Исповедь 18+

– Просыпайся, соня.
Голос прорезал туманную плотную пелену глубокого сна, звуковые волны и нервные рецепторы работали сообща, чтобы пробудить мой мозг, уговорить меня проснуться и вернуться в мир трезвой жизни.
Мозг отказывался подчиняться. Я перевернулся на бок, но вместо одной из моих древних, сплюснутых подушек я уткнулся лицом в обнаженную плоть. Голые бедра. Я машинально обхватил их рукой, прижимаясь носом к гладкой, сладко пахнущей коже.
Пальцы прошлись по моим волосам.
– Пора просыпаться.
То были скорее бедра, чем просьба, но в конце концов мне удалось заставить себя открыть глаза, и я сразу же пожалел об этом.
– Ох ты ж, – простонал я. – Чувствую себя дерьмово.
– Из-за выпивки или своего поведения?
Я продолжал прижиматься лицом к бедру Поппи.
– И то и другое, – пробормотал я.
– Я так и подумала. Что ж, пришло время поправить самочувствие. Я разложила для тебя кое-какую одежду на кровати.
Бедра отодвинулись, что меня опечалило. Поппи свесила ноги с кровати, встала и потянулась, как будто долго находилась в одном положении, но теперь она уже не была обнажена, на ней были короткая туника, подпоясанная на талии, и сандалии-гладиаторы.
– Ты уходила, – обвинил я.
Она кивнула.
– Я не могу поехать туда, куда мы собираемся, в одной из твоих футболок и, естественно, не хотела надевать свою грязную одежду. Меня не было всего несколько минут, честное слово.
Я медленно сел и принял стакан воды и «Адвил», которые она протянула.
– А теперь одевайся, – скомандовала она. – У нас свидание.
* * *
Полчаса спустя мы выезжали на межштатную автомагистраль в ее «фиате». На мне были темные джинсы и мягкий пуловер, который Шон подарил мне на прошлое Рождество, поскольку постоянно стремился улучшить мой гардероб. Это был повседневный наряд, несмотря на смехотворную цену пуловера, я гадал, зачем мы едем в город, если не для того, чтобы пойти в какое-нибудь шикарное и дорогое место.
– Куда мы едем? – поинтересовался я.
Поппи молчала, поглядывая в зеркала и вытягивая шею, пока пробиралась сквозь плотный поток машин субботним вечером. Я решил не давить на нее, хотя любопытство убивало меня, равно как и небольшое беспокойство, что кто-нибудь увидит нас вместе.
Наконец она сказала:
– В одно место, куда я давно хотела тебя сводить. Но сначала нам нужно поговорить о вчерашнем вечере.
Да, нужно, но теперь, зная, что она не спала со Стерлингом, я в большей степени хотел вообще избежать болезненного диалога. Эти последние полтора дня грубо вытолкнули нас за пределы стадии притворства, за пределы того места, где мы могли просто представлять мир снаружи, как не имеющую значение бурю, безрезультатно бьющуюся в наше окно, и я ненавидел это. Потому что за граница ми этого места находились все решения и обсуждения, которые медленно разрушали мою жизнь, кусочек за кусочком.
– Так вот, вчера Стерлинг заявился ко мне домой, – сказала она, – после того как встретился с тобой.
Она об этом знала?
Словно прочитав мои мысли, она продолжила:
– Стерлинг любит хвастаться своими победами. В бизнесе, любви, мести – любым видом победы. Думаю, он считал, что впечатлит меня тем, как умело загнал нас в угол при помощи этих фотографий, доказывающих наши отношения. – Господи, какой же он мудак. Ты должен понять: я знала, что рано или поздно он придет сюда, и я знала, что скажу ему о своем нежелании быть с ним. Но я также прекрасно понимала, что он не примет ничего, кроме категоричного отказа при личной встрече, и еще мне казалось, что я должна ему по меньшей мере ужин и дать шанс все обсудить. Я имею в виду, мы встречались на протяжении многих лет...
– И все эти годы он тебе изменял, – пробурчал я.
Она посмотрела на меня. Взгляд был далеко не приятным.
– В любом случае, – продолжила она, ее голос дрожал от волнения, – я согласилась съездить в город и поужинать с ним. В итоге мы проговорили допоздна, и я заснула в его гостиничном номере.
Мне не понравилась эта деталь.
Совершенно не понравилась.
– Но, как я уже говорила, – продолжила Поппи, – ничего не было. Я проспала на его диване до утра, а потом его водитель отвез меня обратно домой. К тебе.
– Значит, теперь он знает, что ты с ним порвала? Он уезжает?
– Да, – неуверенно произнесла она.
– Это вопрос? Хочешь сказать, что не уверена в его отъезде?
Поппи не сводила глаз с дороги.
– Когда я уезжала этим утром, он сказал, что полностью понимает мое решение. Сказал, что не хочет, чтобы я была с ним против своей воли, что ему важны мои чувства. Поэтому он отступает.
Я подумал о человеке, которого встретил вчера, о его холодных голубых глазах и расчетливом голосе. Он не был похож на человека, который легко сдается, хотя и вполне походил на тех, кто может солгать о своем отступлении.
– Значит, фотографии с нами... Неужели он приложил столько усилий для создания потенциальной схемы шантажа, чтобы теперь так легко отказаться от этого?
Она прикусила губу, оглядываясь через плечо и снова меняя полосу движения. Мне нравился стиль ее вождения: быстрый, умелый, слегка агрессивный, который на самом деле никогда не обернется чем-то опасным.
– Не знаю, – ответила она немного беспомощно. – Казалось, он принял решение и... Да, трудно представить, что Стерлинг пойдет на все эти усилия только для того, чтобы отступить, но я все же не думаю, что он стал бы лгать об этом.
– Зато я знаю, – пробубнил я себе под нос.
Поппи это услышала.
– Послушай, Стерлинг не святой, но несправедливо обвинять его во всех смертных грехах только потому, что он мой бывший. Да, он совершал плохие поступки, но это не значит, что он психопат. Он просто избалованный мальчик, которому никто никогда не отказывал. И, честно говоря, я не думаю, что он что-нибудь сделает с этими снимками.
Неужели она его защищает? Похоже, что так и есть, и меня это немного взбесило.
– Он предложил тебе вернуть эти файлы или уничтожить их?
– Что? Нет. Но...
– Тогда я не думаю, что он планирует куда-либо уезжать, – сказал я, не отрывая взгляда от окна, за которым погруженные в сумерки поля медленно переходили в раскинувшийся город. – Он сказал то, что, как он знал, ты хотела услышать, но это еще не конец, Поппи. Для него ничего не закончится, пока он не получит желаемое. Тебя.
Ее рука скользнула поверх моей, и на короткое мгновение я раздраженно подумал о том, чтобы проигнорировать ее жест и не переплетать ее пальцы со своими, чтобы причинить ей боль или высказать свое несогласие, я не был уверен.
Боже, я еще тот придурок.
Схватив ее за руку, я крепко ее сжал.
– Прости, – сказал я. – Просто... у меня такое чувство, будто этот трезубец направлен прямо мне в сердце. Что я могу потерять тебя или потерять свою работу... или и то и другое.
– Ты не потеряешь меня, – возразила она, – как не потеряешь и свою работу. Если только сам этого не захочешь.
Я прислонился головой к прохладному стеклу. И вот он... выбор. Черное и белое, день и ночь, одно или другое. Поппи или Бог.
– Милли знает, – сказал я ни с того ни с сего.
Я почувствовал, как ее рука напряглась в моей, и опять появился этот странный гнев: почему Милли – потрясающая, надежная Милли – вызывала больше беспокойства, чем Стерлинг? Я сделал пару успокоительных вдохов. Я отказывался позволить череде последних событий вбить клин между нами.
Я не собирался этого позволять.
– Она никому не скажет, – успокоил я Поппи, а потом рассказал ей о том, что случилось со мной вчера, в конечном счете решив не скрывать ничего, даже свои гадкие, глупые мысли, потому что был у нее в долгу. Я хотел быть ей обязанным. И действительно, что мне было терять? Я все равно был так близок к тому, чтобы лишиться всего. С тем же успехом можно быть честным.
Она слушала, пока я рассказывал ей обо всем: о Милли, шантаже Стерлинга, о том, как я догадался, что она была с ним, еще до того, как он прислал мне фотографию, и обо всех отвратительных мыслях, вызванных ревностью, которые в настоящее время прожигали дыру в моем сердце. Когда я закончил, ее губы были сжаты в красную линию, скрывающую передние зубы, которые я находил такими странно сексуальными, придавая ее чертам серьезное выражение, и оно почему-то было таким же привлекательным.
– Понимаю, мы не так давно знаем друг друга, – сказала она, – но тебе никогда не стоит переживать о том, что я тебе изменяю. Этого не произойдет. Точка. Я не изменяю.
– Я не имел в виду... – С трудом подбирал правильные слова. – Я знаю тебя, настоящую тебя, и знаю, что ты не причинишь мне боль умышленно. Но я также понимаю, что Стерлинг для тебя – больше, чем просто бывший парень. Я знаю, что между вами двумя остались какие-то старые и сильные чувства, и именно это меня беспокоит, а не какая-то воображаемая слабость в твоем характере.
– Не имеет значения, какое прошлое связывает нас со Стерлингом. Я никогда не изменю тебе. Это не в моей натуре.
Я надеялся, что это правда. Очень сильно на это надеялся. Но мне пришло в голову, что невозможно быть полностью уверенным в ее верности. Ведь не существовало никаких гарантий доверия к любимому человеку, и не было такого суда, куда бы ты мог подать иск, если бы он в конечном итоге предал тебя. Любить ее, решив довериться ей в отношении Стерлинга, – такой выбор сделал бы меня уязвимым.
Но Поппи уже была уязвима, полюбив мужчину, которому на самом деле не разрешалось любить ее в ответ, так что, возможно, мы были квиты.
Чтобы разрядить обстановку, я сказал:
– Думаю, я это понимаю. Шон с Эйденом даже придумали объяснение таким людям, как ты. Они называют это геном моногамии.
– Ген моногамии, – повторила она. – Полагаю, в этом есть какой-то смысл.
Я откинулся назад. В поле зрения появился центр Канзас-Сити, стеклянные и кирпичные монолитные высотки вырисовывались на фоне лавандового неба, река внизу казалась серо-стальной змеей.
– А еще они шутили, что у меня ген безбрачия, – продолжил я. – Хотя теперь я в этом не так уверен. – Отблески уличных фонарей и светофоров мелькали в салоне, и Поппи ловко лавировала в потоке машин, чтобы въехать в центр города. – Возможно, это не ген безбрачия, – добавил я, больше для себя, чем для нее.
– Может, я просто ждал тебя всю свою жизнь.
Она втянула воздух и резко свернула в переулок между двумя зданиями. Прежде чем я успел спросить, что происходит, Поппи припарковалась и заползла ко мне на колени, отчего член с интересом оживился.
Ее губы встретились с моими с настойчивостью, горячим, решительным голодом, а ее руки были везде: в моих волосах, на груди, нетерпеливо дергая за пояс джинсов.
– Я люблю тебя, – повторяла она снова и снова, и напряжение нашей поездки ослабело. – Я люблю тебя, люблю тебя, люблю. И так сожалею обо всем, что произошло сегодня.
Я нашел ее попку под платьем и сжал, скользя руками между бедер, чтобы провести кончиками пальцев вдоль полоски ее стрингов, которые были влажными.
Но, прежде чем я смог погрузиться в это интересное новое развитие событий, Поппи отстранилась, тяжело дыша.
– У нас впереди особенная ночь, и я не хочу все испортить, начав слишком рано, – сказала она с улыбкой. – Но ты даже не представляешь, что со мной делаешь, когда говоришь подобные вещи.
– Все это правда, – прошептал я ей. – Я просто без ума от тебя и лишь хочу... – Я крепко ее обнял, ее грудь прижалась к моему лицу, а киска – к эрегированному члену, обтянутому джинсами. – Я просто хотел бы, чтобы так было всегда. Ты и я. Никаких решений. Никаких проблем. Только... мы.
Она поцеловала меня в макушку.
– Что ж, если ты этого желаешь, тогда тебе понравится сегодняшний вечер.
* * *
Сначала я решил, что, возможно, Поппи сошла с ума, потому что, вместо того чтобы пойти в ресторан, кинотеатр или что-нибудь подобное, чем обычно занимаются на свиданиях, она заехала на служебную парковку (я знал, что это офис, потому что мои братья-бизнесмены работали через два небоскреба отсюда, а Эйден встречался с девушкой, которая здесь работала).
Мы подошли к застекленному вестибюлю с лифтами, и она провела карточкой-ключом по запертой двери. Когда дверь со щелчком открылась, Поппи повела меня к дальнему лифту, снова скользнула ключом-картой, и мы взлетели на тридцатый этаж.
В конце концов я отважился спросить:
– Куда мы направляемся?
Она слегка улыбнулась мне одной из тех улыбок, которые оставляли меня прикованным к ее губам.
– На мою работу.
Едва я успел обдумать услышанное, как мы вошли внутрь, и Поппи кивнула женщине за стойкой регистрации (которая была одета в сшитый на заказ костюм, как будто работала в инвестиционной фирме, а не в стрип-клубе). Поппи толкнула тонированные стеклянные двери, я последовал за ней, и затем мы оказались внутри самого эксклюзивного клуба в этом городе, места, которое соблазнило магистра бизнеса Дартмутского университета остаться, когда Уолл-стрит этого не удалось.
По периметру помещения были выстроены стены, загораживая тем самым окна, предположительно, для того чтобы яркий свет города не проникал внутрь ночью (и чтобы дневной свет не проникал днем). Но между стенами и окнами был значительный зазор, а это означало, что любой гость мог взять свой напиток и побродить по свободному пространству, любуясь городским пейзажем, как это делали сейчас несколько мужчин. Некоторые из них разговаривали по телефону – похоже, это были деловые звонки.
Местами стены прерывались, давая возможность заглянуть внутрь главной комнаты. Две или три женщины в одиночку танцевали в застекленных отсеках, но несколько танцевало на помосте, и я инстинктивно отвел глаза от всех обнаженных женских фигур. Наверное, в душе я все еще оставался священником.
Но теперь мой взгляд вернулся к короткой тунике Поппи, сквозь которую я мог видеть очертания ее задницы.
Да, верно.
Мы нырнули в один из проходов, а затем Поппи завела меня в какую-то комнату.
– Что мы делаем?
– Мой босс сказал, что я могу пользоваться этими комнатами, когда захочу. И я хочу этого прямо сейчас.
– Для меня?
– Для тебя. Теперь жди здесь, – сказала она с усмешкой и ушла, закрыв за собой со щелчком массивную деревянную дверь.
Значит, это были приватные комнаты, о которых она мне рассказывала, вроде той, в которой она занималась сексом со Стерлингом. Эта мысль еще глубже вонзила в сердце ставший уже знакомым клинок ревности, но потом я вспомнил машину и ее отчаянное «я люблю тебя». Она была здесь... со мной. Не с ним.
Тогда почему гнев все еще сворачивался змеей у меня в животе? Я ненавидел себя за это чувство, но не мог избавиться от него, не мог вырвать его из груди. Оно заструилось по моим венам, щекоча внутреннюю сторону кончиков пальцев с желанием... чего? Отшлепать ее по заднице за то, что она проводила время со своим бывшим без моего разрешения? Трахать ее, пока она не начнет стонать, пока не признает мой член единственным?
Боже, каким же я был гребаным обывателем.
Чтобы отвлечься, я осмотрелся вокруг. Никогда раньше мне не приходилось бывать в стрип-клубе, но следовало признать, что тут было намного приятнее, чем я ожидал. В комнате стояли кожаное кресло и диван. («Легче чистить», – с горечью подумал я), а в середине ее располагалась платформа, достаточно широкая, чтобы на ней разместился шест, а также оставалось много места, чтобы стриптизерша могла танцевать без него.
Освещение было приглушенным, в синеватых и фиолетовых оттенках, а музыка – громкой, но не настолько, чтобы раздражать. Такой звук проникал в вашу кровь монотонным, требовательным ритмом и сливался с вашими собственными мыслями, учащая пульс и заставляя адреналин медленно струиться по венам.
Я сел на диван и наклонился вперед, глядя на руки. Что я здесь делаю? Зачем она привела меня сюда? Из всех мест...
Но тут открылась дверь, и я перестал задаваться какими-либо вопросами, кроме одного: когда смогу погрузить член в нее, потому что, черт возьми...
На ней был парик цвета голубой сахарной ваты, а макияж глаз – таким ярким, что я только и мог представлять, как эти подведенные карандашом глаза смотрят на меня снизу-вверх, пока она сосет член. И я тут же понял, что она имела в виду, когда говорила, что клуб предпочитает нанимать девушек, которые выглядят дорого. Потому что, ни хрена не разбираясь в нижнем белье, я все-таки знал, что изящно расшитая ткань ее прозрачных трусиков – вероятно, не обычный наряд стриптизерши. Как и соответствующий им шелковый открытый бюстгальтер, и кружевные стикини, прикрывающие ее соски, – весь комплект в нежном цвете шампанского. Полоска шелка того же цвета была завязана у нее на шее бантом, и мне захотелось развернуть Поппи, как подарок, прямо здесь и сейчас. Она всегда выглядела потрясающе – в одежде и без нее, – но в этот момент она преобразилась в Поппи, которую я видел лишь мельком даже в наши самые интимные моменты.
Она подошла ко мне на шестидюймовых каблуках настолько грациозно, как будто была в балетках, и протянула руку.
– Твой бумажник.
Сбитый с толку, я вытащил его из внезапно ставших очень тесными джинсов и протянул ей. Она вытащила из лифчика пачку хрустящих пятидесятидолларовых и сотенных купюр, аккуратно вложила их в него и возвратила мне.
– Я хочу сыграть в одну игру, – предложила Поппи.
– Ладно, – ответил я, и у меня внезапно пересохло во рту, – давай сыграем.
Она облизнула губы, и я понял, что не только я был чертовски возбужден прямо сейчас.
– Ты – просто клиент, а я – просто танцовщица, хорошо?
– Хорошо, – повторил я.
– Ты же знаком с определенными правилами приватных комнат?
Я покачал головой, не в силах оторвать взгляд от ее тела, дорогого нижнего белья, полоски шелка, повязанной вокруг шеи, которую так легко можно было превратить в поводок...
– Что ж, для начала ты должен заплатить мне за свое пребывание здесь. – Поппи положила руку на бедро, выглядя такой нетерпеливой и соблазнительной, что все философские аргументы, которые могли возникнуть у хорошего парня Тайлера по поводу столь унизительного притворства, в первую очередь о пребывании в стрип-клубе, испарились. И как только я вложил банкноты ей в руку, атмосфера мгновенно изменилась. Игра исчезла, и это стало нашей реальностью – неважно, что мы любили друг друга, что это были даже не мои деньги, я платил ей, а она брала их, и теперь стояла на платформе, устремив на меня взгляд и держась одной рукой за шест.
Поппи начала танцевать, и я откинулся назад, желая запомнить каждую деталь: как ее ноги обвились вокруг шеста, когда она кружилась на нем, как голубые волосы рассыпались по плечам, как напрягались мышцы рук и плеч.
Приглушенный свет, громкая музыка, анонимность секса, выставленного напоказ передо мной... все это в сочетании с блеском желания в ее глазах, словно она хотела меня, и только меня, и прямо сейчас – теперь я понял, почему Ирод предложил Саломее после ее танца все, чего бы она ни пожелала. Было нечто восхитительное между нами в борьбе за главенствующую роль. Предположительно, я сохранял весь контроль и достоинство в этой ситуации, но на самом деле все было наоборот. Поппи очаровывала меня, порабощала, пока я не захотел бы отдать ей все, не только деньги, которые она положила в мой кошелек, но и мой дом, мою жизнь, мою душу.
Поппи и ее танец семи покрывал.
А потом она наклонилась, и я отвлекся на ее попку прямо у меня перед глазами и на тень ее складочек, просвечивающих сквозь ткань трусиков, и в тот момент я дал бы любую клятву, лишь бы поласкать ее там.
Я поерзал на месте, пытаясь придать члену более комфортное положение в джинсах, но это было бесполезно. А потом Поппи оказалась передо мной, положила руки мне на колени и широко раздвинула их, чтобы встать между ними. Она повернулась ко мне спиной, и ее попка оказалась перед моим лицом настолько близко, что я мог разглядеть отдельные цветы, вышитые на ее нижнем белье, и я провел по ним пальцем.
Она перехватила руку.
– Тебе придется заплатить больше, если хочешь прикоснуться, – промурлыкала она, и я последовал за Иродом по пути в преисподнюю, потому что для нее не существовало слишком высокой цены.
Я без возражений отдал деньги, и она засунула их в лифчик. Затем Поппи направила мои руки к своим бедрам, провела ими вниз, к ягодицам, а затем вернулась к груди. Я немного потеребил ее стикини, любя и в то же время ненавидя незнакомое ощущение того, что ее соски скрыты от меня.
Она села ко мне на колени, прижимаясь задницей к члену, и откинула голову мне на плечо, пока я ласкал ее грудь. Потом уткнулся носом ей в шею.
– Держу пари, ты проделываешь подобное со всеми парнями, которые приходят сюда.
– Только с тобой, – ответила она бархатным голосом, извиваясь на мне и заставив меня тихо стонать. Поппи развернулась, оседлав меня. – Ты ведь знаешь, – произнесла она тем же низким, мурлыкающим голоском, – я никогда не позволяла парням делать это, но, если хочешь, покажу тебе свою киску.
«Да, пожалуйста».
– Мне бы этого хотелось. – Я гордился тем, что мне удалось не пропищать, как подростку.
Она протянула руку, и я снова выудил бумажник. Хорошо, что это была игра: я бы никогда не смог позволить себе Поппи на зарплату священника.
После того как я заплатил ей, она запрыгнула на платформу и снова широко раздвинула ноги, отодвинув трусики в сторону, чтобы показать мне то, что я жаждал увидеть. В тусклом голубом свете комнаты, который художникам эпохи Возрождения следовало использовать для изображения света Небес, она выглядела очень влажной и соблазнительно розовой.
Словно загипнотизированный, я наблюдал, как она медленно провела рукой по шее вниз, мимо груди, к нежному выступу лобка. Затем начала выводить широкие круги вокруг киски, едва касаясь ее, вверх по нижней части живота, вниз по внутренней поверхности бедер, приближаясь все ближе и ближе, и когда наконец коснулась клитора, я судорожно выдохнул, даже не заметив, что задержал дыхание.
Она тоже ахнула от прикосновения, толкаясь бедрами навстречу руке, будто бессознательно пыталась трахнуть воздух, и я начал терять самообладание, желая коснуться киски. Разве она не знала, что я мог бы наполнить ее для нее? Разве не понимала, что я мог бы доставить ей удовольствие, если бы только она мне позволила?
Я встал и подошел к платформе. Наши глаза были на одном уровне, и я удерживал ее пристальный взгляд, когда скользнул руками от колен вверх, к внутренней стороне бедер, мои большие пальцы приблизились к ее киске. Я сделал это снова, на этот раз осмелившись продвинуться еще дальше и задаваясь вопросом, позволит ли она мне, возьмет ли похоть верх над ее правилами в отношении денег. Я провел большими пальцами по ее складочкам, и она вздрогнула, как и я, потому что, черт возьми, она была мокрой. Настолько мокрой, что я знал: мне удастся погрузиться в нее без всякого сопротивления.
– Хочешь засунуть в меня свои пальцы? – спросила она.
Я кивнул, раздвигая ее половые губки большими пальцами, отодвигая эту гладкую розовую плоть в сторону, чтобы полностью открыть для себя ее вход, жаждущий моих пальцев или члена.
– Это тебе дорого обойдется, – сказала она озорно, кладя руки поверх моих.
– Ты жестко торгуешься, – выдохнул я. «Жестко» – подходящее слово для того, что я чувствовал. Я был примерно в трех секундах от того, чтобы расстегнуть молнию на джинсах и взять дело в свои руки (так сказать).
Я нашел купюру, сложил ее вдоль, чтобы ей было легче убрать, но на этот раз она схватила ее не рукой, а ртом, коснувшись губами моих пальцев, и это было так унизительно, так чудесно унизительно, отчего Ирод во мне ликовал на своем троне, по-королевски восторгаясь ее видом с купюрами в губах, зная, что теперь ее киска принадлежит мне и я могу трогать ее так, как захочу.
Поппи приподнялась на коленях, как будто хотела встать, но я собирался получить то, за что заплатил, и прямо сейчас. Я обхватил ее одной рукой за талию и дернул вниз, на два пальца, ожидавших ее. Она вскрикнула, и я мрачно улыбнулся, планируя в полной мере воспользоваться этим конкретным уровнем обслуживания. Удерживая за талию, я толкнул ее еще ниже, так, чтобы ее киска терлась о мою руку (которая в данный момент была прижата к помосту, но я не возражал), а разгоряченный комочек нервов спереди безжалостно толкался в мою ладонь. Я согнул пальцы, нащупывая чувствительное шероховатое местечко, прикосновение к которому помогло бы отправить ее за грань.
Пошевелив пальцами, я прошептал ей на ухо:
– Если доведу тебя до оргазма, ты должна будешь мне заплатить?
Поппи засмеялась, но стоило мне сильнее прижать руку, как ее смех тут же сменился прерывистым вздохом. Я укусил ее ключицу и нежную кожу вокруг стикини, влажные складочки трепетали на моей ладони, а этот шелковый бант просто умолял, чтобы им связали ее запястья. И затем, резко вскрикнув, она кончила, безуспешно сопротивляясь мне, пока я держал ее еще крепче, обрабатывал ее еще жестче, до последней капли выжимая удовольствие от ее оргазма.
Когда она пришла в себя, ее тело расслабилось, чего нельзя было сказать обо мне. Я вытащил руку из-под нее и приложил пальцы к ее губам, заставляя слизать ее собственный вкус, другой же рукой расстегивал джинсы.
Поппи посмотрела вниз и снова подняла глаза к моему лицу.
– Хочешь, чтобы я взяла его в рот? – спросила она, наблюдая за мной из-под опущенных ресниц, и это, мать твою, лишило меня способности выражать связные мысли.
Я схватил несколько купюр и сам засунул их ей в лифчик. Затем медленно развязал шелковый бант, обнажив эту прелестную шейку для моих ласк, пока с благоговением пропускал этот шелк сквозь пальцы, как если бы держал свою столу или пояс.