Наши сердца разобьются этой зимой

— Ну-ка повтори, что ты сделал? — Должно быть мой широко распахнутый взгляд показался брату слишком безумным, потому что Миша шарахнулся к противоположной стене и стал медленно продвигаться к выходу. — Ты что, издеваешься надо мной?

— Ну я же не специально, Рит! — заканючил брат, сложив брови домиком. — Я упал!

— Если ты падаешь, то падай сразу возле травмпункта! — рявкнула я, стискивая твидовую ткань в кулаке.

— Почему? — не понял Миша.

— Потому что из дома до него далеко добираться! — не выдержала я и с гневным криком швырнула в брата его порванный пиджак. Миша ловко увернулся, и его белобрысый затылок скрылся в гостиной. — Не вздумай прятаться за бабушкой! Я тебя всё равно отлуплю!

Подхватив с пола школьный пиджак брата, который я уже трижды штопала за этот месяц, и который вновь оказался порванным в рукавах, я понеслась в гостиную, прыжком атлета перемахнув через разложенные на коврике обрезки ткани.

Как и ожидалось, Миша скрылся за бабушкиным креслом, в котором прямо сейчас она разгадывала кроссворд, нацепив на нос очки. Не заметив беснующихся внуков, она лизнула кончик обгрызенного карандаша и аккуратно вписала в клеточки буквы. На моё появление брат вскинул между нами ладонь с растопыренными пальцами и предупреждающе заявил:

— Если подойдёшь ближе, я начну визжать, и соседи вызовут милицию!

— О, дружок, — угрожающе прошипела я, приближаясь словно гадюка из-за кустов, — ты действительно будешь визжать. Потому что я тебя убью!

Миша и правда заверещал громко и по-девчачьи, потому что, преодолев небольшую гостиную в несколько шагов, я набросилась на него и принялась дубасить пиджаком по голове. Я так надеялась, что пуговицы попадают брату точно по фингалам на лице, потому что он меня уже достал!

— Сколько! Можно! — ругалась я между ударами. — Рвать! Вещи!

— Да я же не специально! — отбивался Миша вскинутыми локтями. — На улице зима! И скользко!

— Ты думаешь, я поверю, что ты правда упал? Ты что, мордой своей тормозил?! Тебя не учили группироваться?! Миша!

— Маргоша, детка, — ласково произнесла бабушка, вклинившись в нашу потасовку, — не злись. Мишенька у нас немного неуклюжий.

— Я бы его другим словом назвала, ба, — процедила я и в последний раз замахнулась. Миша выставил перед лицом руки, а я прорычала от бессилия. — Нет, Миш, ну правда! — Развернув помятый пиджак, я продемонстрировала на свету рваную дыру. — Такое впечатление, что тебя кто-то за него оттаскал, как щенка!

— Такого не было, — тут же ответил брат и умолк, сомкнув побелевшие губы в одну тонкую линию.

Склонив голову набок, я с подозрением посмотрела на него, но Миша упрямо отводил взгляд, жуя внутреннюю сторону щеки. Покосившись в сторону бабушки, которая продолжила как ни в чём не бывало разгадывать кроссворд под мирный трёп телевизора, я устало вздохнула и почесала переносицу. Правду Миша не скажет — точно не сейчас и не при бабушке.

— Хорошо, — я махнула в сторону кухни, — иди чистить картошку. И приложи кусок к глазу, иначе завтра совсем его не откроешь.

Миша выдохнул с облегчением, поняв, что я больше не буду его избивать, и поспешно сбежал, закрыв за собой дверь со шторкой на окошке. Я же вернулась в свою комнату и плюхнулась на стул, который тут же угрожающе скрипнул под моим весом.

— Ну не ворчи, — раздражённо пробурчала я, открывая железную коробочку, в которой хранились все нити и иголки, — не до тебя сейчас. Если сломаешься, я сожгу тебя прямо на свалке. Не зли меня.

То ли стул и правда послушался, то ли был не настолько старым, но он больше не издал ни одного звука. Продев смоченный слюной кончик нитки в ушко иголки, я закинула ноги на угол стола и принялась за ремонт пиджака. В голове роем надоедливых пчёл жужжали мысли.

Я стала подозревать, что у брата проблемы, когда он впервые вернулся домой под вечер, пряча голову в тени и скрывая красные от ударов щёки. Маленькая ранка у глаза доставляла ему дискомфорт при каждом движении, но он упрямо этого не показывал, пока я ворчала, стоя над ним в ванной комнате и прикладывая к лицу ватку, смоченную перекисью. Через несколько дней я застала его за попыткой отстирать следы крови на рубашке. Немного бурых пятен запеклись у брата над верхней губой, и он заверил меня, что врезался лицом в низко висящий турник во дворе. Такие у нас и правда были, но я ни на грамм ему не поверила. В настоящий ужас я пришла, когда Миша вернулся домой с разбитой губой, опухшей щекой и фиолетовым глазом. Выглядел он при этом невероятно счастливым. И если до этого я подозревала проблемы брата с одноклассниками, которые вымогают у него деньги, то после этого поняла, что Миша связался с плохой компанией.

Делая аккуратные стежки, я всё пыталась придумать, как вытрясти из брата правду, а затем помочь ему. Сперва пришла идея приставить нож к его горлу, потом угрожать чугунной сковородой. Но едва ли это могло сработать, поэтому я отмела все жестокие способы и подумала о методе «кнута и пряника». Отхлестать младшего братишку я уже отхлестала, теперь можно было поговорить. Без криков.

От тусклого света настольной лампы глаза быстро устали. Воткнув иголку в подушечку, я устало потерла лицо и ощутила, как натягиваются мелкие колотые ранки на пальцах. Бабушкин напёрсток валялся в ящике стола, но пользоваться им было совсем неудобно, поэтому я облизнула пальцы и поднялась на ноги.

На кухне Миша сидел один. Чистил картофель над тазиком с водой, срезая тонко-тонко кожуру, и напевал себе под нос. Я узнала мелодию Ласкового мая. Дурацкая песня, и чем она ему только нравится?

Я тихонько притворила за собой дверь, и Миша обернулся, скрипнув ножками стула по полу.

— Гляди. — Я развернула пиджак, демонстрируя его целостность. — Как новый он уже не выглядит, но всё равно неплохо, да?

Брат расплылся в милой улыбке и согласно закивал, взмахивая белёсыми ресницами.

— Ты волшебница, Рит!

— Да ладно, — хмыкнула я и бросила пиджак на подоконник, усаживаясь на стул. — Ерунда. Осталось только погладить, и можешь идти в нём завтра в школу. Но, — я угрожающе выставила указательный палец и покачала им, — ещё раз, и я пущу тебя на заплатки, братец.

— Я всё понял!

— Хорошо. — Я потянулась, чтобы включить конфорку на плите и поставить на неё старый бабушкин утюг. Мне всё не давала покоя мысль, что им же можно проломить голову. — Как у тебя дела? Ну, не только в школе.

— Всё отлично, — отозвался брат, вернувшись к чистке картошки. — А у тебя?

— Тоже.

Дежурный обмен любезностями быстро смолк, и я закусила губу, обдумывая, с какой стороны подступиться к брату. Он тоже чувствовал повисшее в воздухе напряжение и неловко бурчал себе под нос, не поднимая головы. После минутного молчания я решила, что начать лучше с правды.

— Ты скажешь мне, кто тебя так отделал?

Я говорила о кровоподтёках и опухшем от прямого удара кулаком лице Миши. Брат шумно шмыгнул, утёр нос тыльной стороной ладони и поморщился. Сейчас он казался таким маленьким и беззащитным. Я со вздохом поднялась со стула, достала из морозильной камеры остатки пельменей и приложила пакет к лицу брата, заставив запрокинуть голову. Миша попытался было сопротивляться, изображая из себя стойкого мужика, но я одёрнула его, и он покорно замер, зажав в руках картофелину и ножик.

— Так что, — продолжила я, так и не услышав ответ, — ты скажешь мне правду?

— Тебе она не понравится.

— Я как-нибудь это переживу. Но хочу, чтобы ты мне доверял.

Миша ничего не ответил, жуя и без того кровоточащие губы. И только я решила, что брат сделался партизаном, он наконец ответил:

— Это наказание.

Я склонила голову на бок, внимательно глядя на Мишу и наблюдая за его шевелящимися губами. Сейчас главное не спугнуть его.

— И за что тебя наказали?

— Запалили с сигаретой.

Я с трудом справилась с желанием треснуть его пельменями по носу. Ну что за дурак! Слов нет!

— Значит, ты теперь куришь и присоединился к группировке? — спросила я, с трудом сдерживая кипящий в груди гнев. — К какой же?

— Ну, к нашей, — качнул Миша головой и посмотрел мне в глаза. — «Универсам».

— И что же вы там делаете? Сдаёте деньги в общак, которые выбиваете из школьников?

— Они платят дань, — пожал он плечами, словно в этом нет ничего особенного. Все так делают. И самое ужасное, что это правда. Все так делают.

— Ты же знаешь, что я состою в дружине, которая борется с этими организованными группировками?

— У вас же всё равно ничего не получится. Мы сильнее.

Тут-то я и не выдержала. Грохнув пакет на стол, я заорала:

— Ты что, совсем дурак?! — Я толкнула брата, и он едва не упал со стула, вытаращив на меня светлые глаза. — Как тебе только в голову пришло связаться с этими бандитами?

— Мы не бандиты! — закричал в ответ Миша. — Я не хочу быть чушпаном, ясно?

— Но ты и не чушпан, кто тебе такой бред сказал? — всплеснула я руками.

— Кто не с пацанами, тот чушпан, — сглотнув, тихо сказал Миша. — Не человек.

— М, — протянула я, сложив руки на груди и с вызовом посмотрев на брата, — и кто же дал вам такое право? Решать, кто человек, а кто нет.

— Кодекс пацанский.

Такой короткий и бессмысленный ответ, что я даже не нашлась, что сказать в противовес. Миша в свои четырнадцать давно перегнал меня на целую голову, но сейчас он стоял сгорбленный, и мы были почти одного роста.

— Это ужасно, — наконец тихо произнесла я, отворачиваясь к плите, чтобы поставить на неё утюг. — Мне даже сказать тебе нечего.

— И не надо. — Послышался звук шаркающих по полу ножек стула. — Это моё решение.

— Да ты что, — горько усмехнулась я, не оборачиваясь. — Ещё вчера ты выстругивал из дерева пистолет, а сегодня такой взрослый, что готов рисковать своей жизнью? Если ты не забыл, ты всё ещё под бабушкиной опекой. И я твоя старшая сестра. Давно тебе стало плевать на мнение семьи?

— Они тоже моя семья.

Не выдержав, я хлопнула по кухонной тумбе и развернулась на пятках, едва не потеряв тапок. Миша продолжал чистить картошку, но теперь он демонстративно отрезал вместе со шкуркой половину клубня.

— Семья? Правда? — истерила я, возвышаясь над братом, который упрямо меня игнорировал. — Это они отдавали тебе последний кусок мяса? Они водили тебя в первый класс и учили писать? Это они приходили к тебе ночами, когда ты боялся домовых и чертей за окном? Хороша семья, — указала я на его побитое лицо, — избивать за сигареты.

— Ты меня тоже бьёшь, — огрызнулся Миша, не поднимая головы.

Я бросила на брата ледяной взгляд и негромко процедила, прежде чем вылететь из кухни и громко хлопнуть дверью:

— Ты ещё не знаешь, как я могу ударить по-настоящему.

***

— Марго! — возмущённо воскликнула Диляра, склонившись над стаканом компота. — Тут твой волос!

— Заявляю о презумпции невиновности, — невозмутимо ответила я с набитым ртом, орудуя вилкой, чтобы разделить котлету.

— Что это такое? — недоумённо спросила Диляра.

— Бремя доказывания вины лежит на обвинителе. — Махнув вилкой в сторону подруги, я продолжила: — Ты сперва докажи, что это мой волос.

— Он белый!

Брезгливо опустив вилку в стакан, Диля вытянула на свет длинный волос. Он и правда был белым, даже похожим на мой. Усмехнувшись, я покачала головой и отправила в рот остаток котлеты с рисом.

— Слабая аргументация, Диль. Судья тебя даже слушать не станет. Он же длинный, как твой вездесущий нос. А ты погляди на мои.

Выставив ладонь, я продемонстрировала свои, едва достающие до лопаток волосы, заплетённые в две косички. Диляра казалось искренне раздосадованной, что не смогла так быстро поймать преступника, и я поспешила её обнадёжить:

— Ничего, Ватсон, когда ты найдёшь виновника твоего испорченного компота, я помогу тебе запихнуть ему этот волос в нос вместе с вилкой.

— Это не смешно, Марго! — почти плача проговорила Диля, глядя на стакан с компотом как на причину трагедии. — Ты же знаешь, я не могу такое пить!

— Да какие проблемы? — Зажав вилку зубами, я поменяла наши стаканы. — На, пей мой. Мне всё равно на волосы.

— В твоём яблоки плавают, — продолжала издеваться над моей нервной системой нервная подруга. — Переваренные.

— Так не ешь их.

— Они могут попасть мне в рот, когда я буду пить!

Облизнув масляные губы, я склонила голову, глядя на Дилю со смесью раздражения и осуждения. Зубровина, однако, даже не смутилась и продолжила свою террористическую атаку.

— Почему они не пропускают компоты через сито? — Диляра зло посмотрела в сторону раздачи, за которой суетились и без того уставшие от жизни повара. Подойди она к ним и заяви о подобном, точно получила бы по голове половником. — Между прочим, человек запросто может подавиться остатками продуктов приготовления!

— Диль, — усмехнулась я, откинувшись на спинку стула и похлопав себя по набитому животу под фартуком, — они рассчитывают, что компоты пьют не годовалые дети и умеют жевать.

— Ты надо мной смеёшься, — с укором ответила подруга и обижено выпятила губы. В тёмных, почти как ночь, глазах заблестели слёзы. — Ты же знаешь, что я!..

— Очень чувствительна к еде и питью, — закончила я за неё, качнув головой. — Я помню. Носи с собой марлю. Будешь процеживать всё через неё.

— Она, вообще-то, денег стоит, — фыркнула Диля и сморщила длинный нос. — А ещё от неё пахнет больницей. Нет, так я тоже не хочу.

— Тогда ничем не могу помочь, — смиренно развела я руками.

— А может ты сходишь и купишь мне чай? — оживилась подруга и нырнула ладошкой в карман портфеля. Протянув мне одну копейку, она, лучезарно сияя от радости, сказала: — Вот, на чай.

— Почему сама не сходишь? — От перемены оставалось ещё минут десять, и я планировала не шевелиться до самого урока.

— Там очередь, а я ещё свою порцию не съела!

И правда, Диляра едва успела притронуться к своей котлете и рису и отвлеклась на волос в компоте. Я же знала, что медлить в таком деле никогда нельзя, и быстро смела содержимое своей тарелки, пока горячее. Обречённо уронив голову на грудь, я протянула раскрытую ладонь, и в неё мягко опустилась нагретая монетка.

Спорить с Дилярой так же бесполезно, как и со мной. В этом мы с ней похожи. Только я беру людей непреклонностью, а она — измором.

Пристроившись в хвосте очереди, я облокотилась на перила и бездумно разглядывала затылок впередистоящего. Кажется, у этого девятиклассника перхоть. Нахмурившись, я сделала полшага назад, на всякий случай.

— Бам-бам-бам! — с громким криком мимо пронёсся Марат Суворов и, словив парочку недовольных взглядов от учителей, протиснулся в начало очереди прямиком за Кадиром Исхатовичем, физиком. — Всем пардоньте, я жрать хочу!

— Не ты один, Суворов! — встряла я, заметив, что никто из пацанов ничего говорить не собирался.

Парень обернулся и, узнав меня, расплылся в широкой нахальной ухмылке.

— Эу, Тиля-я-я-я! — Он махнул рукой, подзывая, но я пренебрежительно выпятила нижнюю губу и осталась стоять на месте. — Да иди сюда! Чё, как лошара, стоишь в конце?

Марат в два шага подскочил ко мне, схватил за запястье и потащил к началу очереди. Недовольно цокнув языком, я попыталась наступить однокласснику на ногу, но он по-свойски закинул руку мне на плечо и встряхнул, как тряпичную куклу.

— Чё, Тиль, как нынче делишки у комсомольцев? — со смешком поинтересовался он, разглядывая тарелки, стоящие на раздаче.

— Давай не будем делать вид, что нам нравится общаться друг с другом, — я попыталась скинуть парня, но он только сильнее налёг на меня своим весом.

— А чё так? — фыркнул Марат мне на ухо. — Мне вот с тобой очень нравится лясы точить. На свиданку погнали?

— Нет.

— Вот ты так и помрёшь нецелованной, Ритулик, — скорбно вздохнул парень. — Я же тебе посильную помощь предлагаю. — Он сложил губы трубочкой и потянулся ко мне, закрыв глаза.

— Маратик, — усмехнулась я, стукнув парня по лбу кулаком, — я лучше поцелую дядю Толю, чем тебя.

— Фи, гадина, — качнул головой Марат и кивнул на раздачу. — Чай будешь?

— Буду, — согласилась я.

Очередь наконец дошла до Кадира Исхатовича, и я едва не взвыла: тучный бородатый мужчина решил разом опустошить всю кухню. Марат присвистнул, глядя на растущую гору еды на подносе учителя, и тут же отвернулся, когда тот бросил на него презрительный взгляд.

— Чё, Ритулик, подтянешь меня по инглишу? — обратился парень ко мне, избегая взгляда учителя, который, почему-то, всё продолжал настойчиво его сверлить. — А то Флюрография скоро мне мозги чайной ложечкой выест.

— Ты не потянешь оплату моих уроков, Марат.

— А чё, сколько просишь?

— Пятьсот рублей.

— Ну нихера ты выебнулась! — громко, на всю очередь заявил Марат, и я дала ему ещё раз по голове. — Ай!

— Выражения выбирай, ты где находишься?

— И все бабы так любят драться? — обиженно проскулил Марат, потирая ушибленный лоб. — Бьёшь почти как Турбо.

— Извини, ничего не могу с собой поделать, — фыркнула я. — Только вижу тебя и хочу схватить что-то тяжёлое. Рожа у тебя такая, Маратик.

— Какая? Прекрасная? — Он широко улыбнулся, демонстрируя ямочки на щеках.

— Дебильная, — отбрила я парня, и он перестал улыбаться, обиженно фыркнув мне в лицо.

— На, забирай свой чай. — Марат толкнул гранёный стакан с коричневой жидкостью в мою сторону, и я с готовностью его подхватила. — Помяни моё слово: с таким характером ты помрёшь девственницей.

Я беззвучно расхохоталась. Забавные эти мальчишки, считают, что каждая девчонка должна мечтать о них. А если нет, то угрожают смертью старой девой. Отойдя от раздачи, я обернулась и позвала:

— Эу, Маратик! — Парень оглянулся через плечо. — Могу дать тебе один бесплатный урок по английскому. — Расплывшись в широкой и очень самодовольной улыбке, я медленно и членораздельно произнесла: — Фак. Ю.

Закатив глаза, Марат хлопнул себя по груди ладонью и изобразил смертельное ранение в сердце. Махнув на прощание, я вернулась за стол, где сидела Диля, раскрасневшаяся как помидор.  Опустив перед ней копейку и чай, я плюхнулась на стул.

— Ох, этот Маратик как на уши присядет, так голова весь день звенеть будет, — выдохнула я, хватаясь за виски. Диляра ничего не ответила, продолжив краснеть всё сильнее и сильнее, и я перепугалась, что её сейчас кондрат хватит. — Диль, ты чего? Тебе принести воды?

— Нет, — сипло ответила подруга, делая глубокий хриплый вздох. — Я в порядке.

— Ла-а-адно, — недоумённо протянула я, откидываясь на спинку. — Ты так покраснела, что я жутко перепугалась.

— У меня проблемы с давлением. — Диля, махнув рукой, смела монетку со стола и пригубила чай. — И давно ты с Суворовым дружбу водишь?

Бросив на неё насмешливый взгляд, я прищёлкнула языком. Смешная такая, думает, что я не видела всех её томных стенаний по Марату. Он только мимо проходит, как она уже под стол валится. Парень, впрочем, взаимностью не отвечает, что странно. Диляра, чистокровная татарка, настоящая писаная красавица с чёрными мягкими волосами, бездонными, как ночь, глазами и розовыми, как лепестки розы, губами. Рядом с ней я иногда чувствую себя как не пришей кобыле хвост.

Но Диля, отчего-то, упорно своей красоты не замечает и без конца твердит, что голубоглазые блондинки, вроде меня, пленят сердца парней по щелчку пальцев. Собственно, сколько я ни щёлкала пальцами перед братом Марата, Вовой, он на меня так и не клюнул. Только по-братски Малой называл, а я вся мурашками покрывалась с головы до ног.

От воспоминаний о своей влюблённости двухгодовалой давности потеплело на душе. Вова Суворов уже два года как в Афганистане, и я надеюсь, что у него всё хорошо. Настолько хорошо, насколько это возможно на войне.

— Ау, — Диля махнула ладонью перед моим лицом, и я вздрогнула, возвращаясь из воспоминаний в действительность, — ты здесь?

— Да, — я кивнула, заёрзав на стуле, — извини. Так, о чём мы говорили?.. А, да, Маратик. Мы с ним не дружим, не бойся.

— Я и не боюсь, — улыбнулась Диляра, и я уловила нотку облегчения в этой улыбке. — Просто вы так тесно у раздачи общались, вот я и спросила. Вдруг ты успела с ним замутить, а мне ничего не сказала.

— Поверь, — я потянулась вперёд и накрыла холодную ладошку Дили своей, горячей, как нагретая конфорка, — когда какой-нибудь придурок завоюет моё сердечко, я тебе скажу об этом.

— Честно-честно? — хитро сощурилась подруга.

— Слово пацана.

Мы засмеялись. Эта клятва звучит изо всех углов и уже успела надоесть, потому в любой удобный случай мы с девчонками употребляем её, чтобы немного позлить пацанов.

Рядом со мной на стол грохнулось блюдце с булкой, покрытой сахарной пудрой, и я испуганно подскочила со стула, готовая швырнуть это блюдце в голову любому недоброжелателю.

— Да ёшки! — вскрикнул Марат, отшатываясь от меня с подносом. — Ты чё, угорелая?

— А ты чего пугаешь так? — обозлилась я, негромко стукнув по столу. — Что это такое?

— Булка, чё, не видно? — не остался в долгу Марат и пнул мой стул. Тот врезался мне в ноги, и я плюхнулась на него, бросив на парня хмурый взгляд из-под сведённых к переносице бровей. — На, сахара пожри. Может хоть на людей бросаться перестанешь.

— Да кто бы говорил! — бросила я вслед удаляющейся спине.

Ещё на прошлой неделе я стала свидетелем того, как Марат на всех парах несся за автобусом, а за ним бежала троица разъярённых пацанов с района. Марат забежать-то успел, но в голову ему прилетел булыжник. Я испугалась, что он упадёт в обморок от удара, но Суворов только выкрикнул ругательства в окно и фыркнул, стирая кровь со лба рукавом куртки. И такие потасовки у младшего Адидаса случаются регулярно, так что я бы поспорила, кто из нас на людей бросается.

— Дурак, — в конец обозлилась я и толкнула блюдце к Диле, которая сидела вполоборота и следила за столиком, куда сел Марат. — На, ешь.

— Не-а, спасибо, — отказалась подруга, продолжая тайком подглядывать за объектом страсти. — Не хочу.

— Ты же любишь булки.

— Я хочу похудеть.

— Ну и дура, — рявкнула я и, схватив булку, вцепилась в неё зубами. Огромный кусок оторвался и остался висеть у меня изо рта, а крошки и сахарная пудра осыпались на школьную форму.

***

Вода в кране громко журчала, стекая тонкой струйкой прямиком в слив, и я всё никак не могла повернуть вентиль, чтобы сделать напор сильнее. В туалете никого, кроме меня не было, поэтому я могла себе позволить чертыхаться под нос.

— Почему же год так ужасно начался? — ворчала я, смахивая мокрой ладонью крошки с платья. — Сначала брат со своими бандитами, теперь этот придурок меня выводит. Если ещё и эта овца что-нибудь вытворит, я точно что-нибудь сломаю этим вечером. — Тихо зарычав, я схватилась за край раковины и бросила своему отражению в зеркале: — Январь только начался, а я уже хочу, чтобы этот год закончился.

В туалетную комнату через высокое зарешёченное окно пробивался морозный солнечный день, и мои волосы, встав дыбом, походили на застывшую глыбу льда после стихийного бедствия. Намочив пальцы, я провела ладонью по вьющимся волосам и попробовала уложить чёлку, которую после утра угробил толстый серый платок. Лучше не стало, но я, хотя бы, больше не походила на жертву взбесившегося парикмахера.

Закрыв воду, я оттряхнула руки и услышала приближающиеся шаги и женские голоса. Дверь в туалет распахнулась и внутрь вошла стайка знакомых мне девчонок. Ну нет. Только не это.

— Марго-о, — прощебетала Надя, рыжеволосая стерва с лицом ангела. — И ты здесь! Давно не виделись!

Конечно, ведь я очень старалась избегать этих встреч. Но этого я ей не сказала и вежливо улыбнулась.

— Действительно, что-то наши дороги никак не сходятся.

Подхватив с подоконника портфель, я собралась было выйти, но путь мне преградили две близняшки, одинаковые до ужаса. Они даже улыбнулись одинаково и кивнули мне, чтобы я осталась. Прикусив губу, я мысленно выругалась и вернулась к Наде, которая прошла вглубь комнаты и стала по очереди толкать двери кабинок. Убедившись, что все из них пустые, она остановилась у подоконника и махнула ладонью. Я решила было, что мне, но тут меня грубо толкнули в спину. Борясь с желанием ударить хоть кого-то из близняшек по морде портфелем, я выжидательно уставилась на Надю.

Личного конфликта у нас никогда не было, да и делить нам нечего, но отчего-то Таганская, после перевода в нашу школу, всё время искала моей дружбы, навязывая свою компанию. И это стало порядком раздражать. Я всё надеялась, что она подружится с другими девчонками и оставит меня в покое, но не тут-то было.

— Марго, куда ты торопишься? — прощебетала Надя.

Почему она не может нормально разговаривать?

— На урок. Флюра Габдуловна не любит опаздывающих.

— Переживёт, — со смехом отмахнулась Таганская, а мне вот смешно совсем не было. Я ждала в напряжении. — У нас к тебе разговор. Деловой и секретный, сама понимаешь. — Она заговорщицки подмигнула, и у меня вырвался нервный смешок. — Короче, ты же знаешь Ворошиловских?

— Которые с улицы Ворошилова? — спросила я, не понимая, к чему она клонит.

— Ну да, замечательные ребята. Так вот, мы к ним пришились.

Мои брови от удивления взлетели к пробору волос. Вот так новость.

— Ага, — медленно кивнула я, всё ещё не понимая, как это касается меня. — И что дальше? Вы хотите, чтобы я попрыгала и отдала вам все свои деньги?

Повисла пауза, и Надя первая взорвалась оглушительным смехом. К ней присоединились и остальные девчонки. Таганская хлопнула себя по ногам и утёрла проступившие на глазах слёзы.

— Нет, конечно, дурочка! У нас к тебе предложение: присоединяйся к нам.

— К Ворошиловским? — тупо переспросила я.

— Да, — кивнула Надя.

— Нет.

Снова повисла пауза, но никто так и не засмеялся. Я тоже.

Облизнув губы, Надя откинулась на стену и сложила руки на груди, пристально глядя на меня. Я стояла, не шелохнувшись, и смотрела в ответ, не моргая. Наконец Таганская щёлкнула языком и недовольно протянула:

— Ты что, уже пришилась к другой конторе?

— Нет, — покачала я головой, крепче стискивая ручку портфеля. — Я не хочу состоять ни в каких конторах.

— Интересно узнать, почему же? — Губы Нади тронула ехидная улыбка. — Каждая мечтает о настоящем пацане, а ты нос воротишь от столь щедрого предложения. Ты дура или самоубийца?

— А учёные какой страны провели данное исследование? — поинтересовалась я с непроницаемым видом.

— Что? — не поняла Надя. — Какое исследование?

— Ну кто-то же должен был опытным путём выяснить, что каждая мечтает стать девушкой настоящего пацана и пришиться к конторе. — Пожав плечами, я ткнула пальцем себе в грудь. — Вот я, например, не мечтаю. Я мечтаю учиться в МГУ и жить с видом на Финский залив. Как видишь, уже что-то не сходится

Оттолкнувшись от подоконника, Надя подошла ближе и встала передо мной. Мы одного роста, но она пыталась принизить меня тяжёлым взглядом. Не получится. Я сама кого хочешь раздавлю.

— Считаешь себя особенной? — процедила она низким голосом, обдав меня дыханием клубничной жвачки. — Исключительной?

— Нет, что ты. Я же самая обычная. Правильная советская комсомолка. Куда мне тягаться с вами? — хмыкнув, я покачала головой. — Мне никогда не стать такой крутой, как вы. — И прежде, чем Надя успела что-то ответить, я бросила: — Я могу идти? Вы же не будете избивать меня в школьном туалете за отказ пришиваться?

Моргнув, Надя широко улыбнулась и отступила на шаг.

— Конечно, нет. Мы же не зверьё. Беги на урок, а то опоздаешь. А тебе нельзя опаздывать.

Близняшки расступились, и я протиснулась мимо них. Обернувшись напоследок, я прощебетала, точь-в-точь, как это делает Таганская:

— Ну конечно! Опоздунов в МГУ не берут!

***

Миша сидел за столом напротив, ковыряясь в тарелке, и уныло глядел перед собой, подпирая щёку кулаком. Я тоже не чувствовала аппетита и без энтузиазма жевала один кусок гриба уже минут пять. Напряжение в воздухе можно было резать ножом, а молчание чувствовать липким осадком на коже. Бабушка от ужина отказалась, сославшись на низкое с самого утра давление, и ушла в гостиную, отдыхать перед телевизором.

Прислушиваясь к звукам новостей, я втыкала вилку то в одну дольку картофеля, то в другую, превращая в пюре, и изредка поглядывала на брата. Вдруг он тоже поднял глаза, и мы неловко замерли. Прошла секунда, и Миша прыснул. Я тоже не выдержала.

— У тебя... — засмеялся Миша, бросая вилку в тарелку, и показал себе на уголок рта. — Там...

— Что? — со смехом спросила я, ведя ладонью вокруг рта, но так ничего и не чувствуя. — Да что там?

— Ты чертила домашку красным карандашом? — сквозь истеричный припадок поинтересовался брат.

— Ну да.

— Тебе пора перестать его облизывать!

Под громкий и безудержный хохот я подскочила с места и понеслась в ванную. Зажёгся тусклый свет, и я уставилась на своё отражение над раковиной. А! Кошмар!

У меня весь рот в красном грифеле. Даже на носогубную складку попало и размазалось ужасным пятном. Вот балда! Надо срочно избавляться от вредной привычки, пока я не начала карандаши грызть вместе с древком!

Склонившись над раковиной, я принялась отмывать последствия моей задумчивости над контурной картой. Дверь приотворилась, и брат просунул голову внутрь, продолжая хихикать как обезумевший.

— Зря смываешь! Могла бы пойти в цирк и сэкономить на гриме клоуна!

Не поднимая головы, я вскинула ногу и попыталась пнуть Мишу, но он увернулся.

— Мог бы и раньше сказать!

— Да я же не видел! — хохотал брат. — Жаль, что у нас нет фотоаппарата, такой кадр упустили!

— Ага, — пробурчала я, сплёвывая воду с остатками красного карандаша в раковину, — совместное фото. Я, в чём-то красном, и ты, как побитая собака.

— Ага!

Атмосфера веселья и идиллия примирения исчезла как по щелчку выключателя, когда за спиной брата в двери заворчал ключ. Я застыла. Миша умолк на полуслове. Мы переглянулись — оба знали, что это значит. От скрежета повеяло холодом. Металлическим концом всё водили вокруг скважины, а попасть не могли. Послышались сдавленные ругательства.

— Я узнал, что у меня есть обычная советская семья... — медленно проговорил Миша, пропуская меня в коридор.

— И давно ты стал поэтом? — бросила я через плечо, хватаясь за дверную ручку и снимая с крючка длинную железную ложку для обуви.

— От такой жизни кем только не станешь.

Это точно.

Снаружи агрессивно замолотили кулаком по двери, и я зло зарычала. Всё-таки эта овца решила добить меня этим днём. Сняв цепочку, я широко распахнула дверь и чудом не сбила женщину, медленно сползающую по стене на пол. Полы старой и рваной шубы разметались, грязная шапка съехала на глаза, а на ноге отсутствовал один валенок. К ступне того, что ещё не был потерян, прибили толстую дощечку. Я поморщилась — на лестничной площадке так сильно воняло перегаром, что глаза мигом заслезились от рези.

Подняв край домашней рубахи к носу, я строго спросила:

— Ты сама уйдёшь, или мне придётся избить тебя ложкой для обуви? Опять.

Розита подняла на меня опухшие от долгого запоя глаза и пьяно улыбнулась, демонстрируя отсутствующий передний зуб. Громко икнув, она приветственно вскинула ладонь и яростно ею замахала. Это стало последней каплей: ноги подкосились, и Роза шлёпнулась на пол с неловким «ой». Выпятив дрожащие губы, она протянула ко мне руку и прокуренным голосом произнесла:

— Маргарита, помоги матери встать! Слышишь, дочка? Подними меня!

Привет, читатель! Да, я приветствую тебя уже в конце главы, но когда ещё? Надеюсь, тебя зацепило, хоть чуть-чуть. Лично я в предвкушении. Можно сказать, что эта глава, как первая серия в сериале — «пилотная». Я знакомлюсь с новой историей, с новыми героями, разминаю пальцы и голову! Но дальше, больше! Добро пожаловать и оставайтесь со мной на этом трудно, жестоком, но таком прекрасном стеклянном пути! Наши сердца разобьются этой зимой. (А ещё вы можете подписаться на мой телеграм-канал "Джейн, когда глава?", чтобы следить за всякими новостями по истории и ловить мини-спойлеры ещё до выхода глав!).

С любовью
Джейн Лицк.