной, унизительной. Он тут же отпустил, сделав вид, что это была просто неловкость, но след от его пальцев жёг кожу.

– Я не плохой человек, – произнёс он вдруг мягче, играя в понимание. – Поверь, твой отец был бы доволен, если бы узнал, что рядом с тобой есть такой мужчина, как я.

«Поверь, ему было бы абсолютно всё равно.»

Мидзуки сжала лямку сумки так сильно, что костяшки пальцев побелели, будто этот клочок кожи и ткани мог удержать её от падения в бездну, что разверзалась под ногами. Воздух, ещё недавно наполненный ароматами весеннего вечера, вдруг стал густым, вязким и душным. Казалось, невидимая плёнка обволакивала её с головы до ног, не давая сделать полноценный вдох.

– Ненадолго, – произнес он.

В его голосе звучала не просьба, а приказ, лишь прикрытый сладковатой улыбкой. Не дожидаясь ответа, в котором был уверен, Масато неторопливо развернулся и направился к автомобилю. Он устроился на водительском сиденье, и гул мощного двигателя грубо разорвал вечернюю тишину, словно утверждая его власть.

Мидзуки осталась стоять на месте. Минуту, а может, и дольше. Она прекрасно понимала – он не отстанет. Масато был слишком самовлюблён, чтобы принять отказ. Он – избалованный мальчик, привыкший, что мир складывается у его ног, и любое «нет» он воспринимал как досадную ошибку, которую нужно немедленно исправить.

Она глубоко вдохнула, это не принесло облегчения. Наконец, сделав шаг, а затем ещё один, Мидзуки приблизилась к машине. Салон встретил её стерильным холодом, запахом дорогого табака и кожи. Дверь захлопнулась за её спиной с глухим, финальным звуком, будто щёлкнул замок в клетке.

За окном поплыли серые фасады, в окнах которых, как отдалённые звёзды, зажигались огни. Фонари, вытягиваясь в бесконечную золотую цепь, освещали путь. И между аккуратных рядов бетонных коробок то и дело проглядывал закат – узкая полоса алого огня, зажатая в каменных ладонях города.

В салоне царила давящая тишина, нарушаемая лишь настойчивым гулом мотора и монотонным шуршанием шин по асфальту.

– Даже не спросишь, куда я тебя везу? – нарушил молчание Масато.

– Мне всё равно, – ответила она, не отрывая взгляда от окна. Смотреть на него не было сил.

Мужчина тихо усмехнулся, и в полумраке салона его улыбка показалась хищной, готовой к нападению.

– Вот это мне в тебе и нравится, – произнёс он почти шёпотом. – Твой характер.

Мидзуки продолжала смотреть в окно, где город растекался бесконечной лентой из света и теней. Но тёмное стекло было беспощадным зеркалом: оно отражало её сжатые губы, неподвижный, полный тревоги взгляд и пальцы, судорожно впившиеся в лямку сумки. Его слова формально были похвалой, но в них сквозила такая собственническая интонация, что по коже пробежал ледяной холод. Он восхищался ею, как редким трофеем, который вот-вот займёт место в его коллекции.

В голове, словно вспышка, возникло мрачное воспоминание. Она снова спускалась в подвал полицейского участка. Узкий коридор, пропахший сталью, пылью и сыростью. Лампы под потолком мигали, издавая назойливое, нервное жужжание. За тяжелой металлической дверью начинался тир – её странное убежище, место, где можно было стрелять, пока грохот выстрелов не заглушал собственные мысли.

Когда-то отец заставлял её часами отрабатывать стойку, дыхание, хватку. Тогда это было наказанием. Теперь же стрельба стала единственным способом сбросить напряжение, выместить на безликих мишенях всё, что нельзя было высказать вслух.

Каждый выстрел отдавался в стенах эхом, проходил сквозь тело, на мгновение очищая его от всего накопившегося. В тот вечер её руки дрожали, и она стреляла быстрее, чем обычно, будто пыталась заглушить бешеный стук собственного сердца. И вдруг она почувствовала – не услышала, не увидела, а именно почувствовала кожей – что в подвале больше не одна. Лопатки свело от чужого взгляда, прожигающего спину насквозь.

– Хорошая стойка, но куда ты так спешишь?

Она резко обернулась. В полумраке, у стойки с мишенями, стоял Масато – новый начальник отделения, заменивший отца. Высокий, в безупречно сидящей форме, он словно нарочно растворялся в тенях, но стёкла его очков холодно блеснули отражённым светом. Он не снял их даже здесь, под тусклыми лампами. Его улыбка была слишком уверенной и спокойной – улыбка человека, привыкшего входить в чужое пространство так, будто оно всегда принадлежало ему.

– Твой отец, наверное, гордился бы, – произнёс он, чуть склонив голову.

Эти слова ранили глубже, чем он предполагал. Отец никогда ею не гордился. Никогда не любил. И уж точно не стал бы произносить такой фальшивый комплимент. В груди поднялась волна горького раздражения, но она с силой проглотила его, оставив в ответ лишь ледяную тишину. Масато смотрел на неё так пристально, будто примерял, как вещь, которую можно взять и поставить на отведённое ей место. За вежливой маской в его взгляде читалось что-то хищное и неоспоримое.

– Я не стану закрывать тебе вход сюда, раз у тебя есть лицензия от клуба. И из уважения к твоему отцу, мы с ним хорошо поладили, – усмехнулся мужчина.

Рёв мотора вернул её в настоящее. Машина рванула вперёд. С каждой минутой они погружались в самое сердце ночного города. За окном мелькали огни витрин, неоновые вывески, отражения в стёклах. Вскоре впереди, возносясь над Роппонги, выросло здание, увенчанное золотой подсветкой, словно отдельный мир, парящий над суетой. Это был ресторан THE MOON на верхних этажах небоскрёба – место, куда приходят не за едой, а за подтверждением статуса.

Мидзуки с отвращением отвернулась к окну. Ну конечно, куда же ещё? В такие места приходят не ради вкуса, а ради демонстрации. Для чужих глаз Масато был образцом честности, «порядочным полицейским», почти героем. Но она знала подлинную цену этой блестящей витрине.

Средний чек здесь легко достигал сорока-шестидесяти тысяч иен – сумма, для обычного госслужащего являющаяся редким праздником, а не рядовым ужином. И всё же он вёз её туда с такой небрежной уверенностью, словно это была его естественная среда. Его автомобиль, безупречные манеры, дорогой костюм – всё кричало об одном: перед ней не тот «правильный» человек, каким он казался со стороны для других.

Масато бесшумно припарковался у входа, повернулся к Мидзуки и, с притворной галантностью чуть склонив голову, произнес:

– Пойдём. Я хочу, чтобы ты это увидела.

Она сделала глубокий вдох, словно набираясь воздуха перед погружением, и вышла из машины. Внутри ресторан утопал в приглушённом золотистом свете. Сквозь панорамные стёкла открывался вид на ночной Токио. За столиками сидели мужчины в безупречных костюмах и женщины в вечерних платьях, их смех и приглушённые разговоры сливались в нарочито-элегантную симфонию, часть тщательно отрепетированного спектакля. Всё здесь – от хрусталя до взглядов официантов – кричало о роскоши, недоступной для чужаков.

Мидзуки почувствовала, как подступает неуверенность. Она машинально провела рукой по волосам, пытаясь убедить себя, что хотя бы внешне соответствует этой картинке. Масато заказывал быстро и безапелляционно: безалкогольный напиток, блюда, названия которых пролетели мимо её слуха. Его уверенность была демонстративной, будто он показывал не столько ей, сколько всему залу, кто здесь хозяин. Он наклонился через стол, и его рука скользнула по скатерти, почти касаясь её пальцев.

– Ты слишком красива, чтобы прятаться за этой холодностью, – прошептал он с самоуверенной ухмылкой, от которой по коже побежали мурашки.

Мидзуки резко отдёрнула руку.

– Перестань. Я здесь не для этого.

На мгновение между ними повисла тишина, нарушаемая лишь звоном бокалов и приглушённым гулом мегаполиса за стеклом. В глазах Масато мелькнуло раздражение, но почти сразу сменилось привычной маской снисходительности.

– Ты упрямая. Но именно это во мне и будоражит кровь.

Сердце Мидзуки бешено колотилось, но голос звучал серьёзно:

– Если ты ещё раз попытаешься перейти границы, я немедленно уйду.

Слова прозвучали настолько твёрдо, что даже Масато на секунду замер. Он откинулся на спинку кресла, изображая расслабленность, и медленно поднял бокал.

– Ты говоришь так, будто у тебя действительно есть выбор.

Она сделала глоток воды, пытаясь скрыть ком в горле. Вокруг царила оживлённая атмосфера: смех, музыка, шелест шагов официантов. Но всё это казалось далёким и ненастоящим, будто они сидели в стеклянной ловушке, отрезанные от всего мира.

– У меня всегда есть выбор, – парировала она, глядя прямо на него.

Масато усмехнулся. Он снова наклонился вперёд, и тяжёлый, удушливый аромат его одеколона заполнил пространство между ними. Его пальцы легли на её запястье – лёгкое, невесомое прикосновение, которое жгло кожу.

– Ты слишком много времени проводишь в одиночестве. Это делает тебя холодной. Но я знаю, как растопить лёд.

Мидзуки дёрнула руку так резко, что бокал с водой опасно качнулся, звеняще ударившись о тарелку. Несколько человек за соседним столиком обернулись, но их взгляды тут же вернулись обратно, в этом мире было не принято замечать чужие скандалы.

– Хватит, – её голос прозвучал громко и чётко, нарушая прилизанную гармонию зала. – Я пришла только потому, что обещала тебе одну встречу. И это не приглашение переступать мои границы.

Масато медленно отпил из своего бокала, смакуя терпкий, искусственный вкус безалкогольного напитка. Мидзуки же лишь дотронулась до своего с водой. Её отказ от спиртного не был капризом – это было глубокое, осознанное решение. В её мире, где сакэ сопровождало всё – от скорби до праздника, её трезвость была тихим бунтом. Для неё алкоголь был не ритуалом общения, а ядом, медленно размывающим границы реальности. Мысль о том, что люди добровольно затуманивают сознание, вызывала не осуждение, а скорее отстранённое недоумение. Ей же хотелось видеть мир четко, без искажающих фильтров, чувствовать каждую секунду во всей её остроте. Её трезвость была смесью упрямства и щитом, охранявшим её внутреннее пространство от любого вторжения, будь то традиция или чужое ожидание. Поэтому даже безалкогольные имитации казались ей пустой пародией. Простая, ледяная вода в её стакане была кристально честной в своей чистоте.

– Ты похожа на своего отца куда больше, чем думаешь. Та же несгибаемая гордыня, – заметил Масато, наблюдая за ней.

– Ты слишком одержим этими сравнениями. Мы с ним чужие люди.

Мужчина приподнял бровь с наигранным удивлением и снова коснулся бокала.

– Чужие? Забавно. Я всегда считал, что кровь не предаёт.

Мидзуки не удостоила провокацию ответом, погрузившись в упрямое молчание. Мужчина усмехнулся, но его улыбка потускнела, уступив место расчетливой холодности. Его голос стал плавным, растянутым – он явно менял тактику, переходя от прямого давления к более изощрённой игре.

– Хорошо. Давай не будем о нём, – он сделал ещё один глоток и откинулся на спинку кресла, скользнув взглядом по её лицу, словно сканируя слабые места. – Расскажи лучше, почему ты всё ещё ходишь в тир. Неужели старая привычка сильнее тебя самой?

К её удивлению, дыхание начало выравниваться. Пальцы, до этого судорожно впившиеся в колени, постепенно расслабились. Возможно, в этом монологе была возможность для диалога.

– В тире тихо, – сказала она, глядя на свои руки. – Там можно сосредоточиться. Там никто не мешает.

– Кроме меня, – вставил он с лёгкой, почти дружеской усмешкой.

– Кроме тебя, – согласилась Мидзуки, и в её голосе впервые за вечер прозвучала не оборона, а простая констатация факта.

На мгновение между ними установилось хрупкое, зыбкое перемирие. За стеклянной стеной мерцал Токио в бесконечном созвездии огней. Музыка и приглушённые голоса создавали иллюзию нормальности, будто они были просто двумя знакомыми, решившими провести вечер в дорогом ресторане.

Масато медленно покрутил бокал в руках, наблюдая, как жидкость стекает по стенкам. Его голос стал притворно-задушевным.

– Знаешь, Мидзуки… люди думают, что мне всё просто падает с неба. Что я просто удачливый, – он усмехнулся, и в этом жесте было больше самолюбования, чем скромности. – Но они не видели, как я ночами сидел над отчётами, как вычищал грязь из этого города…

Он сделал паузу, отпил глоток и продолжил, уставившись на неё в упор, будто проверяя эффект своих слов:

– Теперь это моё отделение.

Слово «моё» прозвучало не как служебная должность, а как право собственности, добытое кровью. В этот миг Мидзуки с предельной ясностью осознала: для него власть была не обязанностью, а трофеем, которым он гордился, как охотник головой поверженного зверя.

– Я всегда получаю то, что хочу. Потому что я вижу цель и не сворачиваю, – он задержал на ней тяжёлый, оценивающий взгляд. – И ты ведь тоже цель, Мидзуки. Не притворяйся, что не понимаешь.

– Ты говоришь о себе, как будто ты герой. Но всё, что я слышу, лишь самовлюблённое хвастовство.

На его лице мелькнула тень раздражения, но он мгновенно погасил её привычной маской превосходства.

– Возможно. Но в этом городе героев не бывает, – мужчина отпил последний глоток и поставил бокал со звонким щелчком. – Есть только те, кто берёт… и те, у кого забирают. И я всегда оказываюсь в первой категории.

Официант бесшумно расставил на столе блюда. На тонких фарфоровых тарелках лежали идеальные ломтики сашими, украшенные золотыми хлопьями, рядом – миниатюрные порции сезонных деликатесов, больше напоминавшие произведения искусства, чем еду. Вся эта красота казалась Мидзуки чересчур пафосной, почти вульгарной в своей безупречности. Масато даже не утруждал себя изучением меню – всё было заказано заранее, с уверенностью человека, который «знает, что нужно» своей спутнице.

– Попробуй, – сказал он, с лёгким толчком пододвигая к ней тарелку. – Это лучшее, что у них есть.

Мидзуки взяла палочки, но лишь провела ими по краю тарелки, даже не прикоснувшись к еде. Желудок сжался в тугой узел, а изысканный аромат, витавший в воздухе, казался ей тяжёлым и удушающим. Она отвернулась к окну, делая вид, что заворожена огнями города, лишь бы скрыть напряжение, застывшее в уголках губ.

Масато же ел спокойно, размеренно, с видом хозяина положения. Он наслаждался не столько вкусом, сколько самим ритуалом – своей властью, этим вечером, её молчаливым присутствием. Внезапно девушка отложила палочки и посмотрела на него прямо.

– Почему я? Вокруг полно женщин, которые были бы счастливы оказаться на моём месте. Почему ты выбрал именно меня?

– Потому что ты не такая, как они, – без паузы ответил он. – Ты не бежишь за блеском. Не продаёшься за статус. Ты… сопротивляешься.

Он наклонился через стол, и его улыбка стала шире, обнажив идеальный ряд белоснежных зубов.

– А сопротивление, Мидзуки, всегда интереснее покорности. Охота куда увлекательнее, чем готовый ужин.

Девушка не отвела взгляда. Внутри всё сжималось от давящей тяжести, но её лицо оставалось нечитаемым. Лишь лёгкая дрожь в кончиках пальцев, лежавших на столе, выдавала титаническое усилие воли.

– Я не играю в твои игры, Масато. И не собираюсь начинать.

– Все так говорят вначале. Но рано или поздно… привыкают.

Мужчина замер. Его пальцы, сжимавшие палочки, побелели. Улыбка дрогнула, и в глазах на мгновение мелькнула тень – не просто раздражения, а чего-то более острого, почти ярости, которую он тут же подавил. Он медленно перевёл взгляд на её тарелку – немой, но требовательный приказ.

Мидзуки, чувствуя, как границы её воли подвергаются испытанию, сдалась. Она взяла палочки и осторожно подцепила крошечный кусочек рыбы. Вкус был безупречным – нежным, свежим, сложным. Но удовольствия не было. Еда казалась безвкусной, как и вся эта фальшивая роскошь. Как и он сам.

– Ну как?

– Съедобно.

– Ты владеешь искусством убивать настроение одним словом, – он усмехнулся.

Тишина повисла между ними. Воздух словно сгустился, и даже фоновый гул ресторана не мог разрядить эту давящую паузу. Пора было заканчивать этот маскарад.

– Масато, давай начистоту. Ты меня не привлекаешь. Спасибо за вечер, но давай не будем обманывать друг друга.

Мужчина медленно поставил бокал. Улыбка исчезла с его лица, уступив место ледяной маске. Он откинулся на спинку кресла, и в его взгляде застыл холодный, оценивающий интерес.

– Ты говоришь это так уверенно, – произнёс он тихо. – Но уверенность – вещь хрупкая. Время всё расставит по местам, Мидзуки. Оно всегда это делает.

***

Они вышли из ресторана в прохладную майскую ночь. Токио шумел и переливался огнями, но для Мидзуки всё вокруг звучало приглушённо, будто она находилась внутри огромного аквариума, а город был лишь декорацией по ту сторону стекла. Масато шёл рядом своей уверенной, тяжёлой походкой, и каждый его шаг отдавался в такт её собственному сердцу, навязывая ритм, который она не выбирала.

Машина тронулась с места бесшумно, и вскоре они погрузились в поток других машин. За окном проплывали размытые огни витрин, неоновые иероглифы вывесок, одинокие фигуры прохожих – вся эта суета казалась Мидзуки чужой и бессмысленной. Она упрямо смотрела в боковое стекло, строя невидимый барьер между собой и ним.

Когда автомобиль остановился у её жилого комплекса, Масато заглушил двигатель. В салоне воцарилась тягостная тишина, нарушаемая лишь тиканьем остывающего мотора. Он повернулся, и его рука властно легла на её колено, пальцы впились в джинсовую ткань.

– Ты слишком упрямая, – произнёс он с притворной нежностью. – И знаешь, что? Именно это меня в тебе и цепляет.

Мидзуки напряглась, её ноги словно одеревенели, пытаясь отгородиться от этого вторжения. Она попыталась убрать его руку, не глядя, и прошептала:

– Прекрати.

Внутри всё закипало, но она понимала: любая реакция, будь то крик или молчаливое сопротивление, будет им воспринята как часть игры, правила в которой пишет только он. Масато не убрал руку, напротив, его пальцы сжались сильнее, будто проверяя предел её терпения, нащупывая слабое место.

– Я не понимаю, – его голос опустился до опасного шепота. – Что тебе нужно? У меня есть всё: деньги, власть, связи. Любая женщина на твоём месте уже была бы счастлива. Почему ты продолжаешь отказываться?

Мидзуки резко повернулась к нему, и её глаза вспыхнули холодным огнём.

– Потому что я не «любая женщина»! Твои деньги и власть для меня – ничто. Я пытаюсь быть вежливой, но ты переходишь все границы! Пожалуйста, найди себе другую игрушку!

Улыбка мгновенно соскользнула с его лица, обнажив истинное выражение – холодное и бесстрастное. Мужчина резко протянул руку и сжал её подбородок, заставляя поднять голову. Пальцы были твёрдыми и холодными, а хватка – унизительно болезненной.

– У тебя сучий характер, – прошипел он. – Но я люблю сложные задачи. Даже самых строптивых можно приручить.

Мидзуки почувствовала, как перехватывает дыхание. Она смотрела прямо в его тёмные глаза, и на мгновение ей показалось, что сквозь маску самодовольства прорывается нечто настоящее – не страсть, а одержимость.

Внезапно мужчина тихо и низко рассмеялся. Его пальцы разжались, отпуская её подбородок, и он откинулся на спинку сиденья, будто удовлетворив своё любопытство.

– Чёрт, Мидзуки… – он провёл рукой по лицу, и на его губы вернулась та же раздражающая усмешка. – Ты невероятно сексуальна, когда злишься.

Щёлкнул замок двери. Не говоря ни слова, не оглядываясь, Мидзуки вышла наружу. В следующую секунду машина с визгом шин рванула прочь, оставив за собой запах гари и гул в ушах.

Она осталась стоять в тишине ночи. Воздух был прохладным, но кожа на её лице и колене пылала, будто от ожога. Сердце колотилось с такой силой, что отдавалось в висках. Подняв голову, девушка увидела блёклые звёзды, пробивающиеся сквозь световое загрязнение города, который гудел своей вечной, равнодушной песней.

Но внутри неё звенела тишина, и в ней эхом отзывались его слова, его смех и боль от его пальцев.

«Он не отстанет. Для него я – цель. И охота только началась.»

***

Коридор больницы был пуст. Редкий свет дежурных ламп отражался в отполированном до зеркального блеска полу, вытягивая призрачные блики. За окнами сгущалась ночь, и знакомый силуэт чёрного автомобиля у входа снова замер в темноте, словно нестираемая метка.

– Ты стоишь тут уже десять минут, – раздался за спиной спокойный, узнаваемый голос.

Мидзуки вздрогнула, но не обернулась.

– Я возьму сегодня ночное дежурство.

Шунтаро подошёл ближе и встал рядом, почти плечом к плечу. Его привычная поза – руки глубоко в карманах, плечи чуть расслаблены – выглядела небрежной, но в этой небрежности чувствовалась скрытый стержень, готовность в любой момент действовать. Он тоже смотрел на автомобиль, разделяя с ней это молчаливое наблюдение.

Несколько секунд они стояли так, и тишина между ними не была неловкой. Её нарушали лишь размеренный писк аппарата из соседней палаты и приглушённый звонок телефона где-то вдали. В этой тишине было что-то странно утешающее – само его присутствие давало ей возможность перевести дух.

– Как скажешь, – тихо бросил мужчина, не задавая лишних вопросов.

Его шаги постепенно затихли в пустом коридоре, и вскоре мягкий щелчок двери его кабинета сообщил, что он ушёл. Мидзуки осталась одна. За окном ночь сгущалась, а машина у входа всё так же стояла в темноте и ожидании.

Девушка медленно вернулась в свой кабинет. Тёплый свет настольной лампы ударил в глаза после полумрака коридора. Она сняла повседневную одежду и с ощущением облачения в доспехи натянула медицинский халат – униформу, за которой можно было спрятаться. Уставшее тело опустилось на стул, спина коснулась жёсткой спинки, и из груди вырвался короткий, сдавленный выдох – будто всё напряжение дня навалилось разом.

Минуты тянулись. Дверь кабинета бесшумно приоткрылась. Как по расписанию, в проёме возник Шунтаро. В руках он держал стопку бумаг, аккуратно перетянутых резинкой. Не говоря ни слова, он подошёл, положил большую часть на её стол, а с оставшимися устроился в углу, в кресле. Сел так, как всегда, свободно, слегка развалившись, но с внимательным взглядом, который видел всё.

– Чтобы скучно не было, – усмехнулся он, слегка качнув стопку в руках.

В кабинете стало спокойнее от его присутствия, и Мидзуки впервые за вечер позволила себе расслабить пальцы, до этого судорожно сжимавшие край стола. Тишина наполнила комнату, нарушаемая лишь шелестом бумаг. Лампа над столом светила ровно, но её свет будто давил на глаза. Строки в документах расплывались, буквы плясали перед глазами.

Шунтаро сидел в углу, привычно развалившись в кресле. Он что-то просматривал, иногда делая пометки, иногда просто молча наблюдая за ней. Девушка несколько раз моргнула, пытаясь прогнать усталость. Голова становилась тяжелее, веки наливались свинцом. Она встряхнула плечами, сделала глоток холодной воды, но это помогло ненадолго.

Вскоре она уже клевала носом над бумагами, и наконец, не выдержав, уронила голову на сложенные руки. Лоб коснулся прохладной поверхности стола, и в этом прикосновении было странное облегчение. Сон накрыл её мгновенно, как тёплое одеяло.

Шунтаро поднял взгляд. Несколько секунд он просто смотрел на неё – на её усталое лицо, на тёмные круги под глазами, на волосы, рассыпавшиеся по столу. Он не стал её будить. В коридоре за дверью царила ночная тишина отделения, и только редкие шаги дежурных напоминали, что мир всё ещё движется. В кабинете, под тёплым светом лампы, Мидзуки впервые за долгое время спала глубоко, позволив себе эту слабость.

Около половины пятого утра она вздрогнула и приоткрыла глаза. Лампа над столом всё ещё горела, но её свет казался приглушённым. На столе перед ней не осталось бумаг – аккуратная стопка исчезла прямо из-под её рук.

Шунтаро тоже исчез. Ни звука шагов, ни скрипа двери – он ушёл так же тихо, как и появился, выполнив за неё работу, чтобы не тревожить сон. Мидзуки медленно поднялась, чувствуя ломоту во всём теле. Веки были тяжёлыми, мысли путались. Она зевнула, прикрывая рот ладонью, и машинально провела пальцами по волосам.

Сил сидеть за столом больше не было. Она поднялась, шатко сделала несколько шагов и опустилась на диван у стены. Кожа встретила её прохладой, и в тот же миг усталость накрыла с головой. Она даже не подумала о том, чтобы снять халат – глаза закрылись сами собой.

«Три часа. Всего три часа до начала смены.»

Мысль мелькнула и тут же растворилась в темноте. Сон вернулся мгновенно. За окном начинал сереть рассвет. В кабинете царила тишина, и только её ровное дыхание наполняло пространство, превращая его в маленький островок покоя посреди тревожной ночи.

***

«Ну, может оно и к лучшему.»

Девушка шла по полуосвещённому коридору. Стены были усеяны одинаковыми дверями, у каждой – небольшая лампа, но горели они через одну, создавая призрачные островки света в море теней. Эта экономия электричества напоминала о случившемся в мёртвом городе. Позади слышались тяжёлые, размеренные шаги «военных». Где-то в хвосте их небольшой колонны неторопливо шагал Шунтаро, но она не решалась обернуться, чтобы встретиться с ним взглядом.

После игр и выживания этот отель казался оазисом: возможность помыться, поесть горячей еды, услышать человеческую речь. Но внутри всё сжималось от тревоги. Этот клочок комфорта пах обманом, особенно в мире, где царили безнаказанность и произвол. Вдруг на её плечо легла тяжёлая, властная рука.

– Чего хмурая, как после похорон? Не рада меня видеть? – усмехнулся Масато, его голос прозвучал слишком громко в тишине коридора. – Я, знаешь ли, даже волновался. Думал, ты могла и костей не собрать на одной из этих забав.

Он «ласково» притянул её к себе железной хваткой.

– Я скучал. А ты? – его дыхание обожгло щёку.

Мидзуки резко вывернулась, оттолкнув его руку.

– Масато, прекрати. Сейчас не время для твоих игр.

– Игры? – он притворно удивился, наклонясь ближе. Шёпот был нарочито громким, чтобы слышали другие. – Времена изменились, дорогая. Тебе бы свой характер поумерить.

Он грубо схватил её за локоть и резко остановился у одной из дверей. Мидзуки едва удержала равновесие. Мимо, не замедляя шага, прошли двое «военных», а следом за ними – Шунтаро. Его быстрый взгляд скользнул по ней через плечо, и мужчина исчез в полумраке коридора. Дверь с скрипом поддалась под плечом Масато. Щелчок выключателя и тусклый свет лампы залил комнату грязно-жёлтым сиянием, выхватывая из тьмы уродливые подробности.

– Добро пожаловать домой, милая, – прошипел он.

Масато прошёл внутрь и развалился в кресле с видом хозяина. Закинул ногу на ногу, достал сигареты. Шуршание бумаги, щелчок зажигалки и едкий дым быстро заполнил комнату, смешавшись с запахом пыли, затхлости и чего-то несвежего.

Мидзуки застыла на пороге, не в силах переступить его. Взгляд скользил по хаосу: на полу – чужие ботинки, в углу – смятая одежда, на столе – пустые бутылки и тарелки с засохшими остатками еды. Казалось, предыдущие обитатели бежали отсюда в панике, оставив после себя не вещи, а следы чужой беды.

По спине пробежала нервная дрожь. Она привыкла к порядку, к чистоте, где каждая вещь знала своё место. Этот хаос был физически отвратителен, он кричал о насилии над пространством.

– Что, стесняешься? – язвительно бросил Масато, выпуская кольцо дыма.

– Что ты знаешь об этом месте? – её голос прозвучал резко, перекрывая ком в горле. – Я не про Пляж.

Мужчина глубоко затянулся, выпустил густую струю дыма ей в сторону и откинулся в кресле.

– Сразу к делу? Хоть бы поинтересовалась, как я поживаю, – он развёл руками с театральным пафосом.

– Как поживаешь? Что ты знаешь? – перебила его Мидзуки, не в силах сдерживаться.

Масато нахмурился. Его руки застыли в воздухе в нелепой позе, затем медленно, с преувеличенным спокойствием опустились на колени.

– Думаю, не больше твоего, – ответил он сухо, и вся напускная легкость исчезла. – Люди испарились. Город вымер. Появились эти чёртовы игры. Всё.

Мидзуки прищурилась, понимая, что правды он не скажет. Она аккуратно, с отвращением, сбросила с кровати чужую одежду и села на самый край, стараясь минимизировать контакт с этим местом. Масато докурил сигарету и, не глядя, швырнул окурок в грязный стакан, стоявший на столе.

– В моём номере, надо сказать, куда опрятнее.

– Так может, ты уже отправишься в свой опрятный номер? – выдохнула девушка, заставляя себя держать его взгляд.

Масато замер, изучая её с ног до головы. Затем медленно, как хищник, играющий с добычей, поднялся с кресла. Он приблизился к кровати и встал так близко, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо. Она отчётливо осознавала разницу в силе: всё его тело кричало о физическом превосходстве. Сердце болезненно сжалось, но пальцы нашли спасительную кобуру на поясе. Тихий щелчок расстегнутой кобуры и пистолет готов к действию.

Масато усмехнулся, но в его улыбке не было ни тепла, ни даже намёка на человечность. Это был оскал. В следующее мгновение его ладонь молниеносно сомкнулась на её шее, сдавливая. Дыхание перехватило. Инстинктивно она рванулась, выхватывая оружие и направляя ствол ему в грудь. Но мужчина был быстрее. Одно отточенное движение и Smith & Wesson M37 Chief’s Special с глухим стуком отлетел в угол комнаты, превратившись в бесполезный кусок металла.

Она осталась наедине с ним, безоружная, прижимая онемевшую руку к шее, и с жуткой ясностью осознала: пытаться переиграть полицейского, чьи рефлексы отточены годами улиц и задержаний… Это не героизм. Это чистейшее безумие.

– В принципе, я даже не удивлён.

Он грубо повернул её голову, заставляя смотреть на себя, изучая её черты.

– До чего же красива… И до чего же своенравна, – он мерзко усмехнулся, и его дыхание, пахнущее табаком, обожгло её кожу. – Я который год бьюсь у твоих ног, а ты как стена. Что тебе надо? Назови. Весь этот город – в моей власти. Драгоценности? Да сколько хочешь. Деньги? Скажешь – сорвём любой банк. Хороший секс?

Он наклонился так близко, что их лбы почти соприкоснулись.

– Да хоть прямо сейчас. Я всегда в форме.

Мидзуки дёрнулась, пытаясь вырваться, но его пальцы впились в её шею с такой силой, что в глазах потемнело. В ответ она услышала лишь короткий, хриплый смешок. Внутри всё сжалось в ледяной комок безысходности: она в капкане, и все пути к отступлению отрезаны. Его спокойное, ровное дыхание было страшнее любой угрозы – в нём читалась абсолютная уверенность в своём праве брать то, что он хочет.

– Малышка, пойми простую вещь, – его голос стал назидательным, словно он объяснял ребёнку азы арифметики. – Наступили времена, когда выживают те, кто думает головой, а не сердцем. Ты умная девушка. Сложи два плюс два и поймёшь, на чьей стороне сила.

– Насилием ты от меня ничего не добьёшься, – прохрипела она, с трудом выдавливая из себя слова.

– Ох, – он фальшиво-грустно вздохнул, склонив голову набок. – А сколько раз я пытался по-хорошему? Похоже, ты понимаешь только язык силы. Жаль.

Масато медленно провёл свободной рукой по её волосам, его пальцы скользили с притворной нежностью, которая была оскорбительнее открытой грубости. Он приподнял её подбородок, заставляя смотреть на себя, и в его глазах читалось сладострастное удовольствие от собственной власти. Каждое движение было демонстративным, будто он не просто прикасался к ней, а ставил клеймо собственности.

– Что за шавка была с тобой сегодня? – прошипел он, и его голос, до этого игривый, внезапно зазвенел ледяной, ревнивой яростью. – Он тебя трахает?

– С чего ты вообще это взял? – Мидзуки заставила себя выдохнуть, хотя внутри всё сжималось в тугой, болезненный комок. Каждое слово давалось с трудом.

– Ты всегда держишь дистанцию. Со всеми, – он прищурился, впиваясь в неё взглядом, будто пытаясь прочитать скрытые мысли. – А сегодня – плечом к плечу с этим белобрысым уродцем. Будь он тебе никто, ты бы даже не подошла близко.

Мидзуки сжала губы в тонкую ниточку, отвечая ему оглушительным молчанием. Любой ответ был бы ловушкой.

– Ага… Значит, нет, – он сделал вывод из её молчания, и это почему-то разозлило его ещё сильнее.

Его пальцы на её шее сжались с новой, удушающей силой. Мидзуки задыхалась, её ногти впились в его запястье, пытаясь оторвать эту железную хватку, но он лишь тихо, почти ласково рассмеялся ей в лицо.

– Знаешь, что меня заводит по-настоящему? Эта дрожь в твоих руках. Эта полная, абсолютная беспомощность. Понимание, что вырваться нет ни единого шанса.

Девушка молчала, до крови закусив внутреннюю сторону щеки. Железный привкус наполнил рот. Сердце колотилось где-то в горле, в висках стучало, но крикнуть она не могла – нечем было даже дышать. Мужчина наклонился, и его губы грубо прижались к её рту. Сначала это была притворная ласка, а затем резкая боль, когда он впился зубами в её нижнюю губу, заставив зажмуриться от неприятных ощущений.

– Запомни раз и навсегда, – он вплел пальцы в её волосы и резко оттянул голову назад, обнажая горло. Мидзуки вскрикнула от боли, царапая его руку, но мужчина даже не дрогнул. – В любом мире есть только две породы: беззащитные овцы, вроде тебя, и волки, вроде меня. Я могу разорвать тебя на куски. А могу оставить жить. Если будешь тихой. И послушной.

«Он совершенно безумен…»

– Я так долго ползал перед тобой, – его голос сорвался на крик, в котором смешались ярость и обида. – Унижался, как мальчишка! А ты! Ты всё равно нос воротила!

Его пальцы, высвободившие тяжелую волну распущенных волос, медленно, с бесстрастностью, сползли вниз. Ладонь, грубая и горячая, легла на ее грудь, сминая тонкую ткань майки. Девушка застыла, когда его рука скользнула вниз и в тот же миг весь мир сузился до одного чувства: опустошения.

Внутри нее что-то оборвалось, и в образовавшуюся пустоту хлынуло гадкое, липкое чувство, будто под кожу залили тягучий деготь. Воздух в лёгких словно застыл, грудь сдавило тяжёлой плитой, а в голове зазвенело от беспомощности.

Каждый вдох давался с трудом. Мидзуки попыталась вдохнуть глубже, но его ладонь, как камень, лежала на диафрагме. Воздух со свистом выходил обратно. Всё тело отказывалось слушаться: ноги подкосились, руки дрожали, а разум скользил в пустоту, где не было ни мыслей, ни эмоций – только холодное ощущение, что дальше крика или движения не хватит сил. Мысли плыли густым туманом.

«Ударить?»

Импульс так и не достиг мышц. Ее руки, одеревеневшие, лежали неподвижно на его предплечье. Она отчётливо слышала собственный пульс, словно отбивающий шаги охотника, который уже знает: жертва бессильна. От этой нехватки кислорода комната поплыла перед глазами размытыми пятнами. Никаких планов, никаких надежд. Лишь внутри зиял вакуум, где мог бы поселиться страх, но вместо него застыла неподвижность.

И в этой тишине, в этой пустоте, Мидзуки вдруг осознала: всё её сопротивление сейчас – это не всплески ярости, а выжидание. Она могла только одно – терпеть, исчезая в самой себе, пока снаружи ее тело подчинялось чужой, чудовищной воле.

– Пожалуйста, не делай этого… – ее голос был не громче шелеста листвы, оборвавшееся дыхание превратило фразу в сплошной выдох, полный отчаянной мольбы.

Уголок губ Масато дрогнул, а затем его смех разорвал тишину комнаты.

– Не делать что? Я очень устал, Мидзуки. А уставшие люди не любят повторять. Я всегда получаю всё, что мне хочется. Разве я прошу тебя о чем-то великом?

Он помедлил, давая словам просочиться в нее, как яд, а затем резким, отточенным движением вогнал холодный ствол пистолета ей под подбородок, заставляя голову запрокинуться.

– Хотя знаешь… – его собственный голос внезапно стал тихим, почти ласковым, отчего стало еще страшнее. – Какая разница, что ты там просишь? Выбора у тебя уже и нет.

Он долго смотрел ей в глаза, выискивая в них тень сопротивления, которой уже не было. И в этой мертвой тишине он поймал то, что ждал: единственная предательская слеза, горячая и соленая, сорвалась с ее ресниц и медленно покатилась по щеке, оставляя на коже мокрый след. Увидев это, Масато усмехнулся, и в его взгляде вспыхнуло что-то сродни брезгливости.

– Какая же ты на самом деле жалкая, – бросил он с ледяным презрением и, не прилагая особых усилий, грубо оттолкнул ее на кровать.

Мужчина закурил вторую сигарету и неспешно прошелся к окну. За стеклом, в синеве подсвеченного бассейна, клубилась чужая жизнь: приглушенно била музыка, и несколько силуэтов, держа в руках бокалы, вели неторопливые разговоры. Весь этот покой и беззаботность были отсюда, как с другого берега реки.

Мидзуки отвела взгляд. В комнате повис едкий запах табака, от которого в легких неприятно пощипывало и хотелось раскрыть окно, впуская глоток ночной прохлады. Она провела ладонью по шее, под которой яростно, как птица в западне, билась сонная артерия. Казалось, сегодня она отделалась лишь ледяным уколом страха, но это было слабым утешением.

– Ладно, у меня ещё есть дела поважнее. Обустраивайся, – бросил Масато через плечо. Он сделал последнюю глубокую затяжку и, не глядя, швырнул тлеющую сигарету на пол. Обуглившаяся краешком дорогого ковра ткань пропахла гарью. – И приберись тут.

Дверь захлопнулась с таким стуком, будто за ней оборвалась последняя ниточка к безопасности. Еще не веря тишине, Мидзуки метнулась к выходу, прижалась спиной к твердой деревянной панели. Только тогда она позволила себе выдохнуть. Силы разом оставили ее, девушка медленно сползла вниз по двери, словно тая, и опустилась на холодный паркет.

Обхватив колени руками, она спрятала в них лицо, создав вокруг себя маленький, хрупкий кокон. И вот, в этой давящей тишине, стало окончательно ясно: все её самые худшие предчувствия о новом месте, которые она старалась загнать подальше, оказались не просто правдой, а даже хуже. Ничего хорошего от этого места ждать не приходилось.

Мидзуки просидела так, не двигаясь, не зная, сколько прошло времени – может, десять минут, а может, час. Затем ее тело будто включилось само по себе: она резко поднялась и с лихорадочной энергией принялась за уборку. Было, вероятно, далеко за полночь, но единственным якорем, единственным известным ей способом вернуть себе хоть каплю контроля, был старый, проверенный ритуал – наводить порядок там, где жила.

Она стирала пыль, раскладывала вещи, мыла полы с таким остервенением, будто пыталась стереть саму память о случившемся. Закончила лишь тогда, когда за тяжелыми шторами окна начал разливаться первый сизый свет. Ни единой песчинки сна не было в ее воспаленных глазах, зато номер сиял стерильной чистотой. Ничего лишнего, а у двери стоял огромный, туго набитый пакет с мусором. Мидзуки медленно провела взглядом по безупречному пространству и выдохнула. И только сейчас до нее дошло, насколько она отключилась от реальности: все это время ее сознание было пустым, в нем не было ни одной мысли, только ровный, монотонный гул.

Взгляд упал на пакет. Выбросить. Немедленно. Здание утонуло в гробовой тишине, ни огонька, ни звуков музыки. Проходя мимо чужих дверей, она ловила себя на одной и той же навязчивой мысли:

«В какой из этих комнат они поселили Шунтаро?»

Выйдя во двор, Мидзуки глубоко вдохнула. Воздух пах ночной свежестью и утренней росой, и от этого прохладного прикосновения что-то сжавшееся внутри нее на мгновение ослабло хватку. Показалось, что дышать стало чуть легче, а впереди, возможно, будет не так страшно.

Найдя за главным корпусом мусорный контейнер, она с облегчением швырнула в него пакет, словно избавляясь от вещественного доказательства пережитого кошмара, и отряхнула ладони. Кожа под одеждой казалась чужой, липкой от нескольких дней без душа, и ей отчаянно хотелось забраться под ледяные струи воды и смыть с себя всё – и грязь, и этот ужас, и прикосновения его рук.

Она медленно брела обратно, укутанная в эти мысли, как в колючее одеяло, когда из-за угла ей навстречу буквально выпорхнула высокая девушка с пышной гривой дредов – та самая, которую Мидзуки мельком видела в конференц-зале. Незнакомка резко замерла на месте, ее широко распахнутые глаза выражали неподдельное удивление от столь ранней и неожиданной встречи.

– Тоже не спится?

Мидзуки, застигнутая врасплох, медленно обернулась. Взгляд ее был еще немного отрешенным.

– Что-то вроде того, – ответила она, и в ее голосе слышалась усталая осиплость.

Девушка с дредами сделала шаг вперед, и теперь ее лицо, красивое и открытое, было освещено нарастающим рассветом.

– Куина.

– Мидзуки.

– Уже знаю, – уголки губ Куины дрогнули в мягкой, ободряющей улыбке. Ее глаза, казалось, не просто видели девушку перед собой, а считывали ее состояние. – Нравится здесь?

Вопрос повис в воздухе. Мидзуки машинально провела ладонью по предплечью, как бы проверяя, на месте ли она, и лишь потом медленно обвела взглядом пространство: безлюдное, омытое первым светом и тишиной.

– Конкретно сейчас – да, – выдохнула она, и это была первая за последние часы искренняя фраза.

– Потому что нет людей? – Куина усмехнулась, но в ее интонации не было насмешки, скорее – понимание.

В ответ Мидзуки лишь слегка тронула губы улыбкой, но это уже было кое-что. В этот миг где-то над их головами вспыхнул щебет ранних птиц, и стайка резко вспорхнула с ветки, черными точками растворившись в розовеющем небе. Солнце, набирая силу, выкатывалось из-за горизонта, заливая двор золотым сиянием, в котором даже пыль казалась волшебной.

– Не хочешь прогуляться? – предложила Куина, кивнув в сторону аллеи.

– Я не против.

Они пошли в сторону бассейна, и их шаги по гравию отдавались негромким шелестом. Тишина между ними была не неловкой, а скорее насыщенной, полной невысказанных вопросов и зарождающегося доверия.

– На Пляже тишина обманчива, – нарушила молчание Куина, ее взгляд скользнул по горизонту. – Кажется, можно расслабиться. Пока не вспомнишь, что за каждым окном кто-то прячет пистолет.

Мидзуки сглотнула. Эти слова попадали прямо в цель, резонируя с ее собственным страхом.

– Ты здесь давно? – тихо спросила она.

– Достаточно, чтобы понять: это не курорт. – Куина остановилась, повернувшись к ней. На ее лице не было и тени той мягкой улыбки, что была минуту назад. – Здесь выживают те, кто не верит в курорты.

Мидзуки кивнула, не в силах вымолвить слово.

– Я тоже. Видела твои глаза, когда ты вышла из-за угла. Здесь у многих такой взгляд, будто тебя вывернули наизнанку и забыли собрать. – Куина вздохнула. – Деньги, выпивка, еда... Всё это есть. Но ничто не смывает запах крови и страха. Особенно по ночам.

– А что смывает?

Куина на мгновение задумалась.

– Те, с кем можно молчать вот так, не боясь, что тебя прирежут за спиной. Команда.

Она снова посмотрела на Мидзуки, и теперь в ее взгляде читался уже не просто анализ, а предложение.

– Ты здесь одна?

– Нет... я с... со знакомым. Но я не знаю, где его поселили.

«Мы с Шунтаро точно не друзья, просто коллеги.»

– Тогда найди его. И держись за него. Пока есть за кого держаться, ты еще жива. Всю остальную правду о Пляже ты узнаешь и сама.

С этими словами Куина тронула ее за локоть легким, но уверенным жестом, и они продолжили молчаливый путь, уже не как две случайные знакомые, а как люди, связанные общим знанием об истинной цене этой искусственной роскоши.

***

Полтора часа сна были похожи не на отдых, а на короткий обморок. Сознание так и не отключилось полностью, цепляясь за обрывки кошмаров, поэтому резкий удар дверью заставил девушку вздрогнуть и мгновенно открыть глаза. В номер, не стучась, вошёл высокий парень.

Его визитной карточкой была нелепая чёрно-белая рубашка с крупным, пятнистым принтом, словно снятая с жирафа. Средней длины чёрные волосы спадали на лицо, не скрывая холодного, оценивающего взгляда. Но главным акцентом была винтовка за его спиной – не просто оружие, а неотъемлемая часть образа, как тень или вторая кожа.

Первое впечатление Мидзуки было мгновенным и однозначным: хищник. В его глазах не читалось ни тепла, ни даже простого любопытства – только скучающая насмешка и готовность в любой момент проявить агрессию. Он двигался с ленивой уверенностью существа, которое знает, что находится на вершине пищевой цепи.

– Вставай. Тебя ждут, – бросил он фразу не просто грубо, а с безразличием, которым иногда наделяют неодушевлённые предметы.

– Кто? – успела выдохнуть Мидзуки, всё ещё находясь во власти сонной оцепененности.

Парень скривил губы в гримасе раздражения.

– Ты что, туго соображаешь? Нахрена тебя Масато взял к нам… – Он даже не стал дожидаться ответа, развернулся и вышел, оставив дверь распахнутой. Это был приказ, а не просьба.

Сердце Мидзуки забилось чаще. Она резко поднялась с кровати и, не дав себе времени на раздумья, вышла в коридор. Отель, ночью бывший стерильно-безлюдным, теперь гудел, как растревоженный улей. Из-за дверей доносились голоса, смех, приглушённая музыка. Со вчерашнего вечера к ним присоединились ещё несколько человек, и Мидзуки почувствовала себя песчинкой в этом потоке.

Когда же они вышли к бассейну, девушку охватило странное ощущение: здесь бушевала настоящая вечеринка. Люди плескались в воде, пили из бутылок, громко смеялись. Но это веселье было слишком ярким, слишком истеричным, словно попытка криком заглушить ужас, витавший в воздухе.

Взгляд Мидзуки снова нашел того парня в пятнистой рубашке. Он шёл впереди, и толпа бессознательно расступалась перед ним, как перед акулой.

«Вчера Масато без спроса у своего босса объявил, что я теперь "их". Значит, он примерно на одном уровне с Агуни. Иерархия...»

Также заметила разительный контраст: большинство людей были в купальниках, пытаясь играть в отдых, тогда как те, кто держался рядом с «военными», носили обычную одежду и сохраняли бдительность.

«Значит, оружие – не единственная привилегия…»

Вскоре они миновали шумную зону и вышли за пределы отеля. Под ногами зашуршал мелкий гравий променада, ведущего к ухоженному курортному скверу с аккуратными дорожками и фонарями. И там, у самой кромки воды, уже ждали Агуни и Масато. За их спинами, неподвижные и бдительные, стояли двое вооружённых людей. Агуни, массивный и неподвижный, встретил их коротким ворчанием:

– Наконец-то.

– Милая, как тебе спалось? – Масато обнял ее за плечи с мнимой фамильярностью, но его пальцы впились в ее кожу так, что побелели костяшки. – Мы тебя заждались. У нас, знаешь ли, не так много человек, особенно таких метких. Я так рьяно рекомендовал тебя нашему боссу... – он наклонился так близко, что губы почти коснулись ее уха, и его шепот стал шипящим и влажным: – Только, чур, не подведи. И не вздумай делать лишних движений.

В следующую секунду ей в руки грубо сунули холодный металл. Полицейский револьвер Nambu Model 60. Компактный, с угловатым черным барабаном и шершавой рукоятью. Вдалеке, на приличном расстоянии, белели три мишени. Мидзуки подняла оружие. Пальцы скользнули по рукояти. Она задержала дыхание, поймала мушку на цели и плавно нажала на спуск.

Выстрел. Идеальное попадание в яблочко.

Выстрел. Снова успех.

Выстрел. Промах. Пуля оставила рваную дыру на самом краю белой бумаги.

Она опустила руку с пистолетом и уставилась на свои ладони. Они тряслись с такой мелкой, неконтролируемой дрожью, что металл буквально ходуном ходил в ее хватке. Это было странно и страшно – впервые за долгое время ее собственное тело не подчинялось ей, жило своей дикой, хаотичной жизнью.

А потом накатило. Внутри все поплыло, как в дурмане. Голова закружилась с такой силой, будто ее выдернули из глубины и швырнули в яркий свет. В висках застучало, в ушах поднялся пронзительный звон. Дыхание перехватило, сердце принялось бешено колотиться, а затем проваливалось в пустоту, оставляя в груди ледяную гулкость. К горлу подкатил комок тошноты, все мышцы ломило, словно сковывало резкой лихорадкой. Тревога, острая и тотальная, разливалась по венам ледяным адреналином. Даже свет казался слишком резким, режущим сетчатку, а приглушенные голоса – оглушительными.

Это было не похоже на простую усталость. Это было похоже на системный сбой. Ее организм, лишенный привычной химической поддержки, бунтовал. Резкая отмена антидепрессантов всегда бьет по нервной системе. И сейчас она чувствовала это каждой клеткой, каждым нервным окончанием, сведенным с ума.

Агуни, не меняя выражения своего каменного лица, бросил короткую, как выстрел, оценку:

– Нормально. Пистолет оставь у себя.

Он медленно перевел тяжелый взгляд на Масато.

– Выдай патроны и всё остальное.

С этими словами он развернулся и удалился с мужчиной, который разбудил её. Мидзуки на мгновение задержала на нем взгляд, а затем снова уставилась на свои предательски ладони, которые снова начали мелко трястись. Она резко засунула их в карманы спортивных штанов, когда сзади подошел Масато.

– Молодец, – его голос прозвучал слащаво-собственнически. Он погладил ее по голове, как гладят собаку, выполнившую команду. – Знал, что не разочаруешь. Наш босс доволен.

Его прикосновение обожгло кожу. Мидзуки резко дёрнулась назад, всем телом демонстрируя отторжение, и, не сказав ни слова, быстрыми шагами направилась к отелю. Ей нужно было остаться одной, загнать подальше эту тряску и разобраться в мыслях.

Подходя к шумной зоне у бассейна, где беззаботный гомон снова врезался в сознание, она внезапно почувствовала на себе чей-то пристальный, колкий взгляд. Спину будто пронзило ледяной иглой. Она резко обернулась, сканируя пространство, ничего. Слева – лишь пустые шезлонги. Тогда она рванула головой вправо.

И застыла. В густой тени раскидистого дерева, подперев его ствол плечом и сложив руки на груди, стоял Шунтаро. Он не просто смотрел – он изучал ее, и на его лице застыла ухмылка. В этот момент Масато, поравнявшись с ней, чуть грубовато толкнул девушку в плечо, чтобы она не останавливалась.

– Шевелись, новобранец, тебя ждут дела поважнее, – что-то говорил он на фоне, но слова доносились до Мидзуки как глухой гул из-под толстой воды.

Ее сознание было полностью захвачено этим встречным взглядом в тени. Что он видел? Ее страх? Ее дрожь? Ее позор от унизительного поглаживания по голове? Мысли путались, сбиваясь в комок тревоги.

***

Темные спортивные штаны, простой топ, распущенные длинные черные волосы… И кобура на пояснице, холодным пятном прижимающаяся к телу.

«Точно героиня дешевого боевика.»

Девушка медленно сделала круг перед зеркалом, не отрывая взгляда от своего отражения. В ее стиле всегда преобладали строгость и минимализм, а не женственность, так что грубые черты нового образа не пугали – они были лишь очередной маскировкой, к которой она уже успела привыкнуть.

Мидзуки наклонилась ближе к зеркальной поверхности, вглядываясь прямо себе в глаза. Под длинными пушистыми ресницами тонули темные, почти черные зрачки, а под ними проступали уже заметные фиолетовые тени от бессонницы. Несмотря на общую хрупкость и худобу, у нее всегда были округлые, детские щечки – фамильная черта, унаследованная от матери. Но несколько дней без нормальной еды и постоянный стресс уже начинали делать свое дело, проступая легкими впадинами на скулах.

Она провела кончиками пальцев по щеке и с досадой заметила, что руки все еще мелко и предательски подрагивают. И тут же, будто подчиняясь этому сигналу, внутри нарастала волна беспричинной тревоги. Внезапно ей показалось, что невидимые крепкие руки сдавили горло, перекрывая кислород. Дыхание стало прерывистым и поверхностным. Она забегала глазами по пространству номера, а мысли спутались в тугой, беспорядочный клубок.

«Что происходит? Почему мне так страшно? Здесь же тихо. Никто не угрожает сейчас.»

На ватных ногах она подошла к окну и с силой распахнула его настежь, жадно глотая свежий вечерний воздух. Снизу, от бассейна, доносились взрывы смеха и громкая музыка – люди веселились, словно вокруг не было ничего, кроме курортного рая. С одной стороны, она была почти благодарна, что ее «должность» избавляла от необходимости надевать купальник и играть роль беззаботной отдыхающей. А с другой… Эта неопределенность сводила с ума. Ей до сих пор не объяснили, что делать, и главное – какую роль она должна играть в этом абсурдном театре.

Внезапно чей-то задорный крик слился с общим гулом, и толпа у бассейна, как по команде, хлынула в сторону фойе отеля. Мидзуки сразу поняла: началось. Время игр.

Девушка на автомате вышла из номера, притворив дверь. Хотелось бы захлопнуть ее на ключ, создать иллюзию укрытия, но все замки в отеле были надежно залиты суперклеем – еще одно напоминание, что никаких личных границ здесь не существует. Сделав пару шагов по коридору, она замерла: буквально через несколько дверей от нее открылась еще одна, и из полумрака номера появился знакомый силуэт.

– Недалеко нас поселили, – произнес Шунтаро, и в углу его губ заплясала едва заметная, колкая усмешка.

Мидзуки молча подошла, и они, не сговариваясь, двинулись по коридору в сторону фойе.

– Я так понимаю, сейчас мы поедем на Игру? – тихо спросила она, больше чтобы разрядить тягостное молчание.

– Похоже на то, – коротко бросил мужчина, не глядя на нее. – Смотрю, ты получила привилегии. – Его взгляд скользнул по ее пояснице, где угадывался контур кобуры. В его голосе не было ни одобрения, ни зависти – лишь холодная констатация факта.

– Вряд ли этим стоит гордиться. Есть предположение, что ничем хорошим это не кончится.

– Смотря для кого, – он наконец повернул к ней голову, и в его глазах мелькнул стальной блеск. – Оружие – отличный аргумент в спорах. Особенно здесь.

Мидзуки уже открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Возразить было нечем. Шунтаро, как всегда, был прав. Горько, цинично, но прав. Они вышли в просторное фойе, где уже собралась толпа. Опоздали – речь Шляпника уже началась.

Мужчина бесшумно отступил к массивной колонне, прислонился к ней спиной и устремил на Мидзуки пристальный, аналитический взгляд. Она же, охваченная нервозностью, беспокойно переводила глаза с одного незнакомого лица на другое, лишь краем глаза отмечая, что губы Шунтаро шевельнулись.

– Прости, что? – переспросила она, пересиливая шум в голове.

Он сузил глаза, и его взгляд стал еще острее.

– Сначала я предположил, что ты нервничаешь из-за игры. Но я тебя знаю давно. Даже перед самыми сложными операциями, – он сделал крошечную паузу, давая ей вспомнить прошлое, – у тебя так не тряслись руки.

Эти слова прозвучали не как упрек, а как тихий, но безошибочный диагноз. Он видел не просто страх, а нечто глубже – сбой в ее обычно безупречном самообладании. И точно помнил про флакон, небрежно оставленный на самом видном месте в её квартире.

Мидзуки на мгновение задумалась, стоит ли оправдываться – сказать, что тяжело осознавать, как многие не вернутся с игр, что невыносимо снова нырять в этот омут смертей? Это была бы ложь, и Чишия, знавший ее слишком хорошо, мгновенно раскусил бы это. Смерть дышала им в спину почти каждый день, и бывали моменты, когда она все-таки выхватывала кого-то из-под самого носа. Так что нет, смерти она уже давно не боялась. Причина ее дрожи была куда прозаичнее и страшнее, и признаваться в ней она не хотела.

От необходимости что-либо говорить ее спас громкий, призывный возглас, прорезавший гул толпы. Люди внезапно засуетились, начали разбегаться в разные стороны, сея не просто суету, а самую настоящую панику. В этот момент на ее плечо легла тяжелая, властная ладонь. Мидзуки резко обернулась и встретилась взглядом с тем самым мужчиной в пятнистой рубашке, что сегодня утром ворвался в ее номер.

– Пошли, – бросил он коротко, не оставляя пространства для вопросов.

Мидзуки инстинктивно повернула голову, чтобы найти взгляд Чишии, чтобы хоть как-то закрепиться в этом хаосе, но его уже и след простыл. Он растворился в толпе, как призрак. Подавив вздох, она быстрым шагом двинулась за мужчиной.

Они вышли на обширную парковку, где уже ревели моторы и разъезжались старенькие, побитые жизнью автомобили. Парень грубо ткнул ей в спину прикладом своей винтовки, без слов указывая на открытую дверь одного из седанов. Мидзуки покорно упала на заднее сиденье, и дверь тут же с грохотом захлопнулась. Еще не успев отдышаться, она почувствовала, как автомобиль с визгом шин резко рванул с места, прижав ее к креслу.

Передняя часть салона была занята: за рулем сидел Масато, а на пассажирском месте развалился безымянный в странной рубашке. Мидзуки бросила взгляд по сторонам. Рядом с ней на сиденье, откровенно нарушая ее личное пространство, расположилась незнакомая девушка с грубыми, угловатыми чертами лица. Ее поза и холодный, оценивающий взгляд не сулили ни капли добродушия. Поездка обещала быть долгой и невыносимой.

***

«Ключ свободы»

Сложность: Четвёрка пик.

Количество игроков: 10.

Ограничение по времени: 30 минут.

Правила игры: На шеи игроков надеваются ошейники. Снять их можно только с помощью ключа. Пять ключей спрятаны на территории аквапарка. Каждый подходит к любому ошейнику. По истечении времени те, кто останутся без ключа, выбывают.

«Выбывают... Как будто это спортивное соревнование. Умирают – вот, что значит это слово.»

Мидзуки стояла, уставившись на табло, и слушала сладковатый, безразличный женский голос, доносящийся из громкоговорителей. Знаменитый токийский аквапарк «AQUA PARADISE», с его гигантскими стеклянными куполами и разноцветными горками, всегда манил толпы отдыхающих. Мидзуки никогда в нём не была, но теперь, это яркое, когда-то веселое место стало ареной смертельной игры.

Девушка украдкой огляделась. Масато о чём-то тихо, но оживлённо совещался с тем парнем в нелепой рубашке с жирафьим принтом – Нираги. Его имя она уловила из обрывков их разговора в машине. Молчаливая девушка с грубыми чертами лица не проронила ни звука. Масато коротким кивком указал Нираги на винтовку за его спиной, и Мидзуки всё стало ясно.

«Конечно. В правилах не сказано, что нельзя убивать за ключ.».

Взгляд Масато скользнул по ней, и он жестом подозвал к себе.

– Готова к заплыву? – он криво усмехнулся. – Не время мешкать. У тебя есть фора, так что действуй смело.

Мужчина похлопал её по плечу. Со стороны это могло сойти за подбадривание, но под его пальцами кожа Мидзуки покрылась мурашками. Каждое его прикосновение было ложью, игрой в порядочность перед чужими людьми.

Резкий сигнал оповестил о начале игры. Остальные игроки, как испуганные тараканы, бросились врассыпную по влажному кафелю.

– Разделимся. Так эффективнее, – неожиданно чётко произнесла незнакомка с Пляжа, её голос был низким и хриплым.

– Ладно, – лениво протянул Нираги, и на его лице расплылась хищная ухмылка. – Пора размяться.

Он неспешной, развалистой походкой направился вглубь аквапарка. Остальные растворились в лабиринте горок и бассейнов так же быстро. Мидзуки осталась стоять одна у подножия какой-то высоченной, извилистой горки, уходящей куда-то под самый купол. Она подняла голову, и внутри что-то едва заметно кольнуло. Воображение нарисовало слабую, но оттого ещё более горькую картинку: визг детей, смех, счастливые лица родителей, праздник. Она резко тряхнула головой, с силой захлопнув эту приоткрывшуюся дверь в собственное, давно забытое детство.

Из глубины аквапарка, из-за угла, донёсся чей-то короткий, обрывающийся крик и сразу за ним – отчётливый хлопок выстрела. Эхо раскатилось под сводами.

«Не прошло и пяти минут… А кто-то из «наших» уже добыл свой ключ. Кровавой ценой».

Мидзуки резко выдохнула, отгоняя прочь наваждение прошлого. Детские воспоминания были роскошью, которую она не могла себе позволить. Время пошло. Девушка начала с самой высокой горки – инстинкт подсказывал, что с высоты можно осмотреть территорию.

Вместо лестницы она использовала технические поручни и рамы, карабкаясь быстрее, но рискуя сорваться. Пластик был скользким от конденсата, металл холодно обжигал ладони. Добравшись до вершины, она замерла, переводя дух. Отсюда, как на ладони, были видны извилистые ленты горок, бирюзовые чаши бассейнов, безлюдные бары и кафе. Лишь мокрый блеск плитки и гнетущая тишина, нарушаемая отдаленными всплесками и шагами.

Спустившись вниз, она двинулась вдоль стен основного здания. Её взгляд выхватывал каждую деталь: завалявшуюся под шезлонгом бутылку из-под воды, кучу сброшенных полотенец, приоткрытую дверцу служебного помещения за стойкой проката. Сердце на мгновение заколотилось чаще. Она втиснулась в узкое пространство. Внутри пахло хлоркой и сыростью. В луже воды на полу валялась швабра, а на полке среди моющих средств лежал… обычный гаечный ключ. Не тот. Разочарование ударило по нервам, острое и горькое.

Она выбралась назад и почти столкнулась нос к носу с другим игроком – худощавым парнем в очках. Увидев девушку, он буквально отпрыгнул назад, его взгляд мгновенно упал на кобуру у неё на поясе, и лицо исказилось страхом. Он поднял руки в защитном жесте и, пятясь, быстро скрылся за углом. Мидзуки хотелось крикнуть ему вслед, что она не опасна, но слова застряли в горле. Здесь такие оправдания ничего не значили.

Продолжив поиски, она заглянула в искусственную пещеру с «гротом желаний». Монеты на дне блестели тускло. И здесь она встретила девушку с короткими розовыми волосами, которая рылась в сувенирном ларьке. Услышав шаги, та резко обернулась. Её глаза тоже на долю секунды задержались на пистолете, прежде чем она молча, с вызовом, отступила в тень и растворилась среди искусственных сталактитов. Пистолет был не оружием, а клеймом, меткой «военной», которая отталкивала всех.

«Хорошо. Если уж так меня воспринимают, то пусть лучше боятся.»

***

Время истекало с безжалостной скоростью. На табло, отсвечивающем кроваво-красным, пылали последние пять минут. Судя по приглушенным выстрелам и отчаянным крикам, доносящимся из разных уголков аквапарка, все ключи уже были в чужих руках. Мидзуки проползла буквально каждую щель, заглянула под каждый пластиковый горб аттракционов, обшарила все кабинки – тщетно. Ошейник на шее, до этого просто давящий грузом, теперь словно начал физически сжиматься, нашептывая ледяным ободом о скором конце.

Внутри неё что-то надломилось. Мидзуки опустилась на корточки у края самого большого бассейна, её отражение дрожало на неподвижной водной глади. Опустила руки в ледяную воду, а затем плеснула себе в лицо. Вместо паники её накрыла странная, почти зловещая апатия. Казалось, сама смерть где-то рядом выжидает, а ей всё равно. Внутри образовалась огромная, безразличная пустота.

И именно в этот момент взгляд, затуманенный отрешённостью, уловил на дне слабый блик. Глубина здесь была стандартной для основного бассейна – около трёх метров. Она протёрла глаза, не веря. Но нет – на светло-голубой плитке дна неподвижно лежал он. Заветный ключ, и его металл слабо поблёскивал в свете мощной лампы над головой.

Мысль пронеслась со скоростью молнии: лампа! Его специально положили под луч света, чтобы создать блики и сделать невидимым с поверхности для беглого осмотра. Расчёт на панику, на спешку.

Адреналин ударил в виски, выжигая пустоту. Не раздумывая, она расстегнула кобуру, стянула промокшие спортивные штаны, оставшись в майке и нижнем белье. Пистолет и одежду она резко зашвырнула ногой под дальний стул, в тёмный угол.

С глубоким вдохом девушка нырнула. Вода сомкнулась над головой, заглушив все звуки мира. Несмотря на то, что аквапарки она обходила стороной, годы тренировок в университетском бассейне взяли своё. Она мощно работала ногами, рассекая толщу воды, и зажмуриваться не пришлось – глаза, привыкшие к хлорке, сами адаптировались.

«Вот он!»

Пальцы сомкнулись на холодном, ребристом металле. Оттолкнувшись от дна, Мидзуки рванула к поверхности, мысленно отсчитывая секунды.

«Три минуты... Меньше...»

С жадным вздохом она вынырнула, отбрасывая мокрые волосы с лица. Почти не чувствуя холода, она выбралась на плитку и, тяжело дыша, стала нащупывать на ошейнике замочную скважину.

Внезапно сзади набросилась тень. Чья-то сильная рука грубо вцепилась ей в шею, повалив на спину. На неё давил всей тяжестью неизвестный мужчина, его пальцы когтями впились в её запястье, пытаясь вырвать ключ. В поле зрения мелькнуло табло: 1:45. Бездушные цифры отсчитывали её жизнь.

Мгновение паралича сменилось животным инстинктом выживания. Мидзуки резко, со всей силы, ударила локтем в пах навалившегося на неё мужчины. Раздался хриплый стон, хватка ослабла, и она, извиваясь, вырвалась. На коленях, почти ползком, она рванула к стулу, успев швырнуть свои штаны в сторону, но в следующий миг он был уже на ней. Незнакомец с рычанием схватил её за волосы и с размаху ударил головой о мокрую кафельную плитку.

Звезды взорвались перед глазами. Пронзительная боль пронзила череп, и она почувствовала, как по виску что-то тёплое и липкое растекается, а затем тяжёлыми каплями падает на пол. В мелькнувшем отражении в луже воды она увидела алые пятна. Мужчина, не обращая внимания на её травму, снова набросился, пытаясь разжать её пальцы, сведённые вокруг ключа.

И тут что-то в девушке оборвалось. Вся накопившаяся за день ярость, страх, унижение и отчаяние – всё это слилось в единую, всепоглощающую волну. Её сознание сузилось до точки. Она не думала, она действовала.

С диким криком Мидзуки разжала ладонь и швырнула ключ в дальний угол помещение. Пока мужчина, опешив, следил за его полётом, её свободная рука молниеносно нырнула под стойку и выдернула спрятанную кобуру. Он рванулся к ключу, поскользнулся на мокром полу и тяжело рухнул на живот, вытягивая руку к блеснувшему металлу.

В этот миг грянул выстрел. Оглушительный хлопок, многократно усиленный эхом под сводами аквапарка, на секунду оглушил её саму. Пуля не ударила в плитку. Она с хлюпающим звуком вошла в спину мужчины, который уже почти накрыл ключ ладонью. Его тело дёрнулось, рука беспомощно захлопнула воздух, и он затих, растекаясь по мокрому кафелю тёмным, быстро растущим пятном.

Не давая себе опомниться, Мидзуки подорвалась, схватила ключ, нащупала на ошейнике замочную скважину и вставила его. Раздался спасительный щелчок. Сорвав с шеи ненавистный ошейник, она с отвращением швырнула его в бассейн. Взгляд метнулся на табло: 00:03... 00:02... 00:01...

Спина ударилась о холодную стену, и девушка медленно осела на пол, прямо напротив тела. Только теперь её сознание, замутнённое адреналином, начало проясняться. Мидзуки смотрела на неподвижную фигуру, на тёмную лужу, медленно ползущую к её ногам. Она подняла пистолет и уставилась на него. Рука больше не дрожала, а наоборот, была холодна и тяжела.

Острая, тошнотворная пустота заполнила изнутри. Мидзуки прижала ладонь ко рту, но это не могло заглушить запах пороха и смерти. Эмоции, что секунду назад придавали ей силы, ушли, оставив после себя лишь леденящую душу пустоту и невыносимую тяжесть совершённого. Она только что убила человека. Ей захотелось провалиться сквозь землю вместе с этим телом.

В этот момент из темноты у входа в зону бассейна раздались неспешные, ироничные хлопки. Прислонившись к косяку, стоял Нираги. На его лице играла та же знакомая ухмылка.

– Ладно, это было… эффектно, – произнёс мужчина, его голос прозвучал как холодная оценка на арене.

– Ты… Ты всё это время стоял здесь? – голос Мидзуки сорвался на хриплый, надрывный крик. Она смотрела на него, не веря своим глазам. – Почему не помог?!

Нираги лишь пожал плечом, равнодушно поправив ремень своей винтовки.

– А нахрена? Если ты сама не можешь справиться, то зачем нам такая обуза? Мёртвый груз никому не нужен.

Он развернулся и ушёл. Мидзуки не нашла слов. В горле стоял ком, а в ушах звенела оглушительная тишина, наступившая после. Она просидела на холодной плитке ещё несколько минут, не в силах оторвать взгляд от неподвижного тела. Её пустые глаза скользили по силуэту, который ещё недавно был живым человеком. Вся её жизнь, её клятва самой себе – спасать людей, нести жизнь – рассыпалась в прах в один миг. Девушка собственными руками отправила его в объятия костлявой.

«Он был таким же заложником. Такая же жертва этой бойни, как и я…»

Внутри поднялась буря оправданий. Мидзуки пыталась убедить себя, что это был инстинкт, что её воля к жизни ничуть не меньше, чем была у него. Но эти мысли разбивались о ледяную реальность: он мёртв, а она жива. Ценой его жизни.

Овцы и волки… Слова Масато прозвучали в памяти с пугающей ясностью. Кто она теперь? Нет, не то. Горькая, окончательная правда заключалась в другом: Кем она хочет стать?

Овцой, которая опускает голову и покорно следует за стадом, боясь сделать лишний шаг в сторону?

Или волком, который сам решает, чью жизнь забрать, чтобы продлить свою?