Негативное мышление.

Солнечный свет, пробивающийся сквозь полупрозрачные занавески, разлился по комнате теплыми золотистыми полосами. Руслана резко села на кровати, сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди. Пятнадцатый кошмар за последние месяцы — всегда один и тот же: темнота, холодные руки, которые тянут её вниз, и собственный голос, повторяющий что-то неслышное. Она сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, пытаясь вернуть себе ощущение реальности. 

—Ты уже проснулась?

Голос Серафима, мягкий и спокойный, словно вернул её в комнату. Она медленно повернула голову. Он сидел за своим ноутбуком, склонившись над клавиатурой, но теперь обернулся к ней. Его лицо озарила улыбка — та самая, родная, чуть кривоватая, из-за которой у него появлялась ямочка на левой щеке. Волосы, обычно аккуратно уложенные, сейчас были слегка растрепаны, будто он провел рукой по ним не раз, отвлекаясь от работы. Красивые голубые глаза, и без того напоминающие космос, сузились ещё сильнее от солнечного света. 

— Опять тот сон? — спросил он, не дожидаясь ответа. 

Она кивнула, не в силах говорить. Вместо этого её руки инстинктивно потянулись к теплу — к Арсению, бенгальскому коту, который, как всегда, устроился рядом. Он лениво потянулся, когда она подняла его, прижав к груди, и тут же ответил тихим, довольным мурчанием. Его грязно-рыжая мордочка, испачканная вчерашними приключениями (скорее всего, он снова залез в цветочный горшок), была такой родной, что она не удержалась и поцеловала его между ушей. 

— Ты такая уютная утром, ещё и с котами, — сказал Серафим, и улыбка не покидала его лицо. Он откинулся на спинку кресла, наблюдая за ней. — Прямо как картинка из тех дурацких романтических фильмов, которые ты любишь.

Она фыркнула, но уголки её губ дрогнули. 

— Где Тима? — спросила она, оглядывая комнату в поисках белого пятна — его донского сфинкса. 

Серафим молча поднял кота со своих колен — оказывается, Тимофей всё это время спал у него, свернувшись в тёплый полу- лысый комок. Он аккуратно поставил его на пол, и кот, недовольно фыркнув, потопал к своему месту под радиатором. 

— А, может, позовём кого-то? — вдруг сказала Руслана, её голос дрогнул на последнем слове, будто она боялась даже произнести это вслух. — Скучно очень.

Она тут же опустила глаза, ожидая отказа. Всё ещё не привыкла просить. Но Серафим лишь поднял бровь, затем улыбнулся шире. 

— Ты ещё спрашиваешь. Конечно, звони своим. Я могу своих позвать, как тебе такая идея?

Она подняла на него глаза, и в них мелькнуло что-то тёплое — благодарность, облегчение. 

— Позови Руслана, — сказала она, смущённо покусывая губу. — Он умеет разрядить обстановку. Я позвоню Ване и Юре.

— Сделаем.

Руслана быстро переоделась — натянула свитшот Серафима (тёмно-синий, с вытянутыми рукавами, пахнущий его одеколоном и чем-то ещё, чисто его), джинсы, которые валялись на стуле, и носки с принтом пингвинов — подарок Юры на прошлый день рождения. Пока она набирала воду в кувшин, на кухню зашёл Серафим, уже переодетый в чёрную футболку и свободные спортивные штаны. 

— Кирилл тоже едет, — сообщил он, беря у неё из рук кувшин. — Сказал, что привезёт того самого вина, которое ты любишь.

Она улыбнулась. 

— Значит, будет весело.

Через час квартира наполнилась голосами. Гостиная, обычно такая тихая, теперь гудела от смеха и разговоров. 

Руслан пришёл первым — высокий, широкоплечий, с вечной маской на лице и грустными глазами. Он сразу же занял место на полу, прислонившись к дивану, и вытащил из кармана колоду карт. 

— Ну что, девочки, сыграем в "Козла"? — спросил он, подмигивая Руслане. 

— Ты про игру или про себя? — огрызнулась она, но тут же рассмеялась. 

Ваня и Юра ввалились следом, неся с собой пакеты с едой — чипсы, шоколад, какие-то странные печенья, которые Юра называл "гастрономическим экспериментом". Ваня, как всегда, был в своём фирменном худи с принтом окровавленных белых роз, а Юра — в клетчатой рубашке, которая делала его похожим на заблудившегося туриста. 

— Мы принесли алкоголь! — объявил Ваня, ставя на стол бутылку чего-то зелёного и подозрительного. 

— Это что, абсент? — насторожился Серафим. 

— Нет, это "мята с арбузом", — серьёзно ответил Юра. — Ваня сказал, что это must-have для культурного вечера.

Кирилл появился последним, с бутылкой вина в руках и своим вечным дурашливым характером. 

— Вот и я, — сказал он, усаживаясь в кресло. — Кто уже успел натворить глупостей?

— Пока только Ваня, — ответила Руслана, принимая бокал вина. 

Они сидели в кругу, как в старые времена. Говорили о прошлом — о школе, о первых провалах и победах, о том, как Ваня однажды упал с велосипеда прямо перед всей футбольной командой. 

— Мы должны сделать что-то хорошее в этом мире, — вдруг сказал Юра, и все замолчали. 

— Например? — спросил Руслан, раздавая карты. 

— Не знаю. Может, спасти кого-то или записать душевную песню? Ну или взять кота с приюта, хотя бы..

— У нас уже два кота, — напомнил Серафим. 

— Тогда три! — засмеялся Ваня. 

На колонке играла музыка — что-то лёгкое, ненавязчивое. Но вдруг трек сменился, и из динамиков полились знакомые ноты — песня Русланы. Та самая, которую она написала два года назад и которую ненавидела. 

Она мгновенно потянулась к телефону, выключила её и на секунду замерла. В комнате повисло молчание. 

— Эй, — тихо сказал Серафим, касаясь её руки. — Всё в порядке?

Она глубоко вдохнула и улыбнулась. 

— Да. Просто... неожиданно.

Руслан, всегда чуткий к настроению, тут же бросил карты на стол. 

— Ладно, кто хочет услышать мою историю про то, как я сломал ногу?

Смех вернулся. 

А Руслана сидела среди них, с бокалом в руке, и думала, что, возможно, это и есть то самое "хорошее", о котором говорил Юра.

***

Комната погрузилась в полумрак — шторы были плотно задернуты, оставляя лишь узкие полосы света, пробивающиеся сквозь ткань. Воздух стоял густой, словно пропитанный невысказанными словами. На столе догорали свечи, их пламя подрагивало от чьих-то неосторожных движений, отбрасывая тревожные тени на стены.

Руслана сидела на диване, поджав под себя ноги, обхватив колени руками. Она была в огромном свитшоте Серафима — темно-синим, с вытянутыми рукавами, в которые она то и дело прятала ладони. Волосы, обычно собранные в небрежный хвост, сейчас рассыпались по плечам, словно пытаясь скрыть её лицо.

Кирилл сидел напротив, в кресле, его поза была расслабленной, но глаза — острыми, внимательными. Он был в чёрной водолазке, подчёркивающей его худощавое телосложение, и тёмных джинсах. Его пальцы медленно постукивали по подлокотнику — единственный признак внутреннего напряжения.

Руслан, самый крупный из них, расположился на полу, прислонившись спиной к дивану. Он был в растянутом худи и спортивных штанах, его обычно грустный взгляд сейчас был серьёзным, почти суровым.

Тимофей, свернулся клубком у ног Русланы, а Арсений, бенгалец, устроился на спинке дивана, будто стоя на страже.

— Ну так что, — Кирилл первым нарушил тишину, его голос был тихим, но твёрдым. — Ты говоришь, мы слушаем.

Руслана глубоко вдохнула, её пальцы сжали ткань кофты.

— Я... не знаю, с чего начать.

— Начни с начала, — Руслан повернулся к ней, его голос неожиданно мягкий. — С того, что тебе легче всего вспомнить.

Она закрыла глаза.

— Мне было четырнадцать. Я думала, что всё понимаю. Что я взрослая. — Её голос дрогнул, но она продолжила. — Глеб был старше. Всегда казался таким... уверенным. Таким сильным. Я верила каждому его слову.

Кирилл слегка нахмурился, но промолчал.

— Сначала это были просто сигареты. Потом — травка. Потом... — Она замолчала, её дыхание участилось. — Потом таблетки, — прошептала она. — А потом и что-то серьёзнее.

Руслан резко выдохнул, его кулаки сжались.

— Блядь.

— Я не понимала, что это кончится плохо,— её голос стал громче, словно она пыталась убедить не их, а себя. — Он говорил, что всё под контролем. Что так живут все. Что это... нормально.

Кирилл медленно покачал головой.

— И ты верила.

— Да! — она почти крикнула, затем снова съёжилась. — Да. Верила.

Тимофей поднял голову, уткнулся мордой в её ногу. Она автоматически опустила руку, проводя пальцами по его тёплой спине.

— А потом? — спросил Руслан, его голос был хриплым.

— Потом... я перестала узнавать себя. Просыпалась в чужих квартирах. Не помнила, что было вчера. Однажды... однажды я чуть не умерла. Вся наша с Глебом жизнь с Глебом была такой. — Она замолчала, её глаза стали стеклянными. — И тогда... тогда мама отправила меня в рехаб. Глеба как оказалось тоже.

Кирилл резко поднял голову.

— Ты была в реабилитационном центре?

— Да.

— Сколько?

— Год.

Руслан закрыл лицо руками.

— Блядь, Рус, почему ты нам ничего не сказала?

— Потому что мне было стыдно! — её голос сорвался. — Я думала, что вы... что вы отвернётесь.

Кирилл встал, подошёл к ней, сел рядом.

— Иди сюда.

Он обнял её, и она вдруг разрыдалась — тихо, беззвучно, её тело содрогалось от рыданий.

— Всё, уже всё, — он гладил её по спине, как ребёнка. — Ты справилась. Ты здесь.

Руслан присоединился к ним, обхватив обоих.

— Мы не отвернёмся. Никогда.

Арсений спрыгнул с дивана, подошёл к ним, тычась мордой в руки.

— Вот видишь, — Кирилл слабо улыбнулся. — Даже коты за тебя.

Она рассмеялась сквозь слёзы.

— Спасибо.

— Не за что, — Руслан потёр её голову. — Теперь ты наша. Навсегда.

И в этот момент, в полумраке комнаты, среди свечей и кошачьего мурлыканья, она впервые за долгое время почувствовала — что-то внутри неё сломанное начало заживать.

***

Комната была погружена в мягкий полумрак — лишь свет настольной лампы отбрасывал тёплые блики на стены, окрашивая их в медовые оттенки. Воздух был густым, пропитанным смесью парфюма, алкоголя и чего-то ещё — напряжения, которое висело между ними с момента, как Серафим затащил её сюда.

Руслана лежала на кровати, её тело было неестественно напряжённым, будто она готова была в любой момент сорваться и убежать. Она была в том самом сером свитшоте Серафима — слишком большом для неё, сползающем с одного плеча, обнажая ключицу. Под ним — чёрный топ, плотно облегающий торс, и спортивные штаны, сидящие низко на бёдрах. Волосы, обычно собранные в хвост, теперь рассыпались по подушке, как белое облако.

Коты — Арсений и Тимофей — устроились рядом, прижимаясь к её бокам, но она машинально отодвигала их, пока они, настойчивые, не добились своего, уткнувшись мордами в её ладони.

Серафим сел на край кровати, его пальцы медленно скользнули по её спине, ощущая каждый позвонок под тонкой тканью.

— Русь...? Солнце, что случилось? — его голос был тихим, но в нём читалось беспокойство.

Кирилл, сидевший напротив, следил за её лицом — за тем, как её губы подрагивали, как веки смыкались на секунду дольше, чем нужно. Юра, стоявший за ним, казался почти ангелом — его тень, падающая на стену, растягивалась в подобие крыльев.

— Я наверное, несмотря на то, что готова сделать всё, чтобы вернуть ту прежнюю жизнь, всё равно хочу любви, зная, что не получу желаемого, — её голос был хриплым, будто она долго кричала. — Кирюш, Юрка, можете оставить нас с Серафимом?

Парни молча кивнули. Перед тем как уйти, она обняла их — крепко, отчаянно, будто боялась, что это последний раз.

Дверь закрылась.

— Я серьёзно могу это сделать? — Серафим смотрел на неё, его глаза — серые, сейчас почти чёрные — изучали каждую её черту.

Она кивнула, но в её взгляде читалось «но».

— Можешь. Только я хочу объяснить. — Она глубоко вдохнула, её пальцы сжали край кофты. — Я... я не могу. Не так, как все. Не до конца.

Серафим приподнял бровь, но не перебивал.

— Я готова на... тактильные... На всё это. Но не на... занятия любовью. Не на секс.

Тишина.

Потом Серафим неожиданно рассмеялся — тихо, беззлобно.

— Руки считаются? Я чист.

Она фыркнула, несмотря на всю серьёзность момента, и это разрядило обстановку.

— Считаются, — она улыбнулась, и впервые за этот вечер её глаза засветились чем-то, кроме боли.

Его пальцы скользнули к подолу свитера, медленно поднимая его вверх. Ткань скользила по её коже, обнажая живот, рёбра, грудь, пока он не снял его полностью, оставив её в чёрном топе, который теперь казался слишком тонким барьером между ними.

— Ты уверена? — он приостановился, его дыхание уже было неровным.

— Да.

Его губы прикоснулись к её шее — сначала лёгкие, почти невесомые, потом горячее, увереннее. Он оставлял поцелуи вдоль линии ключицы, чувствуя, как её пульс учащается под кожей. Его рука скользнула под топ, ладонь обхватила её грудь, большой палец провёл по коже, заставив её резко вдохнуть.

— Тихо, — она прошептала, но её тело уже выгибалось навстречу его прикосновениям.

Его пальцы опустились ниже, к поясу штанов, остановился на секунду, прежде чем проскользнуть под ткань.

— Можно?

Она кивнула, её глаза были закрыты, губы приоткрыты.

Его прикосновения были медленными, осторожными — будто он боялся её спугнуть. Но когда её бёдра сами потянулись к его руке, он понял — она не против.

Её стоны были тихими, едва слышными, но он ловил каждый — как они становились громче, когда его пальцы находили нужный ритм, как её тело напрягалось, выгибалось, дрожало под его ладонью.

— Сера... — её голос сорвался, когда волна удовольствия накрыла её, заставив пальцы вцепиться в простыни.

Он не останавливался, пока её рука не схватила его за запястье, резко оттянув.

Только тогда он отстранился, но успел поцеловать её губы — синие от напряжения, тёплые от его же прикосновений.

— Всё? — он улыбнулся, но в его глазах читалось беспокойство.

— Всё, — она потянулась к нему, обняв, пряча лицо у его шеи. — Спасибо.

Он прижал её к себе, чувствуя, как её сердце бьётся в унисон с его.