18 глава
Лалиса
Я кладу свою правую руку Чонгуку на плечо и позволяю ему держать меня за левую. Мы старательно смешиваемся с другими танцорами, и я нисколько не удивлена, когда Чонгук оказывается неплохим танцором.
— Есть что — нибудь, чего ты не умеешь? — шепчу я ему в плечо, потому что боюсь встретиться с ним взглядом.
Чонгук наклоняется ближе, так что его подбородок касается моего виска.
— Очевидно, я не способен позаботиться о своём имидже.
Я улыбаюсь.
— Ах да. Чуть не забыла.
Он крепче сжимает мою руку, его пальцы переплетаются с моими. Затем он притягивает меня на дюйм ближе к своему телу и говорит:
— А ещё иногда я забываюсь. Что ты здесь, потому что я не смог бы сделать это без тебя.
Я не это имела в виду, но я не хочу его поправлять, потому что он прав. Я нахожусь здесь, чтобы помочь ему исправить его имидж, и наши танцы на модной вечеринке во многом помогут в этом, тем более что мы, вероятно, представляем собой идеальную картину влюбленной пары, танцующей близко, но уважительно, ведущей задушевную беседу шепотом.
Но мой живот болезненно скручивается при этом напоминании, и я проклинаю себя за глупость. Да, я нахожу Чонгука привлекательным — я честная, красно — кровная9 женщина. Вероятно, он думает, что я достаточно сексуальна, иначе он бы вообще не согласился на этот фарс. Но на этом всё. Мы не можем быть ничем большим, чем друзьями и коллегами.
— Это хорошо. Может быть, нам стоит попросить Беллу сфотографировать нас, — я не хочу ничего забывать об этом моменте, но я не могу признаться в этом Чонгуку, поэтому я добавляю: — Спасибо, что прислали мисс Кацуру помочь мне. Она потрясающая.
— Ты прекрасна даже без её помощи.
Я поднимаю взгляд, удивленная его хриплым голосом. Наши глаза встречаются, и меня пронзает осознание того, что я нахожу в его взгляде. Чонгук хочет меня, и по тому, как темнеет его взгляд, я знаю, что он видит то же самое в выражении моего лица.
Это так неправильно. Он мой клиент. Или я сотрудница его команды — я больше не знаю, что правда, а что подделка, но я знаю, что тепло его тела очень реально, как и то, как мои внутренности размягчаются, жидкое тепло разливается у меня в животе.
— Чонгук... — шепчу я, не в силах отвести взгляд.
Он поднимает руку выше по моей спине и прижимает меня чуть ближе. Он даёт мне время отстраниться, но я не хочу — если бы мы не были окружены всеми этими людьми, я бы обвила руками его шею и прижалась к нему...
На нас натыкается ещё одна пара, и мужчина извиняется по — французски, уводя свою даму прочь, пока они сдерживают смех. Мой разум проясняется, и я поднимаю взгляд на Чонгука и вижу, что он стискивает челюсти. Он ослабляет хватку и без усилий кружит меня.
— Не нужно просить Беллу, — говорит он, кивая в сторону танцпола. — Здесь повсюду фотографы Формулы–1. Если нужно фото, мы можем взять один у них.
— О, — говорю я, мой голос звучит пискляво. — Ладно, может быть, позже.
Я не хочу, чтобы мои раскрасневшиеся щеки и безумный взгляд попали в камеру, и мне нужно минутку побыть вдали от Чонгука, чтобы взять себя в руки. Я не могу думать, пока нахожусь в его объятиях, но нет никакого способа освободиться от него, не наделав глупостей, поэтому я заставляю себя сделать глубокий вдох, чтобы расслабиться.
Но вместо этого его аромат ещё больше наполняет мой нос. Было бы странно, если бы я узнала, каким одеколоном он пользуется, и купила его, чтобы распылить на свою подушку?
Я подавляю стон. Да, это было бы жутко, и, кроме того, мне бы это совсем не помогло. Мне нужна дистанция, а не идеи сталкера.
Мы проходим мимо Леона Ортеги, танцующего с молодой женщиной, которая, как мне кажется, могла бы быть актрисой популярного телешоу, затем Хёрста, который держит свою партнершу почти на расстоянии вытянутой руки.
— Она жена руководителя команды "Монтгомери", Квентина Хэкетта, — шепчет мне Чонгук. — Не могу поверить, что она вообще согласилась потанцевать с ним. Должно быть, она снова в ссоре со своим мужем.
Я улыбаюсь ему в плечо.
— Вау, это серьезная сплетня, Чон.
Он притворно хмурится, глядя на меня сверху вниз.
— Да будет тебе известно, что это важная информация для победы над "Монтгомери". В последний раз, когда они были в ссоре, у Хэкетта в течение месяца был полный бардак, и команда пострадала из — за этого. В Торонто Рейвенскрофт лидировал половину гонки, а затем они все испортили, вызвав обоих своих гонщиков в бокс одновременно.
Мы медленно подходим к столу, за которым сидят Белла и Уэст, на расстоянии одного стула друг от друга и явно не разговаривающие друг с другом. Как раз в тот момент, когда я собираюсь присоединиться к Белле и прервать неловкий момент между ними, Торнтон Норман, один из пилотов "Zenith", предлагает ей руку и уводит на танцпол.
Уэст делает знак проходящему мимо официанту, который ставит перед ним бокал шампанского. Он осушает его одним большим глотком и вздрагивает, затем смотрит на танцующие пары так, словно подумывает о том, чтобы поджечь всё это место.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, раздумывая, должна ли я что — нибудь сказать. Затем я поднимаю взгляд на Чонгука, вопросительно поднимая брови.
— Я поговорю с ним, — бормочет он.
Он подводит меня к столу, и мы находим наши именные карточки, написанные красивым курсивом. Моя между Чонгуком и Беллой, за что я благодарна, но всё равно странно присутствовать на этом очень шикарном мероприятии, явно предназначенном для пилотов и элиты Формулы–1. Один за другим к нам присоединяются другие и занимают свои места, и становится очевидно, что мы сидим за большим круглым столом вместе с командой "Montgomery".
— Я не знаю, кто занимался рассадкой, — бормочет Белла мне на ухо, пока Рейвенскрофт ухмыляется нашим гонщикам и садится напротив Чонгука. — Но они должны быть уволены.
Не могу не согласиться. За другими столиками приятно беседуют, пока подают горячие закуски — обжаренные морские гребешки в травяном масле и небольшие порции острого супа из морепродуктов.
Здесь, однако, команда "Montgomery" держится особняком, почти не разговаривая с нами. Ни Рейвенскрофт, ни Барклай не пришли на мероприятие с парой, и Барклай большую часть первого блюда проверяет свой телефон под столом. Руководитель их команды и его жена разговаривают вполголоса, их лица напряжены, и атмосфера распространяется на нашу сторону стола подобно гнетущему влажному облаку.
Уэст опрокидывает свой второй бокал шампанского, и Чонгук наклоняется, чтобы заговорить с ним, отчего хмурый взгляд другого водителя только усиливается. Затем вместо шампанского он заказывает виски, и это задает тон всему остальному мероприятию.
Речи длинные, с большим количеством похлопываний по плечам среди различных важных людей — потому что, конечно, в основном все они мужчины. Как победители предыдущего сезона, команда "Titan" приглашена на фотосессию с президентом Формулы–1, а я остаюсь наедине с Беллой и командой "Montgomery".
— Эй, — бормочу я, понизив голос. — Могу я спросить тебя кое о чем?
Она отрывает взгляд от того места, где Чонгук и Уэст позируют с ещё одним мужчиной с бриллиантовыми запонками.
— Хм?
— Что случилось между тобой и Уэстом? — спрашиваю я и съеживаюсь под её пристальным взглядом. — Я поднимаю этот вопрос только потому, что он на пути к тому, чтобы напиться сегодня вечером, и я думаю, что это как — то связано с тобой.
Её рука поднимается к ожерелью, ещё одному бриллиантовому, с красивой подвеской в форме розы.
— Он пригласил меня на танец, и я отказалась. Я ничего не могу поделать, если он не понимает намека.
Я поджимаю губы, раздумывая, как сформулировать свой следующий комментарий.
— Э — э, я не могла не заметить, что перед сегодняшним вечером отношения между вами были немного натянутыми.
Она сердито смотрит на меня, но затем её голубые глаза наполняются слезами, и она
быстро моргает, глядя в ночное небо.
— Чёрт, Белла, — я беру её за руку и сжимаю её между своих ладоней. — Прости. Мне не следовало совать нос не в свое дело.
Она сердито шмыгает носом и наклоняет голову, чтобы провести пальцами под глазами.
— Нет, всё в порядке. Мне просто неприятно, что ты заметила. Я думала, мы прошли через это, но, очевидно, нет.
Она бросает взгляд на сцену, где пожилая женщина в просторном черном платье теперь висит на руке Уэста, смеясь над чем — то, что он сказал.
— Ты не обязана мне говорить, — я пытаюсь вернуть её внимание ко мне. — Забудь, что я вообще спрашивала.
Белла качает головой.
— Я обещаю, что расскажу тебе, только не сегодня вечером. Не здесь, хорошо? Мне понадобится нечто большее, чем бокал шампанского, чтобы закончить рассказ, и я бы предпочла сохранить это в тайне от своего отца.
Я морщусь.
— Да, я понимаю.
Она берет свой стакан газированной воды и чокается с моим, который всё ещё стоит на столе.
— Ну и вечеринка, да? Но, по крайней мере, вы с Чонгуком отлично смотритесь вместе. Я возьму фотографии у пресс — команда, и моя команда разместит их в аккаунте Чонгука, хорошо?
Я тронута тем, что она спрашивает моего разрешения.
— Да, это было бы мило. Но поговори с Чонгуком, пожалуйста.
Её улыбка немного грустная, но она нежно похлопывает меня по руке.
— Конечно, но я уже знаю, что он согласится. Ты ему действительно нравишься.
Моё сердце подпрыгивает от её слов. Я беру стакан с водой и делаю глубокий глоток, чтобы скрыть свой дискомфорт. Белла видит только то, что мы с Чонгуком демонстрируем публике. Это означает, что мы отлично справляемся с работой, вот и всё. Это не значит, что какие — то чувства настоящие.
Чонгук жестом приглашает меня присоединиться к нему на другой стороне танцпола, и мы позируем перед камерами. Я натягиваю свою лучшую улыбку и улыбаюсь ему, надеясь, что мы хорошо продаем нашу историю. Прессе всё нравится, особенно когда он притягивает меня ближе, что выглядит так, будто он целует меня в висок.
На самом деле он только бормочет:
— Пытка почти закончилась, я обещаю.
Я улыбаюсь по — настоящему, и я знаю, что фотографии получатся хорошими — нам достаточно комфортно друг с другом, чтобы это казалось искренним.
Когда мы возвращаемся к столу за основным блюдом, покончив с фотосессией, он небрежно кладет руку на спинку моего стула. Его большой палец касается моего плеча — сначала я думаю, что он прикоснулся ко мне случайно, но он делает это снова, медленной, обдуманной лаской.
Сквозь прозрачный рукав платья я чувствую тепло его ладони и ничего не могу с собой поделать. Я наклоняюсь навстречу прикосновению, затем поворачиваюсь к нему всем телом, пока моё бедро не оказывается на одном уровне с его.
Белла делает наше откровенное фото, и я немного волнуюсь, опасаясь, что это может зайти слишком далеко, но заставляю себя расслабиться. Чем больше материала у нас будет на выбор при создании нашей истории, тем лучше.
Чонгук на мгновение замирает, затем делает глубокий выдох и не сдвигает ногу, чтобы увеличить расстояние между нами. Я хочу знать, о чём он думает — к чему это ведёт. Он всё ещё просто притворяется или почувствовал то же влечение, что и я, когда мы танцевали?
Прежде чем я успеваю сделать вывод, приносят нашу еду, и мы снова отстраняемся друг от друга. Я едва ощущаю вкус того, что ем, что, возможно, и хорошо, судя по лицам окружающих меня людей. Филе — миньон в соусе из черного перца, которое должно быть идеально розовым в середине, прожарено до однородно — серого цвета, а картофельный гратен, хотя и восхитительный на вид, остывает к тому времени, как его подают к нашему столу.
— Кого — то уволят, — руководитель команды Монтгомери радостно смеётся, вытирая рот белой салфеткой. — Это было чудовищно.
Его жена решительно смотрит в свою тарелку, её челюсть напряжена, и она не реагирует на его грубое замечание. Я бросаю взгляд на Хёрста, благодаря звёзд за то, что меня наняла его команда, а не их конкуренты. Я не могу представить, что получу такой теплый прием где — либо ещё, и я не могу всё испортить.
Это означает, что я больше не буду прижиматься к груди Чонгука во время танца, не буду прикасаться к нему под скатертью и не буду представлять, какими были бы наши отношения, если бы меня не наняли в качестве его девушки.
Мы бы никогда не встретились, если бы я не подписала то первое соглашение о неразглашении и не согласилась на всё это. Я должна помнить, что моя жизнь никогда бы не пересеклась с жизнью Чонгука, если бы не какой — то злобный засранец, который пытается разрушить его карьеру.
Это печальная мысль, и она убивает последние остатки счастья, которое зажег во мне танец с Чонгуком.
Как только наши тарелки убраны, я извиняюсь и иду в ванную. Соотношение мужчин и женщин на этой вечеринке настолько велико, что в туалетах нет очереди, но я все равно уделяю минутку себе, подкрашиваю губы и проверяю, не слишком ли помялось мое платье.
Я собираюсь уходить, когда в уборную входят две женщины, разговаривающие вполголоса. Я уверена, что один из них мне незнакома, но мне кажется, я где — то видела другую, может быть, около паддока? Она красива, как модель, выше меня на несколько дюймов и одета с непринужденной элегантностью человека, который привык к такой жизни. Она могла бы быть подружкой одного из других водителей...
И тут до меня доходит. Это женщина с фотографии Чонгука, та, которую я видела в офисе Вероники в Саванне. Мои щеки вспыхивают, когда я вспоминаю, что они отфотошопили её бикини с фотографии, и я открываю рот, чтобы что — то сказать, хотя понятия не имею, что я должна ей сказать.
«Мне жаль, что ваша конфиденциальность была нарушена таким образом? Жаль, что вас втянули в эту неразбериху?»
Но это вызвало бы вопросы, на которые я не могу ответить. Предполагается, что я девушка Чонгука, и, если уж на то пошло, я должна изображать ревность к ней. В конце концов, папарацци сделали вид, что они были вместе на той вечеринке всего месяц назад, а теперь Чонгук встречается со мной.
Прежде чем я успеваю принять решение, она переводит взгляд с моего лица на платье, а затем на туфли и обратно. Даже её усмешка прекрасна, что, честно говоря, чертовски раздражает. Она важно проходит мимо меня к кабинкам, оставляя за собой шлейф дорогих духов. Её подруга спешит за ней, но бросает на меня любопытный взгляд.
Уф.
Я кладу помаду обратно в сумочку, захлопываю её и расправляю плечи. Я имела дело со злыми девчонками и знаю, что не могу позволить её поведению задеть меня. Но то, как она оценила меня и нашла что — то, чего во мне не хватает...
Я качаю головой и выхожу из уборной, не желая перед зеркалами, когда она и её подруга вернутся. Я пробираюсь сквозь толпу к нашему столику, оркестр снова играет, и люди танцуют, хотя и с меньшим энтузиазмом, чем раньше. Беллы нигде не видно, но Уэст и Чонгук всё ещё сидят там, близко склонив головы друг к другу.
Я замедляю шаг, не желая им мешать, но Уэст поднимает взгляд и видит, что я неловко топчусь на месте. Он приподнимает подбородок в знак приветствия, затем хлопает Чонгука по плечу и встает, чтобы уйти.
— В его стакане была вода или водка? — шепчу я Чонгуку и сажусь рядом с ним.
Он улыбается.
— Вода. Я убедил его притормозить. В любом случае, он не большой любитель выпить и знает, что на таком мероприятии, как это, нельзя переусердствовать.
Говоря это, он смотрел вслед своему товарищу по команде, но теперь он
сосредотачивается на мне, и выражение его лица меняется. Его брови хмурятся, и он тянется ко мне, беря за руку.
— Эй, что случилось? — спрашивает он низким, но требовательным голосом.
Я качаю головой.
— Ничего.
Я ненавижу, что Чонгук заметил — это значит, что другие тоже могли это видеть. Мы дурачили всех вокруг, но, возможно, я не такая уж хорошая актриса.
Он наклоняется ближе ко мне и слегка сжимает мои пальцы.
— Ну же, Монобан. Расскажи мне. Что — то случилось?
Я напряженно поворачиваюсь, оглядываю толпу и замечаю красивую женщину,
сидящую за другим большим столом на другой стороне открытой террасы, рядом с водителем — французом Моро.
— Ах.
Покорный вздох Чонгука заставляет меня оглянуться на него. Он морщится, затем переплетает свои пальцы с моими.
— Итак, ты познакомилась с Селеной? — спрашивает он.
Я наклоняю голову.
— Я бы так не сказала. На самом деле мы не говорили друг с другом, она просто...
— Она что — то сделала? — Чонгук снова кладет свободную руку на спинку моего
стула, только на этот раз это кажется скорее защитным, чем небрежным. — Я могу поговорить с ней, если хочешь.
— Нет, — быстро отвечаю я, крепче сжимая его руку. — Нет, от этого будет только хуже. Она просто странно посмотрела на меня, вот и всё. Не о чем беспокоиться, я обещаю.
Чонгук мгновение изучает моё лицо, его серые глаза напряжены, затем кивает.
— Хорошо. Но ты должна сказать мне, если она сделает что — то ещё. Она... — он поджимает губы, словно сдерживая неприятное слово. — Она превращает сплетни в искусство, и все это знают, за исключением Моро. Бедный идиот так в неё влюблен.
Я позволяю себе бросить взгляд на пару. Она печатает в своем телефоне, пока он вертит в руке бокал шампанского, наблюдая за ней.
— Может быть, с ним она другая. Может быть, э — э, холодный образ она демонстрирует только публике.
Чонгук, кажется, не убежден.
— Значит, ты полна решимости видеть в людях лучшее?
— Я её не знаю, — я пожимаю плечами. — Она меня тоже не знает. Возможно, мы обе неправильно истолковали нашу встречу в уборной.
Чонгук хмыкает в ответ, и я знаю, что он считает меня наивной. Он назвал Моро
бедным идиотом, потому что тот влюблен в свою девушку, что многое говорит мне о нём — и мне немного грустно. Чонгуку пришлось нанять меня, совершенно незнакомого человека, чтобы выпутаться из того бардака, в который превратилась его жизнь.
Моё сердце болезненно сжимается от осознания того, что я уже превратила его в какого — то несчастного героя, отчаянно нуждающегося в любви хорошей женщины, но возможно, он ничего этого не хочет. Возможно, наши с ним отношения идеально ему подходят.
Я бросаю взгляд на Хэкетта и его жену. За все время ужина они ни разу не притронулись к еде и не обменялись и парой слов, которые не были бы похожи на ссору. Белла и Уэст, которые присоединились к нам за десертом, не разговаривают. Я мало что знаю Хёрсте и матери Беллы, но я знаю, что они в разводе, так что из этого тоже ничего не вышло.
Я сижу за столом разрушенных отношениях, и меня поражает, какой глупой я была, позволив себе развить настоящие чувства к Чонгуку, даже если они в основном из разряда 'Я хочу увидеть тебя обнаженным'. Возможно, этот гламурный мир просто не допускает успешных любовных историй — и в этом есть смысл.
Ребята большую часть года в разъездах, почти без выходных. Даже если бы я следовала за Чонгуком повсюду, он всё равно был бы слишком занят, чтобы проводить со мной время большую часть времени, как я обнаружила на этой неделе. Его график сумасшедший, он забит таким количеством тренировок, стратегических сессий и пресс — конференций, что удивительно, что он вообще может спать.
Я добавляю к этому детей, и внутренне съеживаюсь. Любая женщина, у которой родился ребенок от гонщика Формулы–1, большую часть времени была бы подавлена и одинока, и ребенка, вероятно, растил бы бесконечный поток нянь.
Мою мысленную спираль обреченности прерывают официанты, ставящие на столы большие десертные тарелки. В тот момент, когда моя оказывается передо мной, я вздыхаю. Я рассчитывала на что — нибудь шоколадное или, может быть, местную выпечку, хотя в остальном всё было очень по — европейски, но это красиво оформленный клубничный чизкейк с великолепной, пышной клубникой в шоколаде сверху.
Чонгук сочувственно морщится.
— Прости, Монобан. Это отстой. Хочешь, я закажу тебе что — нибудь другое?
— Нет, всё в порядке, — говорю я. — Я не хочу никого беспокоить. Но ты можешь взять мой.
От чизкейка Чонгука осталась уже половина, и он зачерпывает ещё ложку и со стоном слизывает сливки.
— Если это тебя утешит, то это отвратительно. Клянусь, это худшая часть ужина.
Мои губы растягиваются в улыбке.
— Врунишка. Тебе не нужно притворяться передо мной.
— О, слава Богу, — говорит он и набрасывается на мой чизкейк. — В этом стейке было недостаточно калорий для ужина. Я не знаю, о чём они думали, подавая микропорции спортсменам. И не волнуйся, после этого мы сможем уйти.
Я оглядываюсь. Гости всё ещё доедают десерт, и столы, за которыми сидят президент Формулы–1 и его коллеги, кажутся особенно оживленными, оттуда раздается смех.
— Я в порядке, — бормочу я. — Нам не нужно уходить раньше из — за меня.
Это было бы противоположно тому, для чего меня наняли, если бы я утащила его с вечеринки, где мы должны были представить чистую, отшлифованную версию самих себя.
Но Чонгук качает головой.
— Не волнуйся, у меня есть план.
Когда обе наши тарелки становятся пустыми, он откладывает салфетку, допивает остатки газированной воды в своём стакане и поворачивается к Хёрсту.
— У меня начинает болеть голова, — заявляет он достаточно громко, чтобы даже Барклай и Рейвенскрофт подняли головы и прислушались.
Я ерзаю на стуле.
— У меня есть ибупрофен в...
— Тебе лучше немного отдохнуть, — прерывает меня Хёрст ровным голосом. — Мы увидимся завтра? Мы встречаемся в половине восьмого в вестибюле.
Чонгук встает и протягивает мне руку.
— Прости, что прерываю наш вечер.
Слова, и его, и Хёрста, звучат отрепетировано, и я понимаю, что они, должно быть, придумали эту фразу как какой — то сигнал. Поэтому я беру Чонгука за руку и позволяю ему поднять меня на ноги.
— Всё в порядке, я сама очень устала.
Его глаза загораются, хотя он остается серьезным. Он поворачивается лицом к
остальным, кивает команде "Монтгомери", затем Белле и Уэсту и, наконец, кладет руку мне на поясницу, чтобы увести к лифтам.
Когда мы проходим мимо столика "Этуаль", за которым сидят Моро и Селена, он маневрирует так, чтобы оказаться между мной и Селеной, как будто ожидает, что в меня полетят кинжалы, и защищает меня.
Это милый жест, но я не могу допустить, чтобы он что — то значил. Он просто притворяется хорошим парнем, и он действительно заслуживает за это высших оценок.
Но я не так хороша в том, чтобы лгать самой себе, как другим, и есть крошечная, грустная часть меня, которая сожалеет о том факте, что Чонгук на самом деле не мой.