part 10
Утром я проснулась не от звука будильника, а от звонка Ламина. Время было на минуточку 07:56, до будильника у меня ещё почти час. Этот парень вообще спит? Я думала он из тех кто любит поспать подольше.
Я взяла трубку и на том конце трубки сразу послышался его голос. Не сонный.
— Доброе утро, соня, разбудил? — спросил он. Я знала что он сейчас улыбается.
— Вообще то да, спала. Что то срочное, Ламин? — я зевнула. — Ты решил сделать мне сюрприз в восемь утра?
— Вообще-то сейчас без четырёх минут восемь, — поправил он. Ну не совсем срочное, слушай, ты как смотришь на то, чтобы позавтракать вместе, а потом заехать в пару магазинов как планировали?
— Ламин... — я прикрыла глаза и повернулась на подушке. — Я ещё даже не поняла, кто я и где я. Может, мне это снится.
— А если да, то согласись, это очень приятный сон, — снова усмехнулся он. — Давай, я заеду за тобой через час. У тебя будет время прийти в себя и выбраться из постели. Пижаму можно оставить, я не против.
— Очень щедро с твоей стороны, — пробормотала я, улыбнувшись в подушку. — Хорошо, через час. Только кофе будет?
— Кофе, круассаны, всё как полагается. Ты заслужила. Давай, до встречи.
Я заставила себя встать, включила чайник, умылась и сходила в душ, натянула что-то максимально удобное: широкие джинсы, белую рубашку, волосы заколола наверх. Хотела ещё что-то сделать с лицом, но вспомнила, что Ламин видел меня и в состоянии "минус макияж", и в состоянии "после дежурства", так что, может, не стоит переоценивать масштабы катастрофы.
Через час, почти минута в минуту, я услышала, как за окном коротко просигналила машина. Я подошла к окну — чёрная машина, знакомая фигура возле неё. Ламин стоял, прислонившись к двери.
Я взяла сумку, заперла дверь и спустилась вниз. Бабушка ещё спала, так что я оставила записку на столе о том что я ушла.
Мы с Ламином одновременно потянулись к задней двери машины, и он, конечно, оказался быстрее. Открыл дверь как всегда и, глянув на меня с озорной полуулыбкой, кивнул:
— Миледи, прошу.
— Ты сегодня с самого утра решил быть максимально вежливым? — спросила я, поднимаясь в машину.
— Нет, это просто у меня хорошее настроение. Потому что завтрак со мной — это лучшее, что может случиться с утра. А ты ещё и кофе получишь.
— О, ну тогда действительно мне повезло, — фыркнула я и устроилась у окна.
Он сел рядом, и машина плавно тронулась с места. Мы проехали пару кварталов в молчании, но оно не было неловким — просто было как-то уютно сидеть рядом, смотреть на город, который просыпался, и слушать, как в динамиках тихо играет музыка — что-то ненавязчивое, с гитарой и мягким вокалом.
— Ты выспалась хоть чуть-чуть? — вдруг спросил он, поворачиваясь ко мне.
— Вполне.
— Это всё потому что я рядом. Я создаю спокойную ауру, — заявил он с видом гуру.
— Ммм, да. Особенно когда звонишь в восемь утра.
— Ты же согласилась, — он ткнул меня плечом. — Не сопротивлялась даже.
— Потому что я знала, что будет кофе, — ответила я с улыбкой.
Он не ответил, но снова повернулся к окну. Я заметила, как он чуть сжал пальцы — нервно, будто хотел что-то сказать. Но не стал. Просто повернулся обратно ко мне и спросил:
— Ты подумала, что будешь покупать?
— На самом деле... пока не совсем. У меня из мебели есть только диван, стол и бабушкин старый плед, который она тайком засунула мне в коробку. Думаю, надо начать с самого базового. А там видно будет.
— Хороший план. Начнём с кухни?
— Думаешь, я та, у кого будет идеальная коллекция чашек?
— Не знаю, — усмехнулся он. — Но если ты поставишь в шкафчик хотя бы одну такую огромную чёрную кружку с надписью «DON'T EVEN TALK TO ME BEFORE COFFEE», я буду доволен.
— Обещаю подумать.
Мы доехали до небольшой пекарни, которую он выбрал — уютное местечко с открытой верандой и витриной, полнющей круассанов, булочек, пирогов. Солнце уже поднималось, и всё вокруг было наполнено этим золотым светом, который делает даже уличные столики похожими на место в сказке.
Ламин снова открыл дверь, я вышла, и мы направились к входу.
Мы заказали по кофе и я выбрала миндальный круассан, а он взял тост с хамоном и помидорами. Сели за столик на улице, и я почувствовала себя по-настоящему расслабленно. Как будто все эти переезды, рабочие смены, осмотры, даже страхи — всё это осталось где-то за спиной.
— Ты знаешь, — сказала я, отпивая кофе, — иногда мне кажется, что я живу в каком-то странном ритме. Всё время куда-то бегу, что-то доказываю, кому-то что-то отдаю. А вот такие моменты, как сейчас... они редкость.
— Потому и важны, — кивнул он. — Нужно уметь тормозить. Хотя бы иногда. Иначе можно не заметить, как теряешь главное.
— Ты так говоришь, будто у тебя за спиной пара десятков лет опыта.
— Поверь, травма учит. Когда сидишь на лавке и не можешь тренироваться, много о чём начинаешь думать. О том, что по-настоящему важно.
— А что для тебя важно? — спросила я, немного наклонившись вперёд.
Он замер на секунду, будто не ожидал этого вопроса. Потом пожал плечами.
— Люди. Те, кто рядом. Кто по-настоящему рядом, а не просто на фотографиях. Умение быть честным с собой. И... — он посмотрел на меня. — Такие завтраки. С тобой.
Я не знала, что ответить. Просто улыбнулась. Может быть, это и есть то, чего мне всегда не хватало — простых слов, тёплых моментов и кого-то, кто не боится их дарить.
Спустя время, когда мы уже почти доели наши завтраки он сказал:
— Ну что, пойдём в магазин? — сказал он, доедая свой тост. — Пока не стало жарко.
— Пойдём. Только предупреждаю: я буду брать всё по ощущениям.
— А я — судить строго. Особенно если захочешь розовый тостер.
— Ламин, у меня есть вкус, между прочим.
— Вот и проверим.
Мы встали, он открыл передо мной дверь машины, и мы поехали дальше — в день, полный магазинов, мебели, коробок и, может быть, ещё пары маленьких моментов, которые когда-нибудь захочется сохранить в памяти навсегда.
**
Магазин, в который мы заехали, оказался просто гигантским. Из тех, где хочется потеряться — буквально и эмоционально. Три этажа, яркие указатели, скандинавская музыка на фоне и бесконечные ряды мебели, подушек, посуды, тканей, ламп, зеркал... и всё оформлено так уютно, что в какой-то момент забываешь, что пришёл за «необходимым», и начинаешь думать, что без этих подставок для книг ты вообще не жил раньше.
— Ну что, с чего начнём? — спросил Ламин, катя тележку и приподнимая бровь.
— Может... с кухни? Или сначала пройтись просто, посмотреть. Вдохновиться, — предложила я, обводя взглядом витрину с кружками.
— «Вдохновиться» — опасное слово. Можешь вдохновиться на весь бюджет, — хмыкнул он, но не возражал.
Мы действительно начали просто гулять. Уголок с уютной посудой и деревянными дощечками для сервировки зацепил меня с первой секунды. Я взяла в руки одну тёплого песочного оттенка, с гладкой поверхностью и тонким ободком, и не смогла отпустить.
— Смотри, — показала я Ламину. — Мне кажется, на ней всё будет выглядеть как в кулинарных видео.
— Только бы ещё готовка выглядела как в кулинарных видео, — заметил он. — Ты вообще готовишь?
— Периодически. Могу сделать нечто, напоминающее пасту. Или суп. Или неудачный эксперимент. Но бабушка передала мне пару рецептов.
— Тогда берём. Пусть будет первая «сценическая» тарелка. Для звёздных блюд.
Мы шли по отделу посуды — медленно, не спеша, будто каждая полка была галереей. Я останавливалась у каждой второй, брала в руки кружки, переворачивала, водила пальцем по краю. На одной — белой, с зелеными разводами — заметила крошечный дефект у основания. Почти невидимый.
— Вот эта, — сказала я, улыбаясь. — Видишь? У неё маленький дефект. Но мне она нравится даже больше. Неидеальная — но живая.
Ламин посмотрел на меня чуть дольше, чем нужно. А я снова посмотрела на кружку — и поняла, что точно возьму именно её.
Мы начали наполнять тележку: тарелки — тёплых оттенков, чуть грубоватые по краям, как будто ручной работы; чашки — одну выбрала я, глубокую, с зелёными разводами, другую — он, чёрную, почти матовую. К ним — чайник.
— Вот этот, — сказала я, поднимая более современный. — Пора заменить ту гирю, которую таскал Гави.
— Хахахаха, тот чайник? — рассмеялся он.
— Угу, — кивнула я, смеясь. — Он реально весит как гантеля. Я удивляюсь, как моя бабушка его не бросила в кого-нибудь из нас в один из сложных дней.
— Тогда это покупка недели. За здоровье твоих рук и психологическую безопасность окружающих, — торжественно объявил он и положил чайник в тележку.
Следом были бокалы — простые, прозрачные, но с красивым изгибом. Я крутила один в руках, представляя, как мы с бабушкой будем пить вечером чай или днем кофе. Или как я поставлю их на полку и забуду, что они есть.
— Эти тоже. Хочется чего-то... простого, но нового.
— Ключ к счастью, — согласился Ламин. — Простое, но новое.
Когда мы поднялись на этаж выше, в отдел с текстилем, я буквально застыла у ряда с пледами. Мягкие, тёплые, с бахромой или без, клетчатые и однотонные. Я провела рукой по одному — молочно-белому, очень пушистому.
— Мне кажется, его хочется обнять, — сказала я, глядя на него с каким-то детским восторгом.
— Можешь взять двоих: плед и подушку к нему в комплект. Они будут жить у тебя на диване и страдать от зависти всех гостей.
— Ты же понимаешь, что мы сейчас создаём идеальный интерьер для «жить в уюте и никто тебя не трогает»?
— Я за такой стиль, — кивнул он. — Полная антисоциальная терапия.
Я взяла плед, потом подушку — светло-серую, как утренний туман, а ещё две — одну в оттенке охры, вторую насыщенно-синюю, как вечернее небо. Мы покатили дальше и увидели зеркало в белой раме. Внезапно я остановилась.
— Смотри, какое. Оно как будто из дома у бабушки, — сказала я тихо.
Он тоже посмотрел.
— Забирай. Будет тебе напоминание.
— Думаешь, не слишком сентиментально?
— Нет. Мы и так редко что-то оставляем себе на память. А если оно ещё и полезное — вообще находка.
На том же этаже я заметила туалетный столик. Белый, с ящичками и овальным зеркалом. У него был вид такой... уютной девичьей мечты, слегка винтажной, но не вычурной.
— Ну нет, — сказала я, отступая. — Это перебор. Я не в замке живу.
— Почему? Он же классный. Я прям вижу, как ты у него сидишь, расчесываешь волосы...красишься.
— Ты что, читаешь дневник из моей средней школы? — я рассмеялась, но всё равно подошла ближе.
— Просто он будто... твой, — сказал Ламин мягко. — Он тебе подходит. Всё же ты заслужила наконец своё пространство. Даже если это просто угол с зеркалом.
Я чуть помедлила, потом кивнула.
— Хорошо. Берём.
— О, победа, — хмыкнул он. — Запишу себе: уговорить Невру на столик для принцессы — галочка.
На выходе из мебельной зоны нас ждало ещё одно важное дело: растения.
— А вот и моё любимое, — сообщил Ламин. — Ухаживать не надо, а уют создают.
— Ну-ка, ну-ка. Фикусы или кактусы?
— Кактусы звучат агрессивно. Но я бы тебе выбрал вот это, — он потянулся к невысокому горшку с пышным растением, зелёным и слегка пушистым. — Похоже на тебя.
— Почему это?
— Выглядит мило, но если тронешь — получишь колючку, — сказал он с абсолютно серьёзным видом.
— Спасибо за описание. Потрясающе лестно.
— Всегда пожалуйста.
Я всё же выбрала себе несколько зелёных товарищей: один суккулент, одно более раскидистое растение в терракотовом горшке, и маленькое с белыми цветами. Ламин помог всё аккуратно расставить в тележке, уже до краёв набитой посудой, пледами, подушками, зеркалом и кучей мелочей, которые «точно пригодятся».
— Свечки берём? — спросил он, глядя на стенд с ароматами.
— Обязательно. Иначе как мы будем изображать идеальную жизнь в инстаграме?
— Аромат? — он поднял две: один с запахом ванили, другой — апельсина и корицы.
— Ваниль. Она пахнет... как тёплые воспоминания.
— У тебя всё с каким-то смыслом.
— А у тебя всё с шутками.
— Баланс, — пожал он плечами.
Когда мы подошли к кассе, я вдруг почувствовала, как наваливается какая-то странная, но приятная усталость. Как будто это был не просто поход по магазину, а важный ритуал. Как будто этим утром я на самом деле начала создавать своё новое пространство, свою жизнь — уютную, простую, настоящую. И рядом со мной был человек, который не мешал, не торопил, не указывал, а просто был.
Мы выгрузили всё в машину, устроив очередной мини-квест по укладыванию зеркала между подушками, не уронив при этом коробку с посудой. И пока он хлопал багажником, я подумала, что этот день точно войдёт в мою личную коллекцию лучших воспоминаний.
**
Pov Lamine:
На заднем сиденье машины стояла почти тишина. Марк слушал радио, приглушённый голос ведущего что-то спокойно объяснял, но я не слышал ни слова — просто смотрел в окно и молчал. Рядом со мной, прижавшись щекой к плечу сиденья, дремала Невра. Лицо у неё было чуть уставшее, но спокойное. Такое... мягкое. Словно всё, что её тревожило, осталось за пределами машины.
Я перевёл взгляд обратно в окно. Мимо проплывали улицы Барселоны: узкие, пёстрые, чуть растрёпанные, как сама жизнь. Люди спешили, машины сигналили, кто-то выгуливал собаку, кто-то курил на балконе, кто-то целовался на светофоре. А я сидел в этой машине и вспоминал, как она сегодня утром выбирала себе кружки.
Кружки, чёрт побери. Самая обычная посуда. Но то, как она прикасалась к ним, как рассматривала рисунки, как улыбалась, найдя одну с крошечным дефектом — будто это сделало её «особенной» — всё это врезалось в память. Невра будто не просто покупала вещи. Она создавала себе мир. Маленький, уютный, тёплый. Очень личный.
Мне казалось, я впервые видел, как она по-настоящему выбирает что-то для себя. Не для работы, не для учёбы, не потому что «надо». А потому что «нравится». Она не спешила. Не суетилась. Просто шла и смотрела, касалась тканей, держала в руках чашки, поправляла волосы, смеялась, уткнувшись лицом в плед. Я тогда чуть не сказал, что ей идёт счастье. Но промолчал.
Потому что это было бы слишком просто — сказать. И слишком сложно — признать.
Я снова взглянул на неё. Она пошевелилась, повернулась ко мне другим боком, чуть прикрыла глаза рукой. Выглядела она сейчас... неуловимо по-другому. Я ловил себя на том, что в ней есть что-то абсолютно детское. Нет, не наивное — именно детское. Такое, как у людей, которые не успели стать циничными. Людей, которые до сих пор верят, что можно построить своё счастье — своими руками, с пледом, чайником и одним честным словом.
И снова, как часто бывало, в голове всплыло сравнение: Бемби. Олёненок. Этот взгляд, как у лесного зверя, который только вышел из тени и ещё не уверен, можно ли доверять. Большие, внимательные глаза, чуть склонённая голова, тонкая шея. Иногда она казалась такой хрупкой, что хотелось закрыть её от всего мира. Но я то знал — хрупкость обманчивая. За ней — стальной характер. Она не сдавалась. Никогда.
Я вспомнил, как она смотрела на зеркало в белой раме. Оно было обычным, даже немного потертым, но у неё в глазах был свет — как будто она увидела в нём не просто своё отражение, а всё, что было до него. Весь дом, бабушку, жизнь до переезда. Она не сказала этого вслух. Но я понял. Потому что сам знаю, как это — смотреть на вещи и видеть в них чувства.
Или туалетный столик. Чёрт, как она отнекивалась. Но в итоге всё равно взяла. Я видел, как в ней боролись две стороны: взрослая — та, что говорит «это непрактично», и та самая девочка — с мечтами о своём уголке, о своём зеркале, о том, чтобы по утрам наводить порядок в голове, смотря на себя. Я тогда подумал, что если кто и заслуживает этот столик — то именно она. Потому что она всю жизнь жила не в сказке. А теперь, чёрт возьми, пускай хотя бы чуть-чуть — будет по-другому.
Я посмотрел на свои руки, сцепленные в замок на коленях. Было странное ощущение. Словно с ней рядом у меня не просто хороший день — а правильный. Выровненный по внутреннему компасу. Без пафоса, без громких фраз. Просто ты рядом, и всё как надо. Мир дышит ровно. И даже если где-то в глубине сидит тревога — она отступает.
Мы проехали мимо парка. И я вдруг вспомнил, как Невра как то стояла в сторонке с планшетом, наблюдала за мной, писала что-то в блокнот. Не подходила сразу, просто смотрела. С уважением. Без давления. А потом — разговор, лёгкий. И я подумал, как же редко бывает, что кто-то просто смотрит на тебя и не требует ничего. Не хочет доказательств. Просто видит — тебя.
Я чувствовал, как в груди поднимается странное тепло. Тихое. Без сжигающего жара. Такое, как на рассвете, когда ты понимаешь, что впереди ещё весь день — и тебе не нужно быть кем-то другим. Тебе можно быть собой. И тот кто рядом — не сбежит.
Она пошевелилась снова и открыла глаза. Немного сонные, но уже с привычным блеском.
— Мы далеко? — спросила она, едва слышно.
— Минут пятнадцать, — ответил я, чуть наклонившись к ней. — Можешь ещё поспать.
— Не хочу. Вдруг я пропущу что-то интересное. Вроде твоей философии о свечках и смысле жизни, — зевнула она, чуть потянулась и снова устроилась поудобнее.
Я рассмеялся.
— А ты, оказывается, слушала.
— Я вообще всё запоминаю. Даже если сплю. Особенно, если кто-то несёт чушь про кактусы.
— Кактусы — это символ силы, между прочим.
— Угу. А ещё они колючие и не дают себя трогать. Знаешь, мне кажется, это ты кактус, а не я.
Я притворно возмутился.
— Не трогать?! Меня? Да я сам себя иногда обнять хочу!
— Ну вот, видишь, — она снова усмехнулась. — Всё сходится.
И в эту секунду — не знаю, почему — мне вдруг захотелось остановить машину, выйти, и просто... идти с ней. Не важно, куда. Просто идти. Смотреть, как она останавливается у витрин, нюхает свечки, выбирает подушки, спорит с продавцами, говорит, что чайник должен быть лёгким, а кружка — обязательно с историей.
Потому что, чёрт побери, это и есть жизнь. Не то, что происходит на больших аренах, под камерами и светом. А вот это. Когда рядом с тобой кто-то, кто выбирает свою посуду с такой же серьёзностью, с какой ты когда-то выбирал номер на футболке. Кто делает каждый момент — настоящим.
Машина свернула с главной улицы и замедлилась у знакомого поворота. Мы подъезжали к её новому дому. Невра посмотрела в окно, потом на меня.
— Всё, приехали, — сказала она, и в её голосе было одновременно волнение и лёгкость.
Я кивнул. И вдруг понял: сегодня я увидел её не просто ближе. Я увидел, как она становится собой. Ее версию. Со всеми кружками, пледами, зеркалами. И мне повезло быть рядом в этот момент.
Наверное, поэтому в груди щемило. Но приятно. Как будто ты стал частью чего-то очень важного, даже если никто этого вслух не сказал.
***
Pov Nevra:
— Это в спальню? — Ламин держал коробку с надписью «текстиль» и с сомнением смотрел на проход.
— Угу, в правую часть, — я кивнула, вытирая ладони о колени. — Там будет гардероб и немного уюта.
Он шёл неторопливо, будто боялся помять что-то внутри. Я смотрела, как он осторожно ставит коробку у стены, как разгибает спину и осматривается. И вдруг до меня дошло: мы действительно вместе. Здесь. Разбираем коробки. В моей квартире.
— Слушай, — сказала я, пока он возвращался в коридор. — Если вдруг устанешь или наскучит — можешь просто сказать. Без героизма.
— О, поверь, я бы уже сбежал, если бы не был в восторге от твоей коллекции чая и пледов, — усмехнулся он. — Это почти как терапия.
Я рассмеялась и наклонилась к следующей коробке. Внутри были книги, тетради, старые зарисовки, детские открытки, какие-то записки на салфетках, которых я не помнила, но не могла выбросить. Всё это пахло прошлым. Домом. Жизнью.
Пока Ламин разбирал коробку с посудой, я наткнулась на одну, которую почти забыла. Она была глубже, чуть тяжелее. Я прикусила губу и присела рядом. Медленно и аккуратно приподняла крышку.
Там были фотоальбомы. Старые, потрёпанные, со страницами, к которым прилипли кусочки детства. И рамка. Простая, деревянная. Внутри — фотография: папа, мама и я, на пляже под закатным небом. У мамы мокрые волосы, у папы на лице загар и улыбка, а я — лет пять- шесть, с разлетающимися косичками. Я помнила тот день. Помнила, как папа подкинул меня в воду, как мама щекотала, как они смеялись.
Я провела пальцем по стеклу. Аккуратно. Словно прикасаюсь к ним. Как будто это — всё, что осталось. И если сжать сильнее — может, почувствую тепло их ладоней. Я долго смотрела, молча. Знаешь, как бывает, когда внутри нарастает волна, но ты не хочешь ей поддаваться. Просто позволяешь быть.
И тогда я поняла — мне нужно выйти. Не убежать, не спрятаться. Просто... чуть подышать.
— Я... выйду на минутку, — тихо сказала я, не поднимая глаз.
Ламин только кивнул. Я не видела какое у него выражение лица, не оборачивалась.
На балконе было свежо. Ветер с моря долетал сюда тонкими струями и трепал волосы. Я встала у перил, положила руки на холодный металл и подняла взгляд вверх. Небо было синим, глубоким. Безоблачным. В городе уже загорелись первые огни, и вся Барселона начинала дышать вечерней жизнью.
Я просто стояла. Не плакала. Не думала ни о чём конкретном. Только ощущала, как где-то внутри подступает всё то, что я обычно держу под замком. Тоска по ним. Грусть. Благодарность. И странное, неясное чувство, что они как будто всё ещё рядом. Что я им сейчас бы понравилась. Что они бы сказали: «Мы гордимся тобой».
Я снова взглянула в небо. Может, это и есть взросление? Не когда ты перестаёшь нуждаться. А когда учишься жить с отсутствием. И строишь что-то новое — с памятью внутри.
**
Pov Lamine:
Она ушла тихо. Я сразу понял, что нашла ту коробку. Фото. Альбомы. Я видел, как она достала рамку, как долго смотрела. Видел, как пальцы дрожали, хоть и едва заметно. Но я не сказал ни слова. Потому что это был тот самый момент — слишком личный, слишком священный. Вторгнуться в него — значило бы разрушить что-то важное.
Мой оленёнок выглядел грустной.
Такой... неприкрытой, как бывает только в одиночестве. Я слышал, как щёлкнула дверь балкона, и понял — она ушла дышать. Не чтобы убежать. А чтобы остаться собой.
Я медленно опустился на пол, откинулся спиной к стене. Коробки стояли по углам, вещи ждали своих мест. Но я сейчас не мог думать ни о чайниках, ни о пледах. Только о ней.
Я вспоминал, как она смеялась утром. Как увидела белый, пушистый плед и сказала: «Мне кажется, его хочется обнять». В ней всё так. Она живёт по-настоящему. Без масок. Без игры. И когда ей больно — она не выставляет это напоказ. Просто уходит на балкон. Смотреть в небо.
Я всегда считал себя сильным. На поле, в раздевалке, в жизни. Но рядом с ней я ощущаю другую силу — ту, что идёт изнутри, из тишины. Она не боится быть ранимой. Не боится грустить. И это почему-то делает её только сильнее.
Мне захотелось сейчас быть рядом. Не говорить, не трогать, не предлагать банальности вроде «всё будет хорошо». Просто быть рядом с ней.
Я встал, прошёл к кухне, налил ей воды. И пошел к балкону.
Она стояла, облокотившись о перила, волосы чуть растрёпаны, и в свете уличных фонарей казалась не настоящей — акварельной. Как картинка, которая вот-вот сотрётся дождём.
Я остановился в дверях. Молчал, несколько секунд просто наблюдал. А потом негромко позвал:
— Эй.
Она обернулась. В глазах — ничего лишнего. Только тишина. И то самое выражение, которое я теперь знал: когда в ней шевелится то, что не рассказывают просто так.
Я вышел, протянул стакан.
— Попей.
Невра взяла его двумя руками, аккуратно, как будто боялась расплескать. Сделала пару глотков, а потом села прямо на балконный пол, прислонившись спиной к стене.
— Садись, — сказала она, — если не боишься запачкать шорты.
Я опустился рядом. Она молчала. Я не торопил. Просто сидел рядом. Рядом — это уже было достаточно.
— Я... — она наконец заговорила, медленно, как будто взвешивая слова. — Я редко кому рассказываю это.
Я кивнул, ничего не говоря.
— Мне было тринадцать. Мы возвращались с моря. Я сидела на заднем сиденье, уснула. Помню только, как проснулась от какого-то звука — резкого. А потом... потом всё было белым. И страшно тихим.
Я посмотрел на её профиль. Она не плакала. Голос не дрожал. Только руки сжались чуть сильнее на стакане.
— Машина вылетела с трассы. Водитель заснул, кажется. Или сердце. Так и не сказали. Родители погибли сразу. А я... я очнулась через сутки. Сотрясение, пара переломов. Ничего критичного. — Она выдохнула, и в этом выдохе будто ушло несколько лет. — Я сразу поняла. Ещё до того, как мне сказали. По взглядам. По пустоте.
Я всё ещё молчал. Не потому что не знал, что сказать. А потому что всё, что можно было бы сказать — казалось неуместным. Её история не нуждалась в комментариях. Только в том, чтобы её услышали.
— Потом была больница. А потом бабушка. Она приехала за мной и просто... забрала. Без вопросов. Без слёз. Мы почти не говорили об этом. Она тоже потеряла дочь, своего единственного ребёнка. И не говорила. Просто жила. Смотрела вперёд. А я... я тогда решила: если выжила — значит, должна сделать что-то настоящее. Что-то, что будет иметь смысл.
Я почувствовал, как в груди что-то сжалось. От того, как она это говорила. Не как герой. Как человек, который несёт боль.
— Родители всегда верили, что я стану врачом. Ещё до того, как я сама поняла, чего хочу. Мама всё время говорила: «Ты из тех, кто умеет слушать. Значит, ты сможешь лечить». Папа шутил, что я ему потом колени чинить буду, когда он состарится. — Она тихо улыбнулась. — Я не хочу, чтобы их жизнь закончилась там, на шоссе. Понимаешь? Хочу, чтобы всё, что они в меня вложили, стало чем-то живым. Настоящим. Чтобы я могла сказать: «Вот. Я сделала это. Благодаря вам».
Я наклонился к ней, не думая. Просто положил руку на её плечо и осторожно притянул ближе. Она не сопротивлялась. Наоборот — резко, будто с облегчением, склонилась ко мне и уткнулась носом в шею. Её дыхание было тёплым, ровным, но руки дрожали, когда обнимали меня.
— Я здесь, — прошептал я. — Всегда рядом. Даже если ты не просишь. Даже если просто молчишь. Я всё равно — здесь.
Она прижалась крепче, будто эти слова отогнали что-то холодное. Я поглаживал её по спине, чувствуя, как уходит напряжение. Её дыхание стало глубже. Спокойнее. Мы сидели так молча, долго. Словно возвращались в равновесие.
— Спасибо, — наконец прошептала она.
— За что?
— За то, что не сказал «держись». За то, что просто...просто понял.
Я слегка усмехнулся.
— Иногда лучше просто сидеть рядом, чем тысячу раз сказать, что всё будет хорошо. — сказал я и поцеловал её в висок.
Она еще крепче обняла меня.
Вечер медленно опускался на город. Барселона светилась огнями, вдалеке шумели машины, где-то за стеной пели телевизоры. А мы сидели на балконе, среди коробок, в начале новой жизни. И было страшно — немного. Но не одиноко.
Потому что рядом был кто-то, кто не боялся слышать.
Кто знал, когда промолчать.
Кто мог просто... обнять.
_________________________________
[Тгк: alicelqs 🎀] узнавай первым о выходе глав, задавай вопросы и делись впечатлениями о главе 💗
Не забывайте про звездочки! И я всех вас жду в своем телеграмм канале 🫂🤍