Придут все.
Амфибия
Воздух в Сиднее ударил в лёгкие, как затхлый алкоголь: тёплый, грязный, оживлённый — но пустой. Пустой в сравнении с тем, что мы только что оставили позади.
Портал закрылся за спиной с влажным хлюпом. Кровь ещё стекала с моего локтя, и капли шлёпались на бетон тротуара у заднего входа в бар. Шум, смех, басы. Свет изнутри переливался неоном, как будто никто в этом городе не знал, что только что умер бог.
Или отец.
Или оба.
Я шагнула вперёд. Бакуго — рядом. Он больше не дышал тяжело. Он просто шёл. Как пёс, который сожрал волка и не подавился.
Когда мы вошли в бар, время на секунду заткнулось.
Смех оборвался, гитарный рифф в колонках будто стал фальшивить. Люди повернулись. Их взгляды сначала цеплялись за меня, за волосы, липнущие к шее от крови, за разорванную майку, за чёрную жижу, затвердевшую на коже, как скорлупа. Потом — на него. Порванная рубашка, окровавленные перчатки, взгляд, в котором не было ни извинений, ни вопросов.
«Челси?!» — голос с того края стойки, как пощёчина. Дэннис. Всё ещё в этой своей потертой майке и с лицом, которое всегда слишком быстро краснеет от стыда.
Он обошёл стол, роняя пиво.
«Ты в порядке? А ты, пацан?!» — он схватил меня за плечи.
Плохо. Ошибка. Очень плохо.
Я обернулась к нему с такой скоростью, что он вздрогнул. Глаза — в упор. Челюсть моя дёрнулась. Я не чувствовала эмоций. Просто... реакция.
«Не трогай,э — сказала я тихо.
Дэннис отпустил. Не потому что понял. А потому что почувствовал. Что-то глубинное. Древнее. Звериное. Страх, который нельзя объяснить.
«Мы в порядке,» — добавил Бакуго. Его голос — глухой, чуть охрипший. Он не делал шаг вперёд, не защищал меня — просто стоял. Как поддержка. Как предупреждение.
Бар снова зашумел. Медленно, как если бы кто-то сжал и отпустил горло этому месту. Кто-то засмеялся. Кто-то поставил стакан. Дальше — снова глупые разговоры, музыка, алкоголь. Люди умеют забывать, когда не хотят помнить.
⸻
Мы сели в дальний угол. Полутень. За спиной — стена. Перед глазами — стакан бурбона.
Я не пила.
Я смотрела на капли крови на своих пальцах. На мелкие прожилки жижи, ещё шевелящиеся, как если бы они искали — что убить дальше. Но они были спокойны. Сыты.
Бакуго сел напротив. Не говорил. Не спрашивал. И это было... правильно.
«Они будут знать,» — произнесла я, наконец. — «Что я вернулась. Что я забрала его сердце. Что метка поставлена.»
Он кивнул. Глухо. Тяжело.
Я посмотрела на него.
На его запястья. На пальцы, поцарапанные. На кровь, которая на нём уже почти засохла. Но не стерлась. Не сейчас.
«Ты знал,» — сказала я. — «Что он был мне... больше, чем просто цель.»
« Да,» — тихо ответил он. — «Но всё равно пошёл.»
«Почему?»
Он чуть улыбнулся. Не насмешливо. Не мягко. Просто... признал.
«Потому что ты хотела, чтобы я видел.»
Тишина между нами была как пепел. Густая. Тяжёлая. Но не давящая. Скорее — заслуженная.
«Думаешь, я стала свободной?» — спросила я, глядя в стакан. — «После этого?»
Он ответил не сразу. Только спустя несколько секунд:
«Думаю, теперь ты стала по-настоящему опасной.»
Я хмыкнула.
И, впервые за весь день, пригубила бурбон. Огонь прошёлся по горлу. Почти как заклинание. Почти как память.
«Осталось одно,» — сказала я, опуская стакан.
«Что?» — спросил он.
Я посмотрела ему прямо в глаза.
«Теперь ты мой. До конца.»
Он не отвёл взгляда. Не удивился. Не напрягся.
«Знаю, — сказал он.»
⸻
Бар гудел. Мир продолжал притворяться, что всё нормально.
Но я знала — с этого момента всё изменилось.
Я оставила метку.
А значит... скоро они придут. Все.