маятник

Олегу Волкову было двадцать шесть лет, когда его взяли в плен и бросили умирать в пропахшую грязью тёмную камеру.

В отряде их было четверо: одного застрелили на месте. Олег не видел как, но запомнил оставшееся на раскалённом песке неподвижное тело. Они пересекали пустыню, водитель всё пытался поймать радио. Приёмник раздражённо фырчал и глох, пока они переезжали с базы на базу. Олег смотрел на кроваво-красный закат, когда раздался первый выстрел. Машина завалилась на бок и увязла в глубоком песке. У них не было шансов.

Их джипу прострелили колёса, троим выжившим нацепили на головы мешки, и каждого обыскали. У Олега отобрали небольшой перочинный ножик и прицепленный к поясу пистолет. У него не осталось ничего, кроме натасканного в многочисленных драках тела и собственных кулаков. Олега затолкали куда-то во тьму, и с громким хлопком закрыли за ним дверь. Он ничего не видел, но почувствовал, как мотор чужой машины утробно заурчал. Из-под толстых шин полетел песок, кузов подбросило, и они покатили неизвестно куда.

Из-за стенки раздавались неразборчивые голоса. Олег не мог освободить руки, так крепко они были связаны. Грубый мешок на голову натянули надёжно, жёсткая веревка давила на подбородок. Становилось нечем дышать. Глупо было тратить силы на то, чтобы освободиться, и он стал напряжённо прислушиваться.

Их взяли в плен по ошибке. Олег понял это по обрывкам разговоров, которые ему удавалось разобрать. Говорили на местном наречии, которое он хорошо понимал. Должно быть, между кузовом и кабиной была решётчатая перегородка, потому что даже сквозь плотную ткань и шум дороги он смог что-то расслышать.

Машина достигла места назначения поздним вечером. Олега вытолкали из кузова и наконец сдёрнули с головы мешок. Они оказались в просторном ангаре. Краем глаза Олег видел, как из-за захлопнувшейся за ними гаражной двери мигнуло ночное ясное небо.

Над запертым входом горели большие электронные часы.

Его снова обыскали. Руки у него были по-прежнему зафиксированы за спиной, конвойный только проверил, крепко ли держится веревка. В допросной, куда его усадили на стул, это страшно нервировало: Олег понимал, что это обычный порядок, и развязывать пленникам руки попросту глупо, но с раздражением чувствовал, что это мешает ему владеть своим телом. Допрос длился недолго, но по вопросам, которые ему задавали, Олег сложил в уме картину их перехвата. Их группа якобы сопровождала какого-то важного человека, и захватчики теперь пытались выяснить, почему его с ними не оказалось. Олег о нём даже не слышал. Он не видел своих товарищей с того момента, как их развели в ангаре в разные стороны. Чутьё, на которое он привык полагаться, шептало, что это была их последняя встреча. Его не били, только настойчиво спрашивали, где нужный им человек, и Олег скоро понял, что его тюремщиков бесполезно убеждать в том, что они совершили ошибку.

Ему велели раздеться, снять с себя всё, кроме белья, а потом швырнули под ноги серо-зелёную тюремную робу. Олег наклонился и сморщился. От ткани несло пылью и чужим пóтом. От отвращения его передёрнуло, но он молча влез в рубашку и штаны, а после вставил ноги в ботинки.

В эту минуту не было смысла даже пытаться бежать.

Олега повели по коридору в тюремную камеру. На запястья ему надели наручники, теперь он по крайней мере мог держать руки впереди. Между лопаток бежали капельки пота. Олег шёл, глядя прямо перед собой, но каждой клеточкой тела чувствовал, как пристально на него смотрят конвойные. Их лица были скрыты плотными масками, только глаза грозно сверкали сквозь прорези.

Олег шёл, стараясь запомнить все повороты. Он понимал, что угодил в редкую западню. По коридорам гулял сквозняк, в них царила неуютная полутьма, в углах под потолком мерцали тёмные объективы камер видеонаблюдения. Конвойные вели Олега мимо наглухо запертых металлических дверей, а потом поравнялись со входом в странное помещение. Олег сперва решил, что никакой двери или перегородки здесь попросту нет, но в проёме тут же выросла тень, и дверь с грохотом захлопнулась.

Этой пары мгновений Олегу хватило, чтобы рассмотреть, что в помещении находится что-то вроде лаборатории.

Он уже понял, что тюремный отсек находится в глубине базы. Так было даже лучше: он хотел составить в уме карту, но вынужден был полагаться только на собственные глаза. Олег видел, что это обыкновенная военная база, он тысячу раз бывал в подобных местах. Всё кругом было ужасно привычным и в то же время враждебным. Казалось, в каждом миллиметре бетонных стен таится угроза. Олег в сопровождении конвойных спустился по трехступенчатой лестнице и ступил в новый тёмный коридор, но не успел оглядеться. Слева распахнулась железная дверь, и он почувствовал сильный удар между лопаток. Его протолкнули в камеру, приставили к голове дуло пистолета и держали на мушке, пока освобождали руки.

Олег дождался, пока за охраной захлопнулась дверь, и только тогда стал растирать запястья.

Серо-коричневые стены обступили его со всех сторон. Темнота и прохлада влезли под кожу и заставили невольно поёжиться. Кожа на руках болела и покрылась красными пятнами: её ещё в дороге натёрла веревка. Олег прикрыл глаза. Ему случалось бывать и не в таких передрягах, но к горлу всё равно подступал страх. Он сжал и разжал кулаки, до боли впиваясь ногтями в кожу, потом медленно выпустил воздух из лёгких и переступил с ноги на ногу.

Надо было привести нервы в порядок.

Олег шагнул вглубь камеры. Под потолком располагалась длинная перекладина, внешне напоминающая турник. Ему пришло в голову, что это неплохой инструмент для поддержания формы, но он вдруг похолодел. Вид ржавой, протянутой от стены к стене палки, вызывал неясный ужас, и Олег поспешно отвёл взгляд. Ни к чему было давать пищу разыгравшемуся воображению.

Напротив входа лежал матрас, но подойдя ближе, Олег разглядел, что это кушетка, только без ножек. Казалось, их безжалостно оторвали. Олег тяжело опустился на неудобное низкое ложе. Кушетка шла почти вровень с полом, ноги у него быстро затекли, и он решил лечь, положив руку под голову. Подушки или простыни заключённым, конечно, не полагалось. До утра к нему вряд ли придут. У Олега было несколько часов одиночества и тишины. Он прикрыл глаза и стал вслушиваться в беспокойный стук сердца.

Его не выпустят отсюда живым. Олег слишком хорошо знал наёмнический мир, чтобы тешить себя ложной надеждой. Произошла ошибка, но это было совершенно не важно. На их месте мог оказаться любой другой отряд. Им просто крупно не повезло.

Олег долго не мог уснуть. В голову лезли невеселые мысли, он то и дело возвращался к завтрашнему утру, когда его наверняка заберут на новый допрос. Он старался не гадать, что именно с ним собираются делать. Толку от этого не было никакого: он всё равно не в том положении, чтобы этому помешать.

Над головой у него располагалось окно. Звёздное небо, которое он успел краем глаза увидеть в ангаре, весело и ярко переливалось крупными звёздами. Олег отчего-то вспомнил сегодняшний ранний рассвет. Солнце поднялось ещё до того, как они покинули базу. Его лучи всю дорогу безжалостно нагревали кузов и лобовое стекло джипа. Олег рассеянно вглядывался в прорези между толстыми решетками. Счастье, что в его камере было окно.

Олег знал, что в эту ночь ему не уснуть. Адреналин в крови продолжал кипеть, голова напряжённо работала, оценивая положение, в котором он оказался, стены тюремной камеры угрожающе выступали из полутьмы. В некоторых местах на них чернели уродливые пятна.

Олег попытался думать о чём-то другом. Перед глазами опять появилась по ошибке оставленная открытой дверь. Он не мог быть в этом уверен, но то, что ему удалось за ней разглядеть, напоминало лабораторию. Если он выберется из камеры — путь на свободу слишком долог, ангар находится в противоположном конце базы, и искать другой выход у него не будет возможности. Олег приказал себе не надеяться на удачу, но держал в голове заветную дверь. Это обычная военная база. Он выйдет отсюда живым.

По губам вдруг скользнула горькая усмешка. Возвращение на свою базу было не таким уж вожделенным, но Олегу хотелось выбраться из этого пропахшего известью помещения. В решетчатое окно едва пробивался ночной воздух, и он машинально прикрыл рот рукой. От грязно-серых стен шла противная духота.

Олегу хотелось вернуться — но он не мог чётко ответить себе, куда именно. В отряде у него не было особенно близких товарищей, их связывала только работа. Олег глядел на потолок в трещинах и подтеках, и вдруг его пронзила короткая, совершенно очевидная мысль.

Он хотел вернуться в Петербург. Олег даже слегка присел на жёсткой кушетке. В изголовье раздался какой-то шорох, и он сообразил, что здесь могут жить какие-нибудь мелкие грызуны. Он со вздохом опустился назад, снова положил руку под голову и стал вспоминать, как приятно было приезжать со срочной службы в увольнительную.

Дело было не в том, что он возвращался из чужой армейской части в родной город. Он возвращался к Серёже — и всегда ждал этой минуты с возрастающим нетерпением.

Олег никогда не любил Петербург — во всяком случае так, как его любил Серый. Даже когда они забирались на питерские крыши и смотрели, как над городом поднимается оранжевый солнечный диск, в глазах Сергея Олег читал непонятый ему восторг.

— Видишь, как здесь красиво, Олеж? — Серёжа брал его за руку, как будто один боялся не вынести красоты рассветного города. Олег кивал, целовал его в щёку, а сам думал, как красиво переливаются в лучах рассветного солнца рыжие волосы.

Он видел Серёжу почти полгода назад, и в ту встречу они сильно поругались. Олег грустно улыбнулся и постучал пальцами по животу. Мысль о том, как плохо они в последний раз простились, наполнила его нежной печалью. Перед глазами встало лицо в редких веснушках, и Олег почувствовал, что безумно скучает.

Он вдруг понял, что ему так сильно напоминает мрачная камера, и негромко рассмеялся. Олег вспомнил, как они с Серым ходили на фильм про Железного человека. Им было по семнадцать, они заканчивали школу и после одного из экзаменов завалились в кино. Олег до сих пор помнил, как страшно и приятно было сжимать Серёжину ладонь в темноте. На экране Тони Старк попадал в плен, чудом из него выбирался, а Олег только и думал, какие холодные у Серого руки и какой пьянящий аромат исходит от его кожи.

Олег лежал на кушетке, смотрел на заглядывающие сквозь решетки звёзды и горько улыбался: фильм был хороший, им с Серёжей понравилось. Олег потом раздобыл диск с песнями AC/DC, а Серый был в восторге от созданного Тони Старком голосового помощника.

Олег не помнил, как уснул. Тёплые воспоминания убаюкивали, и тем ужаснее оказалось пробуждение. Его разбудил звук распахнувшейся двери, кто-то больно ударил его по плечу, Олег не успел разглядеть чем. Тюремщиков, вошедших к нему в камеру было двое: один держал в руках какой-то инструмент, наполовину убранный в чехол. Олег сообразил, что ударили его торчащей наружу рукояткой. Сквозь решетчатое окно пробивалось горячее солнце. Олегу велели встать, а потом отрывисто приказали снять верхнюю часть тюремной робы. Он невольно сморщился. Олег провёл в этой одежде всю ночь, но она по-прежнему вызывала у него омерзение. Он стиснул зубы и отбросил рубашку в сторону. Ему велели встать спиной к двери камеры, а потом обвязали запястья тугими веревками и подтащили к протянутой под потолком перекладине.

Олег почувствовал холод в желудке.

Его собирались допрашивать прямо здесь. Руки накрепко закрепили на ржавом турнике. В нос ему ударил запах извести. Он не мог видеть, что происходит у него за спиной. Тюремщики перекинулись парой быстрых сухих фраз — Олег не успел разобрать, что именно они друг другу сказали — а потом раздался рассыпчатый металлический звук. Это было похоже на перезвон колокольчиков, только приглушённый и начисто лишённый мелодичности. Звук повторился, на этот раз громче, а через мгновение Олег почувствовал, как на обнажённую спину опускается тяжёлая плеть.

Пальцы ног поджались, вены на руках взбухли, по всему телу прокатилась волна напряжения, точно его насильно вытянули в струну. Олег часто и тяжело задышал. В остывшей за ночь камере было прохладно, но ему показалось, что всё тело обуял жар. От боли перед глазами всё поплыло. Олег крепко стиснул зубы. Его ни о чём не спрашивали. Вероятно, его тюремщики рассудили, что он прекрасно помнит вопросы со вчерашнего дня. Он пообещал себе, что не издаст ни звука. Ему нечего было им рассказать, а крик был бы проявлением слабости.

Он не видел, кто именно наносит удары, но охранник, который бил его металлической плетью, своё дело знал. Олег чувствовал, как грамотно тот распределяет нагрузку. Каждый второй удар был слабее предыдущего, но потом палач бил с прежней силой. Это был жестокий обман, но от обуявшей его боли Олег не мог ему противиться. Едва удар плети ослабевал, ему казалось, что пытка закончилась. Между ударами не проходило больше пары секунд, но время тянулось медленно, как будто кто-то нарочно замедлил бег песка в песочных часах.

Олега сняли с турника почти без сознания. Ему нанесли шесть ударов металлической плетью. Он почувствовал, как щека коснулась грязного неровного пола. Мелкие камушки оцарапали кожу. Над ухом раздались чьи-то равнодушные голоса, дверь захлопнулась, и вокруг наступила благословенная тишина.

Прошло больше часа, прежде чем сознание прояснилось, и Олег смог доползти до кушетки. Он только сейчас понял, что даже не почувствовал, как с запястий стянули веревки. Перед глазами стояла тёмно-красная пелена. Боль растекалась по всему телу.

Он ждал, когда к нему придут вновь. Внутренности предательски сжались при мысли о новых ударах. Олег знал: это бессмысленный страх. Каким бы разбитым он себя сейчас ни чувствовал, это не имело значения. Он находился в плену, а значит был полностью отдан во власть своих палачей. Если его решат снова пытать до потери сознания — так и будет. Страх не мог защитить его от очередной порции ударов.

Он только сейчас заметил, что у самой двери появился поднос. Видимо, тюремщики оставили его после того, как закончилась пытка. Металлический стакан тускло блестел в полутьме камеры. Рядом лежало несколько кусков чёрного хлеба. Олег поморщился и вздохнул. Он ничего не ел со вчерашнего утра. Надо было заставить себя доползти до двери и поесть. Его задачей было сохранить в условиях заточения силы.

Дверь в камеру отворялась раз в день. Ему приносили еду, но перед тем, как дать к ней притронуться, подвешивали за запястья на прикрученную к потолку перекладину и полосовали спину.

Били Олега безжалостно. К концу пытки он едва осознавал, где находится. Из горла вырывался хрип облегчения, когда за тюремщиками захлопывалась железная дверь, и его наконец оставляли в покое.

Следующие два дня прошли в точности, как первый. К нему приходили те же два охранника, во всяком случае, Олег точно знал, что бьёт его один и тот же человек. Хлесткие удары по спине невозможно было ни с чем спутать. Второй конвойный молча вставал у двери и не издавал ни звука, пока пленного истязали.

Олег был не насколько глуп, чтобы в одиночку идти против двух вооружённых охранников. Он не сомневался в своём мастерстве боя, но знал, что нельзя полагаться на ослабевшее тело. Когда к нему пришли во второй раз, он понял, что от него уже не ждут информации. Это был не допрос, а обыкновенная пытка.

Один раз у Олега мелькнула мысль, что к нему могут направить медика, обработать полученные царапины, но он очень скоро понял, что подобной помощи здесь не дождётся. Он уже не нужен был им живым, иначе они бы позаботились о том, чтобы он не погиб раньше времени. У него не было нужной информации, но и выпускать его на волю никто не собирался. Его пытали и ждали, пока он умрёт.

Его товарищи гибли: Олег видел в окошко камеры, как мимо проносят два длинных чёрных мешка. Возможно, это был кто-то другой, и они были не единственными пленниками здесь, но чутьё подсказывало, что это напрасная надежда.

Раны болели. Олег знал, их не станут ничем обрабатывать и заставлял себя привыкнуть к противной режущей боли. Он спал на животе, хотя ему почти не удавалось по-настоящему крепко заснуть.

Стоило тяжёлой железной двери скрипнуть, по загривку бежали мурашки. Это был животный страх, который Олегу так и не удалось подавить. Он был как собака, которая выучила, что перед ударом раздаётся звук распахнувшейся двери.

Хуже всего был первый удар: как бы Олег к нему не готовился, плеть обрушивалась резко и больно, и казалось, что спину жгут горячим огнём. Олег упрямо считал удары: в этом не было необходимости, тем более, что количество их оставалось прежним.

«Один», — первый удар ощущался болезненнее всего. «Два» — палач нарочно бил слабее, и Олег каждый раз проклинал себя, что ведётся на эту хитрость. «Три» — плетка ложилась на лопатки и плечи, и ему с трудом удавалось заставить себя не кричать. «Четыре» — палач снова бил тише. Олег болезненно втягивал в себя воздух и чувствовал, как по щекам скатываются полные отчаяния и бешенства слёзы. «Пять» — на кожу опускалось раскалённое железо, как будто плетка нагревалась с каждым ударом о беззащитную кожу. «Шесть» — Олегу казалось, он вот-вот потеряет сознание.

Пересчёт ударов был единственным, что позволяло ему не лишиться рассудка.

— Все твои друзья мертвы.

Это было первое и последнее, что Олег услышал от человека, который бил его плетью. Олег так и не увидел его лица: вся охрана ходила в масках с узкой прорезью для глаз. Пошёл третий день плена. Был полдень, хотя Олег не мог точно знать, который час: наручных часов он никогда не носил, и их бы всё равно отобрали. Он мог ориентироваться только по солнцу. Пытка начиналась, когда оно стояло в зените. Олег мучительно приходил в себя и не мог с точностью сказать, сколько времени это занимало, но когда воспалённое болью сознание наконец прояснялось, солнечный диск начинал клониться к закату.

Олег не сопротивлялся, когда его подняли на ноги и стали привязывать к перекладине. Ему почему-то вспомнилось, как несколько часов назад сквозь беспокойный сон он видел, как небо окрашивается в нежный оранжевый цвет.

«Все твои друзья мертвы».

Голос палача эхом зазвенел в голове, как только Олег почувствовал первый удар. В каждом щелчке плети чувствовалась страшная злость. От Олега не ждали информации. Он ничего не знал, и был виноват только в том, что до сих пор жив.

Когда его отвязали от подёрнутого ржавчиной турника и оставили на полу камеры, Олег готов был выть от пылающих на коже порезов и молился, чтобы боль скорее притупилась. Звуки долетали до него, как сквозь вату. Он тяжело упал на койку и, теряя сознание, понял: надо бежать.

Едва он очнулся, эта мысль снова ударила ему в голову. Руки противно ныли. Спина по ощущению превратилась в кровавое месиво, и он с трудом смог начать думать.

Его товарищей уже замучили до смерти или просто убили. Олег не сомневался: ему уготована та же участь. У него оставались в лучшем случае сутки.

Охранники видели, что последний пленник с каждым днём слабеет. Олег чувствовал, что медленно превращается в мертвеца.

К рассвету четвёртого дня он составил план действий. Солнечный луч скользнул в камеру сквозь толстые прутья решетки. Олег рассеянно смотрел, как одинокую камеру медленно наполняет солнечный свет.

Тюремщик пришёл, как всегда, ровно к полудню.

— Странно, что ты до сих пор живой.

Олег лежал лицом к стене, напряжённо прислушиваясь к тому, что происходило у него за спиной. Он весь подобрался, мышцы тела инстинктивно напряглись, как у пантеры перед прыжком. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы расслышать, что по полу камеры шагает только один человек.

Олег продолжал лежать, глядя широко распахнутыми глазами в стену. Сомнений быть не могло. Его тюремщики решили, что он достаточно ослабел, и от него не требуется защиты. Может, в этот раз его даже не собирались привязывать к турнику. У Олега волосы встали дыбом. В камере помимо него находился только палач с металлической плеткой.

Лязг захлопнувшейся двери, который за эти три дня въелся на подкорку, подействовал, как спусковой механизм. По венам побежало ядовитое желание жить. Олег вскочил на ноги и больно ударил вошедшего прямо в челюсть.

Олег потом часто гадал, что подействовало сильнее: сила удара или эффект неожиданности. Он знал, что шансы справиться с человеком, который с таким отточенным мастерством полосовал его плетью, невелики. В других обстоятельствах Олег играючи уложил бы противника на лопатки, но он слишком устал от боли, жажды и голода и каждую секунду чувствовал, как ноют на спине раны.

У Олега была одна попытка. Тюремщик был одет в грубые армейские ботинки, штаны из грубой ткани и закрытую плотную куртку. Экипировка была отличная, Олег ощутил это пальцами, когда они сцепились на полу, но думать было некогда: костюм оставлял незащищёнными голову и шею. Олег легко отыскал у противника слабое место.

Рука, в которой палач держал принесённую плеть, метнулась вверх, металлические наконечники сверкнули в паре сантиметров от лица Олега, но он увернулся. Тело, в каждой жилке которого билось желание выбраться из этого проклятого места живым, безукоризненно ему подчинялось. Он выбил из рук палача орудие пыток. Плеть отлетела в сторону, со звоном ударилась об пол и закатилась куда-то в тень. Олег прижал тюремщика к полу, вслепую нащупал, ткань балаклавы у него на шее и изо всех сил надавил коленом ему на кадык. Противник болезненно захрипел. Его руки, страшные, как когти животного, попытались скинуть Олега с себя, но тот крепко перехватил их, пригвоздил к полу и сильнее надавил коленкой на шею. Олег предпочёл бы задушить его руками, по опасался, что после пережитого внутри этих стен ему может не хватить сил.

Руки, которые он вдавливал в пол, сопротивлялись, палач напрягал все свои мускулы, но Олег чувствовал, как по телу под ним пробежала предсмертная дрожь. Тюремщик забился, как пойманная в сеть птица. Он пытался убрать давившее на шею колено, но безуспешно. Олег был рад, что он не кричал, хотя даже в таком случае всё было в порядке. Палач приходил сюда нанести пленнику очередную порцию увечий. За толстыми стенами было не разобрать, кто кричал.

Не могло быть ничего проще, чем перекрыть врагу доступ к кислороду. Стоило Олегу почувствовать, как ослабли зафиксированные руки противника, у него открылось второе дыхание. Он почувствовал ядовитый запах надвигающейся смерти и довольно оскалился: она пришла не за ним.

Мышцы у него пылали от перенапряжения. Он не мог позволить себе ни на секунду потерять концентрацию. Не было ничего глупее, чем расслабиться, только ощутив вкус долгожданной победы.

— Сука, я не собираюсь здесь умирать.

Палач под его весом корчился. Олег видел, как глаза его налились кровью. Он уже потом понял, что совершенно не запомнил их цвет. Зато в его памяти навсегда отпечатался момент, когда ярость в глазах палача сменилась страхом за свою жизнь.

Олег чувствовал, как по распластанному на пыльном полу телу пробегают предсмертные судороги. На шее наверняка растекался жутковатый синяк, но под плотной тканью этого было не видно. Олег запретил себе двигаться. Надо было дотерпеть и дождаться момента, когда его враг издаст последний вздох.

Олег не мог точно сказать, сколько прошло времени, прежде чем этот момент наступил. Это было похоже на взмах крыльев раненой птицы, которую поймали в клетку и навеки заперли на замок. Олег вдруг почувствовал, как палач в последний раз дёрнулся и затих.

Он досчитал до ста двадцати, прежде чем убрал с раздавленной шеи колено. Он аккуратно отполз в сторону, размял затёкшие мышцы и наконец встал. У его ног лежал человек, который трое суток истязал и мучил его. Олег видел, как неестественно выглядят кисти его рук. Наверное, Олег сломал их, пока удерживал противника на одном месте. Он медленно подошёл ближе и сдёрнул с мертвеца балаклаву. Кончиками пальцев он ощутил остатки человеческого тепла.

Палач не дышал. Олег сунул руку ему под нос и с замиранием сердца держал её так, пока не убедился, что кожи не касается живое дыхание.

Олег выпрямился обратно. Колени ныли, про спину он старался не думать, но в каждой клеточке тела вдруг отозвалась невероятная лёгкость. Он остался в камере совершенно один. Его палач был мёртв и больше ничего не мог ему сделать.

На губы сама собой набежала улыбка. Олег подавил негромкий смешок. Его обступила тишина и наконец привела его в чувство. За дверью находился конвойный. Надо было спешить.

Олег бросился к распластанному на бетонном полу трупу. Он ощупал его, залез в карманы, но только на поясе нашёл кое-что ценное. С правой стороны в пришитом к одежде кожаном чехле лежал небольшой нож. Олег довольно хмыкнул. Он раздел палача, снял куртку и штаны, а потом влез в ботинки. Они оказались всего на полразмера больше, в них вполне можно было ходить. Олег надел куртку, она отлично на нём сошлась, только спину противно обожгло болью. Запах пропитавшейся потом тюремной рубашки ударил ему в нос, и Олег проглотил подступившие к горлу слёзы. Ничего, он прожил с царапинами больше трёх дней. В его силах вытерпеть ещё несколько часов.

Олег повертел в руках чёрную балаклаву, бросил быстрый взгляд на её мёртвого обладателя и без колебаний натянул её на голову. Маска пришлась впору, он отлично видел сквозь узкую прорезь для глаз. В карманах куртки нашлись перчатки. Олег тихо вздохнул. Из всей военной формы это был его нелюбимый элемент гардероба. Перчатки мешали мелкой моторике рук, плотная ткань лишала ладони необходимого воздуха. Забавно. Его палач, похоже, тоже предпочитал носить перчатки в карманах.

Олег оглядел полураздетого мертвеца и уже хотел было идти, как вдруг заметил странный блеск у того на запястье. Олег пригляделся и понял, что это электронные часы. Обыкновенные электронные часы со встроенным таймером и будильником. На табло спокойно горели ядовито-оранжевые цифры. Олег усмехнулся, сам не зная, чему, быстро сдернул чёрный ремешок с остывающего запястья и надел на руку.

Он три дня обходился одной тонкой рубашкой. После того как спину впервые безжалостно исполосовали, Олег и вовсе использовал её, как одеяло, укрываясь от ночного холода. Форменная куртка весила не намного больше, но он чувствовал, как она давит ему на плечи и дразнит едва подёрнувшиеся коркой раны.

Олег уже знал, что эти следы останутся с ним на всю жизнь.

Он потянулся к дверной ручке. Холодный металл обжёг пальцы. Он готов был, что придётся просить на местном наречии открыть дверь, но она легко поддалась изнутри. Звук тяжело задвигавшейся на петлях двери гулко разнесся по коридору. На Олега дохнул живительный свежий воздух. Возможно, он только казался таким после удушливой камеры, но Олег жадно вобрал его в лёгкие.

Второй конвойный обернулся на скрип железной двери. Олег не стал дожидаться, пока он узнает его. Он был одет, как солдаты на базе, но понимал, что этой маскировки недостаточно. Олег выбил у охранника оружие из рук, а потом одним движением повалил его на пол. Олег выхватил из-за пояса превосходно заточенный нож. Он теперь знал, что самым уязвимы местом у форменной одежды была шея, легко вспорол чёрную ткань и точным движением перерезал охраннику горло.

На пальцы хлынула тёплая кровь. Второй охранник явно был моложе истязавшего Олега палача. Вероятно, тот в самом деле специализировался на применении к пленникам пыток. От рук Олега умерли и палач, и помощник, который только помогал фиксировать заключённых в одном положении.

Олег сдёрнул с пояса второго конвойного небольшой пистолет. На губах охранника выступила розовая пена. Олег, чтобы избежать лишнего шума, уложил его на пол и оттащил в сторону. Пальцы перчаток были перепачканы кровью. Он сделал короткий вдох, а потом в два широких шага оказался у лестницы и взлетел вверх по ступенькам.

Олег крался по тёмным коридорам незнакомой военной базы, навострив уши, готовый броситься на первого, кто возникнет у него на пути: нельзя было повернуть назад в тюремный отсек. Всё, что угодно было лучше, чем возвращаться туда. В голове мелькнула мысль, даже смерть выглядит более предпочтительным вариантом, но Олег хищно оскалился: умирать он не собирался.

Он хорошо запомнил, где находится дверь в странное, напоминавшее лабораторию, помещение, мимо которого его вели несколько дней назад. Олег понятия не имел, что найдёт там, но другого плана у него не было. Скоро в тюремном отсеке обнаружат два трупа.

Олег затаился за поворотом. На нём была униформа местных наёмников, но даже она не гарантировала ему безопасности. Камеры были установлены по всей базе, к счастью, он ещё в первый год в наёмнических отрядах научился находить у них слепые зоны, и сейчас это умение пришлось как нельзя кстати.

Нельзя давать противнику себя заметить. Олег выучил это правило, и безукоризненно научился его соблюдать.

До его слуха долетел стук шагов. Олег в своём укрытии притих. Стук становился громче. К двери лабораторного помещения подошёл человек в чёрной форме, но без маски на лице. Телосложением он не походил на конвойных. Ворот форменной кофты целиком закрывал шею. В свете коридорных ламп блестели пепельные курчавые волосы. Казалось, он носит форму только, потому что так предписывает порядок, а не по необходимости всегда быть готовым к бою. К тому же, лицо его оставалось открытым. Не считая мёртвого палача, с которого Олег сорвал маску, это было первое человеческое лицо, которое он увидел за несколько дней.

Олег видел, как он набрал четырёхзначный код. Дверь послушно распахнулась, впустила человека без маски внутрь и закрылась за ним с мягким щелчком.

Олег вдруг догадался, в чём дело. В тот день, когда их сюда привезли, что-то было не так с замком: дверь не работала, да и сейчас починили её явно не до конца. Олегу с трудом верилось, что помещение, где хранилось что-то ценное, отпирается по простому четырёхзначному коду.

Он осторожно вышел из укрытия. Маска надёжно скрывала его лицо, но у простых тюремщиков и конвойных могло не быть в это помещение доступа. Нужно было действовать быстро. Глаз камеры смотрел ему прямо в спину, и Олег быстро набрал заветный код.

Сердце у него на секунду замерло и тут же пустилось галопом. Он услышал, как тихонько щёлкнул замок. Олег дёрнул на себя железную дверь и ступил в просторное помещение.

На него как будто дохнул мягкий тёплый воздух. Олег почувствовал, как на иссохших растрескавшихся губах расцветает улыбка. Сердце забилось в тихом восторге, по венам весело побежала кровь.

Он стоял посреди просторного, заставленного панелями и лампами помещения. В самом конце располагались высокие, под потолок стеллажи. Справа горела большая холодная лампа, её свет разливался по лаборатории. В шкафчиках, прибитых к сияющим от чистоты стенам Олег различил очертания смутно знакомых деталей. С правой стороны на протянутом вдоль стены столе был паяльник, лупы и тонкие проводки.

В самом конце стола в ярком холодном свете лампы замерла фигура человека без маски.

Он обернулся на звук открывшейся двери. Губы его беззвучно шевельнулись, точно он хотел спросить, что Олег здесь делает. Наверное, он не понял, что в лабораторию проник не один из служивших на базе солдат, а сбежавший из камеры заключённый.

Глаза человека без маски удивлённо распахнулись. Должно быть, он хотел окликнуть незваного гостя, но не успел. Олег в два шага оказался рядом. Парнишка не смог бы себя защитить, даже будь он готов к нападению. Олег обхватил руками его голову. Тело, наверняка тренированное, но недостаточно сильное и быстрое, слабо дрогнуло от испуга. Хруст шеи прозвучал в тишине лаборатории, как пистолетный выстрел.

Олег не дал мёртвому телу упасть: дверь была заперта, но лишний шум всё равно был ни к чему. На лице лаборанта сохранялось то же удивлённое выражение, как в тот миг, когда он увидел на пороге Олега. Олег оттащил ещё тёплое тело к дальней стене и поспешно вернулся к столу с инструментами.

Времени у него было мало. Он не сомневался: пароль от помещения был известен не только мертвецу у стены. Каждую минуту металлическая дверь могла отойти в сторону. Он оглядел стол, бросил взгляд на плотно набитые стеллажи и кивнул сам себе. Очевидно было, что здесь занимались разработкой взрывчатки.

Олег не мог до конца поверить собственному везению. Он оглядел сложенные на полках предметы и тихо, помня, что его могут услышать, рассмеялся. Измученное тело задрожало от радости.

На стеллажах в конце комнаты хранился запас взрывчатых веществ. Олег сперва решил, что он здесь только в количестве, необходимом лаборанту, но бегло оглядев нижнюю полку, обнаружил несколько небольших, пригодных для боя бомб. Он видел такие: они пока редко встречались, но удобно крепились к поясу и срабатывали только при сильном ударе о землю. Это был несовершенный, но хороший защитный механизм. Олег протянул руку и быстро прицепил одну к поясу. Если у него останется время — он прихватит с собой ещё.

— Не зря я считаю себя удачливым человеком.

Олег кашлянул, приложив ко рту кулак и бросился к столу с инструментами. Горло противно драло от жажды. Тело работало на пределе возможностей, но Олег не собирался сдаваться из-за обыкновенной усталости.

Как только он увидел стеллажи со взрывчаткой и набор инструментов, в голове у него яркой вспышкой возник план.

Он не был уверен, что это сработает. Олег снял ненавистные перчатки, сжал и разжал пальцы и приступил к делу. В свете большой лампы прекрасно были видны инструменты. Олег довольно усмехнулся, когда взял в руки паяльник. Пальцев словно коснулось знакомое приятное тепло. Он легко нашёл материалы для изготовления небольшой бомбы. Ему некогда было думать: руки сами делали то, что хорошо умели. В уставшем воспалённом сознании мелькнула мысль, что ему с поразительной лёгкостью удаётся соединять нужные провода.

На изготовление бомбы у него ушло двадцать шесть минут и семнадцать секунд. Олег был почти уверен, что мощности взрыва хватит, чтобы зацепить оставшуюся на стеллажах взрывчатку. Оставалась последняя мелочь. Олег понятия не имел, получится ли ему осуществить задуманное, но сглотнул и снял с запястья часы.

Олег прекрасно умел встраивать в бомбы таймер, но ни разу в жизни не крепил на взрывчатку готовый часовой механизм.

Сигнализации, которая бы сообщала о том, что из тюрьмы сбежал заключённый, не было слышно, но Олег понимал, что это вопрос времени. Мимо закрытой двери несколько раз с шумом кто-то пробегал, раздавались чьи-то командные голоса, но Олег упорно игнорировал и их, и собственное колотящееся сердце.

Второго шанса выбраться отсюда живым не будет. Эта острая, как нож, мысль, колола его изнутри и заставляла действовать дальше, хотя от усталости его начинало мутить, а уголки глаз щипали солёные слёзы.

Олег рассчитывал время так, чтобы бомба сработала в тот момент, когда его уже не будет на базе, но за ним не успеют пустить погоню. Нельзя было оставить им шанса снова его поймать. Ему было не одолеть толпу вооружённых до зубов боевиков: он был не в том состоянии. Олег мог полагаться только на бомбу в собственных руках и на часовой механизм убитого палача.

Олег хищно оскалился. Разобрать часы и приладить их к получившейся бомбе оказалось легче, чем он ожидал. Он мастерски умел обращаться с оружием, но куда лучше ему удавалось приводить в действие бомбы.

Выпотрошенный корпус часов валялся рядом на освещённой электрическим светом столешнице. Олег вскинул указательный палец вверх и повёл носом над получившейся бомбой. Это была странная, отдающая чем-то животным привычка, но каждый раз, когда в ноздри попадал металлический, отдающий пеплом запах, Олег ощущал удовлетворение.

Под пальцами чувствовался живительный ток. Собранная из найденных в лаборатории материалов бомба была готова к использованию. Олег никогда не позволял себе быть излишне самонадеянным — пускай эту ошибку совершают его противники — но в эту минуту ясно понял, что удача сегодня на его стороне.

Таймер был встроен прямо внутрь, оставалось только привести его в действие. Цифры снятых с мертвого боевика электронных часов пока продолжали равнодушно показывать время. 13:05. Значит, в 13:25 Олегу следовало находиться как можно дальше от базы.

Риск, что за ним пустят погоню, будет расти с каждой минутой. Олег не мог дать себе больше времени на побег.

Он сглотнул слюну и невольно поморщился. Глотать было больно, жажда, к которой он как будто успел привыкнуть, вдруг стала невыносимой. Сердце, словно в предчувствии скорой беды, забилось быстрее. Он невольно повёл плечами. Жжение на спине как будто усилилось, а через мгновение волосы у Олега на загривке встали дыбом.

За стенкой раздался шум, в этот раз он ясно различил человеческие голоса, а через секунду послышался рёв сигнализации. Он повертел в руках бомбу. Ему повезло. Он закончил собрать её ровно в тот момент, когда вся база готовилась броситься на его поиски.

Он в последний раз прикоснулся подушечками пальцев к сделанной бомбе и отмерил на таймере двадцать минут. Часы пару раз мигнули, на тёмном экранчике вспыхнули оранжевые цифры, а потом засеченное время безжалостно пошло на убыль.

19:59.

Олег проверил, на месте ли пистолет и маленький ножик. Он натянул балаклаву, хотя понимал, что в плане маскировки от неё теперь мало толку, и бросил прощальный взгляд на часы. Он дал себе хорошую фору: ставить таймер на более долгое время тоже было рискованно. У него оставалось немногим больше четверти часа, чтобы выскользнуть из когтей смерти.

19:52.

Олег распахнул тяжёлую дверь и ни разу не обернулся. Перед глазами так и стояли горящие демоническим светом часы.

Он скользнул за угол, туда, где недавно поджидал, когда откроется дверь в лабораторию. Олег мастерски умел передвигаться незамеченным, но даже его умений могло не хватить, чтобы беспрепятственно выбраться. Он выждал пару секунд, напряжённо прислушиваясь к дребезжащей тишине коридора. Слабость, которая периодически накатывала на него ещё в лаборатории, сильнее давала о себе знать, но Олег сердито покачал головой и устремился к ангару, в который его ввезли в пыльном кузове машины четверо суток назад. Олег не знал, как там блокируется дверь, но возможности выяснить это у него не было. Наверняка на базе имелся ещё один выход или даже несколько, но у него не было времени их искать. Он двигался по коридорам быстро, бесшумно и яростно, как вырвавшийся на волю хищник.

Он шёл тем же маршрутом, которым его вели несколько дней назад, закованного в наручники. Перед ним словно была протянута нить: он следовал ей, полагаясь на свою память и умение ориентироваться в пространстве. Чем ближе Олег был к выходу на свободу, тем острее в нём становилось желание жить.

В предпоследнем коридорном отсеке ему встретилось двое охранников. Они резко вскинули винтовки, узнав в нём сбежавшего заключённого — должно быть, дело было в том, что он был один. В ситуации побега из тюремного отсека охрана передвигалась двойками, чтобы иметь возможность друг друга подстраховать.

— Привет, ребятки.

Олег встал в стойку. Он вдруг понял, что совершенно их не боится. Ему вспомнилась плеть, которой его несколько дней истязали. Он чувствовал, как ноют оставленные палачом царапины, и эта боль, противная и привычная, подействовала на него, как красная тряпка.

Охранник, который атаковал первым, плохо держал винтовку. Будь Олег на это способен, он бы испытал сильное удивление, но на лишние эмоции не было ни времени, ни сил. Ему не составило большого труда выбить её из рук охранника и с силой ударить его в висок. Его товарищ замешкался: Олег думал, придётся задействовать нож, но винтовка была более удобным оружием. Он убил второго охранника выстрелом в голову. Олег крепче перехватил винтовку и продолжил свой бег по длинному коридору.

Ему повезло: он мог встретить более толковых бойцов. Он каждую секунду ждал, что наткнётся на ещё одну пару охранников, но этого так и не произошло. Олег то и дело вскидывал глаза кверху, смотрел, откуда выглядывают камеры видеонаблюдения. Ничего, даже если ему не удастся пройти мимо них незамеченным, это не страшно.

У выхода в просторный ангар он наконец замедлил шаг. Олег успел разглядеть громадную дверь. Прямо над выходом с базы сверкали большие электронные часы. 13:13. Олег хмыкнул и уже хотел начать осторожно двигаться к выходу, но вдруг почувствовал какое-то движение сбоку. Он едва успел вскинуть приклад. Охрана, вероятно, выставленная здесь специально, чтобы его перехватить, выросла словно из ниоткуда. Два бойца, превосходно экипированных, в бронежилетах и с лицами, скрытыми масками. Олег бы предпочёл, чтобы оба взлетели на воздух от бомбы, оставшейся в лаборатории, но работать надо было с тем, что есть.

Олег умел бить точно и больно. У него никогда не было развитой от природы мускулатуры, первый год в армии он потратил на то, чтобы тело обросло мышцами. Он никогда не мог полагаться только на силу, а сейчас вовсе был здорово истощён. На губы, закрытые плотной тканью маски, всё равно набежал звериный оскал. Несколько секунд ангар был погружён в полную тишину. Напряжение, повисшее между замершими противниками, накалило воздух. Олег склонил голову к плечу, и первый охранник наконец бросился вперёд, как будто в этом жесте заключался призыв к бою.

Олег не мог позволить себе зря расходовать драгоценные силы, поэтому с особенной тщательностью рассчитывал каждое движение. Он знал, что преимущество не на его стороне: двое против одного раненого бывшего пленного.

«Если они меня схватят — я уже никуда не выйду наружу».

Он изо всех сил ударил одного из противников в челюсть. Раздался хруст, короткий и неприятный. Олег уже готовился ударить ещё раз, но охранник вдруг отступил на два шага назад и болезненно приложил ладонь к подбородку. Глаза в прорези широко распахнулись. Из уголка рта у него побежала кровь, он издал какой-то странный скулёж. Олегу некогда было думать, что с ним. Он быстро повернулся ко второму охраннику и только краем глаза видел, как тот рухнул на пол, так и держа руку у подбородка.

Олег сцепился с его товарищем и только тогда сообразил, что поверженный секунду назад противник откусил себе в драке язык.

Ему не надо было их убивать: только обезвредить. Оставшийся на ногах охранник явно был лучше подготовлен, и Олег через несколько ударов понял, что ему будет трудно одержать победу в рукопашной. Он нарочно отступил на несколько шагов назад и сорвал с пояса спрятанную бомбу. Первый охранник так и не смог прийти в себя от болевого шока. Олег представил, как тот с ужасом ищет во рту кусок собственной откушенной плоти. Второй охранник сделал новый выпад, Олег метнулся в сторону и запустил в него бомбу.

Взрыв получился небольшой, Олег сомневался, что мог им кого-то убить, но услышал звук упавшего на пол тела. Вероятно, второй охранник был просто сильно оглушён, во всяком случае, он больше не шевелился. Дым медленно опускался. Олег поднялся на ноги и дал себе пару секунд отдышаться.

— Да, ребятки, костюмы у вас так себе.

Сражённый взрывом охранник лежал на полу, ткань его балаклавы была разорвана в клочья и слабо дымилась. Олег наклонился к его товарищу. Было похоже, что тот умер, захлебнувшись в крови или подавившись собственным языком. Олег пошарил у него за пазухой. Пальцы наткнулись на бронежилет, а в боковом кармане накинутой поверх него куртки нашлась карточка. Олег быстро её оглядел. Пластиковая, белая с четырьмя небольшими цифрами в правом нижнем углу. Пропуск или что-то вроде удостоверения. Олег сунул её в карман. Лишней такая находка точно не будет.

Он поудобнее перехватил винтовку и снова закинул её на плечо. В ангаре со стороны входа было пусто. По углам мерцали камеры, но Олег был достаточно опытен, чтобы оставаться вне их поля зрения. Его задачей было стать абсолютно невидимым до того момента, когда он наконец выберется из этого проклятого места. Часы над входом показали 13:18. Он покинул лабораторию пятнадцать минут назад. У него оставалось совсем немного времени, иначе он погибнет от собственноручно собранной бомбы.

У него было ни секунды на колебания. Олег бросился к небольшой приборной панели слева от входа. Взгляд быстро отыскал узкий паз. В свете, который отбрасывали вниз электронные часы белая карточка казалась призрачно-серой. Олег сунул её в узкий паз цифрами вперёд.

Одну бесконечно долгую секунду ничего не происходило. Потом раздался короткий, удивительно чистый звук, как будто звякнул невидимый колокольчик. Узкий экранчик на приборной панели загорелся зелёным.

У Олега по телу разлилось тепло облегчения, когда он услышал, как медленно ползёт вверх ангарная дверь.

Большие электронные часы, когда он проскользнул в открывшуюся, ещё совсем узкую щёлку, показывали 13:19.

Дальше Олег мог не следить за временем. Мерно утекающие минуты остались где-то там, в прохладном помещении в самом сердце вражеской базы. Олег не был уверен, что кто-то догадается проверить лабораторию. Попасть туда можно было только по коду, который сбежавшему пленному было не положено знать. Олег вырвался в спасительные просторы пустыни и, будь у него силы, наверно расхохотался бы на бегу.

Снаружи его никто не ждал. База была устроена таким образом, что всё, включая склады и парковку для техники было расположено внутри. Разумно, получалось, что всё находится под защитой. Впрочем, Олег знал, что в данную минуту никто из находившихся внутри людей не был ни от чего защищён. В лаборатории отсчитывала секунды собранная им бомба.

Военная база, где его едва не замучили до смерти, а спину превратили в кровавое месиво, взлетела на воздух, когда Олег пересекал второй километр горячих песков. Он почувствовал вибрацию земли под ногами, в спину ему дохнул горячий ветер. Механизм сработал безукоризненно. Изнемогая от жажды и истощения, Олег сделал так, что после него в этом проклятом месте ни осталось ни одного живого человека.

Он замер посреди раскалённой солнцем пустыни, глядя, как на фоне ясного неба пылает огонь. Маленькая лаборатория, ангар, куда его трое суток назад привезли, одинокая тюремная камера — всё было стёрто с лица Земли.

Олег издал короткий гавкающий звук и расхохотался. Разболевшееся от жажды горло неприятно саднило, но ему стало так хорошо и легко, что он не мог противиться разобравшему его смеху. Он стоял на песке и зло и отчаянно смеялся.

Послеполуденное солнце грело. Олег несколько суток провёл в промозглой камере и теперь стоял, раскинув руки и подставив лицо горячим лучам. После душных помещений военной базы ему казалось, что тёплый воздух очищает забитые лёгкие. Вокруг простиралась пустыня, и в других обстоятельствах он бы уже напряжённо просчитывал, сколько часов или дней сможет провести в ней без провианта и воды, но сейчас мог думать только о том, что выжил и выбрался на свободу.

Олег двинулся вперёд, ориентируясь по солнцу. Он знал, что шансов добраться пешком до родной базы у него нет. Его везли много километров на машине на большой скорости. Он даже не был уверен, что не собьётся с пути, но шёл, чувствуя, как тяжёлые ботинки тонут в песке.

Как обидно будет умереть в пустыне от жажды. Олег пережил плен, жестокие пытки, не умер от заражения крови и выстоял в стычках с вооруженной охраной. Он горько усмехнулся. Солнце клонилось к закату. Песок потемнел, небо стало ярко-оранжевым, Олег смахнул с набрякших век пот. Слюна, которую он не мог перестать сглатывать, была горькой и противной на вкус. Он шёл, на ходу теряя сознание. На темнеющем горизонте неярко вспыхивали первые звёзды.

Его подобрали на рассвете — повезло, что это оказался джип одного из союзнических отрядов. Олег вскинул вверх руки, когда ему в лицо уставились дула винтовок. По снятой с мёртвого палача форме его приняли за врага, и только после короткого диалога поняли, кто перед ними. Олегу было так плохо, что он едва уловил изумление, отразившееся на лицах его случайных спасителей.

Путь до родной базы он почти не запомнил.

Его уложили на заднее сиденье джипа, дальше он провалился в долгожданную тьму, а очнулся уже на белой больничной кушетке. Кожи касалась чистая рубашка. Она закрывала плечи и руки, но спина была совершенно оголена. Он чувствовал запах лекарств, щурился из-за яркого холодного света и больше всего на свете хотел спокойно поспать.

Врач долго обрабатывал ему раны. Олегу вкололи обезболивающее, но он продолжал чувствовать привычное жжение на лопатках и пояснице. Боль словно въелась под кожу. Он представить не мог, что однажды полностью перестанет её ощущать.

— Ещё несколько часов и началось бы заражение крови. При таких ранах и без должного ухода — считай, тебе повезло.

Олег на кушетке не шелохнулся. В тепле и свете больницы копившаяся усталость наконец дала о себе знать. Он чувствовал себя так паршиво, что не мог шевельнуть пальцем.

— Если бы раньше ко мне попал, может, выходили бы тебя, и шрамы потом бы сошли. А так... — Олег почувствовал за спиной движение, но так и лежал, уткнувшись лбом в сгиб локтя. Он не хотел видеть резкий холодный свет лазарета. — Ничего страшного нет. Несколько недель поболит, да и всё.

«Я выбрался», — Олег чувствовал, что вот-вот заснёт или потеряет сознание. Мысль, которая в пустыне сладко кружила ему голову, почему-то приобрела оттенок горечи.

— Шрамы останутся, — доктор открыл воду в умывальнике. — Зато живой будешь.

Первые несколько дней Олег провёл в палате под капельницей. Он много спал, скорее от лекарств, чем от усталости, но пришёл в себя куда быстрее, чем ожидал. Во всяком случае, скоро он вполне ясно соображал и мог читать, лёжа на белой кушетке. Олег ненавидел запах больницы, но после тюрьмы он оказался ему почти приятен. В палате пахло медицинским спиртом и чистотой. Олег рассеянно слушал, как медсестра режет свежие бинты, прежде чем поменять ему компресс на спине.

Подвальный запах пыли и грязи въелся ему в ноздри. Олег часто ловил себя на том, что непроизвольно принюхивается. В плену его кормили хлебом и поили ледяной невкусной водой, а теперь врачи осторожно помогали ему прийти в себя с помощью специальной диеты. У Олега не было ни сил, ни желания с ними спорить, да и лечили его разумно. Он лежал в палате совершенно один и проводил долгие часы в размышлениях.

Иногда ему снился палач. Он был мертвый, но мог двигаться и стоять на ногах. Олег именно таким оставил его на полу камеры: только без плетки в правой руке. Олег быстро просыпался, но сердце у него ещё долго колотилось, хотя сознание чётко понимало, что это был сон. Палач был мертв. Олег ложился обратно на подушку и глядел в потолок. Его мучитель был убит и взлетел на воздух вместе с проклятой военной базой. Олег снова и снова прокручивал в голове эту мысль и так засыпал, а на утро не всегда помнил, что его разбудило среди ночи.

Воспоминание о разрушенной до основания базе помогало ему прогнать страх.

Олег был готов, что подобные сны будут преследовать его до конца жизни, но чем дольше он находился в больнице, тем реже они приходили. Куда больше его беспокоило, как скоро он восстановится, и когда перестанут ныть на спине раны.

Олег увидел, что стало с его спиной только спустя несколько дней после прибытия в госпиталь. Перенапряжение вкупе с полученными в тюрьме шрамами на какое-то время уложило его в постель. Было ясно, что на полное выздоровление уйдут недели, но скоро он самостоятельно доковылял до душевой, где было длинное зеркало. Олег предполагал, во что превратилась кожа на лопатках и пояснице, но когда впервые повернулся спиной к зеркалу и посмотрел через плечо на своё отражение, то содрогнулся.

По изрубцованной спине прокатились мурашки. Олег рассматривал каждый выступающий шрам, хотя шея скоро заныла от напряжения. Кожа по всей спине вздулась. Шрамы пересекали друг друга, будто сталкивались и казались ещё более неестественными. С левой стороны они шли короткими полусогнутыми полосками и частично заходили на ребра. На пояснице изуродованная кожа вздулась особенно сильно, точно кто-то вспорол её изнутри. Один шрам шёл от самой лопатки и обрывался прямо над поясом больничных штанов.

Олег поморщился: на мгновение ему представилось, как плетка, которой его хлестали, опускается на спину и оставляет эти чудовищные следы.

Он вернулся в палату, дождался вечернего обхода, а потом потушил в палате свет и долго смотрел на ясное южное небо.

Через две недели после возвращения к нему в палату заявилось командование, и Олег был совершенно готов рассказать о произошедшем: начиная с того, как прострелили колёса их джипу, и заканчивая полным уничтожением вражеской базы.

Он не знал, какую роль здесь сыграл его рапорт, но когда он почувствовал в себе силы для коротких прогулок и ненадолго покинул пределы госпиталя, то испытал очень странный эффект. Олег перекинулся парой слов со знакомыми по совместным миссиям наёмниками, и вернулся в палату с чувством, что ему здесь не то, что не рады — что его перестали ждать.

Олег видел, как смотрят на него те, кто прежде был с ним на короткой ноге. Даже Шурик, молодой парнишка, с которым они неплохо сдружились за месяцы в одном отряде, явно стал его избегать. Он всего раз зашёл к Олегу в палату, скомкано спросил, как дела, и исчез.

Олег не знал, многим ли известны подробности. Он рассказал командованию всё, как есть, умолчав о том, как именно привёл в действие собранную в лаборатории бомбу. К счастью, такие детали никого не интересовали, а Олег не горел желанием ими делиться. Подобные тайны он предпочитал оставлять только себе. Он догадывался, что его история быстро разлетелась по базе, а после по разным концам тесного наёмнического мира. Он сумел выбраться из безнадёжного плена, совершил успешный побег и не оставил после себя ни одного живого человека.

Если бы он вернулся с того света — это произвело бы меньший эффект.

Оказавшись в безопасных стенах больницы, Олег почувствовал, чего ему на самом деле стоили эти три с небольшим дня. Физически он восстановился быстро, здоровье у него всегда было отличное, но в душе у него что-то с треском сломалось. Олег прохаживался вдоль стен больничной палаты и пытался нащупать перемену, которая с ним случилась в плену.

К шрамам на спине ему придётся привыкнуть. Они скоро совсем перестанут болеть и останутся чисто эстетическим дефектом. Если подумать, у всех наёмников со временем появляются такие следы. В шрамах не было ничего особенного, но они хранили память об одном из самых ужасных событий в жизни Олега.

У него появилась привычка подолгу смотреть на себя в зеркало. Он чистил зубы и замирал, вглядываясь в своё отражение.

На левом виске едва заметно желтел старый шрам. Олег получил его ещё в первый год в армии, задолго до вступления в ряды наёмников. Он не помнил, было ли это по-настоящему больно. Откровенное говоря, он даже не помнил, как его получил. Зато очень хорошо помнил, что когда впервые приехал с ним в увольнительную, Серёжа осторожно коснулся ожога губами.

Олег покачал головой. Счастье, что Сергей ничего не мог знать про плен. У Олега вошло в привычку искать упоминания о Серёже и «Вместе» в новостях, и сейчас он как никогда радовался, что этот вид связи работает только в одну сторону.

Олега пока не выпускали на операции. Он вполне пришёл в себя и мог свободно передвигаться по коридорам больницы, но выписывать его не спешили. Олег хмыкнул. Он лучше докторов понимал, что как только перешагнёт порог госпиталя, его подхватит очередная миссия, от которой он не станет отказываться.

Олег прикидывал, имеет ли смысл оставаться в нынешнем отряде, в котором все стали глядеть на него, как на чужака. В глубине души он понимал, что пора двигаться дальше. Даже база, где находился госпиталь, и где между миссиями проводил время его отряд, стала какой-то опостылевшей и чужой. Олег так и не успел принять окончательное решение. За несколько дней до выписки ему пришло приглашение в Отряд мертвецов.

Он слышал о них раньше, в основном слухи. Отряд, вступить в который приглашают лучших наёмников, опытных и безжалостных. Никто не знал, кто именно туда входит, и как происходит вербовка. Прежде Олег был склонен думать, что это скорее легенда, которую вспоминают, когда не могут найти исполнителей после очередной, проведённой с особой жестокостью, операции. Людям нравится выдумывать монстров, чтобы объяснить вещи, которые кажутся им слишком чудовищными. Олег усмехнулся. Он давно выучил, что нет монстра более страшного, чем человек.

Забавно, но он даже испытал что-то вроде разочарования. Ему пришло вполне стандартное приглашение поговорить в условленном месте и ознакомиться с условиями контракта.

Олег вышел из больницы, как только закончился вечерний обход. Никому не пришло в голову задержать его. Он покинул пределы базы и направился в местную одноэтажную гостиницу. В задней комнате, скрытой от посторонних глаз его ждал человек в униформе. Он не представился. Олега это не удивило. Существование Отряда само по себе не было секретом, но всё, что касалось подробностей его работы, имён его членов и нанимателей было строго засекречено.

— Нас впечатлило, что вы в одиночку смогли бежать из-под стражи и уничтожить целую военную базу, это дорогого стоит, — вербовщик зажёг сигарету. Олег обратил внимание, что руки у него были закрыты длинными кожаными перчатками. — К тому же, нам известно ваше редкое умение оставаться абсолютно невидимым для врага.

Олег хмыкнул. Человек, подосланный к нему из отряда выглядел в точности, как все его предыдущие наниматели. Отряд мертвецов мало чем отличался от прочих наёмнических группировок — только входили туда люди, отличившиеся особыми навыками. У Олега при этой мысли по спине пробежал холодок.

Олегу изложили всё предельно ясно. Разумеется, он сможет задать интересующие его вопросы — как только согласиться вступить в Отряд и подпишет бумаги.

Он стал читать предложенный человеком в униформе контракт.

— Не скрою, это действительно неприятно. Больно и кожу стягивает, — Олег не сразу понял о чём говорит собеседник. — Оно останется на всю жизнь, но спустя неделю вы перестанете его чувствовать.

Олег сообразил, что речь о клейме. В контракте это было вынесено отдельным пунктом. Членам отряда полагалось поставить на предплечье клеймо в виде цифр 15:26. Там же давалось разъяснение, что они означают, но Олега куда больше зацепил другой пункт.

По правда говоря, как только Олег до него дошёл, то сразу понял, что ему придётся отклонить предложение.

— Вы умрёте для всех, в том числе для ваших близких. Если они у вас есть.

Слова человека в униформе были ответом на неозвученный вопрос. Людей, входящих в Отряд, не просто не существовало: они все были официально признаны мёртвыми. Мертвецы не оставляли следов. Их близким приходили похоронки, а они оставались работать в полной секретности и несли по миру разрушение и смерть.

Олег не подал виду, что последнее уточнение заставило его сердце сжаться. Он не смотрел на сидящего напротив человека и делал вид, что внимательнее вчитывается в контракт.

Его взгляд раз за разом возвращался к месту, где речь шла об инсценировке смерти.

— У вас есть время и возможность подумать. Мы ценим такие кадры, но никогда не повторяем приглашение дважды.

Олег вернулся в больницу с контрактом за пазухой. Перед глазами так и стоял самый страшный пункт договора. Олег не мог на это пойти, но прощаясь, зачем-то пообещал, что подумает.

Шрамы на спине его больше не беспокоили, но в эту ночь на него накатила страшная усталость, как будто он только вчера вернулся из заточения на вражеской базе.

Олег вошёл к себе в палату, включил в ванной свет и рассеянно взглянул на себя в зеркало, а потом одним движением сдёрнул футболку. В холодном свете лампы можно было отчётливо различить некрасивые шрамы. Он опять стал внимательно их рассматривать, но какой-то инстинкт мешал ему провести по ним рукой. К тому же, не до всех он мог легко дотянуться.

Он знал, что бывают увечья и пострашнее, но вдруг содрогнулся. Почему-то ему только сейчас пришло в голову, что если он вернётся в Петербург — их увидит Серёжа.

Олег почистил зубы и долго полоскал рот специальным раствором. Он никогда им не пользовался, обходясь мятной пастой и зубной щёткой, но после плена ему постоянно мерещился вкус крови на зубах.

Он вспомнил, как пару дней назад с жадностью читал новости. В каком-то интернет-издании вышла статья о «Вместе». Там говорилось, что в следующем году у компании появится собственное здание. Олег бывал однажды в старом офисе, но толком не успел там ничего рассмотреть, к тому же, он тогда просто зашёл за Серёжей. Олег сохранил себе все фотографии из новой статьи: Серый на них улыбался нервной знакомой улыбкой и держал буквой V указательный и средний пальцы. Олег даже теперь не мог не улыбнуться от гордости. Серёжа достиг всего, о чём так долго мечтал.

Олег, прежде чем потушить в ванной свет, снова взглянул на себя в зеркало. Штаны на нём висели, мышцы на руках стали меньше, хотя в них чувствовалась прежняя сила. Плен навредил ему физически, но даже сейчас Олег чувствовал, как в нём кипит какая-то злая уверенность. Ему хватит пары недель, чтобы прийти в форму, а потом ему сразу предложат новую работу за хорошие деньги.

Олег вздрогнул. Он с новой силой ощутил, каким чужим стал на базе и в нынешнем отряде. Косые взгляды, на которые он натыкался, не особенно его беспокоили. Олег знал, в кого его превратили годы в армии и наёмнических отрядах, и приглашение в Отряд мертвецов лишний раз подтверждало, что ему здесь не место.

Если даже здесь он теперь чувствовал себя совершенно чужим, что будет, когда он приедет в Питер?

Олег потушил в ванной свет, вернулся в палату и в полной темноте подошёл к подоконнику.

В окно заглядывал привычный пейзаж. Южная ночь успокаивала, тёплый воздух пробивался в палату через форточку и разгонял спертый запах лекарств. Олег знал: если долго вглядываться в ровную линию горизонта, можно увидеть, как ветер переворачивает в свете луны белый песок.

Его примут в любой отряд, как опытного наёмника, выбравшегося живым из самого ада. Он возьмёт новый заказ, заработает ещё денег, а потом вернётся домой.

Олег отшатнулся от подоконника и закрыл руками лицо. Это всегда было странно: выбираться из горячих, пропахших порохом и смертью песков. Жизнь, которая бежала своим чередом в Питере, оглушала и заставляла настороженно озираться вокруг. Олег приезжал, чтобы увидеть Серёжу, и помнил, что его, Олега, работу им лучше не обсуждать.

Олег вдруг вспомнил ещё одну вещь, которую сказал вербовщик. Он произнёс её в самом конце разговора, Олег уже уходил и пропустил её мимо ушей.

— В мире не так много по-настоящему талантливых наёмников. Умелых и тренированных — да, но талантливых... Ни в одном отряде мира вы не найдёте своим навыкам лучшего применения. И нигде не найдёте более достойной оплаты.

Олег в очередной раз подумал, как хорошо, что Сергей не мог ничего знать про плен.

Олег так и видел его бледное встревоженное лицо. Серый всегда так смотрел, когда обнаруживал на его теле какую-нибудь рану. В детдоме Олег постоянно лез в драки, часто, потому что хотел Серого защитить. Серёжа глядел обеспокоено, даже строго и всегда недовольно поджимал губы. Олег только плечами пожимал, а когда они выросли, стал нежно целовать его в нос и шептать, что все эти царапины ерунда, и не стоит за него беспокоиться.

Серёжа увидит его царапины, проведёт по ним кончиками пальцев — Олег прикрыл глаза, представив эту картину в голове — а потом тихо спросит, откуда они?

У Олега внутри всё похолодело. Как он расскажет Серёже, который ненавидел войну, мечтал сделать мир лучше и создал объединяющую людей соцсеть о том, что произошло несколько недель назад на чужой базе?

Как он вообще посмотрит Серёже в глаза?

Олег чуть не завыл. Ему вспомнились их встречи, когда он только думал о том, чтобы уйти в наёмники, проходил срочную службу, как полагалось и жил короткими поездками в Петербург. Каждая их встреча с Серым была полна несмелой радости, тихий разговоров и прикосновений — и горькой недосказанности, которую они старались не замечать.

Олег обхватил голову руками. Он представить не мог, что его ждёт ещё одна подобная встреча. Он наконец понял, что именно у него внутри сломалось, пока он голыми руками пробивал себе путь из плена к свободе. Дело было не в обезвоживании, не в ужасных условиях, и даже не в шрамах, которые остались у него на спине. Дело было в том, что он ясно и отчётливо понял, что никогда не позволит Серёже узнать о том, что произошло с ним в эти три с половиной дня.

Олег был здоров и способен вернуться к работе. Шрамы на спине затянулись, превратившись в грубые, выступавшие над поверхностью кожи полоски.

Вербовщик из Отряда сказал, что через неделю новобранцы перестают чувствовать поставленное клеймо.

Интересно, как скоро Олег перестанет ощущать фантомную боль от своих шрамов?

Он рассеянно провёл по загорелому, пока гладкому предплечью. В клейме, которое полагалось носить всем членам Отряда мертвецов, был зашифрован их девиз:

Последний враг, который будет уничтожен — это смерть.

Олег покачал головой и опять устремил глаза в простиравшуюся снаружи пустыню. Он не мог сказать, что был здесь по-настоящему счастлив, но и к Петербургу он относился с теплом только потому, что там был Серёжа.

Сергей всегда боялся, что однажды Олег не вернётся. Кажется, он никогда этого прямо не говорил, но это было очевидно. Серый никогда не одобрял его выбор пойти в наёмники, но больше его пугало, что на одной из миссий Олег может быть убит.

«Ты что угодно мог выбрать. Но нет, решил пойти туда, где надо убивать... Где надо людей убивать, и можно погибнуть самому!»

Олег только теперь понял истинный смысл этих слов. Несколько лет назад Серёжа произнёс их с отчаянием и горечью, и Олег даже представить не мог, какой новый смысл вложит в них время.

«Всё верно родной. Я убил, чтобы не погибать самому».

В эту ночь, изнывая от тоски по оставленному в Петербурге Серёже, Олег наконец по-настоящему осознал, на что обрёк себя много лет назад, уйдя после армии в наёмнические отряды. Шрамы на спине можно было скрыть под одеждой. Служба изуродовала Олега изнутри — и Сергей, отпуская его на очередную опасную миссию, наверняка боялся, что однажды Олег вернётся к нему совершенно неузнаваемым.

Олег опять провёл по предплечью, словно хотел убедиться, что пока на нём нет ничего, кроме мелких царапин и выступающих вен. Серёжа любил рассеянно гладить их подушечками пальцев, словно хотел убедиться, что в теле Олега бежит тёплая кровь.

Олег не имел права к нему возвращаться — и заставлять Серого мириться с тем, какое чудовище ему пришлось полюбить.

В пустыне в этот ночной час было тихо. Олег стоял, оперевшись костяшками пальцев о подоконник, и глядел на большую яркую луну. Сердце у него билось в предчувствии неизбежной трагедии. Он хотел отбросить его, но опыт подсказывал, что интуиция никогда его не обманывала.

Олег до самого рассвета не мог сомкнуть глаз.