Глава 4. Начало конца.
– Иногда мне кажется, что реальность не настоящая, – тихо сказала Мидзуки.
– Попробуйте объяснить, что именно вы чувствуете.
– Всё перемешалось, – девушка провела ладонью по виску. – Иногда думаю, что всё происходящее – лишь очередное видение.
– Это естественно, – ответила женщина. – Когда человек оказывается на границе между жизнью и смертью, мозг включает особые механизмы. Он словно создаёт «порог» или «коридор», чтобы смягчить удар. В медицине это называют пограничным состоянием: резкое падение кислорода, всплеск нейромедиаторов, и восприятие перестраивается. Так психика спасает себя от разрушения.
Мидзуки усмехнулась, но в её улыбке не было тепла. Всё, что говорила женщина было ей уже знакомо из кучи статей и книг, которые она изучила за последние месяцы.
– Странная защита. То, что я там увидела, никому не пожелаю пережить.
– Иногда защита выглядит пугающе, – продолжила женщина. – Но именно она позволила вам вернуться. Ваш мозг выбрал образ границы, потому что иначе было бы слишком больно. Многие описывают туннели, свет, ощущение отделённости от тела. Это не «фантазия» в простом смысле, а способ мозга удержать вас на грани, пока тело боролось.
– Значит, я действительно стояла на пороге?
– Да. И теперь память возвращает вас туда, чтобы постепенно «переписать» опыт. Это тяжело, но именно так вы снова учитесь доверять реальности.
Мидзуки замолчала. Она перевела взгляд к окну. Сегодня солнце было особенно ярким: оно подсвечивало золото на деревьях, каждая жила листа проступала тонкой сетью. Ветер едва шевелил крону, и отражения плыли по стеклу, дробясь на тёплые блики.
– Вы чувствуете, что готовы говорить об этом? – спросила женщина, её светлые волосы чуть блеснули в луче света.
– Думаю, да.
– Тогда начните с самого начала.
***
– Я сплю?
– Часто тебе снюсь?
Голос прозвучал слишком близко, и она медленно открыла глаза. Раннее утро заливало улицу золотом, лучи солнца пробивались сквозь рваные тучи и цеплялись за крыши пустых домов. Ветер гнал по тротуару сухие листья и обрывки газет, шурша в тишине города, где давно не звучали шаги людей.
Мидзуки прищурилась, свет бил прямо в лицо, но чужой силуэт заслонял его, превращая в ореол. Он сидел на корточках рядом, почти касаясь коленом её плеча. Девушка медленно подняла руку и, не отрывая взгляда, ущипнула его за ногу. Шунтаро лишь чуть выгнул бровь, уголки губ дрогнули в усмешке.
– Настоящий…
– Похоже, сильно приложилась.
Мидзуки попыталась подняться, но резкая боль пронзила висок, заставив снова опуститься на землю. Она перекатилась на спину, прикрыла глаза ладонью, пытаясь собрать мысли. Внутри копились вопросы, один за другим, но ни на один не находилось ответа. Мужчина встал и, как всегда, спрятал руки в карманы. Этот жест был настолько узнаваемым, что девушка невольно усмехнулась.
– Шунтаро… где мы?
– В Токио, очевидно.
Она тихо цокнула языком и закатила глаза.
– Точно настоящий. Из тебя ни слова не вытянешь.
В ушах глухо стучала кровь, а под пальцами чувствовалась холодная, влажная трава. Чишия стоял рядом, чуть склонив голову, и молча наблюдал за её попытками встать. В его взгляде не было ни тени сочувствия, лишь ленивое любопытство.
Мидзуки с трудом поднялась на локти, чувствуя, как в голове всё ещё пульсирует боль. Мужчина не отводил взгляда, он медленно выпрямился, отступил на шаг и оглядел улицу. Окна домов смотрели чёрными пустотами, где могло прятаться что угодно.
– Встретил ещё кого-нибудь?
– Да, но поговорить с ними вряд ли уже удастся.
Почему-то девушка сразу поняла о чем он говорит, и слегка помрачнела.
– Значит тоже был на игре?
Шунтаро молча кивнул, не произнеся ни слова. Его взгляд скользил по сторонам, будто он пытался уловить в окружающем пространстве скрытые знаки. Девушка уже дышала ровнее. Слабость, державшая её до этого, постепенно отступала, и она наконец поднялась на ноги. Пыль облепила одежду, и, отряхивая её, Мидзуки украдкой бросала взгляды на мужчину. В его облике не было ничего необычного: спокойное лицо, уверенные движения, ни малейшего намёка на страх. Но именно эта холодная собранность в этом странном месте настораживала.
Он стоял так, словно был здесь не случайным гостем, а хозяином, знающим каждую трещину в земле. Его глаза не задерживались ни на чём надолго, но казалось, что он всё видит и всё запоминает. Мысль о том, что их встреча – слишком странное совпадение, не отпускала Мидзуки. Она сделала пару медленных шагов назад на безопасное расстояние, стараясь не издать ни звука.
– Шунтаро… откуда ты здесь?
Мужчина медленно развернулся, задержав взгляд на её лице. Бровь чуть приподнялась – не от удивления, скорее от любопытства.
– С каких пор ты смотришь на меня так, будто я враг?
– Знаешь, последние события заставляют быть осторожной.
– Осторожность – это хорошо. Но безосновательно подозревать меня в чём-то – глупо.
Мидзуки чуть выдохнула и позволила себе на миг расслабиться, оглядываясь по сторонам. Возможно, её настороженность выглядела странно, но в этой встрече не было ничего естественного. Чишия был слишком умен, чтобы застрять здесь случайно: он наверняка нашёл бы способ выбраться из города, превратившегося в безумие. И всё же он стоял перед ней. А это означало лишь одно – выхода, похоже, действительно нет.
– В твоей игре кто-нибудь выжил? – спросил мужчина.
– Нет.
– Понятно.
Девушка едва слышно усмехнулась.
«Это его дежурная фраза на все случаи?»
– Будем и дальше просто стоять на самом открытом участке улицы? – сказал Шунтаро и медленно пошёл в неизвестном направлении.
Мидзуки оглянулась через плечо, будто проверяя, не осталась ли за спиной опасность, и только после этого последовала за ним. Некоторое время они двигались молча, шаги эхом отдавались в пустоте. Тишина тянулась паузой, пока вдруг не нарушилась тихим урчанием – желудок напомнил девушке о слишком долгом отсутствии еды. Она приложила ладонь к животу, пытаясь заглушить звук.
– Ты не знаешь, где сейчас можно найти еду? – голос Мидзуки прозвучал тише, чем она хотела.
– Где угодно, – Чишия лениво провёл рукой по воздуху, будто очерчивая невидимую карту ближайших продуктовых лавок.
– Давай зайдём в тот конбини, – предложила она, кивнув в сторону угла улицы.
Там стоял My Basket – типичный магазин шаговой доступности, где обычно можно найти всё необходимое: от рисовых шариков и лапши до дешёвых овощей и готовых обедов. Вывеска поблёкла, а витрина была покрыта мутным слоем пыли, словно магазин давно не мыли.
Чишия коротко кивнул, и они направились к двери. Мидзуки пыталась разглядеть, есть ли внутри люди, но сквозь грязное стекло виднелись лишь смутные очертания стеллажей. Тишина вокруг делала это место ещё более подозрительным. Мужчина протянул руку к двери. Металлическая ручка поддалась сразу, без усилий, и дверь со скрипом распахнулась внутрь.
– Из‑за чего люди бежали так поспешно, что даже магазины оставили открытыми? – голос Мидзуки прозвучал почти шёпотом.
Чишия не ответил. Он лишь слегка приподнял плечо, будто вопрос не стоил внимания, и толкнул дверь. Внутри их встретил спертый, тяжёлый воздух и смесь запахов чего-то протухшего, прелой бумаги и пыли. Казалось, само здание здесь пропиталось гнилью.
Мидзуки резко зажала нос ладонью, морщась. Горло обожгло, будто вдыхала дым. Она сделала шаг назад, но взгляд невольно скользнул по рядам: тёмные силуэты стеллажей, покосившиеся коробки, брошенные тележки. Всё выглядело так, словно люди исчезли в одно мгновение, оставив вещи на полпути. Мужчина, напротив, шагнул внутрь без колебаний.
– Как могло всё так протухнуть всего за сутки?
– Ты здесь уже была? – спросил Шунтаро.
– Нет. С чего ты взял? – она бросила на него быстрый взгляд и отвернулась, стараясь сосредоточиться на поисках.
Девушка медленно двигалась вдоль рядов, где на полках вперемешку лежали пустые коробки, просыпавшийся рис и банки с вздутыми крышками. Воздух был тяжёлым, липким, и каждый вдох отдавался тошнотворной горечью. Мидзуки всё ещё прикрывала нос, но глаза бегали по стеллажам в надежде найти хоть что‑то съедобное.
Наконец, ей удалось выудить пару пачек печенья и лапши быстрого приготовления. Лапшу, правда, пока было негде разогреть, но даже эта находка казалась спасением. В очередном проходе она резко остановилась – прямо перед ней, почти нос к носу, оказался Шунтаро. Он стоял так близко, что Мидзуки невольно отпрянула.
– Когда ты видела людей последний раз? – спросил он негромко, глядя прямо в глаза.
– Вчера, – ответила она после короткой паузы.
Шунтаро чуть приподнял уголок губ, едва заметно усмехнувшись.
– Интересно…
Мидзуки выгнула бровь.
– Что именно?
– То, что я видел их три дня назад.
***
Сумерки уже почти перетекли в ночь, и город погружался в кромешную темноту. Фонари вдоль улиц не горели, окна домов так и не зажглись. Их шаги отдавались эхом, и каждый поворот казался одинаковым, будто они шли по кругу.
Вскоре впереди показался силуэт полицейского участка. Здание выглядело мрачным и чужим: прямоугольный фасад, пустые окна и ни единого огонька внутри. Когда‑то здесь кипела жизнь, а теперь оно стояло, как вымерший монумент.
Мидзуки замедлила шаг. Она знала это место слишком хорошо. В глубине участка находился тир – её личное убежище. Там, среди запаха пороха и громких выстрелов, она всегда находила равновесие. Каждый выстрел был как точка в конце мысли, как способ расставить всё по местам. Теперь же здание выглядело иначе. Без электричества оно казалось ещё более глухим и опасным.
– Ты уверена, что здесь есть смысл искать? – лениво бросил Чишия, не отрывая взгляда от тёмного фасада
– Почему нет?
Они вошли внутрь без лишних слов. Как и ожидалось – никого. Здание встречало тишиной, нарушаемой лишь скрипом пола под шагами. Воздух был тяжёлым, пахнул чем‑то старым и застоявшимся, словно здесь давно не ступала нога человека.
Чишия шёл чуть позади, лениво оглядываясь по сторонам, будто отмечал каждую деталь: облупившуюся краску на стенах, брошенные папки на полу, тёмные коридоры, уходящие вглубь. Его спокойствие только подчёркивало тревогу, которая нарастала в груди Мидзуки.
Она подошла к стойке регистрации. Деревянная поверхность была покрыта слоем пыли, и, перекинувшись через неё, девушка ощутила, как под ладонью хрустнули мелкие песчинки. На столе лежал карманный фонарик – старый, с поцарапанным корпусом. Мидзуки взяла его, щёлкнула кнопкой и тусклый жёлтый свет ожил, выхватывая из темноты куски пространства. Под самой стойкой висела пробковая доска с несколькими ключами. Металл поблёскивал в луче фонаря, и взгляд девушки сразу зацепился за один из них.
Ключ с тёмной биркой, на которой значилось: Кабинет начальника отдела – Татибана Масато. Сердце Мидзуки сжалось. Она знала этот ключ. Когда‑то он принадлежал её отцу. Не раздумывая, девушка протянула руку и ловко сняла его с крючка. Металл был холодным, и в этот миг ей показалось, что вместе с ключом она вытащила из прошлого целый пласт воспоминаний. Сжав его в ладони, Мидзуки быстро спрятала находку в карман, словно боялась, что кто‑то может отобрать её.
Она махнула рукой Шунтаро, и они двинулись дальше по коридорам. Тусклый свет фонарика выхватывал из темноты старые таблички на дверях. Наконец они остановились у нужного кабинета. Дверь поддалась с лёгким скрипом, и помещение встретило их хаосом: бумаги были разбросаны по полу и столу, несколько грязных чашек с засохшими разводами кофе стояли в углу, а пепельница переполнялась окурками.
Нет, Масато никогда не был человеком, утопающим в работе. Скорее наоборот – ленивый, грубый, привыкший перекладывать обязанности на других. Все дела, порядок в документах и даже чистоту в кабинете он доверял своей помощнице. Девушка выполняла за него всё. И не только бумажную работу.
Мидзуки помнила, как пару раз заставала её выбегающей отсюда: волосы растрёпаны, лицо раскрасневшееся, взгляд опущен. А сам Масато в такие моменты спокойно закуривал сигарету прямо в кабинете, будто происходящее было для него чем‑то обыденным. Он никогда не стеснялся своих выходок и, по какой‑то причине, был уверен, что подобное поведение делает его привлекательным.
– Мерзость, – вырвалось у неё вслух.
– Соглашусь, – отозвался за спиной Чишия, лениво скользнув взглядом по бардаку. – Хотя мне, если честно, всё равно, кто здесь работал.
Мидзуки сжала губы и подошла к столу.
– Мне тоже плевать на него, – сказала она тише. – Но в его сейфе должен быть ещё один ключ: от оружейной и тира.
Чишия чуть приподнял бровь.
– Вот оно что.
– Так, осталось угадать пароль. – коротко бросила девушка, открывая ящик стола и нащупывая замок сейфа.
Мужчина скользнул взглядом по столу, затем приподнял маленькую настольную лампу. Под ней оказалась сложенная записка с аккуратно выведенными паролями. Он усмехнулся уголком губ.
– Как же предсказуемо… – пробормотала Мидзуки и взяла листок в руки.
– Тот, кого мы сейчас обкрадываем, не сильно умён.
– Так и есть.
Она положила фонарик на стол так, чтобы тусклый свет разрезал темноту и освещал лишь половину комнаты. В этом зыбком свете металл сейфа блеснул, и через мгновение открылся с тяжёлым скрипом, словно сопротивляясь.
Внутри лежал заветный ключ, несколько стопок бумаг и папок, и револьвер модели Nambu Model 60. Мидзуки осторожно взяла ключ, а затем подняла оружие, повертев его в руках. Патронов рядом не оказалось, так что забирать его было бессмысленно, тем более, что в подвале было оружие поинтереснее. Развернувшись, заметила Шунтаро: он стоял у стены и вертел в руках тонфу, рассматривая её с интересом.
– Понравилась? Забирай.
Он поднял на неё глаза, и в его взгляде мелькнула тень усмешки. Затем, не спеша, сунул руку в карман своей кофты и достал какой-то старенький револьвер. Глаза Мидзуки расширились.
– Ты… где его взял? И почему молчал, что у тебя есть оружие?
Шунтаро положил тонфу обратно на стол, словно она потеряла для него всякий интерес.
– Дали в конце игры, – ответил он спокойно. – В качестве вознаграждения.
Девушка отвела взгляд куда-то в сторону, словно пытаясь отгородиться от нарастающего шума в голове. Обрывки воспоминаний о своей игре мелькали, как рваные кадры старой плёнки: люди падали один за другим, и мысль о каких‑то призах казалась теперь невероятно странной. Она резко встряхнула головой, будто прогоняя липкий сон, и решительно вышла из кабинета.
Спустившись по узкой лестнице, Мидзуки ощутила сыроватую прохладу подвала. В оружейной всё выглядело нетронутым: винтовки стояли в строгом порядке, патроны аккуратно выстроены рядами.
– Странно… ни один полицейский не взял оружие?
Она прошла внутрь, медленно проводя ладонью по холодным стволам винтовок, словно проверяя их на реальность. Но её любимой – той, к которой рука тянулась сама собой, – на месте не оказалось.
В дверях, скучающе опершись плечом о косяк, стоял Шунтаро. Его взгляд скользил по помещению, но в глазах читалось напряжение, будто он тоже что-то искал.
– Может, они ушли слишком быстро. Или решили, что оружие бесполезно против того, что здесь происходит.
Мидзуки задумалась.
– Расскажи всё, что знаешь. В нашей ситуации твоя закрытость выглядит странно. Если ты что-то скрываешь, это может убить нас обоих.
Он ухмыльнулся, будто её слова его позабавили.
– Ты переоцениваешь меня, – спокойно ответил Шунтаро. – У меня нет тайного плана и спрятанных ответов. Я в той же самой неизвестности, что и ты.
Мидзуки нахмурилась.
– Но ты ведёшь себя так, будто всё понимаешь.
– Это просто привычка, – он пожал плечами, оттолкнувшись от косяка и сделав шаг внутрь. – Когда вокруг хаос, спокойствие выглядит как знание. Но поверь, я не знаю больше твоего.
Он задержал взгляд на пустом месте, где должна была лежать винтовка.
– Мы оба ищем ответы. И оба пока что их не нашли.
– Просто всё это не укладывается в голове, – девушка опустила взгляд куда-то в сторону. – Ощущение, будто я действительно сплю… А наша встреча только усиливает его.
– Перестань быть такой подозрительной, – мужчина выгнул бровь.
Мидзуки вздохнула и вернулась к полке с оружием. Она понимала: громоздкая винтовка только стянет плечо и замедлит шаг. Необходимо было оружие, которое станет продолжением руки. Девушка присмотрелась к полке сбоку и взяла один из пистолетов. На рукояти, мелким, почти незаметным шрифтом, было выгравировано: «Smith & Wesson M37 Chief’s Special».
Тот самый револьвер, что десятилетиями носили японские патрульные, надёжный и простой, без излишеств. Его матовый блеск казался чужим в полумраке оружейной, но в руке он лежал так, будто ждал именно её.
– И как ты связана с этим местом? – спросил Шунтаро, не сводя с неё взгляда.
– Увлекалась стрельбой.
– Интересно. Вряд ли чужого человека пустили бы в полицейский тир играться с настоящим оружием, – его глаза чуть сузились. – И ты обвиняешь меня в излишней скрытности?
– Ты не часто спрашивал о том, что происходит в моей жизни за стенами больницы.
– Я не привык задавать лишние вопросы, – отозвался он спокойно,
Луч фонарика выхватывал из мрака бетонные стены и металлические двери. Вскоре свет упал на небольшое окошко с решёткой, через которое можно было наблюдать за стрельбой. Мидзуки подошла ближе и подсветила помещение. На расстоянии 25 метров от линии огня стояли пять мишеней. Их центры были буквально изрешечены – почти все попадания легли в десятку. Бумага пожелтела от времени, но следы выстрелов говорили сами за себя.
Обычно полицейские пользовались тиром лишь для обучения новобранцев и редких тренировок, поэтому мишени давно не меняли. Только Мидзуки и её отец приходили сюда чаще других. Она вспомнила, как он однажды первый и последний раз похвалил её за идеальные выстрелы прямо в центр, и усмехнулась.
Он хотел, чтобы дочь пошла по его стопам и вступила в полицию. Но Мидзуки больше интересовала медицина. Он просил её поехать на международные соревнования от Tokyo Shooting Club – одного из старейших стрелковых клубов города, где готовили спортсменов для мировых турниров. Но девушка неизменно отказывалась, считая стрельбу лишь хобби. Из-за этого они часто ссорились, и в её памяти эти разговоры оставили горький осадок.
***
– Уже стемнело, – тихо сказала Мидзуки, поправляя ремень рюкзака. – Нам стоит найти место для ночлега. А утром, при свете, поехать в сторону аэропорта.
Чишия скосил на неё взгляд.
– Если даже полиция исчезла, оставив всё оружие, что ты надеешься найти в аэропорту?
Мидзуки нахмурилась, фонарик в её руке дрогнул, выхватывая из темноты пустые витрины.
– Возможность сбежать отсюда.
Он усмехнулся, но не стал спорить. Лучи фонариков скользили по идеально чистому асфальту, по дорогим фасадам с зеркальными окнами и высоким заборам. Район выглядел слишком ухоженным, слишком дорогим, словно чужим. Здесь не было мусора, ни единого следа жизни – только стерильная пустота. Мидзуки знала эти места. Полицейский участок, где когда-то работал её отец, находился совсем рядом.
– Пошли, – бросила она коротко.
Резко свернув за угол, девушка упёрлась в железную калитку. На ней виднелась панель для электронного замка, но электричества в городе давно не было. Такие двери в случае отключения питания оставались разблокированными, чтобы не запирать людей внутри. Она толкнула створку плечом, и та со скрипом поддалась, открывая проход во двор, погружённый в густую тень.
– Смею предположить, что ты приглашаешь в гости? – лениво прозвучало сзади.
– Да, – Мидзуки подняла фонарик, луч скользнул по балкону пятого этажа. – Не спать же на улице.
Они поднялись по пустым лестничным пролётам. Мидзуки вошла первой, не разуваясь, и уверенно прошла вглубь квартиры. Чишия задержался на входе. Он медленно переступил через порог, входя на чужую территорию, и огляделся.
Помещение встретило его строгой пустотой. Светлые стены без картин, ни одной статуэтки, ни намёка на украшения. Всё выглядело так, будто здесь никогда не жили, а только поддерживали порядок. На полках и в шкафах вещи стояли идеально ровно, словно вымеренные по линейке. Даже кресла и стол были расставлены с математической точностью. В этой аккуратности чувствовалась не забота о комфорте, а холодная дисциплина, почти навязчивый перфекционизм.
Мидзуки открыла дверцу шкафа и достала лампу на батарейках. Щёлкнула переключателем и мягкий жёлтый свет разлился по комнате, отражаясь в стеклянной поверхности низкого столика в центре гостиной. Чишия подошёл к большому книжному шкафу. Его взгляд скользнул по корешкам: медицинские справочники, учебники по анатомии, несколько томов классической литературы, но ни одного лёгкого романа или случайной книги. Он задержался на мгновение, будто что-то отметил про себя, и затем неторопливо опустился в кресло напротив, закинув ногу на ногу.
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим жужжанием лампы. Мужчина сидел в кресле, скользя взглядом по идеально выровненным полкам. Но вдруг его внимание зацепилось за маленький предмет на столе.
Это был стеклянный флакон из-под лекарств, почти пустой. На этикетке – идеальными иероглифами выведено название препарата. Вокруг ни пылинки, но сам флакон стоял неровно, чуть в стороне, словно его поставили в спешке. Чишия взял его в руки, покрутил, и внутри тихо перекатились последние таблетки эсциталопрама – препарата от тревожности и депрессии.
– Значит, не только оружие помогает держать себя в руках, – произнёс он негромко.
Мидзуки резко подняла взгляд.
– Поставь на место.
Шунтаро усмехнулся, но подчинился, вернув флакон на стол.
– Такие вещи обычно не оставляют на виду.
Девушка устроилась в кресле напротив, взгляд её скользнул к окну, где луна поднималась над городом, серебром очерчивая крыши и пустые улицы. Странно было видеть Шунтаро здесь, в её квартире. Они никогда не говорили о себе по‑настоящему, не делились личным, и уж точно не были настолько близки, чтобы встречаться в такой обстановке.
Она краем глаза заметила, как он смотрит на неё. В его взгляде не было ни любопытства, ни тепла – скорее внимательность, за которой скрывалось что‑то ещё, то ли осторожность, то ли недоверие. Тёплый свет лампы подсвечивал его волосы, превращая их в мягкое золото.
Мидзуки поймала себя на мысли: почему именно он? В городе, где исчезли все, где пустота стала нормой, рядом оказался именно Чишия. Не друг, не тот, кому она доверяла бы без слов, а человек, которого она знала лишь по коротким фразам и холодным взглядам. Может, случайность. А может, никакой случайности здесь уже не осталось.
– Где ты был эти три дня? – спросила девушка, меняя тему разговора.
– Изучал город.
– И что ты узнал?
Он чуть прищурился, и уголки его губ дрогнули в тени усмешки.
– Как я уже и говорил, ничего.
Мидзуки опустила взгляд, пальцы сжались в кулак, затем снова разжались.
– Ты был в больнице? – наконец спросила она.
Шунтаро кивнул, и в его взгляде мелькнуло понимание того, к чему она ведёт.
– Да. Там никого.
«Дети…»
Чтобы отогнать нарастающее чувство, девушка резко поднялась и прошла на кухню. В темноте фонарик выхватывал отдельные детали: пустые столешницы, аккуратно сложенные полотенца, блеск металлической мойки. Она открыла холодильник и тут же закрыла его, морщась. Запах испорченных продуктов ударил в нос. Без электричества холод давно исчез, и всё внутри умерло естественной смертью.
Мидзуки провела взглядом по полкам, вспоминая, что где-то должны были остаться запасы. В дальнем углу шкафа она нащупала пару пачек рисовых крекеров, сухих и лёгких, но всё же съедобных. Вернувшись в гостиную, она молча протянула их Чишии. Тот взял одну пачку, повертел в руках и сказал:
– Скромный ужин.
– Лучше, чем ничего, – коротко ответила она, присаживаясь напротив.
В комнате снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом пластиковой упаковки. И вдруг небо за окном вспыхнуло, прорезанное алыми линиями, тянущимися куда‑то в бесконечность, словно их вытянули из самого космоса. Красный свет дрогнул на стекле, скользнул по мебели, лег на её лицо. Глаза Мидзуки расширились, дыхание перехватило, она не могла отвести взгляда от этого нереального зрелища. А Шунтаро, сидевший напротив, даже не поднял головы. Он спокойно доедал печенье, лениво стряхивая крошки с пальцев, будто происходящее за окном было всего лишь очередной фоновой декорацией.
– Что это…
– Кто-то умер.
Мидзуки резко перевела взгляд в его сторону.
– Их же десятки.
Шунтаро поднял глаза и ничего не ответил. Он аккуратно сложил упаковку в карман и встал. Девушка проследила за тем, как мужчина уходит в другую комнату и тушит фонарик. Она понимала, что тоже стоит ложиться спать, но внутри не было ни капли усталости. Мидзуки подвинула ближе к окну кресло и села в него, укутавшись в плед. Она на самом деле редко спала в своей кровати, там казалось слишком много места и было совсем неуютно. Но не только от того, что кровать большая. Сама спальня напоминала ей о тех, кто здесь уже давно не живет.
***
Очередной глухой удар, приглушённый вскрик и снова тишина. Девочка лежала в своей постели, уставившись в потолок. Подобные звуки давно стали частью её ночей: привычные, они уже не вызывали страха, лишь оставляли лёгкий осадок. Она медленно перевернулась на другой бок и замерла, наблюдая, как приоткрытое окно колышет тонкую занавеску.
Сегодня снова не спалось. Бессонница давно стала её спутницей. Когда весь дом затихал, она доставала из-под подушки маленький фонарик и, укрывшись одеялом, читала или рисовала в тетради. Тусклый свет выхватывал из темноты страницы и линии карандаша, а за стенами уже царила ночная тишина. Утром же усталость наваливалась особенно тяжело, но строгая дисциплина, которую она сама себе навязала, не позволяла клевать носом на уроках.
Интересных детских книг у неё не было. Всё, что попадалось под руку, – мамины старые медицинские журналы со схемами органов и статьями о болезнях. Игрушек, с которыми другие девочки засыпали в обнимку. Ни плюшевых мишек, ни кукол. Поэтому Мидзуки ложилась спать прямо и ровно, словно солдат на казарменной койке. Хотя чаще всего она вовсе не спала – просто лежала, слушая, как дом дышит и скрипит в темноте
Сегодня организм не выдержал очередной ночи без сна и сдался прямо у доски: перед глазами всё поплыло, и девочка рухнула в обморок на глазах у всего класса. Последнее, что она успела услышать – приглушённые возгласы одноклассников и скрип стульев, когда кто-то вскочил.
Очнулась она уже в кабинете директора. Перед ней стояла кружка сладкого чая и блюдце с печеньем. Горячая жидкость обжигала язык, но возвращала силы. Рядом сидела мать, которую вызвали из-за «недомогания ребёнка». Мидзуки знала, что её ждёт дома, и смирилась: бежать некуда.
Мать мило улыбалась директору, её голос звучал мягко и почти певуче:
– Я и представить себе не могла, что с ней что-то не так. Она у меня такая заучка, всё читает перед сном взрослые книжки, а потом, конечно, не может уснуть…
Слова звучали как забота, но Мидзуки слышала в них фальшь. Она скосила глаза в сторону матери и в какой-то момент поймала на себе её настоящий взгляд – спокойный, холодный, лишённый улыбки. Ну вот, начало положено. Девочка знала: за этим взглядом всегда следовало продолжение. И оно ждало её не здесь, а дома, за закрытой дверью.
Домой они ехали в полной тишине. Машина мягко скользила по зимним улицам, а за окном мелькали украшенные к Новому году витрины: гирлянды, искусственный снег, яркие вывески. На тротуарах толпились семьи – дети тянули родителей за руки к прилавкам с игрушками, выбирали подарки, смеялись, спорили.
Мидзуки смотрела на всё это, и где-то глубоко внутри у неё теплилось желание – получить хоть маленький подарок, или провести выходные с семьёй в горах, как делают другие. Но такие надежды растворились ещё тогда, когда ей было шесть: очередной праздник прошёл без неё, и она поняла, что ждать нечего.
Её родители были людьми состоятельными. Они могли позволить себе просторную квартиру в престижном районе Токио – Хироо. Мать работала в реанимации частной клиники, отец занимал должность начальника отдела полиции. Их жизнь вращалась вокруг работы и светских вечеринок, где они появлялись как «идеальная пара».
А дочь оставалась дома. Сначала с няней, потом и вовсе одна. Для них она была скорее обязательным атрибутом, чем частью семьи. Её рождение не планировалось. Родители не хотели детей и, по сути, не хотели друг друга. Их брак был заключён по расчёту и настоянию старших – союз двух семей, выгодный для обеих сторон. Но для полной картины «правильной» жизни нужен был ребёнок. Желательно талантливый, чтобы можно было гордиться.
Здесь Мидзуки оказалась «полезной»: она рано научилась читать, быстро схватывала новое, и её успехи в учёбе стали для родителей удобным оправданием. Вундеркинд, подтверждающий их статус. Но за этой витриной не было ни тепла, ни настоящей заботы.
Замок щёлкнул, и дверь мягко распахнулась. Мать вошла в квартиру быстрым, отточенным шагом, на ходу стягивая туфли и аккуратно ставя их в сторону. В её движениях не было усталости – только холодная собранность, как будто она возвращалась не домой, а на дежурство.
Мидзуки молча сняла свои маленькие лакированные туфельки и прошла в комнату. Она знала, что будет дальше, и потому не сопротивлялась, не пыталась спрятаться. Села на кровать, сложив руки на коленях, и замерла, словно готовясь к неизбежному.
В такие минуты девочка часто ловила себя на мысли: с матерью что-то не так. Иногда она пыталась анализировать её поведение, сопоставлять черты с тем, что вычитала в старых медицинских журналах. Холодные вспышки гнева, резкие перепады настроения, странная отстранённость – всё это складывалось в картину болезни. Но какой именно? Подходило всё сразу: депрессия, истерия, нервное истощение.
И каждый раз Мидзуки приходила к одному выводу: точного диагноза она поставить не сможет. Да и, наверное, никто бы не смог. Кажется, у этой женщины было всё и сразу. Она сидела неподвижно, слушая, как мать проходит по коридору. Каждый шаг отдавался в её груди тяжёлым эхом.
***
Очередной вечер без сна. Мидзуки прописали сильные снотворные, но даже они не всегда справлялись: сон приходил урывками, оставляя после себя только тяжесть в голове. Дверь тихо скрипнула, и вместе со сквозняком в комнату потянулся запах спирта. Отец прошёлся вглубь и опустился на край кровати.
– Твоя мать устала, – произнёс он глухо.
Мидзуки не ответила. Она слишком хорошо знала, что скрывалось за этими словами.
– Ты ненавидишь нас, я знаю, – продолжил он, глядя куда-то мимо. – Ненавидишь меня, ненавидишь её… – он запнулся, будто слово застряло в горле. – Но всё это из-за тебя. Если бы не ты, мы бы не ссорились.
Девочка лежала неподвижно, уставившись в потолок. Эти фразы звучали так часто, что давно превратились в пустой шум, в фон, к которому она привыкла, как к тиканью часов. Всё повторялось по кругу, из недели в неделю. С пятницы по воскресенье отец пил без остановки, ссорился с матерью, а потом исчезал к своей помощнице. Мидзуки видела их вместе не раз. Да и мать тоже. Но в этой семье молчание было правилом, словно кривой, неисправимый ген, переданный от матери к дочери.
– Молчишь… Правильно. Не хочу слышать твой голос.
По сравнению с матерью, отец причинял боль иначе – словами. В будни он мог казаться спокойным, почти равнодушным, но его холодные фразы ранили сильнее крика. Первые три года он ещё пытался быть отцом, но вскоре интерес угас, словно игрушка надоела. Он воспитывал её скорее, как сына: в десять лет отдал на стрельбу, лишь бы занять чем-то, ведь рисование и искусство считал пустым бредом.
Наверное, поэтому Мидзуки ни разу не решилась признаться, что мечтала посвятить жизнь именно этому. Она ходила в художественный кружок, но дома, стоило ей взять карандаш, отец тут же начинал свои наставления о том, что она тратит время на бесполезное.
– Ты странная, знаешь об этом? – бросил он.
Мидзуки молчала.
– Почему не отвечаешь своему отцу? – голос его стал резче, он резко развернулся.
– Знаю, – тихо сказала она.
– Твои попытки вызвать жалость смешны. Падать в обмороки? Это ни в какие рамки не годится, – он осёкся, а затем добавил: – С нового года ты поедешь учиться в частную школу. Сил больше нет это терпеть.
Внутри у девочки всё перевернулось. Мысль о том, что можно будет сбежать из этого дома, казалась самым настоящим подарком к приближающемуся празднику.
***
Девушка сидела на краю кровати, сжимая в руках разорванный конверт. Бумага дрожала в пальцах, но не от волнения – скорее от пустоты. Она не могла понять, что чувствует: радость, облегчение или горечь. Одно она знала точно: какой будет реакция родителей. Точнее, её отсутствие.
Из кухни с самого утра тянуло запахом чего-то вкусного: жареной рыбы, свежего риса, мисо-супа. Но за стол её так и не позвали. Мидзуки опустила ноги на пол, обула домашние тапочки и вышла в коридор. Она старалась поднимать ноги выше обычного, чтобы не шаркать подошвой – отец ненавидел этот звук.
– Ты сегодня допоздна? – раздался женский голос, сухой и усталый.
– Да, – коротко ответил мужчина, допивая чёрный кофе.
Мать медленно подняла глаза от чашки, посмотрела на вошедшую дочь совершенно равнодушно.
– Что у тебя в руках?
Мидзуки глубоко вдохнула и развернула письмо. Голос её дрогнул, но она всё же зачитала:
– «Мидори Мидзуки, вы приняты в число студентов Токийского медицинского университета на факультет…»
Она замолчала, ожидая хоть какой-то реакции. Какая бывает у родителей в такие моменты? Радость, гордость, счастье – у любящих эмоции должны бить через край.
– Хорошо, – произнесла мать ровным голосом.
И всё. Ни улыбки, ни объятий, ни даже намёка на тепло. Мидзуки опустила письмо, чувствуя, как внутри что-то сжалось. Будто она снова ждала невозможного и снова убедилась, что ждать нечего.
***
– У тебя хоть есть права?
– Да, – ответила Мидзуки, опускаясь за руль.
Она вставила ключ в замок зажигания, провернула и… снова ничего. Ни щелчка, ни звука бензонасоса, ни малейшего признака жизни. Только тишина. С утра они обошли, кажется, полгорода. Искали хоть какой-нибудь транспорт, чтобы добраться за черту – в аэропорт, порт, или просто туда, где ещё может быть кто-то живой.
Машины стояли брошенные, некоторые с открытыми дверями, другие – с ключами, забытыми в замке. Но все попытки завести хоть одну оказались провальными. Мидзуки вытащила ключ, бросила его на приборную панель и устало откинулась на спинку сиденья.
– Просто груда металла… – пробормотала она.
Шунтаро подошёл ближе, бросил взгляд на капот.
– Аккумуляторы мертвы. Бензин, может, и есть, но без питания ничего не запустится.
Девушка молча кивнула, глядя на пустую улицу. В этот момент тишину разорвал металлический лязг, за которым последовали хриплые, рваные попытки мотора завестись. Звук эхом прокатился по кварталу, будто чужой голос в мёртвом городе.
Шунтаро и Мидзуки переглянулись. В её взгляде мелькнула настороженность, в его – заинтересованность. Без слов они двинулись в сторону источника. Звук мог принадлежать кому угодно. Но если кто-то сумел почти оживить машину…
«Как минимум, у нас есть оружие.»
Она шла первой, пригибаясь и прячась за корпусами брошенных автомобилей. Металлические боковины машин были холодными на ощупь, покрытыми тонким слоем пыли и осевших листьев. Шунтаро двигался чуть позади, бесшумно, как тень, время от времени оглядываясь назад, будто ожидал подвоха.
С каждым шагом звук становился отчётливее: скрежет инструментов, глухие удары, сиплый кашель двигателя, который никак не хотел оживать. Наконец, за поворотом им открылась картина: худощавый, невысокий парень, по локти измазанный в чёрной масляной грязи, возился под капотом старого седана. Его волосы прилипли ко лбу, лицо блестело от пота. Он то что-то крутил внутри мотора, то выскакивал в салон, отчаянно проворачивая ключ. Мотор захлёбывался, кашлял, но снова глох.
Мидзуки бросила быстрый взгляд на Шунтаро. Тот чуть приподнял бровь и едва заметно кивнул. В следующее мгновение воздух разорвал оглушительный звук – двигатель ожил. Машина, до этого мёртвая, вдруг загрохотала, выпуская облако сизого дыма из выхлопной трубы. Парнишка радостно вскрикнул, вскинул руки к небу, будто праздновал победу, и с грохотом захлопнул капот. Его лицо светилось восторгом, он почти подпрыгивал от счастья, торопливо бросаясь к водительской двери.
Мысли девушки метались, как вспугнутые птицы. Нельзя его отпускать. Нельзя дать ему уехать. Это их шанс. И вдруг удача оказалась на её стороне: автомобиль медленно тронулся именно в их сторону. Она не стала терять ни секунды. Рывком выскочила из укрытия и шагнула прямо на дорогу, под колёса. В тот же миг за спиной она уловила короткий вздох и лёгкий порыв воздуха у затылка, словно кто-то в последний момент хотел схватить её за одежду, но передумал.
Машина приближалась стремительно. Между ней и бампером оставался всего метр, когда водитель, ошеломлённый внезапным появлением фигуры на дороге, вдавил тормоз. Скрежет металла, визг шин по асфальту, запах палёной резины – всё смешалось в один оглушительный момент. Автомобиль замер в каких-то сантиметрах от неё.
Мидзуки стояла неподвижно, сердце колотилось в груди, но взгляд оставался холодным и твёрдым. Водительская дверь со скрипом распахнулась, и из машины выскочил худощавый парнишка. Лицо его было бледным, глаза расширены от испуга. Он сделал несколько быстрых шагов вперёд и выкрикнул:
– Ты что, сумасшедшая?!
Она не дала ему времени опомниться. Одним резким движением выхватила пистолет из кобуры и вскинула его, уперев холодный ствол прямо под его подбородок. Парень вздрогнул и тут же поднял руки вверх, пальцы дрожали, будто он сдавался без боя.
– Ты как это сделал? – её голос был строгим.
– Это… это старый двигатель! – затараторил он, задыхаясь. – У таких машин нет сложной электроники, только механика. Если аккумулятор ещё живой, можно завести. Новые – мёртвые, без компьютеров они даже ключ не читают…
Позади послышались тихие, размеренные шаги. Шунтаро подошёл ближе и остановился прямо за её спиной. Его тень легла на парня, и теперь тот чувствовал на себе два серьезных взгляда сразу.
– Куда едешь? – холодно спросила Мидзуки.
– На Пляж, куда же ещё, – выпалил парень, сглатывая.
– Какой ещё Пляж? – её брови выгнулись.
– А вы… вы не оттуда? – он замялся, переводя взгляд с неё на Шунтаро. – Тогда откуда у вас оружие?
Мидзуки не ответила. Вместо этого она сильнее надавила пистолетом, заставив его отшатнуться и почти присесть на капот. Металл заскрипел под его весом.
– Там… там есть место, – заговорил он торопливо, сбивчиво. – Собралось немного выживших. Сегодня утром мы смогли подключить электричество и воду. Там можно жить… как нормальные люди.
– Где это находится? – впервые подал голос Шунтаро.
– Я вас отвезу! – поспешно выкрикнул парень. – Только не убивайте, прошу! Я и так… я и так столько натерпелся в этих играх…
Он тяжело дышал, глаза метались, как у загнанного зверька. Парень всё ещё стоял с поднятыми руками, дыхание сбивалось, на лбу выступили капли пота. Пистолет в руках Мидзуки упирался ему в подбородок, и от этого он невольно сутулился, словно боялся, что металл прожжёт кожу.
Шунтаро молчал, стоя за её плечом. Его присутствие ощущалось почти физически – спокойное, холодное, но давящее. Он смотрел на парня так, будто уже решил его судьбу. Мидзуки перевела взгляд на мужчину. В её глазах мелькнул вопрос:
«Доверять или нет?»
Он чуть прищурился, уголок губ едва заметно дёрнулся. Это был не ответ, а скорее намёк:
«Решай сама.»
Она снова посмотрела на парня. Тот дрожал, но в его глазах сквозила отчаянная надежда.
– Я вас отвезу, честно! – торопливо повторил он. – Там безопасно. Там люди. Я не вру!
Мидзуки ещё сильнее надавила стволом, проверяя его реакцию. Парень зажмурился, но не отступил.
– Если врёшь…
Парень судорожно кивнул, сглотнув.
– Не вру… клянусь…
Девушка быстро и уверенно обшарила карманы парня, проверяя, нет ли у него оружия. Пусто. Она отступила на полшага, но неожиданно уткнулась спиной в чью‑то грудь. Резко обернувшись, встретилась взглядом с Шунтаро. Тот стоял в своей привычной расслабленной позе – руки глубоко в карманах, лицо спокойное, глаза лениво следили за происходящим. Казалось, его ничто не могло выбить из равновесия.
– Удивляешь, – тихо сказал мужчина.
– Или ты, или тебя, – в полголоса ответила Мидзуки.
Они сели на заднее сиденье, и машина медленно покатилась по пустым улицам мёртвого города. За окнами проплывали брошенные автомобили, витрины с выцветшими афишами, фонари, которые больше никогда не зажгутся. Тишина давила, и только гул двигателя нарушал её.
Парнишка за рулём то и дело бросал быстрые взгляды в зеркало заднего вида, словно проверял, не наставлен ли на него всё ещё пистолет. Наконец он неуверенно заговорил:
– Давно вы тут?
– Пару дней, – коротко ответила Мидзуки. – А ты? Сколько вас там собралось?
– Тоже недавно… – он замялся, понизив голос. – Что же произошло с этим городом… Не очень много, человек пятнадцать всего. Меня, кстати, Татта зовут. А вас?
– Мидзуки.
– А загадочный парень в капюшоне? – попытался он пошутить, кивая в сторону Шунтаро.
Тот сидел, откинувшись на спинку, и будто вовсе не слышал разговора. Его лицо оставалось непроницаемым, взгляд скользил по городу, словно он изучал пустые улицы. Но девушка понимала: он прекрасно всё слышит, просто совершенно не хочет участвовать в разговоре. Татта смутился, отвёл глаза и больше не пытался завести разговор. В машине снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь дерганным урчанием двигателя.
Мидзуки позволила себе чуть расслабиться, откинулась на сиденье, но пистолет так и не выпустила из рук. Сумерки сгущались над городом. Небо наливалось фиолетовым, последние лучи солнца цеплялись за крыши домов, словно не желали уходить. Машина двигалась медленно, фары выхватывали из темноты пустые перекрёстки и силуэты домов.
Через какое-то время в темноте вспыхнуло нечто непривычное. На фоне мёртвого Токио это выглядело почти нереально: возвышалось здание Resort Hotel Tama Pacific. Его фасад сиял тёплым жёлтым светом, окна горели ровными рядами, отражаясь в стеклянных панелях.
– Видите? – голос Татты дрогнул, но в нём звучала гордость. – Это Пляж.
С каждым метром свет становился ярче, отчётливее. Казалось, что они едут не просто к отелю, а к другому миру – островку жизни посреди вымершего города. Внутри девушки смешались два чувства: облегчение от того, что впереди наконец‑то маячит хоть какая‑то точка опоры, и тревога, которая нарастала, словно тень за спиной. Она выдохнула, пытаясь отпустить напряжение, но знала – ничего не может быть настолько просто. Рядом Шунтаро прищурил глаза, и в этом взгляде читалось то же самое подозрение.
***
Конференц‑зал отеля поражал своим контрастом с мёртвым городом за окнами. Высокие потолки, массивные люстры, которые когда‑то сияли хрусталём, теперь освещались лишь частично – несколько лампочек горели, питаясь от восстановленного электричества. На стенах висели картины в позолоченных рамах, но их блеск тускнел в полумраке. Воздух был тяжёлым, пахнул смесью табака и алкоголя.
В центре зала стоял длинный овальный стол из тёмного дерева. За ним сидели люди, каждый по‑своему выделялся. Кто‑то откинулся на спинку кресла, скрестив руки, другой сидел прямо, с любопытством наблюдая за происходящим. Девушка с прямой осанкой и холодным взглядом перебирала пальцами бокал, словно в такт своим мыслям. Молодая фигура в яркой одежде сидела чуть вразвалку, но в её позе чувствовалась скрытая готовность к движению. Мужчина с тяжёлым телосложением сидел неподвижно, будто каменная глыба, а рядом другой, в очках, задумчиво постукивал пальцами по столешнице, словно просчитывал что‑то в уме.
Атмосфера была напряжённой, но не хаотичной – это был совет, собрание тех, кто держал власть на «Пляже». Двери конференц‑зала распахнулись, и в помещение вошёл мужчина.
Он шёл медленно, с лёгкой небрежностью, словно всё происходящее вокруг было лишь декорацией. Высокий, худощавый, с длинными темно‑каштановыми волосами, спадающими на плечи, он выглядел одновременно усталым и опасно харизматичным. Свободная рубашка с расстёгнутым воротом, лёгкие брюки, несколько украшений на шее и запястьях – всё в его облике напоминало не о лидере банды, а о рок‑идоле или гуру, которому поклоняются.
Его лицо было бледным, с мягкой, почти доброжелательной улыбкой, но в глазах горел фанатичный блеск, от которого становилось не по себе. Он не повышал голос, не делал резких движений и всё же его присутствие заполняло зал, заставляя чувствовать себя частью какой-то его игры.
Мидзуки сидела чуть в стороне, напротив неё – Чишия. Он, как всегда, выглядел отстранённым: капюшон скрывал часть лица, а глаза лениво скользили по залу, изучая каждого присутствующего, отмечая детали, которые другим ускользали. Его поза была расслабленной, но в этом спокойствии чувствовалась скрытая острота, как у кошки, которая притворяется сонной, но готова прыгнуть в любой момент.
– Добро пожаловать, – произнёс негромко мужчина, но так, что каждое слово отразилось в стенах зала. – Для тех, кто ещё не знает… Я – Такэру Данма. Но зовите меня Шляпником.
Он сделал паузу, позволив тишине снова наполнить пространство, и только потом продолжил:
– Сегодня к нам прибыли новые гости. Их привёл один из наших ребят, которые занимаются благоустройством этого места, – он слегка кивнул в сторону парня, который неловко переминался у двери, явно смущённый вниманием. – И это значит, что они прошли через то же, через что прошли мы. Они живы. А значит, заслужили место за этим столом.
Несколько человек переглянулись, кто‑то скептически приподнял бровь, но никто не перебил.
– Прекрасная девушка, – голос Такэру прозвучал мягко, почти певуче, но в нём чувствовалась скрытая сила. – Можно узнать ваше имя?
– Мидзуки, – спокойно ответила она, чувствуя, как десятки глаз в зале обратились на неё.
– А ваше, молодой человек?
Шунтаро медленно поднял глаза, лениво, будто ему было скучно участвовать в этом спектакле.
– Чишия.
Такэру улыбнулся шире, развёл руки, словно дирижёр, открывающий концерт:
– Замечательно! Новые имена для нашей семьи. Добро пожаловать на Пляж.
Он сделал шаг вперёд, и его голос стал громче, наполняя зал:
– Пляж – это не просто место. Это наш рай посреди ада. Здесь мы живём, пока остальной мир рушится. Здесь есть свет, еда, вода, музыка и свобода. Здесь мы не прячемся по углам, а наслаждаемся каждым днём, потому что завтра может и не наступить.
Мужчина обвёл рукой сидящих за длинным овальным столом:
– Здесь собрались те, кто держит этот мир на плаву. Каждый из них – сила, ум, опыт. Они – опора Пляжа.
Шляпник сделал несколько шагов вдоль овального стола.
– Прежде всего, – сказал он, – вы должны знать, кто стоит на страже Пляжа. – он протянул руку в сторону массивного мужчины с суровым лицом и тяжёлым взглядом. – Агуни. Главный среди наших военных. Он и его люди – это щит Пляжа. Они следят за порядком, защищают нас от угроз и обеспечивают, чтобы никто не забыл: здесь действуют правила. Без них наш рай может превратился в хаос.
Агуни не шелохнулся, лишь слегка прищурил глаза, и этого было достаточно, чтобы понять серьезность его положения. Такэру улыбнулся и продолжил, обведя рукой остальных за столом:
– Здесь сидят и другие, каждый из них важен. Но имена и роли вы узнаете позже, когда познакомитесь ближе.
Мидзуки сидела тихо, стараясь не выдать напряжения, и позволила себе украдкой рассмотреть Агуни. Его массивная фигура занимала пространство так, будто он был не человеком, а стеной. Лицо суровое, неподвижное, взгляд тяжёлый, как камень. В нём не было ни любопытства, ни эмоций – только холодная оценка, словно он решал, стоит ли она хоть чего‑то. Девушка перевела дыхание и, собравшись с силами, заговорила. Её голос прозвучал настороженно:
– Что вы знаете об этом месте?
Вопрос повис в воздухе, и на мгновение в зале стало ещё тише. Она чувствовала, как взгляды за столом стали тяжелее, а напряжение – гуще. Мужчина в конце стола поправил очки, постучал пальцами по деревянной поверхности и заговорил низким, спокойным голосом:
– Вы спрашиваете, что это за место. Я скажу так, как понимаю сам. Мы находимся в пространстве, где привычные законы больше не действуют. Здесь нет государства, нет полиции, нет суда. Здесь нет привычного общества. Всё, что у нас есть, – это правила игр. Они заменили нам законы.
Он сделал паузу, оглядел зал, словно проверяя, слушают ли его.
– Каждый, кто оказался здесь, обязан играть. Игры – это единственный способ продлить своё существование. Победа даёт время, поражение – смерть. Всё просто.
Он откинулся на спинку кресла, сложив руки перед собой. В зале повисла тишина. Его слова звучали как приговор, и в них не было ни надежды, ни утешения – только логика. Мидзуки ожидала услышать хоть какое‑то объяснение, которое даст надежду. Но вместо этого получила сухую формулу: играй или умри.
Девушка с черными волосами сделала маленький глоток из бокала, поставила его на стол и заговорила.
– Вы уже поняли, что здесь всё держится на играх, – сказала она, глядя прямо на Мидзуки. – Но, возможно, вы ещё не знаете, что у каждой игры есть своя печать. Карта.
Она провела пальцем по краю бокала, и её улыбка стала чуть шире.
– Масть карты определяет суть испытания. Пики – это сила, выносливость, физическая боль. Трефы – это командная работа, где выжить можно только вместе. Бубны – это ум, логика, холодный расчёт. А червы… – она сделала паузу, её глаза блеснули, – это самые жестокие игры. Они проверяют сердце. Там вы сталкиваетесь с предательством, страхом, доверием и ненавистью.
Девушка чуть наклонилась вперёд, её голос стал мягче, почти интимным:
– Цифра на карте – это уровень сложности. Чем выше число, тем ближе вы к смерти. После каждой игры вы получаете визу. Время, которое позволяет жить дальше. Когда виза истекает – вы умираете. Просто и красиво.
Мидзуки невольно вспомнила, как в обычном мире карты были всего лишь игрой – колода для развлечений, для вечеров с друзьями. Там они значили смех, азарт, иногда лёгкое соперничество. Здесь же каждая карта означала чью‑то смерть. Черви – предательство, пики – кровь, трефы – отчаянные крики, бубны – холодный расчёт.
Она провела пальцами по колену, будто пытаясь зацепиться за реальность. Виза… время жизни… Жить с осознанием, что твой срок истечёт, если ты не сыграешь. Девушка подняла глаза и снова оглядела сидящих за столом. Каждый из них выглядел так, будто уже давно принял эти правила.
Напротив сидел Чишия. Он спокойно наблюдал за залом, и на его лице не отражалось ни страха, ни тревоги. Лишь лёгкая усмешка, будто всё происходящее было для него спектаклем. Мидзуки поймала себя на мысли, что именно это спокойствие раздражает её больше всего.
Она глубоко вдохнула, пытаясь вернуть себе твёрдость. И впервые по‑настоящему ощутила: она оказалась в месте, где даже время принадлежит не ей. Такэру поднялся из‑за стола и медленно прошёлся вдоль зала. Его шаги были лёгкими, но каждый звук отдавался в тишине, словно он подчёркивал власть над пространством. Он улыбался – мягко, дружелюбно, но в глазах горел тот самый фанатичный блеск, от которого становилось не по себе.
– Пляж держится на двух правилах.
Он поднял два пальца, словно учитель, объясняющий детям азы.
– Первое правило: все карты принадлежат Пляжу. Не вам, не мне, не тем, кто их добыл. Каждая карта, выигранная в игре, возвращается сюда. Мы собираем их вместе, потому что только так у нас есть шанс понять этот мир и, возможно, найти выход.
Мужчина сделал паузу, обвёл взглядом зал, задержавшись на Мидзуки и Чишие.
– Второе правило: все ходят в купальниках и живут ради удовольствия. Здесь нет места страху и жалости. Мы пьём, танцуем, наслаждаемся каждым днём, потому что завтра может не наступить. Пляж – это рай, созданный на руинах ада. И если вы хотите выжить, вы должны принять эти правила.
Такэру развёл руки, словно обнимал всех присутствующих. Его голос стал ласковее:
– Здесь вы не одни. Здесь вы часть семьи. Но помните: нарушите правила и семья отвернётся от вас.
Двери с грохотом распахнулись, и в зал вошли четверо. Их шаги эхом разнеслись по конференц‑залу. Впереди шёл высокий мужчина с тяжёлой походкой, его ботинки гулко били по полу, будто подчёркивая каждое движение. Он остановился, бросил короткий доклад:
– Мы нашли ещё парочку ребят в районе Сибуя.
Такэру оживился, но вошедший вдруг замолчал, его взгляд скользнул по присутствующим и неожиданно остановился на Мидзуки. Она почувствовала, как холодный ток пробежал по позвоночнику. Его глаза задержались на ней дольше, чем на остальных, и в этом взгляде было что‑то слишком личное, слишком узнающее. Он чуть приподнял уголок губ, и в тишине прозвучали слова, от которых у неё перехватило дыхание:
– Мир тесен.
Эти два слова прозвучали не как случайная фраза, а как приговор. Мидзуки остолбенела, сердце ударило сильнее. Она подняла взгляд и встретилась глазами с Шунтаро. Тот, заметив её реакцию, слегка выгнул бровь, будто с интересом наблюдал за спектаклем, в котором она неожиданно оказалась главной героиней.
Масато не сразу пошёл к Агуни. Он двигался прямо к Мидзуки, и с каждым его шагом у неё внутри всё сильнее сжималось. Мужчина остановился за её спиной, и на мгновение повисла тишина, в которой слышалось только её собственное учащённое дыхание.
Такэру что-то радостно рассказывал остальных, почти никто не обращал внимание на то, что происходило в этом углу стола. Чужие грубые ладони легли ей на плечи. Сначала тяжело, властно, будто он хотел вдавить её в кресло, а потом движение стало мягче – пальцы чуть сжали ткань одежды, позволяя себе слишком многое.
– Знаешь, – его голос прозвучал у самого уха, низкий и тягучий, – я так переживал, когда ты бросила меня в тире. Некрасивый поступок… – он чуть наклонился ближе, и Мидзуки почувствовала его дыхание на коже. – Но в нынешней ситуации я тебе его прощаю.
Он медленно убрал руки, провёл пальцами по её плечу и, словно закрепляя своё превосходство, пригладил выбившуюся прядь волос за ухо. После этого выпрямился и, не спеша, направился к Агуни.
– Её заберу к военным, – сказал мужчина, бросив взгляд через плечо. – Отличный стрелок.
Мидзуки напряглась, мышцы стали каменными. Она знала: из этого ничего хорошего не выйдет.
«Что за чертовщина…»