Глава 12. Смерть - это нет
Данная глава содержит тяжёлые сцены похорон и страданий. Читайте с осторожностью.
Глава написана от третьего лица.
Ералаша хоронили в первый день февраля.
В жаркой комнате стоял спёртый воздух — такой бывает лишь в непроветриваемом помещении, забитом людьми. Окна были наглухо закрыты, занавешены шторами, не пропускающими дневной свет. Вошедший в квартиру Турбо поморщился и оставил входную дверь открытой, которую тут же захлопнул за собой хромой дед, буркнув что-то про сквозняк и ноющие кости.
В гостях у Тилькиных Турбо ни разу не был, только на пороге стоял, когда привёл Ералаша и вручил его старшей сестре подарок. Тогда он сделал вид, что в том гребне не было ничего особенного, так, схватил первое, что под руку попало. Врать Турбо не врал, только не договорил: как целых полчаса проторчал у прилавка, жуя губы и оставляя отпечатки пальцев на толстом стекле, чем бесил нудного, но ссыкливого продавца.
Гостиная была маленькой. Два старых кресла у стены, забросанных подушками с заботливо вышитыми рисунками, проваливающийся диван, отодвинутый к углу, чтобы освободить место, занавешенный скатертью полудохлый телевизор «Горизонт» с огромной задницей и уныло свисающая с потолка люстра, отбрасывающая желтоватый свет на лица присутствующих. Парень осторожно протиснулся за спинами собравшихся и мельком взглянул на гроб в центре комнаты.
Гроб был самым простым: из дешёвого дерева, выкрашенного в красный, и обитый внутри сероватого цвета тканью. Стоял он на трёх табуретках, а вокруг столпились рыдающие прощающиеся.
Принарядили Ералаша в последний путь как надо: школьная форма, белая рубашка и яркий, как единственное броское пятно в тусклой комнате, пионерский галстук. Турбо привык видеть пацана в вязаном большеватом свитере с высоким горлом, растянутых спортивках и в шапке, прячущей оттопыренные уши. Теперь казалось, что умер достойный правильный пионер-молодец, а не свойский пацан с улицы. Универсамовец.
Для Турбо похороны не были чем-то новым, но даже так — присутствовать ему на них не хотелось. Мимолётный взгляд на светлые приглаженные волосы, покоящиеся на жёсткой подушке, невольно возвращал его в детство, где он бывать не хотел.
Отчётливо, как витающее в воздухе горе, Валера видел фигуру матери, лежащую в похожем гробу. Тот был и не гробом вовсе — так, сколоченные между собой плохо отшлифованные доски, оставившие занозы на коже и одежде. Её бледная, как мел, кожа почти слилась с выстеленной по дну простынёй и обтянула худое тело, пожранное болезнью. Маленький Валера, которому в день похорон собственной матери исполнилось только шесть, знал, от чего она умерла. «Аденокарцинома поджелудочной железы», — гласила надпись в маминой потрёпанной тетрадке из больницы. Что это такое, мальчик не знал, но понимал, что этот невиданный зверь на букву «а» его мамочку и съел. Позже Валера узнал, что, по-простому, это рак. Невидимое чудовище.
Ералаша же убило чудовище не невидимое, а вполне реальное. Человек. Его можно найти, скрутить, повалить толпой и, с силой оттолкнувшись от земли, прыгать на голове. Вернуть должок. Око за око.
План у них с пацанами созрел почти сразу, не отойдя от морга. Оставалось только с Адидасом детали перетереть. Фантик сказал: это Разъезд. Точно. Что он, врать будет? Хоть Валера и почуял роющего в черепушке червячка сомнений. Дёрганый какой-то был Кирилл. Путался, в глаза не смотрел, заикался. Сперва на них напали во дворе, где было темно, хоть глаза дери, а после, когда Пальто выскочил из морга и выпалил, что Ералаша забили на остановке, вдруг вспомнил, что за углом та самая остановка и была. Смущало Валеру и то, что объявился пацан лишь спустя сутки после нападения. Об этом и Рита сказала, схватив беднягу за грудки и едва не срубив с него окровавленную башку.
Рита. Валера отвёл глаза от тела пацанёнка и огляделся в поисках белокурой макушки. Девушки в гостиной не было. Миновав гроб, к которому припала рыдающая Полина Филипповна, парень бесшумно прошёл к первой попавшейся комнате и, убедившись, что никому не интересен, тихо постучал. Никто не отозвался, и Валера, нажав на рукоять, толкнул дверь. За ней оказалась комната Риты.
Она оказалась на удивление девчачьей. Валера ожидал увидеть в ней отражение боевого и непокорного духа Маргариты Тилькиной, но здесь жила просто девочка Рита. Шторы на карнизах висели бледно-розового цвета, давно выцветшие обои местами были разрисованы сердечками, котятами и цветочками. Высокая скрипучая кровать стояла застеленная клетчатым пледом и усеянная небольшими, вручную отделанными подушками. На стене над кроватью висело несколько выгоревших от солнечных лучей плакатов: Синди Лопер, Аллы Пугачёвой и Пуссикэт. Двинув рукой, Валера просунул голову меж шторами и выглянул на улицу. Жёлтый автобус для ритуальных услуг уже стоял во дворе, а к подъезду стекались люди — в основном пацаны из Универсама.
Мельком взглянув на стол Риты, Валера замер, и его щека нелепо дёрнулась. В самом центре стояла новенькая коробка из-под швейной машинки. Нераспечатанная. Рядом, аккуратно сложенными, лежали штаны Ералаша. Валера запомнил их по букве «М» на щиколотке, вышитой серыми нитками. С трудом сглотнув, парень постучал пальцами по картонке, невольно вспоминая, как они небольшой кучкой в Москву гоняли.
Ералаш тогда на поезд едва успел. Прибежал весь запыхавшийся и растрёпанный — сестра тумаков навесила в добрый путь. Спросил, можно ли ему пожить в качалке, если Ритка больше домой не пустит. Турбо тогда посмеялся, толкая пацана по проходу вагона: и правильно сделает, стращать надо мелких, пока совсем не распоясались.
У парня своих братьев и сестёр не было, но он понимал это чувство беспокойства, гнетущее Тилькину. Он так же за скорлупу свою переживает. Многие из них, Лампа, например, выросли на его глазах. Ералаш же пришёл недавно, но его сразу приняли — было в нём что-то своё, душевное. В том, как он доверчиво смотрел на старших, как картавил сильнее от волнения, когда пытался казаться взрослее, как светил всюду своей шапкой с красным помпоном. Позже он всё равно получал по лицу для профилактики, когда кто-то из возраста косячил. Турбо ещё долго про себя ржал, когда своей хронической болячкой Ералаш назвал плоскостопие.
Когда Турбо и Зима, смилостивившись, отстегнули с барского плеча две сиги малолеткам, вся пятёрка стояла в тамбуре вагона плацкарта, несущегося на всех скоростях в столицу, и курила. Представляя, как обратно они поедут в купе, шурша карманами, набитыми деньгами, пацаны размечтались. Маратик себе мотик захотел. И не абы какой, а Дукати. Зима позарился на красный Порш. И только Ералаш сказал:
— Куплю утюг и швейную машинку.
— Чего? — прыснул Турбо, передавая раскуренную сигарету Зиме. — А вентилятор не нужен?
Ералаш задумался, а затем покачал головой.
— Нет, пока так. А если деньги останутся, сеструхе ещё сапоги куплю. — Пацаны рассмеялись. — Нет, а что вы ржёте? У бабки утюг старый, даже не довоенный, а дореволюционный! На плите греем. У Ритки машинка уже раз десять ломалась. Сестра не матюгается, но как нитки застрянут, так ей под руку вообще лучше не попадаться — заколет ножницами!
— Ну раз так, — усмехнулся Турбо, подмигнув Зиме, — тогда запрягайте лошадей. Москва, — он повёл рукой в воздухе, откинувшись затылком на ходящую ходуном стену, — встречай!
То, что было всего неделю назад, теперь казалось вечность, как в прошлом. Будто и не было ничего. Остались лишь новенькая машинка в коробке и красный гроб в гостиной.
Бросив последний взгляд на зелёное платье, висящее на приоткрытой дверце шкафа, Валера вышел из комнаты. На очереди была спальня Ералаша. Сразу стоило догадаться, что искать девушку нужно там. Стучать уже не стал — молча вошёл и закрыл за собой дверь, оперевшись на неё всем весом.
Она была там, сидела одна-одинёшенька. Свет в комнате не горел, но окно было неплотно зашторено, и тонкая полоска дневных солнечных лучей падала прямиком на тонкую фигуру. На Рите было школьное платье без белого воротничка и красный галстук, повязанный на шее. Светлые волосы были заплетены в две косички, волосок к волоску, а чёлка приподнята. Девушка примостилась на самый краешек заправленной кровати, вытянулась как струна и горделиво задрала подбородок, уставившись на окно. Только гордости там никакой не было. Валера видел, как её переломало. И его от неё тоже переломало.
Вынести душераздирающий крик Полины Филипповны стоило парню прикушенных до крови губ, и без того разбитых. Он запрокинул голову и пытался сдержать слёзы. Пацаны не плачут. Но солёная вода предательски скопилась в уголках глаз. Парень решил, что это и есть самый страшный удар — крик боли, и понял, как ошибся, когда на улицу вышла Рита. В её глазах он видел смерть, а по окровавленному лицу беззвучно катились крупные слёзы.
Валера не понимал, откуда кровь. Почему её руки порезаны? Почему колготки лопнули, обнажив острые, перепачканные красным, коленки? Что с ней там стряслось?
Риту вывел сучий мент, бережно придерживая за плечи, как фарфоровую куклу. Валера тут же его отпихнул и подхватил девушку. В его руках она совсем обмякла — на него не смотрела, на вопросы не отвечала. Потом её стошнило. А потом она кричала. Кричала до тех пор, пока голос не сорвала. Этот звук до сих пор стоял у парней в ушах.
Валера не знал, слышала ли его появление Рита или нет, но она продолжила сидеть, так и не шелохнувшись. И, к своему стыду, парень ею любовался. Даже будучи внутри совершенно разбитой, перекрученной в мясорубке, она всё равно была невероятно красивой. Только если в день их знакомства в ней кипела живая, даже огненная красота, то сейчас он разглядывал холодную фигуру, выточенную из глыбы льда.
Рита смотрела прямо на свет, не моргая и не щурясь, отчего зрачки сузились до едва заметных точек, а голубая радужка почти растворилась, став полностью прозрачной. Уголки губ опустились вниз, под носом виднелась краснота, а под глазами пролегли тёмные круги. Валера не сомневался, что со дня смерти Ералаша Рита ни минуты не спала. И не ела. Об этом свидетельствовали впалые щёки.
Скользнув взглядом по тонким рукам, спрятанным под чёрной тканью, Валера заметил шапку, которую Рита сжимала в перебинтованных руках. Красная, крупной вязки и с белым помпоном.
Облизнув губы, парень открыл было рот, чтобы выдать своё присутствие, но Рита его опередила.
— Ты читал стихотворения Цветаевой? — спросила она вдруг тихим шелестящим голосом. Казалось, Рита заговорила впервые за три дня.
— Не знаю, — ответил Валера, пряча руки в карманах штанов. — Наверное. Это у неё что-то про «хорошо, что я больна не вами»?
Рита кивнула, и плохо державшаяся заколка выпустила несколько коротких прядок.
— У неё есть стихотворение «Смерть — это нет», — продолжила она, так и не посмотрев на парня. — Когда я впервые прочитала его, мне совсем не понравилось. Чушь какая-то. Но теперь... Теперь я, кажется, поняла.
— Расскажешь? — негромко спросил парень, разглядывая волосы девушки. Некоторые пряди были светлее других, словно по ним мазнули белой краской, другие темнее, как пшеничные колосья, рассыпанные по голове. Рита кивнула.
Смерть — это нет,Смерть — это нет,
Смерть — это нет.
Нет — матерям,
Нет — пекарям.
(Выпек — не съешь!)
Её тихий надломленный голос шелестел как бумага.
Смерть — это так:
Недостроенный дом,
Недовзращенный сын,
Недовязанный сноп,
Недодышанный вздох,
Недокрикнутый крик.
Короткие хлёсткие строки били Валеру по щекам. По спине поползли ледяные мурашки.
Я — это да,
Да — навсегда,
Да — вопреки,
Да — через всё!
Даже тебе
Да кричу, нет!
Стало быть — нет,
Стало быть — вздор,
Календарная ложь...
Последние три строчки Рита прошептала едва слышно, почти не шевеля губами и закрыв глаза, и в комнате воцарилась гробовая тишина.
— Пора? — спросила она, повернув голову.
— Пора, — кивнул Валера.
***
Адидас руководил процессией. Сперва выпроводил рыдающих стариков на улицу, затем загнал пацанов покрупнее, способных нести на своих плечах гроб. Валера собирался присоединиться, взвалить один угол на себя, но Вова покачал головой.
— Не надо, пацаны понесут, мы последними выйдем, с Ритой.
Валера ждал, что фотографию улыбающегося Ералаша с чёрной лентой на углу возьмёт Фантик, но тот только в дверях топтался и не решался зайти в квартиру, пропахшую смертью и солёными слезами. Фото в рамке взял Лампа. Пухлый пацан, чьи огромные щёки алели после улицы, нёс её перед собой, скосив брови грустным домиком. Валера слышал протяжное хлюпание носом, но воспитывать скорлупу не стал. Сам, как девчонка, чуть ли не ревел.
Вова нырнул в кроссовки, схватил с тумбочки в прихожей пухлый конверт и вышел на лестничную площадку. Валера стоял в дверях и ждал, пока Рита оденется. Делала она это медленно и перед зеркалом: аккуратно укладывала волосы под платок, затем нехитрым узелком повязала его на шее, ослабшими пальцами застёгивала крупные пуговицы на пальто. Пацаны нервно переглядывались, но торопить девушку не смели.
Бросив мельком взгляд на верхнюю одежду, висящую на крючках у самой двери, Валера заметил свою — не совсем свою — куртку с нашивками. Скинув старую одежду, он натянул новую и случайно задел железную обувную ложку. Та скрипнула, проехавшись по стене, и рухнула в груду давно никем не ношеной обуви. Валера опустился на корточки, чтобы поднять ложку, и заметил, как под подошвой старой галоши лежит что-то стеклянное, отражающее свет лампочки в прихожей. Осторожно раздвинув обувь в стороны, он вынул горлышко от бутылки, в которой раньше была водка. Её края выглядели угрожающе острыми.
Украдкой, чтобы Рита не заметила, Валера показал находку Вове. Тот нахмурился и качнул головой, мол, убери, потом разберёмся. Парень вернул «розочку» на место и заслонил её галошей с отходящей подошвой.
В квартире оставались только три женщины, готовящие еду для поминок, которые пройдут в доме Тилькиных после того, как заколоченный гроб опустят в землю и утрамбуют сверху холодной чёрной землёй. В трудный час все соседи собрались помогать.
Во дворе у подъезда яблоку негде было упасть. Пацаны расступились, когда троица вышла из подъезда: Валера видел их хмурые лица, покрасневшие взгляды, наблюдающие за тем, как в жёлтый автобус через задние двери пытаются загрузить гроб. Главная сложность заключалась в том, что Полина Филипповна, маленькая старушка со сморщенным от старости и горя лицом, не могла от него отойти. Всё бросалась к внуку на грудь и горько, страшно выла.
Рита двигалась, как в воде. Ноги поднимала, а Валера видел, с каким трудом давался ей каждый шаг. В руке она по-прежнему сжимала шапку. Наощупь парень нашарил свободную ладошку девушки и крепко сжал, напоминая о том, что он рядом и на него можно опереться. Рита на жест не ответила, но руку не убрала.
— Нет! — вдруг закричала Полина Филипповна, захлёбываясь. — Я видела, как он дышит! Вытащите его из гроба! Он живой!
У Валеры треснуло в груди, а у Риты разлетелась в щепки маска хладнокровия и сдержанности. По бледному лицу потекли слёзы, а сухие потресканные губы задрожали.
— Мишенька! — С последним горестным вскриком старушка рухнула на предусмотрительно подставленную табуретку и схватилась за сердце.
Риту затрясло, как железнодорожный состав.
Перебинтованная ладонь, лежащая в руке Валеры, взмокла, несмотря на минусовую температуру на улице. Парень подался вперёд и прижал девушку к себе. Он зажимал её в своих объятиях всего несколько дней тому назад, и теперь казалось, что это было в другой жизни. Рита резко уменьшилась, стала совсем крошечной, пусть и была одета в несколько слоёв тряпок. Она уткнулась носом в свитер парня, выглядывающий из-под расстёгнутой куртки, и Валера слышал, как стучат её зубы.
— Надо просто пережить этот день, — произнёс он тихо, касаясь губами её спрятанной под платком макушки и крепко прижимая девушку к себе, почти вдавливая в свои рёбра.
— Потом будет легче? — едва слышно спросила Рита.
— Нет, — честно ответил Валера. — Ни завтра, ни через год. Легче не станет, но ты научишься жить и с этим.
Туркину хотелось верить, что он говорит правду. Делиться собственным опытом было сложно — он был слишком маленьким, когда умерла мама. Тогда в его душе бушевали совсем другие чувства. Рита же взрослая, её сказками и конфетами не отвлечёшь. Хотя, Валеру этим тоже не отвлекали.
— Я не хочу с этим жить, — прохрипела Рита в грудь Валеры. — Не хочу.
Парень не нашёлся, что ответить. Любые слова только сильнее её расстроят, а все увещевания станут лишь ветром по ушам: в моменте неприятно, а позже — забыто.
— Турбо.
Валера качнул головой в сторону, где в большую толпу собрались смурные пацаны. Во главе стоял Зима — он-то и звал. Туркин покачал головой и кивнул на Риту, прижимающуюся к нему, как к буйку посреди открытого океана. Зима нахмурился и снова позвал его, на этот раз едва слышно шевеля губами. В ответ Валера послал его к херам, тоже беззвучно. Зима по губам читать умел, и его лысая голова, частично скрытая под шапкой, тут же вспыхнула от возмущения.
— Турбо, давай, — одёрнул Валеру подошедший Вова, только что всучивший конверт с собранными деньгами водителю похоронного автобуса. Рита вздохнула, отстраняя зарёванное лицо от груди парня. — Прости, Малая, тебе пора в автобус садиться. С деньгами я вопрос порешал.
— Вы не поедете? — испугалась девушка. Вопрос преимущественно был обращён к Турбо, как и затравленный взгляд покрасневший глаз, и он поспешил наклониться, чтобы оставить лёгкий поцелуй на солёных губах.
— Поедем, конечно. — Он кивнул в сторону автобуса. — Давай, тебя ждут.
Чем ближе Рита оказывалась к заполненному автобусу с гробом посередине, тем неровней становилась её осанка, тем ниже повисали плечи, тем сильнее острый подбородок касался груди. Её тоненькая фигурка в тусклом пальто скрылась внутри жёлтого пятна, и тарахтящий автобус, закрыв свои двери, медленно покатил со двора.
Проводив его покореженную задницу задумчивым взглядом, Валера вздохнул и, сунув руки в карманы куртки, подошёл к пацанам. Вова, стоящий рядом с Маратом, но в стороне, зажимал зубами сигарету и перекладывал из одного кармана в другой какой-то мусор. Валера старшего давно знал — Адидас так с мыслями собирается, готовит речь.
— Короче, пацаны, — выдал наконец Суворов-старший, выдыхая облако едва заметного пара, — паршиво это всё. И у меня на душе паршиво. Гаже некуда.
Валера нахмурился — не понял, куда Вова клонит. У всех, так-то, паршиво на душе, с чего вдруг о себе так исключительно.
— Это теперь не улица, а хрен знает что, — продолжил Адидас. — Простых пацанов ногами забивают. Этим только ублюдки могут заниматься, не по понятиям — ногами бить.
— Да срать все давно хотели на эти понятия, — глухо буркнул Марат, теребя в руках шапку и на брата не глядя. — Как хотят, так и бьют. Даже в девок наших могут кирпичами кинуть.
— Какая разница, как ты бил, если в итоге победил, — невесело усмехнулся Турбо, припомнив фразу Кащея, брошенную в заполненной дымом каморке в подвале.
Это стало ответом на скотский поступок Шрама, подкараулившего парня в переулке. Трое его псин скрутили Турбо, повалили на землю и держали, пока автор наносил удары кулаками и ногами, громко сокрушаясь, что забыл кастет.
— Неправильно это, — вскинул палец Вова, тыча им в пацанов. — Не по-людски. Короче, — он несколько раз чиркнул спичкой, но та никак не хотела зажигаться. Наконец, огонёк вспыхнул, кончик сигареты заалел, и Вова продолжил: — Давайте слово пацана дадим, что Ералаша не забудем. Что его кровь на этой улице будет нам напоминанием о том, что такое быть настоящим пацаном и как от своего никогда не отступать.
Повисло звенящее молчание, и первым его нарушил Марат:
— Слово пацана, — кивнул Суворов-младший.
— Слово пацана, — стиснул кулаки в карманах Турбо.
— Слово пацана, — втянул носом воздух Зима.
— Слово пацана! — прогремел стройный хор мужских басов у них за спиной.
Турбо чувствовал, как что-то назревает. Убийство Ералаша вскрыло нарыв на сердце этого города, и из него полез жутко пахнущий гной. Чернь, перемешанная с кровью и слезами. Как раньше больше не будет, но и будущего парень тоже не видел. Его заслонили надвигающиеся грозовые тучи.
Толпа стариков и соседей помоложе рассосалась — поспешила на маршрутку, чтобы добраться до кладбища. Пацаны держали путь туда же, но решили срезать через территорию сгоревших гаражей и добрать до земли мёртвых по голой лесополосе. Зима с Маратом ушли вперёд, уводя за собой остальные возраста, Турбо и Адидас колонну замыкали. Старший протянул парню сигарету, и Валера затянулся, оглядывая двор. Он живёт в соседнем всю жизнь и до сих пор задаётся вопросом, как мог пропустить Маргариту Тилькину. Жить рядом бок о бок, а столкнуться нос к носу из-за прихода Ералаша в контору — какой сюр.
Лениво скользнувший взгляд зацепился за сгорбленную женскую фигуру в потрёпанной шубе и облезлой шапке. Женщина стояла под козырьком подъезда и нервно курила, притаптывая ногой с приплюснутым носком обуви. Нос раздуло, как картошку, под глазами красовались два фингала, плохо замазанные тональным кремом. Толстый слой дешёвой косметики скатался и пошёл уродливыми пятнами.
Её заплывшее от бухла лицо Валере было незнакомо, но он не мог понять, почему упорно сверлит глазами фигуру алкоголички. Было в ней что-то... знакомое. Что-то, что он точно знал, но то, что принадлежало вовсе не этой незнакомой женщине.
Вова заметил недоумённый взгляд друга, направленный в сторону подъезда, проследил за ним и невесело усмехнулся.
— Гляньте, кто это у нас тут.
— Ты её знаешь? — спросил Валера, отчего-то вдруг занервничав. Не нравилась ему эта бабища, нутром чуял от неё проблемы.
— Так мамка это, — пояснил старший. — Ритки.
Тут-то всё и стало на свои места. Взгляд Турбо переменился, а губы скривились от отвращения. Тётка переступила с ноги на ногу, её накренило, и она грузно привалилась к кирпичной стене, собирая шубой всю пыль и грязь, скопившуюся за десятилетие.
— Роза, — Валера выудил из памяти имя, брошенное Ритой во время рассказа о своём детстве.
— Точно, — кивнул Вова, поворачиваясь спиной к подъезду. — Собственной персоной. Цветёт и пахнет.
Женщина, словно почувствовав, что о ней говорят, мазнула мутным взглядом по фигурам парней. Она прищурилась, и её опухшие глаза превратились в две едва заметные щёлки. Вымазанные чем-то красным — не то помадой, не то кровью — губы изогнулись в хищной ухмылке, и Роза махнула рукой, зажимающей сигарету.
Валера не сразу понял, что она машет ему, подзывает к себе. Её поза переменилась: вжавшись спиной в стену пятиэтажки, она кокетливо выставила вперёд одну ногу и запустила пальцы свободной руки в нечёсаную каштановую шевелюру, накрутив колечко. Если бы тётке не подбили оба глаза, то она смогла бы разглядеть отвращение на лице Турбо вкупе с яростью. Ноги сами понесли вперёд, а на плечо легла тяжёлая рука.
— Стой, — остановил его Адидас. — Куда полетел, боец. Номерок спросить?
— Убью суку и вернусь, — бросил парень в ответ и попытался скинуть с плеча руку старшего, но Суворов проявил настойчивость.
— Ты ошибаешься, если думаешь, что Рита за смерть Розы «спасибо» скажет.
— Отвали, Вов, — огрызнулся Валера. — Без тебя разберусь. Ты ведь знаешь, что она с ней сделала.
Последние слова прозвучали как обвинение, и оба парня это понимали. Будто сам факт, что Роза ещё жива и ходит по их улице, — зихер именно Суворова.
— Знаю, — кивнул старший. — И она уже расплатилась за это.
— Чем же? — Губы Валеры скривились в ехидной ухмылке, и он швырнул воняющий фильтр от сигареты в сугроб.
— Она больше не мать.
— Этого мало, — отрезал Турбо.
— Не тебе решать, — парировал Адидас.
— Ошибаешься, как раз-таки мне. Рита теперь со мной ходит, а значит я в ответе за всё хорошее и плохое, что с ней может случиться.
— Вот и смотри в будущее, — глухо сказал Вова после недолгого молчания. — Роза в прошлом, пусть там и остаётся. У Малой впереди много трудных дней и даже месяцев, не осложняй их ещё и дракой с её матерью.
Драться с Розой Валера не собирался. Да, движимый первым импульсом, он порывался подлететь к алкашке и как следует её напугать, но отходил парень так же быстро, как и вспыхивал. К тому же, Вове удалось переключить его внимание — дурацким «Малая».
Турбо возненавидел это прозвище сразу, как услышал. Оно резануло по ушам, особенно потому, что перед ним шло имя Тилькиной. Валера для Риты никем не был, просто чуваком, напугавшим её в парке, а Вова для неё, как оказалось, был всем. Подвыпивший Адидас ляпнул об этом в день своего возвращения из Афгана, когда они засели в пустом подвале: пили и курили. Пить много среди нормальных пацанов не принято, так, бутылочка на двоих раз в тысячу лет. Но на столе в тот день стояли рюмки. Вова охмелел быстро и стал вводить всех в курс дела, хоть его никто и не спрашивал.
Тогда Турбо и узнал, что Рита была влюблена в Адидаса. Или до сих пор. Он этого точно не мог знать. Видеть, как именно они поприветствовали друг друга после долгой разлуки, он не видел. Выпытать правду об этом парень, почему-то, решил не у Ералаша, а у Лампы, который в тот день тоже был на льду. «Как сестра встречает брата, так и сеструха Ералаша встретила Адидаса», — с умным видом подытожил пацан после недолгих раздумий. У Турбо с души свалился камень.
Теперь-то у Туркина не осталось никаких причин для сомнений, но это свойское и небрежное «Малая» всё равно его раздражало. Оно само по себе ставило Адидаса в отношении с Ритой выше, чем его, Турбо.
Мазнув языком по зубам, Валера сплюнул снег и посмотрел на подъезд под козырьком. Пьяной бабищи, которая когда-то произвела на свет Риту Тилькину, уже и след простыл.
***
Пусть на кладбище собралось много народа, над свежими и примятыми холмиками, коваными оградками и деревянными крестами зависла самая настоящая гробовая тишина. Валера, привыкший было к холоду, ощутил скользнувший по коже мороз и поёжился, застёгивая молнию на куртке.
Кладбище с ироничным названием «Ясное» располагалось в черте города, но, если оглянуться, создавалось впечатление, что до ближайшего населённого пункта десяток километров по бездорожью. Ясное разрослось на холмистой неровности, из-за чего могилы рыли как попало и без всякого плана. По весне таявший снег размывал землю, а дождливым летом ливни сносили плохо закреплённые памятники и редкие кресты.
Снега на кладбище отчего-то не было. Могилы стояли голыми, рядом с ними примостились столики и маленькие скамеечки, и только на каменных памятниках лежали редкие кучки снега, превратившиеся в ледышки. По периметру территорию Ясного окружали голые скрюченные деревья и грустно покосившиеся ёлки. На ветках сидели жирные вороны, молча наблюдавшие за похоронной процессией.
Оградка семьи Тилькиных пряталась в отдалении, на пригорке. Там уже лежали Вячеслав и Лидия Тилькины, рядом зияла вырытая могила, а пустого клочка земли по правую руку хватало еще на двоих. Валеру передёрнуло от этих мыслей. Суеверным парень не был, но на всякий случай всё же сплюнул через плечо и постучал по завалившемуся набок столику. Вова бросил на него недоумённый взгляд, но ничего не сказал.
Хоронили Ералаша тихо. Каждый мог подойти и сказать последние слова на прощание, глядя в загримированное лицо трупа. Турбо курил в отдалении, сев на лавочку у чьей-то могилы, и наблюдал за тем, как соседи Тилькиных, в основном пожилые деды и бабки, подходили к открытому гробу и хлопали Ералаша по сложенным на груди рукам.
Рита стояла у изножья, теребя в руках шапку брата. Она не решалась подойти ближе, попрощаться, а Полина Филипповна, совсем поплохевшая, не могла отойти от внука, то и дело целуя холодный лоб.
Отвернувшись от душераздирающей сцены и мертвецки бледного лица девушки, Валера уставился на памятник из серого камня, рядом с которым сидел. На него с чёрно-белого рисунка взирало улыбающееся лицо пацана. Годы жизни гласили, что умер он в прошлом январе в возрасте двенадцати лет. Младше Ералаша. В висках Валеры запульсировала головная боль. Отвернувшись, парень бросил под ноги докуренную сигарету и начал новую. Подошедший Зима молча взял тонкую палочку и себе. Не говоря друг другу ни слова, супера наблюдали за тем, как скорлупа, особенно тесно дружившая с Ералашем, подошла ближе. Лампа неожиданно и очень громко всхлипнул, утёр нос рукавом куртки и сунул Ералашу в руки вкладыши от жвачки. Затем вынул из кармана красную вещицу, размером с палец, и спрятал под подушкой.
— Чё он там положил? — тихо спросил Зима.
— Солдатика, — ответил Валера. — Из красной конницы.
Зима понимающе кивнул. Все знали, что Лампа, до одержимости, обожал коллекционировать всё подряд. Марки, вкладыши, машинки, монеты и прочую мелочь. Главной его гордостью были именно солдатики. И пацан отдал одного из них в память товарищу и брату. Коллекцию запросто можно будет пополнить недостающей фигуркой, но Лампа этого делать не станет.
По мёртвому городу пронёсся грохочущий звук — два угрюмых мужика, работники кладбища, заколачивали крышку гроба. В яму деревянный короб опустили в два счёта и также быстро закидали его землёй. Простой деревянный крест вошёл в рыхлую землю с одного удара молотом — фотографии не было, только имя, данное при рождении и годы недолгой жизни. На выросший чёрный холмик опустили венки и цветы, и всё закончилось.
Полину Филипповну обратно повели под руки два деда, а на пятки им наступали охающие старухи — бабушка совсем обмякла и не реагировала на своё имя, продолжая сиплым треснувшим голосом повторять: «Миша, Мишенька». Кладбище быстро опустело. Зима пошёл провожать шмыгающую носами скорлупу по домам, старший возраст тоже ушёл, понуро опустив головы. У свежей могилы остались только Турбо, Адидас, Марат и Рита. Девушка стояла в черте семейного могильника и без движения смотрела на три холмика: отца, мачеху и брата. Никто не решился окликнуть её, позвать домой.
Стало смеркаться — рано, как и всегда зимой, — но Рита так и не сдвинулась с места. Валера не слышал ни сдавленных рыданий, ни шмыганий носом. Казалось, что Рита заледенела или умерла стоя. Вова, нарезающий круги по тропинке и вокруг чужих могил, беззвучно шевелил губами, о чём-то про себя размышляя. Марат стоял у самой оградки Тилькиных и перекатывался с пятки на носок, согреваясь. Его шапка торчала из кармана, и пацан потирал красные от мороза уши. Валера сам уже пожалел, что не взял свою, потому что лоб начинало покалывать, а в висках неметь.
Вдруг Рита дёрнулась и впервые за последние несколько часов пошевелилась. Она заторможенно качнулась, словно робот, у которого заржавели все внутренности, и опустила голову на свои руки. Руки, которые по-прежнему сжимали красную шапку с белым помпоном.
— Нет, — сказала она едва слышно, но в гулкой тишине кладбища звук разнёсся пугающим эхом. — Шапка...
Валера кинул встревоженный взгляд на застывшего Вову. Парню было страшно даже трогать Риту, опасаясь, что она резко, как её бабушка, впадёт в истеричное беспамятство. Марат с опаской её окликнул, придвинув одну ногу ближе к оградке:
— Рит, ты чего?
— Я забыла надеть Мише шапку, — потерянно ответила Рита, разглядывая предмет в руках, словно не понимала, как он мог у неё оказаться. — Задумалась и забыла...
Её медленная непонятная речь вконец напугала Турбо. Он вскочил на ноги, и промёрзлая земля заскрипела в такт его шагам. То, что стряслось в следующие несколько секунд, казалось, навсегда врезалось в его память.
Рита вдруг коротко вскрикнула, упала на колени и вцепилась голыми руками в рыхлую землю. Оттолкнув в сторону венки и пластиковые цветы, она принялась яростно копать яму и мотать головой.
— Он же замёрзнет без шапки... Голова должна быть в тепле! — причитала она как умалишённая. — Земля же холодная, зима на дворе. Ему нужна шапка!
Её плечи затряслись, а ноги утонули в комьях земли — Рита раскидывала могилу во все стороны, и её слова окончательно слились с бессвязными рыданиями. Взвыв, она замерла, стиснув землю в кулаки.
Марат резво перескочил через низкую оградку, упал рядом с девушкой на колени и обвил её руками, прижимаясь грудью к её боку. Рита стала вырываться, захлёбываясь в рыданиях, но Марат не думал её отпускать.
— Всё хорошо, Тиль, — приговаривал он, сжимая объятия крепче. — Всё будет хорошо, ты не одна.
— Ему холодно! — надрывала горло бедная девушка, пытающаяся достать заколоченный гроб брата из могилы. — Надо... надеть ему... шапку!
— Рит, — позвал её Марат, и голос пацана резко надломился, — ему не нужна шапка. Больше нет.
Мгновение, и Рита рухнула вперёд, лицом на разворошённый холмик. Платок слетел с головы, светлые волосы тут же стали грязными. Марат упал на неё сверху, прижавшись грудью к спине, и Рита страшно, раненым зверем, завыла.
Турбо крепко стиснул зубы и прикрыл глаза. Ему было жаль Риту. Он хотел помочь ей, сделать всё, что избавит её от этой боли, но понимал, что абсолютно беспомощен. Ладонь Вовы мягко опустилась Валере на плечо и сжала ткань куртки. Парень взглянул на старшего товарища. На посеревшем вымученном лице Суворова-старшего застыла гримаса боли. Валера понял, что плохо видит друга из-за застывшей перед глазами пелены. Отвернувшись, он часто заморгал, прогоняя непрошеные слёзы. Нельзя плакать. Пацаны не плачут.
Быстро утерев нос, Валера перешагнул через ограду и хлопнул Марата по плечу. Тот поднял на него красные опухшие глаза и посторонился, выпуская Риту, когда парень махнул рукой, прося отойти. Опустившись на корточки, Валера поднял слабо сопротивляющуюся девушку и вынудил повернуться к нему лицом. Она больше не кричала — просто не могла, потому что сорвала голос. Из девичьей груди вырывались хрипы, а по раскрасневшемуся лицу градом катились грязные слёзы. Протянув руку, Валера аккуратно вытер её щёки, убрал волосы с лица и попытался натянуть на голову платок. Рита безвольно сидела на земле и сотрясалась в беззвучных рыданиях.
Чтобы поднять девушку на ноги, Валере пришлось почти что взвалить её на себя — Рита ничего не ела и не спала со дня смерти брата. Остатки сил покинули её, резко опустошив, и она, обмякнув, повисла на сильных руках Туркина.
— Оставь, — шепнула она, переставляя ноги как марионетка. — Я сама пойду.
Турбо пропустил её слова мимо ушей, выводя за ворота кладбища. Марат и Вова шли позади.
— Надо отвезти её домой, — сказал Адидас, кивнув в сторону виднеющейся вдалеке автобусной остановки. — Пока совсем не отключилась.
Рита на его слова ничего не сказала, но Валера почувствовал, как её пальцы, с трудом шевелясь, вцепились в его руку. Парень качнул головой.
— Нет, отвезём её в качалку.
— Зачем? — нахмурился старший.
— Не хочу оставлять её одну.
— Но ей лучше сейчас быть дома, с бабушкой, — возразил Вова.
— Ей лучше быть со мной, — отрезал Турбо и ледяным взглядом дал понять, что это последнее слово и Адидас не посмеет вступать с ним в спор.
Они в напряжённом молчании направились в сторону автобусной остановки, крышу которой давно то ли снесло ветром, то ли она прохудилась и обвалилась. Рита, дрожа в тихой истерике, прижималась к парню и не падала только потому, что руки Валеры её держали.
Красное пятно мелькнуло на периферии зрения, и Турбо, вскинув брови, обернулся. У кромки небольшого леска, отделяющего город от кладбища, стояла заведённая машина — красная волга. Через заднее стекло можно было разглядеть два мужских затылка. Скользнув взглядом по номерному знаку, Валера тачку не узнал. Наверное, кто-то приехал проведать мёртвых родственников или друзей.
Словно почувствовав, что его машина привлекла внимание, водитель толкнулся с места, резко вырулил на раздолбанную дорогу и покатил прочь. Фары красной волги ненадолго рассеяли опустившиеся сумерки и стремительно скрылись между голыми деревьями.
***
В качалке был только Зима и новенький — Пальто. Андрей сидел, нахмурившись и потирал коротко стриженную голову, а Вахит удивился, увидев в руках Валеры перемазанную в земле девушку. Удивился, но ничего не сказал, только толкнул дверь, ведущую в каморку Кащея. Вообще-то, она была для старшаков, но наглая криминальная рожа сразу оккупировала комнату, как вернулась с зоны.
Вова упал на диван, подмяв под себя съехавший плед, местами зияющий дырами от сигареты, и устало вздохнул. Валера усадил дрожащую Риту в кресло и кивнул Марату:
— Куртку принеси. — Марат послушно бросился в большую комнату. — Только чистую неси!
Суворов-младший приволок чью-то огромную дублёнку, от которой сильно пахло сыростью и табаком.
— Это самая чистая, — поспешил оправдаться Марат. — На другой, судя по запаху, спал дядя Толя, а куртка с мехом вся в масле.
Откинув вонючую дублёнку в сторону, Валера стянул с себя куртку с нашивками и, сняв с Риты пальто, накрыл ею плечи девушки. Она на сей жест никак не отреагировала, уставившись невидящим взглядом в стену напротив. Вошедший с непочатой бутылкой водки в руках Зима толкнул Турбо локтём и спросил:
— Чё, как она?
— Так себе.
— А чего грязная такая? — не унимался Зима.
— По пути картошку сажали, — огрызнулся Турбо. — Чего пристал?
— А ты чего бычишь? — тут же окрысился товарищ, грохнув бутылку на стол. — Мне же интересно!
— Харе бодаться, — одёрнул пацанов Адидас. — Нашли повод.
— А чё он тогда!.. — взбеленился Зима, но тут же осёкся, когда старший бросил ему предостерегающий взгляд, и обиженно пробурчал. — Да понял я.
Марат и Пальто в несколько минут метнулись в магазин и приволокли немного еды: чёрный хлеб, огрызок варёнки и жёсткие сушки, которые с громким стуком приземлились на стол. Вова вынул из секретной нычки Кащея банку с солениями, которую тот берёг на случай внезапных разговоров, нуждающихся в закуске. Впрочем, в последнее время Кащей закусывал и без переговоров, без каких-либо поводов.
Зима плюхнулся на качающийся стул, скорлупа упала на диван рядом с Адидасом, а Турбо примостился на подлокотнике кресла, где сидела Рита. Вдруг она, запрокинув голову, посмотрела на парня красными глазами и тихо сказала:
— Садись рядом. Я подвинусь.
Валера кивнул, и девушка посторонилась. Парень упал в кресло и закинул руку назад, чтобы его локоть не вдавливал Риту в подлокотник. На секунду замявшись, девушка поёрзала и прижалась к боку парня, опустив ледяную, перепачканную пылью ладонь ему на грудь. Валера обнял её и прижал к себе крепче, облегчённо вздохнув.
Турбо опасался, что Рита будет его сторониться, обвинит в том, что он брата её не уберёг. Но Рита сама к нему прильнула и прижалась щекой, мелко дрожа, как бездомный котёнок. Валере захотелось обернуть её в сверток и спрятать за пазухой.
Зима снял этикетку с бутылки. Вова, ритмично жуя набитым ртом кусок колбасы и хлеба, пододвинул к себе гранёный, давно не мытый стакан и плеснул в него водки. Грамм сто. И, взявшись пальцами за край, протянул Рите.
— Выпей, полегчает.
Валера напрягся: он был против. Не полегчает. Пить, когда плохо, — путь по кривой дороге, гиблое дело. Решит, что боль только так и глушится, и станет хлебать водяру в три горла. Он знал об этом не понаслышке, каждый день собственными глазами лицезрел — пьяный батя, рыдающий на полу в обнимку с фотографией жены в рамке. Валера был против, но старшему возразить не смел.
Парень ждал, что Рита, правильная комсомолка, в жизни даже сигареты во рту не державшая, тут же откажется, но она приподнялась и молча приняла стакан. Прижалась губами к гранёному краю и резко опрокинула горячительную жидкость в себя. Вздохнув, Валера подтянул к себе пустое ведро, стоящее у стены, и протянул девчонке. И не зря. Резко став ещё белее, чем была, Рита вцепилась пальцами в железные стенки, и её вывернуло. Всё той же чистой водкой.
Немудрено. Не есть ничего несколько дней и залпом хлебануть сто граммов с непривычки. Даже Валеру бы вырвало. Но он был всё же рад этому — лучше так. Пережить горе надо с трезвой головой, иначе до конца жизни будет волочить этот груз боли на себе. Согнётся и загнётся. Валера Рите лучшей жизни желал. И искренне не понимал Вову, который решил, что малолетка, только что потерявшая брата, должна водки хлебнуть, чтоб полегчало.
Вову тот факт, что Риту тут же вывернуло от водки, ни капли не смутил. Он протянул ей кусок чёрного хлеба, который девушка нехотя начала жевать, отламывая маленькие кусочки грязными пальцами, а затем вновь наполнил стакан и толкнул к краю. Рита руку протянуть не успела — Валера оттолкнул его и уставился на старшего долгим внимательным взглядом. Адидас посмотрел в ответ с недоумением и недовольно поджал губы, пряча их под усами, когда прочёл в потемневших глазах напротив: «Ты старший, но, если ещё раз сунешь ей водку, я разобью тебе лицо». Пусть Адидас и стоит выше Турбо, но и он должен понимать, как понимают все — Рита теперь с Валерой. Она — его. «Не обессудь, Вов, сломаю».
Вове такой расклад очень не понравился — по прищуру глаз заметно, — но спорить не стал. Понятия есть понятия. Больше на Риту он никакого влияния не имел. Его Малая выросла и ушла под тяжёлое крыло Туркина.
Полилась тихая речь. Не сумев напоить скорбящую сестру, Вова плеснул водки брату и Пальто, совсем немного, только, чтоб щёки порозовели и глаза заблестели. Зима опрокинул горячительную жидкость залпом и прижал к носу солёный огурец. Валера от водки тоже не отказался. Выпил и зажевал хлебом. Рита молча сидела рядом, под боком, и обнимала себя за коленки в колготках.
— Фантик сказал, что это Разъезд был, — бросил Марат, сооружая себе бутерброд из большого куска хлеба, тонюсенького ломтика колбасы и цельного огурца. — Говорит, тот урод на Лиса был похож.
— Надо Лису этому тёмную устроить, — процедил Зима.
— Да весь Разъезд мочить надо! — вспыхнул Марат и подскочил на ноги, взмахивая влажной от рассола рукой. — Они уже в Ворошил превращаются, берегов не видят, твари!
— Сядь и не ори, — велел Турбо, и пацан тут же рухнул обратно, от обиды сунув половину бутерброда в рот. — Кащея будем ставить в известность? — Спросил парень, обращаясь к Вове.
Тот покачал головой и налил себе ещё водки. Его лицо уже начало медленно краснеть, а язык с трудом ворочаться во рту.
— Нет. Он захочет сперва со старшими Разъезда перетереть. Пока туда-сюда, этот гад уже смоется. Надо на опережение действовать. Загнать их всей конторой в ловушку и мочкануть так, чтоб на всю жизнь запомнили.
Турбо такая мысль пришлась по душе. Не любил он долгие разговоры и рассуждения, кулак так и просился начесать пару морд. Откинувшись на спинку кресла, он закинул руку на плечо молча слушавшей пацанские разговоры Риты и без задней мысли опустил ладонь ей на колено. Легонько погладил, сжал, почувствовав под тканью колготок лейкопластырь, и поднял руку выше, на девчачье бедро.
Ладошка Риты опустилась на его и медленно, кончиками пальцев прошлась по заживающим ранкам на костяшках. Валера метнул рассеянный от растекающихся по телу градусов взгляд на её лицо. Длинные ресницы трепетали, на щеках застыли полосы от слёз, а вишнёво-красные губы были приоткрыты. Валере нестерпимо захотелось её поцеловать. Посадить к себе на колени и терзать до тех пор, пока Рита не сможет забыться в его руках.
— Здесь есть туалет? — негромко спросила девушка хриплым голосом. — Мне умыться надо.
— Да, конечно, — кивнул парень, пытаясь прогнать наваждение в виде полуголой Риты у него на руках. — Железная дверь за рингом. Только закройся на щеколду, а не замок, может заесть.
Рита кивнула и поднялась на ноги, скинув куртку парня. Её слегка покачивало, но держалась она куда увереннее, чем на кладбище. На всякий случай Валера протянул руку, чтобы словить девушку, если ноги предательски её подведут. Но всё обошлось. Она бесшумно скользнула в большую комнату, и парень свесился, ложась животом на подлокотник, чтобы проследить, что с ней ничего не случится. Рита скрылась в туалете и закрыла дверь.
— Она под самосвал попала? — негромко поинтересовался Зима, не в силах скрыть любопытство. — Чего грязная такая?
— Рядом с братом лечь пыталась, — отозвался Вова и залпом допил водку на дне стакана.
— Херню не неси, — мгновенно окрысился Валера, потеряв всякое терпение, которым не сильно-то обладал. — Всё с ней нормально, — бросил он Зиме, который успел пожалеть, что не унял своё любопытство. — Мы и не такими из замесов выходили.
Откинувшись на спинку кресла и уставившись на почти пустую бутылку, Валера вертел меж пальцев спичечный коробок и чувствовал, как Вова сверлит его пристальным взглядом. Не выдержав, он поднял глаза и довольно резко спросил:
— Чё?
— Капчо, — рявкнул Адидас. — Тебе без шапки совсем мозги выдуло? Забылся, с кем говоришь? — Валера промолчал, стиснув зубы. — Может, мне тебе врезать разок или два? Больно борзым стал, Кащей на тебя так благотворно влияет?
Пацаны молчали, потупив взоры, а Турбо стремительно закипал. Раздался треск, и спички просыпались на пол из разломанной коробки.
— Чё молчишь? — Вова решил вытянуть хоть слово из противного парня, заставить ляпнуть хоть что-то. Ему очень хотелось найти ещё один повод и как следует зарядить Туркину по роже. Чтобы тот кровь сплёвывал и глаза от стыда не поднимал. — Сказать нечего?
А Турбо было, что сказать, только он не успел. Железная дверь за рингом резко распахнулась, влетела в стену, а Рита выскочила из туалета, как ошпаренная. Она метнулась на выход, сорвала висящую на карнизе тряпку и скрылась на лестнице, ведущей наверх. Парни переглянулись, и Валера вскочил на ноги, бросаясь вслед за девушкой.
— Рита! — крикнул парень, отбрасывая с лица тряпку на проходе. Ступени он преодолел в два счёта, но Рита уже была на улице. — Да, блять, стой!
Рита громких выкриков не слышала. Она быстро оглядела пустую улицу перед двухэтажным зданием, в котором и располагался подвал, и метнулась за угол. Участок перед строением никто не обслуживал, дворники не работали здесь своими лопатами, поэтому под тёмными окнами выросли огромные сугробы, достающие до пояса. Именно к ним Рита и ринулась. Валера услышал её слабый голос, которым она пыталась кричать:
— Миша! Миша!
У парня спина похолодела, и дело не в том, что он выскочил на улицу без куртки, в одном свитере без горла. Девушка забралась по пояс в снег и принялась яростно его отшвыривать, пытаясь до чего-то добраться. Она снова позвала:
— Миша! Ты где?
— Ну всё, — прошипел под нос Турбо, проваливаясь по колено, — поехала крыша.
Иначе он не мог объяснить, почему Рита вдруг выскочила из туалета и понеслась на улицу, чтобы, рыща по сугробам, звать только что похороненного брата. За спиной раздались встревоженные голоса пацанов.
Рита быстро выдохлась. Она замедлилась, и Валера её нагнал. Схватил поперёк груди и потащил назад. Но Рита стала вырываться.
— Нет, отпусти!
— Рита, прекрати, — злился Турбо. — Вернись в качалку, ты что творишь?!
— Нет, Миша! — завизжала Тилькина и едва не сломала парню нос затылком, дёрнувшись, как рыба на крючке. — Там Миша!
Остановившись, Валера перехватил брыкающуюся девушку за плечи, развернул к себе и как следует встряхнул.
— Ты чё несёшь? Ералаш мёртв, мы сегодня его хоронили!
На бледном мокром лице Риты вспыхнул болезненный румянец, а глаза заблестели от слёз.
— Я видела его, — прошептала она, глядя на парня. — Только что.
— Где? — не понял Валера. Ему начало казаться, что это он сходит с ума. — Где ты могла его видеть, Рита, блять.
— В окне, — едва слышно ответила Рита и оглянулась. — Он стоял там, — она ткнула пальцем в тёмную даль, но Валера там ничего и никого не увидел. Только снег и вереницу спящих гаражей. — Миша кинул снежок в окно и позвал меня. Он должен быть там.
— Рита. — Парню пришлось ещё раз встряхнуть девушку, и её голова нелепо дёрнулась на длинной тощей шее. — В каком окне ты могла его видеть? Ты была в туалете.
— Да, — совсем тихо ответила она. — В окне туалета и видела.
Повисло молчание, были слышны только ругательства парней в отдалении. Они не стали приближаться, дав возможность Туркину самому разобраться. Парень некоторое время смотрел в красивые глаза с россыпью лопнувших капилляров, а затем негромко, но твёрдо сказал:
— Рит, в туалете нет окна.
Девушка в его руках дёрнулась, словно он залепил её затрещину. Она отшатнулась и вырвалась из рук, хотя Валера её больше и не держал. Рита агрессивно замотала головой, и взлохмаченные косички заколотили её по лицу.
— Не может быть, — выдавила она, обнимая себя руками. — Я сама видела.
— Качалка в подвале, — спокойно ответил Валера. — Во всех комнатах нет ни одного окна. Ни единого. Тебе привиделось. Ты не спала и не ела. Надо отдохнуть.
Рита Тилькина сжалась, согнулась в животе и медленно осела на снег. Её маленькое тело затряслось. Сугробы зашуршали под кроссовками Валеры, и он опустился на корточки рядом с девушкой. Протянув ладонь, он коснулся её мокрого от слёз лица. Рита подняла голову и посмотрела на него с надеждой в глазах, разбивающей сердце. Поджав губы, парень обхватил её лицо, переместил пальцы на затылок и ниже. Надавив, он притянул девушку к себе, и она рухнула к нему на грудь, сцепив руки за спиной в замок. Рита горько заплакала. Прижавшись щекой к мягким волосам, Валера тихо зашептал бессмысленные слова, укачивая Риту в своих руках.
— Мне жаль, — всхлипнула Рита ему в шею. — Мне так жаль. Прости.
Валера кивнул, хотя знал, что она не перед ним извинялась. Не в чем было. Рита ни в чём перед ним не провинилась. Он покрепче перехватил её, прижимая ближе, и помог подняться. Резко перехватив ноги девушки под коленями, Валера взял Риту на руки, и она свернулась калачиком, прячась от боли и всего мира.
А с неба снова повалили крупные хлопья снега.
Дорогой читатель, не забывай ставить на главу звёздочку и оставлять комментарии! Это лучшая валюта и благодарность для писателя! 💙
А также подписывайся на мой телеграм-канал! Там выходят новости по Сердцам, спойлеры, инфа о новых историях, мемы и немножечко о моей жизни! Джейн, когда глава?