Fᴜᴄᴋᴛʀᴀᴄᴋ|Том Каулитц. 18+

Прошло чуть больше двух месяцев с той самой студийной ночи, когда они впервые засмеялись по-настоящему. С тех пор всё в их жизни превратилось в калейдоскоп: съёмки, студии, короткие побеги из гостиниц, секс на заднем сидении машины и тихий смех под одеялами. Казалось, они нашли нечто редкое ту самую искру, которая не гаснет даже под натиском камер и чужих глаз.

Но Том стал меняться.

Сначала это были мелочи. Он начинал напрягаться, если она слишком долго задерживалась в магазине. Потом если она кому-то улыбалась. Позже если она писала кому-то в телефоне. И каждый раз он молчал. Губы сжаты. Брови опущены. Руки в кулаки.

А потом всё становилось громким.

— С кем ты говорила?! — орал он, сжимая ладони в волосы, когда они остались вдвоем в номере. — Ты опять флиртовала с этим хипстером на ресепшене?!

— Это был администратор, Том! Я просто спросила про пароль от Wi-Fi! — Мария вскидывала руки вверх, не зная, смеяться или выброситься в окно.

Он ревновал до безумия. До зрачков, суженных, как от злости. До того, что даже Билл, который всегда молчал, стал отпускать подколки мол: «Ты с ней хоть дышать разрешаешь?»

Но Тому было плевать. Он смотрел на неё, будто она его наркотик. Его личная доза. Его собственность. Мария чувствовала это кожей. Он хотел её в каждом взгляде. В каждом движении. Он не позволял ей принадлежать никому, даже самой себе.

Когда она однажды попросила пойти в супермаркет просто за шоколадкой, он взвился.

— Одна?! Ты издеваешься?! — глаза горели. — Там полно уродов с телефонами, ты хочешь, чтоб тебя опять сняли в обтягивающих штанах и выложили в сраный Твиттер?!

— Я просто хочу дышать, Том. — её голос стал тише. — Просто. Дышать.

Он не ответил. Подошёл вплотную. Сжал её лицо в ладонях. Целовал резко, как будто пытался вдавить в неё всю свою ярость, страх и желание.

Иногда было хорошо. Чертовски хорошо. Он смотрел на неё так, будто она центр его вселенной. Он мог будить её среди ночи, просто чтобы прижаться. Готовил кофе. Водил в кинотеатры инкогнито. Дарил глупые игрушки из автоматов.

А потом — взрывался.

Бросал телефоны в стену. Орал на охрану. Ломал ручки кресел, когда Мария просто задерживалась в ванной. И каждый раз она прощала. Потому что он был тем самым.

Но однажды, когда она пошла на прогулку с девушками из команды, Том сорвался по-настоящему. Он вылетел из студии, как ураган, и ворвался в кафе, где они сидели.

— Ты где, блядь, шляешься?! — прорычал он, игнорируя взгляды и телефоны.

— Я с девочками, Том! — Мария встала, щёки налились кровью. — Ты сам знал!

— Ты мне не говорила, что с тобой будет этот блондин из гримёрок!

Это был визажист. Гей. С мягким голосом и чокером на шее. Мария даже не знала, смеяться ей или хлопнуть Тома по лбу.

С того дня она начала что-то чувствовать. Тревогу. Усталость. Она всё ещё любила его безумно, телом и сердцем. Но в ней зашевелилось сомнение. Потому что любовь, даже самая горячая, не должна пахнуть клеткой.

Но Том не замечал. Или делал вид, что не замечает. Он держал её крепко. Слишком крепко.

И она всё ещё не отпустила.
____
Я давно перестала считать, сколько раз Том поднимал голос. Сколько раз я делала вид, что всё нормально. Сколько раз мы засыпали в обнимку после крика, будто орал не он, и плакала не я. Привыкла, наверное. Или тупо влюбилась настолько, что проглатывала каждый его приступ, как пилюлю.
С горечью. С болью. Но без звука.

Но сегодня... Сегодня было по-другому.

— Ты идёшь? — спросил он, когда я одевала куртку. Я кивнула. Он уже ждал у двери, как всегда нетерпеливый, как будто я принадлежала ему с ног до головы.

Мы приехали на студию. Привычная толпа, камеры, кофе на вынос. Все, кто знал нас, уже давно не спрашивали «вы вместе?». Это было видно даже слепому.

Я обняла Билла сильно, как всегда. Он пах ванилью и мятой. Мой Билл. Мой родной. Другие участники — только пожатие руки. Без нежности, без флирта. Мы не играли в табу, просто у нас с Томом были свои правила. Его правила. И я, как идиотка, следовала им до последней точки.

— Привет, Мария. Как ты? — Густав широко улыбнулся. Я только кивнула и сжала его ладонь.

Но в этот момент зазвонил телефон.

— Извините, это брат, — выдохнула я и вышла на улицу.

На том конце был Саша. Как всегда, с расспросами, с тревожным голосом. Он был единственным, кто ещё знал, кем я была до этого романа. Он знал настоящую меня без тонны макияжа, без фото в обнимку с Томом, без фальшивого «всё хорошо».

— Ты в порядке, Машка? — спросил он.

— Ну... такое себе, но держусь, — выдохнула я.

— Если он опять на тебя наорал, я приеду и...

— Саша, не усугубляй. Мне просто нужно немного воздуха.

Я ещё не успела положить трубку, как дверь распахнулась.

Том.

Лицо перекошено. Зрачки бешеные. Пальцы в кулаки.

— Ты с кем говорила?! — он шагнул ко мне, как ураган.

— С братом! Что ты себе вбил в башку?!

— Не ври мне, блядь! — его голос разнёсся по парковке. — Ты шепталась, улыбалась, и вышла, чтоб не слышали!

— Ты ебанулся?! — я тоже заорала. На автомате. — Это мой брат, Том! Брат! Или мне нужно докладывать тебе каждый чих?!

— Ты даже не сказала, что уходишь! Ты всегда сбегаешь!

— Сбегаю?! Да я, блядь, от тебя даже в туалет отпроситься должна!

Он замер. Впервые. Я видела, как в его глазах мелькнула искра: испуг, растерянность.

— Ты не можешь меня винить за то, что я тебя люблю...

— Это не любовь, Том! — моё тело дрожало. — Это зависимость! Это клетка! Это «не дыши», «не смотри», «не выходи»! Это больно!

Он хотел что-то сказать, но я подняла руку. Мне хватило. Впервые за эти месяцы хватило.

— Если ты не можешь доверять мне — может, стоит отпустить?

Он стоял передо мной, сжав челюсть, как перед дракой. Но не двигался. Не говорил. Только смотрел. Так, будто я его предала.

Но я не предавала.

Я просто устала быть тенью того, кого люблю.

— Ты даже не представляешь, как у меня внутри всё сгорает, когда ты исчезаешь! — Том орал, сжав кулаки, будто голосом пытался удержать меня возле себя.

— Ты меня сжигаешь! Понимаешь?! Своей «любовью» ты сжёг меня до костей!

— Потому что я тебя люблю, чёрт побери! — он приблизился, голос срывался на хрип. — Я боюсь тебя потерять! Ты же даже не понимаешь, что для меня значишь... Ты как воздух. А без воздуха я дохну!

— А я с тобой как в вакууме! — я задыхалась от собственного крика. В глазах темнело. — Ты не любишь. Ты удерживаешь. Как вещь, как игрушку. Это не про любовь, Том! Это про боль!

Я увидела, как у него дёрнулся подбородок. Но слёзы он, как всегда, держал. Он умел держать себя... пока не взрывался.

— Ты с каждым! Ты всем улыбаешься, ко всем подходишь, а я смотрю и схожу с ума! Я не могу это терпеть, Маша! Мне страшно!

— Тебе страшно?! А мне как, ТОМ?! Мне каждый день страшно, что ты сорвёшься, снова начнёшь крушить всё к чёрту, что я случайно скажу не то слово, и ты опять бросишься с кулаками в стену или в душу!

Он хотел что-то сказать может, оправдаться, может, зарыдать наконец, но дверь сзади распахнулась.

— Хватит! — Билл. Резкий, как нож. Он подошёл, встал между нами и посмотрел на брата так, как смотрят, когда больше не узнают человека.

— Ты слышишь, что она тебе говорит? — его голос был низкий, но мощный. — Ты её сжираешь. Своей паранойей. Своей ревностью. Свои страхами.

— Это не твоё дело! Это между нами! — Том рявкнул, но Билл не сдвинулся.

— Это становится делом всех, когда из-за тебя человек разваливается на глазах! Посмотри на неё, Том!

Я стояла в двух метрах. Плечи тряслись. Губы опухли от прикусов. Горло саднило от крика. А глаза... Глаза лились, как прорванная плотина. Я не плакала. Я рыдала. От всего. От усталости. От невозможности. От любви, которая душила.

— Ты... сломал меня, — прошептала я и опустилась на асфальт, как подстрелянная птица. — Я хотела любить тебя, хотела быть рядом... но я больше не могу. Это не жизнь. Это... выживание.

Он сделал шаг ко мне, но я закричала:

— Не подходи!

Он замер.

— Я ухожу, Том. Я... я не могу больше быть с тобой. Я больше не хочу.

Молчание повисло, как гильотина.

Он стоял. Впервые не орал. Не ломал. Только смотрел, как всё, что он держал уходит. Само. Без скандала. Без драки. Просто потому, что он перестарался. Я поднялась медленно. Взгляд был размытым от слёз. Я не смотрела на него. Только сказала:

— Это не любовь, Том. Это тюрьма.

И ушла внутрь. Дверь за мной захлопнулась.

А снаружи стоял Том. Один. В тишине.

С грохотом собственного краха в голове.