Страх
Не могу сказать точно, в чём конкретно дело: в качественно перетянутом бинте или во всплесках адреналина всякий раз, когда женской кожи касаются чужие холодные пальцы.
— А раньше нельзя было сказать? — я опускаю намекающий взгляд на использованные ампулы, которые мужчине удалось открыть, не прилагая особого труда. Сама удивляюсь резкому порыву возразить его поведению.
— Не понимаю, о чём вы говорите. — Понимает. По едва сдерживаемой ехидной улыбке вижу, что понимает. Он явно переоценивает свои возможности, если считает, что иронично вскинутые брови останутся незамеченными моим вниманием. Либо он рассчитывает на то, что я замечу. Варианта два, и каждый из них в его пользу.
Томно моргнув, тёмный взгляд отрывается от проделанной работы с раной и врезается в голубые глаза напротив. Пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы сделать вдох и ответить взаимным взором. Не таким наглым и уверенным, конечно. Сейчас сдаваться нельзя, но как же хочется просто сесть и ждать, когда этот ад закончится.
— Но вы же врёте. — Мне приходится придать тону настойчивости. Сложно сделать это, когда мужская бровь в который раз саркастично выгибается, и он наклоняет голову вбок, явно недовольный и удивлённый моим стремлением вывести его на чистую воду. Хочет дать отпор, пресечь бунт на корню?
В который раз жалею, что открыла рот не подумав. Деловито отложив мазь на подлокотник, мужчина улыбается шире и часто моргает, словно в предвкушении дальнейшей реакции. Наблюдаю, как он обтирает ладони друг об друга, смахивая невидимую пыль.
И я буквально чуть ли не задыхаюсь, когда он с показной медлительностью спускается со стула на корточки. Сильные руки аккуратно падают по обеим сторонам от меня, отрезая пути к отступлению. Не припоминаю, когда он успел задрать рукава белой рубахи до локтя, тем самым обнажая слегка смуглую кожу.
— Что вы…? — тревожный вопрос горечью оседает на губах. Сердце бьётся быстрее, стоит только мужчине открыть рот:
— Давно хотел уточнить, — одна его ладонь чуть сжимает дерево подлокотника, и вены на руке проявляются. От этого вида в груди разливается странное напряжение на грани смущения, вот только ножницы, по прежнему зажатые между длинными пальцами, не дают вздохнуть без страха. — Почему вы так яростно избегаете моего взгляда, мм, госпожа?
Знаю, что он делает. На задворках сознания, насколько позволяет участившееся сердцебиение понимаю, что мужчина идёт в наступление при первой же возможности. Подло, очень подло. И неужели подлецу недостаточно моего загнанного состояния?! Ему мало того, что под взглядом, копающимся в мозгу, я всем телом вжимаюсь в спинку стула?!
Кажется, да. Мучителю очень мало. Он терпеливо ждёт ответа, хотя прекрасно знает, что от шока я не в состоянии даже скулить. Не смотря на это, он продолжает мягко улыбаться. Язвительный, ядовитый блеск едва заметно отражается в потемневших зрачках, и мужчина до последнего заставляет меня не отрываться от этого взгляда.
В вежливом, задумчивом тоне, граничащим с обманчивой нежностью, отчётливо слышались нотки провокации. Он немного дёргает уголками губ вверх, и я удивляюсь, почему эта полуулыбка, пропитанная кровью многих людей, не кажется мне отвратительной.
Правда, хорошего в ней тоже мало.
От мужчины пахло сумасшедшей агрессией, несло за версту.
И как вишенка на торте то, как грамотно и профессионально он скрывает царящего глубоко в себе психа.
Он сумел скрыть психа от моего отца. Поэтому мы здесь, верно?..
— …Разве я вас пугаю, а, Мулан? — удивление трогает его голос, но это лишь иллюзия.
Я сглатываю противный ком страха в горле.
О, нет. Я бы не заметила этого человека среди толпы. Я бы не нашла в его внешности ничего особенного, ничего выделяющегося, ничего пугающего или отличающего его от других проходящих мимо людей. Ни-че-го. Он едет на работу. Он направляется домой к жене. Образ вежливого, красивого, ухоженного, улыбчивого господина с небольшим чёрным чемоданчиком. Кто угодно, но не псих. Такой, с кем хочется завести дружескую беседу.
Но конкретно то, что он делал сейчас со мной — провокация страха. Скрытая агрессия, с которой обычно скованные цепью псы замечают забившегося в угол котёнка: ещё не бросились, но уже подметили, куда нужно надавить зубами, дабы куснуть побольнее. Цепь на шее — мой отец. Кто выступает в роли животных додумывать не имеет смысла.
Под тяжестью мыслей не замечаю, как давящее ощущение изучающего взгляда, направленного на меня снизу вверх, плавно исчезает. За ним пропадает и мужская фигура, и я быстро моргаю и оглядываю пространство, дабы поскорее осознать обстановку.
Едва ли мозг успевает разогнать пелену перед глазами и обработать происходящее, как кожи шеи аккуратно, еле ощутимо касается что-то холодное… Ножницы?
____________
Звезда = глава. Буду рада любым отзывам, автор питается ими! :')