Укради меня

10 дней до похищения, 1984 г.

Говорят, мнение о человеке формируется за три секунды. Но что, если перед вами – убийца? Вы уверены, что сразу почувствуете это?

Обычный день, ничем не предвещавший беды. Я вернулась с университета в общежитие, торопливо стянула с себя лакированные туфли, которые ужасно натирали, и наконец с облегчением вздохнула.

В комнате – стопка непрочитанной почты. Её нужно было разобрать ещё вчера. Я поплелась к столику возле кровати. Всё было как обычно. Если бы не одно «но».

Среди писем – один конверт, выбивающийся из общей серой массы. Толстый, с жирным штампом: «Harmon & Blythe – юридическая контора, Портленд». Бумага была шероховатой, как наждачка. Я вскрыла его, чувствуя, как пальцы дрожат.

«Уважаемая мисс Беннет, с прискорбием сообщаем, что ваша мать, Лоретта Беннет, скончалась 14 октября 1980 года. Согласно завещанию, дом на Дэвис-стрит, передаётся в ваше единоличное владение. Просим вас прибыть в Портленд в течение двух недель для оформления необходимых документов и организации похорон, если вы того пожелаете».

Я сжала бумагу. Слёз не было. Некоторое время стояла в полной тишине, не проронив ни слова.

Отец бросил нас с матерью ещё до моего рождения. Я не знала, жив он или мёртв. Мама была моим единственным близким человеком. Были, конечно, бабушки и дедушки, но они навещали нас редко – раз в пять лет, не чаще. Мать не переносила их на дух и уехала как можно дальше, стараясь оградить меня от любой родни.

Когда я была маленькой, однажды спросила, почему у всех детей в школе есть семья, а у меня – нет. Мама тогда заперла меня в комнате. Открыла дверь только на следующий день – со словами о том, насколько я неблагодарна и как много она для меня сделала. У других, мол, вообще нет ни семьи, ни дома, а я – сыта, одета и ещё жалуюсь.

По коже пробежал холодок. Мне придётся вернуться туда. Я так долго бежала от прошлого... А теперь мне предстояло столкнуться с ним лицом к лицу.

Сначала я решила нанять риелтора. Потом поняла: нужно вернуться самой. Хотя бы раз – туда, где всё началось. Просто... чтобы попрощаться.

Я сделала всё, чтобы убежать оттуда. Поступила в Берлингтон, на психолога. Возможно, после всего случившегося это было не лучшим решением... Но я просто хотела понять: можно ли вылечить другого, если сначала вылечить себя?

Берлингтон, в отличие от Портленда, был тихим и спокойным. Здесь было проще быть незаметной. Или стать кем-то новым.

Я пригладила выпрямленные с утра волосы и вышла из самолёта. Мама осталась в Портленде до самого конца. Мы не говорили, не писали, не искали друг друга. Просто исчезли из жизней – как будто так было легче. Я хорошо помню ту ночь – и то, как она кричала: «Ты была просто подстилкой под убийцей!». Мать считала меня грязной. Чужой. И я до сих пор помню её голос, как бы ни старалась забыть.

Я была тесно знакома с убийцей. И об этом знало пол города. Кто-то считал меня жертвой. Кто-то – сообщницей.

Познакомилась я с ним в начале последнего класса старшей школы Кливленда. Мне было восемнадцать. Кто-то из старших друзей подруги крикнул, что у него свободный дом на выходные: бассейн, барбекю, куча алкоголя – зовите всех. Мы собрались, приоделись, накрасились. Народу было – как в муравейнике. В основном уже не школьники, а выпускники.

Там я и познакомилась с Матиасом. Он был старше меня на семь лет. И это нисколько не пугало. Казалось: взрослый парень общается со мной – значит, я интересная. Значит, я лучше сверстниц. Умнее. Он казался единственным стабильным элементом в моей жизни – взрослым, уверенным, надёжным.

После вечеринки мой новый знакомый не выходил у меня из головы. Я пыталась найти его – безуспешно. А потом случайно встретила в книжном. Матиас сказал, что брат попросил купить книги. Сам он был музыкантом. Чертовски хорошо играл на пианино. Да что там – вся его семья была музыкантами.

Так мы и начали встречаться. Разве я знала, что передо мной – убийца? Нет. Конечно же, нет.

А потом Матиаса заперли в лечебнице. Весь Портленд гудел об этом деле. Газеты пестрили заголовками: «Сын убил своих родителей!», «Фрида и Оскар Вальтер мертвы!».

Я не верила, что это сделал Матиас. И даже теперь, несмотря на всё, что говорили, не могу заставить себя поверить. Его признали невменяемым. Диагноз – параноидная шизофрения. Сказали, Матиас слышал голоса. Что отец и брат хотели его убить. Что действовал в бреду.

Но я помню, как Матиас смотрел на меня в ту ночь. И в его взгляде не было безумия.

Матиас никогда бы не сделал этого. Он был внимательным, почти болезненно заботливым. Но мне было страшно. Под давлением окружающих я уехала из Портленда, надеясь забыть. Но знала одно: я всё ещё скучала по нему. Любовь не ушла – она просто затаилась во мне, как боль, к которой привыкаешь.

Город встретил меня серым небом – будто кто-то растёр пепел по облакам. Воздух был влажным: пахло мокрым асфальтом, кофейной гущей и сигаретным дымом.

Портленд не изменился. Он просто стал тише. Или это я стала громче – внутри?

Всё те же улицы, которые я пыталась забыть. Дома – словно склонившиеся от усталости. На углу Бёрнсайд, десятый – старый газетный киоск. Витрина заклеена вырезками о пропавших. Они трепетали от ветра. Трамвай проехал мимо, скрипя – будто жаловался на свою жизнь.

Я резко остановилась, случайно зацепившись взглядом за книжный магазин. Тот самый. Он всё ещё работал. Я не собиралась заходить... но ноги сами понесли меня к двери, и, приоткрыв её, осторожно вошла.

По спине пробежал холодок, когда дверь за мной закрылась с протяжным скрипом. Я вдохнула запах пыльных страниц и корицы – кто-то, видимо, варил чай в подсобке. Внутри было тихо. Кроме меня – всего пара человек.

Я медленно прошлась вдоль стеллажей, проводя пальцами по корешкам книг. С детства я обожала читать. Но теперь книги ассоциировались только с одним человеком. С Матиасом.

Внезапно снаружи раздался грохот. Я повернулась к окну. Гром. Темнеет. Нужно добраться домой, пока не начался ливень.

Зонта у меня не было. Поправила сумку на плече и поспешила на улицу.

Через пару минут дождь всё-таки пошёл. Небо затянулось чёрной пеленой, и вода хлестала по спине. Я ненавидела дождь. Из-за кудрявых волос любая влажность превращала меня в одуванчик.

Выставив сумку над головой, побежала – надеясь успеть до остановки, пока не промокну насквозь. Холодная вода стекала за ворот свитера, я вся продрогла. Не разобрав дороги, врезалась во что-то.

– Извините, – пробормотала, потирая ушибленный лоб.

Хотела пройти дальше – из-за дождя я толком ничего не видела и смотрела себе под ноги. Но тут подняла голову – и сердце ушло в пятки.

Незнакомец обернулся через плечо, и наши взгляды встретились. Передо мной был он.

Светлые, почти белые волосы теперь были коротко подстрижены. Серые глаза – те самые, что напоминали мне грозовое небо, – смотрели прямо на меня. Нет... этого не может быть. Это сон. Я обязательно сейчас проснусь.

Всё внутри сжалось. Матиас.

– Вивьен? – только и сказал он, поспешно накрыв меня зонтом.

Я застыла, хотя ноги едва держали. Его бархатный, низкий голос заставил меня затаить дыхание. В голове крутилась не одна сотня вопросов.

– Матиас... – только и смогла выдавить я. – Как? Что ты тут делаешь?

Он вздрогнул, как будто это имя причиняло боль. Шум дождя и гул проезжающих машин заглушали мой голос. В груди разрасталась дыра. Воспоминания, которые я с каждым месяцем пыталась задвинуть подальше, вдруг нахлынули, захлестнув с головой.

– Эй, ты совсем промокла, – обеспокоенно сказал Матиас, скидывая с себя пальто.

Я стояла, будто окаменев. На плечах появилась тяжесть – он торопливо закутал меня в своё пальто, сам остался в одной рубашке. Я укуталась в него, как в спасательный круг.

– Спасибо... но не стоило, – слова подбирались с трудом, я будто разучилась говорить. – Как... Что ты тут делаешь? – повторила я.

Я не могла разобраться в себе. Всё смешалось: страх, благодарность... и тоска?

Крепкая ладонь Матиаса легла мне на лопатки. Он осторожно отвёл меня в сторону, подальше от толпы. Всё было странно... но самой странной была моя реакция. Почему, несмотря на всё, что о нём говорили, я всё равно чувствовала себя в безопасности?

– Понимаю, у тебя много вопросов. Но позволь мне всё объяснить, – произнёс Матиас, пристально глядя мне в глаза.

Я не могла понять, что именно, но что-то в нём изменилось. В походке, в движениях, в том, как дёргал уголками губ. Мне приходилось запрокидывать голову, чтобы получше его рассмотреть. Матиас продолжил:

– Но сначала ответь, – он наклонился ближе, и тёплое дыхание обожгло мне ухо: – Ты ведь не из тех, кто верит всему, что показывают по телевизору?

Я растерялась. По коже снова прошёл табун мурашек. Матиас, заметив моё замешательство, досадно усмехнулся.

– Ну конечно. Не беспокойся об этом. Я не убийца, – он помедлил. – Вскоре после твоего отъезда суд доказал мою невиновность. Следствие восстановило справедливость, и меня отпустили.

– Я ничего не понимаю... но кто тогда убил...? – слова застряли в горле. Я опустила глаза, переминаясь с ноги на ногу. Голова шла кругом.

Матиас поправил манжет – привычным движением человека, который носил часы дороже чьей-то зарплаты. Без суеты. Как будто время текло вокруг него, а не наоборот.

На лице не было ни растерянности, ни боли – только тяжесть. Тяжесть того, кто давно всё понял.

– Мой брат, Виви.

Я вздрогнула. Сколько лет я не слышала, как он называет меня Виви... Матиас неспеша продолжил:

– Мы ведь близнецы. Он всегда был странным, нелюдимым. Помнишь его? – я кивнула. – Когда узнал об этом, сам не мог поверить. Но Рован сознался во всём, и его посадили. Мне тяжело об этом говорить... если ты не против, давай сменим тему?

Я не знала, что сказать. Всё это казалось абсурдным. Нереальным. Холодный порыв ветра заставил меня плотнее закутаться в пальто.

– Но почему за весь год ты не попытался связаться со мной? – тихо спросила я, надеясь, что он не уловит обиду в моём голосе.

Матиас посмотрел на меня пристально. Тяжело. Но в этом взгляде было столько тепла...

– Надеялся, что забуду тебя. Пойми, я не хотел для тебя такой жизни. Знаю, насколько жестоки и бесчеловечны могут быть люди. И сколько тебе пришлось вытерпеть, когда... – он не стал продолжать, но это было и не нужно. Я всё понимала без слов. И от этого было только больнее. – Я хотел для тебя лучшей жизни, Виви. Даже если она будет без меня.

Я задрожала – то ли от холода, то ли от чувств, накопившихся внутри. Всё сжималось внутри: боль, тоска, вина. Все эти годы я считала его убийцей, а он... был невиновен. И всё это время я скучала, не спала ночами.

– Ты замёрзла, – сказал Матиас, заметив мой озноб. – Давай поговорим в более тёплом месте. Не хочу, чтобы ты простудилась.

Я очнулась, лишь когда он подвёл меня к машине. Голова раскалывалась. Всё казалось туманным.

Это был чёрный «Бьюик» – машина выглядела так, будто её собрали не на заводе, а в подземной мастерской, где делают оружие.

Матиас заботливо открыл дверь. Я села на переднее сиденье, пытаясь согреться. Машина была без хрома, без блеска. Только матовый корпус, фары – как прищур, и глухой рык двигателя, который не ревёт, а будто предупреждает.

– Заедем в «Фуллерс». Оно рядом. Помню, тебе это кафе всегда нравилось, – проговорил Матиас, не отрывая взгляда от дороги.

Я улыбнулась краешками губ, чувствуя приятное тепло. Всё казалось правильным. И в то же время – нереальным. Пока мы ехали, я изучала его сосредоточенный профиль, гадая, что же делать теперь. Сердце больше не отбивало чечётку. Я немного расслабилась. И согрелась.

Через некоторое время Матиас припарковал «Бьюик» и вышел из машины, открыв мне дверь. Он подал руку, помогая выбраться.

Когда мы оказались внутри здания, меня с головой захлестнули воспоминания. Кажется, за моё отсутствие ничего не изменилось. Всё та же хромированная стойка в форме буквы «М». Вращающиеся табуреты, скрипящие при каждом движении. Бумажные салфетки, простая посуда. Небольшой телевизор, подвешенный в углу, где крутили местный канал.

Матиас заботливо снял с меня пальто и повесил на крючок. Мы сели за столик.

Я рассказала ему, почему вернулась, глядя в окно на дождь, барабанящий по асфальту. Пока я ерзала на табурете, Матиас сидел неподвижно.

Вскоре к нам подошла официантка по имени Ширли – с сигаретой за ухом и голосом, как у старого радио. Я заказала яблочный пирог и горячий чай.

Матиас неспешно расспрашивал меня об учёбе в Берлингтоне. И на секунду показалось, будто всё, что разделяло нас, растворилось.

Когда принесли еду, я набросилась на неё, как на последнее лакомство. Матиас лишь тихо усмехнулся и принялся за бекон.

– Наверное, стоило спросить об этом раньше, – задумчиво произнёс он. – Чтобы между нами не было недопониманий... у тебя никого нет?

Я чуть не поперхнулась чаем, щёки предательски запылали.

– Нет... Я... после нашего расставания так и не смогла ни с кем построить отношения, – выпалила, поудобнее устроившись на табурете.

Матиас улыбнулся. Я отвела взгляд, игнорируя учащённое сердцебиение.

Он не наклонялся ближе, просто говорил чуть тише, чем нужно – будто знал, что я сама подамся вперёд, чтобы услышать. В воздухе витал знакомый аромат: горький шоколад и кардамон.

– Ты изменилась, – Матиас сделал паузу, давая мне прочувствовать каждый слог. – Но всё равно вернулась.

Мне стало ещё более неловко. Я достала из сумочки небольшое зеркальце, пытаясь игнорировать его взгляд.

– Ну вот... всё хуже, чем я думала, – пробормотала я, пытаясь пригладить волосы. От дождя они, несмотря на утренние старания, снова завились и распушились во все стороны. Казалось, по мне прошлись электрошокером раз десять подряд.

Его пальцы зацепили один локон – прикосновение было таким лёгким, будто Матиас боялся сломать. Хотя я знала: эти же руки могли разбить чью-то челюсть одним ударом.

– Почему ты выпрямляешь волосы? С кудрями тебе идёт гораздо больше, – неожиданно произнёс он, постукивая пальцами по столешнице.

Я всё ещё пыталась пригладить волосы, бросила на Матиаса короткий взгляд.

– Но тебе ведь всегда нравилось, когда я их выпрямляла. Помню, ты говорил, что они лезут в глаза и выглядят неопрятно, – буркнула я, сама не зная зачем, и отложила зеркальце.

– Теперь всё будет иначе. За это время многое изменилось, – его взгляд скользнул к окну.

Мы продолжили говорить, обмениваться новостями прошедших лет. Мне стало так спокойно, что я напрочь забыла обо всём. Впервые за долгое время я смеялась – по-настоящему, искренне, чувствовала себя счастливой. Мы говорили обо всём: о музыке, о фильмах. Я поделилась своей любовью к Хичкоку. Время летело незаметно.

Наш разговор прервал голос из старого телевизора:

– В Портленде всё сильнее возрастает уровень преступности. Из-за нехватки кадров, протестов, сокращений бюджета и общей нестабильности полиция города не справляется с объёмом дел. – отчеканил корреспондент.

Экран зашумел, изображение погасло. Через несколько секунд картинка вернулась – мыльная, заплывшая. Шумы не прекращались.

– Ты слышала про убийства? – спросил Матиас, прикусывая картофельную соломку. В полумраке его лицо стало резче, черты – выразительнее.

Я отрицательно покачала головой.

– Вот поэтому тебе и стоит быть осторожнее. Не ходи одна.

Наш разговор случайно услышала Ширли, подносящая счёт. Облокотившись на стойку, она проворчала:

– Кого сейчас удивишь убийствами в Портленде, а? Их столько развелось... Многие дела тянутся годами. Особенно если жертвы «неудобные», – она почесала лоб и протянула счёт.

Я хотела оплатить, но он опередил меня.

***

Мы сели в машину, и Матиас настоял на том, чтобы подвезти меня. Я не возражала.

– Тебе есть где остановиться? – заботливо спросил он.

Я устроилась поудобнее, глаза слипались. Шумно зевнула, наблюдая, как за стеклом мелькают огоньки города.

– Я приехала раньше назначенной встречи. Юрист сказал, что могу пожить в доме, если пообещаю «ничего не сносить», – сонно пробормотала.

Матиас кивнул, изредка поглядывая на меня, сжимая руль.

Спустя полчаса он припарковал машину у моего дома. Дождь к тому времени уже закончился. Матиас снова открыл передо мной дверь и помог выйти. Меня не переставала удивлять его галантность. Сейчас такое встречается всё реже... А Матиас словно был из другой эпохи. И одевался так же: брюки, чёрная, идеально выглаженная рубашка. Я невольно смутилась от собственных мыслей.

Когда я дошла до двери, обернулась. Матиас стоял у машины, задумчиво изучая мой профиль. Он махнул рукой, и в этот момент свет фар высветил шрам на его запястье – тонкий, как нить. Я видела его впервые.

Только позже я пойму: некоторые шрамы не заживают. Они просто ждут подходящего момента, чтобы разойтись по швам. Но тогда я просто заперла дверь. Даже не проверив замок.