Спасители [geshin impact]

Около двух лет спустя

Вечер, укутанный шлейфом туманной неги, раскрывает глаза на мир, как таинство, о котором шепчут только самые смелые. Словно звезды, пробивающиеся сквозь серую завесу, надежда светится на страницах письма, ведя в мир чего-то теплого, родного и до боли правильного. Почерк на листе бумаги красивый, аккуратный и геометричный. Слова написаны так, словно писавший — большой любитель каллиграфии. В этих словах таится тихая радость, словно трепетная бабочка, жаждущая полета в мир, о котором не осведомлены ни звезды, ни вселенная. Текст письма, что держат руки, обтянутые аккуратными кожаными перчатками, наталкивает вопрошать о судьбе, о том, что сокрыто под завесой привычных вещей.

Кабинет оказывается в уютном свете, что мягко выделяет каждую деталь интерьера. На стенах висят старинные картины, изображающие пейзажи, затянувшиеся облаками и теплыми закатами. Пол покрыт толстым ковром, на который приятно упасть, словно в облака. Шум улицы за окном постепенно затихает, уступая место мелодии вечернего спокойствия. Аромат вина, смешивающийся с нотками корицы и ванили, создаёт атмосферу домашнего уюта. За столом из целого дерева стоит открытая бутылка малинового вина, горка фруктов, спелых и ярких, наполняет комнату теплом. Скоро вечер станет пленником ночи, а за окном появятся первые звезды. В этой волшебной обстановке хочется делиться историями, смеяться и мечтать. Убегая от суеты, каждый из них двоих чувствует, как время здесь останавливается, позволяя насладиться моментом и погрузиться в атмосферу тепла и уюта.

Шторы на половину запахнуты. Они вдвоем сидят в полумраке. Вино, проливающееся из тонкой бутылки, напоминает красный закат. Кэйя, с потеплевшим взглядом, держит в руках листок — письмо из Святого Шёпота, написанное Кавехом. Слишком много значит это письмо для него. Гораздо больше, чем просто слова на бумаге.

— Всякий раз когда он пишет, становится так приятно на душе. Аль-Хайтам, после возвращения в Святой Шёпот из торговых поездок, очень позаботился о том, чтобы Кавех чувствовал больше стабильности. Это неоценимо. То, что он пожертвовал титулом, в принципе — большой шаг. Мы их недооценивали, — говорит Арлекино, поднимая бокал и кивнув в знак поддержки. Кэйя лишь улыбается, погружаясь в строки, в которых звучат и предостережения, и надежды.

— Кавех всегда умел находить нужные слова, — отвечает он, всё ещё погружаясь в мысли. — Кажется, они очень плодотворно проводят время вместе.

Этот вечер — последний перед тем, как аббатиса покинет поместье. Уже долгое время она прибывает в беспрерывных разъездах, полномерно и постепенно объезжает все близлежащие поселения и города для того, чтобы убедиться лично в "исцелении" народа. Всякий раз приходится оказываться все дальше. Эта поездка должна стать роковой, унести ее в неизведанную даль. Вино становится их утешением, сосредоточившим все переживания и волнения. В этот вечер они не только читают, но и прощаются.

Пальцы складывают плотные листы бумаги, чтобы оставить их на столе. В своем письме Кавех писал, что у него все хорошо, что они закончили реконструкцию третьей части города. Это было значимое событие, ведь проект длился целый год и затрагивал не только внешнюю архитектуру, но и внутреннюю инфраструктуру. Прошло время, и теперь вместо серых и старых зданий предстали новые дома. Все это благодаря ему, его любви к дому. Благодаря Аль-Хайтаму, оставшемуся рядом с ним, отрёкшемуся от тянущего долго и участи воина. Кавех описывал, как жители Святого Шёпота с нетерпением ждали открытия новых площадей и улиц, нового храма. Люди собирались, чтобы отметить этот праздник. Музыка, смех, увлекательные мероприятия — атмосфера была наполнена радостью и оптимизмом. Она была насколько другой и правильной. Вокруг царила энергия перемен. Несмотря на все трудности, связанные с реконструкцией, он убежден, что усилия стоили того. Святой Шёпот стал живым, а не тянущимся к жизни.

В своем письме он писал, что он счастлив, что все заканчивается именно так. После становления рабом, в течение долгих месяцев, наполненных переживаниями и сомнениями, он не мог даже мечтать о хорошем исходе. Каждое утро начиналось с постоянного ожидания худшего, и вскоре его жизнь превратилась в серую рутину. Но теперь, глядя назад, он понимал, что трудности лишь закалили его дух и помогли выбраться на новый уровень. Он вспомнил все случайные встречи, которые привели его к этому моменту. Каждое слово Кэйи, каждый ободряющий дар Аль-Хайтама — все это стало для него маяком надежды. Кавех научился ценить поддержку так странно и внезапно появившихся друзей, которые не оставляли его в минуты отчаяния. Их вера в него стала важной частью его пути. Когда он писал последние строки своего письма, он плакал — его охватывали радостные чувства. Он знал, что впереди их всех ждет новая жизнь, полная возможностей и перспектив.

Наконец-то он мог вздохнуть полной грудью и, не оглядываясь назад, смело шагнуть в будущее. Он обрел семью. Того, кто беззаветно его любит. С ним рядом была его сестра — его опора.

— Я тоже буду писать тебе письма. По мере возможности, я буду обязательно связываться с вами. Я хочу посетить восток Европы, — говорит Арлекино, в её глазах читается сдержанная поддержка. Они оба понимают, что разлука будет трудной. — Там, за горизонтом, скрыты земли, где люди создают идолов, и их вера приводит их к невообразимой жестокости. Эти земли, плененные мраком и слепой преданности, становятся сценой, на которой разыгрывается трагедия, знакомая... нам всем. И требующая решения.

Кэйя кивает, погружаясь в её слова.

— Но как ты доберёшься туда? Верхом? Путь полон неожиданных поворотов и препятствий. Сама знаешь.

— Несомненно, — отвечает Арлекино с лёгкой ухмылкой. — Но именно в этом и есть смысл. Путешествие — это не лишь цель, а сам процесс открытия. Каждый шаг дарит мудрость, а каждое разочарование — опыт.

Кэйя задумывается, поднимая на женщину какие-то слишком понимающие глаза.

— Мы могли бы составить тебе компанию... Вместе нам будет легче справляться с невзгодами.

Арлекино улыбается, ощущая, как теплеет её сердце. В этой мимолетной минуте мир вокруг словно приостанавливается, и все заботы хочется оставить в прошлом. Последние солнечные лучи пробиваются сквозь штору, как золотые нити, обвивают её.

— Да, вместе мы сможем покорить и восточные земли, и всех этих идолов, и любых разбойников. Только вот я должна отправиться туда одна, понимаешь? Вам нужно остаться здесь, это теперь ваша территория. Она под вашей властью, и вы должны регулировать её, как настоящие управленческие лица.

— Ты ведь просто не хочешь возвращаться на север. Так? Ты готова сделать своё путешествие безмерно длинным, лишь бы не оказаться там, откуда пришла.

— Ты прав, — между ними повисает короткая пауза. Полная немного неприглядной, немного сконфуженной честности. Следующие её слова звучат, как самое искреннее откровение из всех, что она когда-либо рассказывала своему другу. — У меня складывается странное ощущение, словно если я туда вернусь, то вся моя жизнь закончится. Там меня ждёт только груда несчастных воспоминаний, которые я хочу выбросить к чертям. Каждый уголок Северных врат пропитан страхом и сожалением, тёмные тени прошлого преследуют меня, не давая покоя. Снег, который когда-то казался мне таким чудесным, сейчас напоминает о морозной пустоте. Там осталось только холодное презрение. Память о детских радостях изменилась в тягостное бремя.

Подсознательно Арлекино понимает, что как бы далеко она ни бежала, однажды придётся вернуться. Эта мысль, словно тень, следует за ней уже давно, отзываясь в каждом шаге, в каждом вздохе. В её долгих путешествиях, от ярких огней шумных улиц и до тихих уголков заброшенных деревень — это осознание всегда витает рядом, а вместе с ним и неосознанная тоска по родным местам, по тем мгновениям, которые казались безвозвратно утерянными.

— Может, именно поэтому я не хочу возвращаться. Я устала от страха, что вновь столкнусь с собой — с той, кто смеялась на заснеженных просторах и мечтала о будущем, которое теперь кажется... предательством.

Кэйя берет руку Перуэр в свою. Казалось бы, простой жест поддержки. Но как же от него становится легче. Это мгновение, словно замедленное в потоке времени, окутывает их теплом. В глазах Арлекино читается удивление и благодарность — ведь во всем многообразии трудностей, она неожиданно нашла опору в этом внезапном человеке, которого столько раз могла использовать. Кэйя прекрасно понимает, что его простое движение может открывать двери, о которых они оба даже не подозревали. С каждой секундой, когда их руки соприкасаются, Арлекино чувствует, как напряжение покидает ее плечи, а сердце выравнивает ритм. Это почти как клятва о взаимопомощи, обещание быть рядом в самые трудные моменты.

Кэйя, не отпуская её руку до тех пор, пока в дверь не стучат. Скоро она отрывается, впуская внутрь высокую фигуру Дилюка. Его тут же окутывает аромат вина и фруктов, напоминание о бесконечных ночах в этом большом кабинете. Он медленно шагает по паркету, а глаза — яркие и сверкающие бодростью — оглядывают двоих затворников, спрятавшихся здесь.

— Я искал вас. Прошу прощения, если помешал. Что-то подсказывало мне о том, что если найду одну, то второй обязательно будем где-то рядом, — он говорит, это доброжелательная и сдержанно, убирая руки за спину. — Вы прощались?

— Да, — отвечает Кэйя, кивая мужчине. Дилюк понимающе оглядывает Арлекино — та выглядит морально подготовленной. — Придется тебе, по мере ее отъезда, развлекать меня всеми возможными способами. А ты как думал? Да, мне станет ужасно скучно.

— Что его вы пожелаете, господин Альберих? — Дилюк принципиально хмыкает, подходя ближе и складывая руки на груди. На его левой руке виднеется кольцо — серебряное со вставкой из красного камня. Только слепец не заметит у Кэйи такое же. — Хотите, можете, еще и завтрак в постель?

— Кто ж я такой, чтобы тебе отказывать?

— Я смотрю, тебе палец в рот не клади, — даже при такой жаркой словесной перепалке Дилюк каким-то волшебным образом продолжает оставаться абсолютно уверенным в своих словах и ни капли не сбавлять позиций. — Откусишь.

— Тебе — не откушу, — насмешливо отвечает, поднимаясь с места и убирая письмо в стол. — Тебя мне будет жалко.

— Мне пора собираться, — говорит Арлекино, прежде чем оставить Дилюка и Кэйю вместе. Ей в самом деле пора идти, сколько бы тепла и радости ей не доставляло наблюдение за ними. — Не буду беспокоить вас, мои дорогие.

Дверь за ней закрывается, и Кэйя ласково улыбается Дилюку. Рагнвиндр, слегка смущённый, качает головой, понимая, что очень уж оно заигрались. В воздухе витает напряжение, словно нетерпеливое ожидание. Он чувствует, как его сердце начинает биться быстрее, а мысли путаются в ритме немного участившегося дыхания, которое игриво колеблется между ними. Кэйя, облачённый в яркие, контрастные цвета, словно фонтан, излучает жизненную энергию. Альберих смотрит на мужчину, и в его глазах искрится благодарность.

— Я не ожидал, что ты зайдешь ко мне в таких в бурных обстоятельствах, — говорит он, стараясь скрыть тревогу, что успела затаиться в его сердце. За окном начинает накрапывать, и уже через пару мгновений становится слышен тихий гул солнечного дождя, и его капли заметно стучат по окнам, создавая мелодию, полную ностальгии.

Дилюк отвечает мягко. Его голос словно охватывает все теплым светом, сочится сквозь умиротворенность внезапно затихшего рабочего кабинета, даруя ощущение надежды. Слова его пропитываются лёгкой ноткой серьёзности, однако они не оставляют места для сомнений в искренности намерений. Кэйя всякий раз оказывается благодарен ему за это понимание. Кажется, никто в мире не способен оказать на него настолько действенное давление.

— В такие моменты важно быть рядом с теми, кто тебе дорог, — Кэйя присаживается на край стола, играя с цепочкой на шее, которая сверкает в полумраке. Дилюк показывается рядом – Мы оба спустя много времени находимся здесь, и я хочу, чтобы ты знал: ты не один. Арлекино не одна. Никто из нас не один.

Жрец прикрывает глаза, ощущая тепло его слов, словно укрываясь ими, как одеялом.

— Это правда. Надо же, какой порой жестокой, и всё-таки нежной бывает с нами судьба. Сперва она дарит нам страдания, а потом преподносит таких благодарных людей. И даже не знаешь: благодарить её или порицать. Наверное, всё-таки стоит благодарить. По крайней мере, я бы сполна отблагодарил её за тебя, — его голос звучит тихо, но в нем присутствует решимость.

— И я бы тоже, — Альберих смотрит ему в глаза, и между ними образуется невидимая нить, связывающая их судьбы. — Ты не представляешь, как давно я жду этого момента, — тихо произносит Дилюк, подходя ближе. Он прикасается к руке Кэйи, ощущая дрожь от их близости. Альберих же улыбается в ответ, в его глазах сверкает искра, которая манит к себе.

— А меня самого ты никогда не хотел отблагодарить как следует? — парирует он, хотя его тон выдает неподдельный интерес.

Внезапно Дилюк наклоняется и что-то ему шепчет, их губы едва касаются друг друга, и мир вокруг исчезает. Этот ужасно интимный, горячий шёпот становится их тайной. В этот миг они забывают о правилах и условностях, позволяя страсти взять верх. Их сердца бьются в унисон, и каждый новый взгляд раскрывает новые грани их чувств. Заметив, как Дилюк погружается в его манящий взгляд, Кэйя чувствует, как его собственное сердце начинает резонировать с этой навалившейся атмосферой. Он не может не улыбнуться, вспоминая, что именно такой игры ему так не хватало. Внезапно напряжение в воздухе становится ощутимым, как искры, бьющиеся в боковые стороны. Кэйя целует его первым. Глубокий и полный уверенной любви поцелуй накрывает их с головами, заставляя беспечно тонуть.

— Неужели словесные благодарности тебе было не достаточно? — спрашивает Рагнвиндр с лёгкой суровостью, словно предложив Кэйе дуэль. В тот момент, пока он шепчет, даже расстояние меж их губами почти не изменяется — шёпот звучит прямиком в поцелуй. В ответ Кэйя лишь одобрительно поднимает брови, обнимаю мужчину за плечи. Их дыхание становится всё более глубоким и синхронным, сочетая в себе несказанные желания. Дилюк, поймав уверенный взгляд жреца, вновь тянется к нему, обнимает за талию. едва ли не роняя на стол. Их губы сближаются вновь, сливаясь в новых касаниях, которые позволяют забыть о внешнем мире.

Эти мгновения остаются запечатлёнными навеки, как нечто совершенно уникальное, заставляя их сердца рваться в унисон друг с другом — сердца двоих совершенно отчаянных людей, познавших всю красоту свободы.

***

Красота дворца в Мадурай зашкаливает. Этот архитектурный шедевр поражает воображение своей величественностью и изяществом. Не даром в юности это резиденция полюбилась Зандиком больше всего.

Ещё при приближении к дворцу, глаза невольно останавливаются на его великолепных фасадах, украшенных резьбой, отражающей богатство и разнообразие местных традиций. Каждый элемент здания, от колонн до крыш, рассказывает свою уникальную историю, создавая ощущение, что здесь время будто замерло, и погружает в волшебство. Леденящие душу тени величественных колонн придают залам таинственность, а золотые орнаменты на потолке, отражающие солнечные лучи, создают игру света, завораживающую глаз. Гуляя по мраморным полам, порой кажется, что можно услышать шаги истории, ведь каждое событие, случившееся здесь, осталось пронизано атмосферой неповторимости. В центральном дворе расположены величественные статуи, олицетворяющие великих Тридеви — жён Шивы, Брахмы и Вишну, их мудрость и силу. Эти каменные стражницы кажутся живыми, словно охраняют тайны, которые однажды бродили по этим местам. Цветущие изящные розы, ухоженные аллеи и ароматные соцветия лаванды создают идиллию, в которой хочется потеряться и забыть о времени.

Дворцовая библиотека, укрытая среди теней старинных деревьев, хранит древние тантрические манускрипты и секреты, накопленные веками. Каждый том здесь – целая вселенная историй и знаний, которые в своей мудрости даруют вдохновение многим поколениям. Именно здесь, у окна, открывающего вид на безграничную Индию, можно провести часы в тишине, предаваясь размышлениям о жизни и её смысле. Утренние лучи, освещающие дворец мягким золотым светом, делают его ещё более романтичным и загадочным, притягивая туристов со всего мира.

Особенно хорошо красоту этих зданий видно из их крыла — того, где располагаются покои правящей семьи.

— Вы хорошо выглядите. Ваше шервани подходит к вашим глазам. Такое же светлое и изящное. Кто бы что ни говорил, — Панталоне говорит это мягко, оглаживая грудь Доктора. Дарит ему сдержанный взгляд и чувствует, как чужая рука касается его в ответ — ложится на поясницу.

— Сегодня обстоятельства требуют выглядеть подобающе.

— Вы беспокоитесь, по вам это видно, — Панталоне тихо улыбается. Его улыбка кажется безбожно красивой. В этой безмятежности заключена тайна, которую никто не смеет нарушить. Свет играет на его лице, отражая гармонию окружающего мира, словно каждое мгновение наполнено смыслом. Он отрывается, подходя к балкону и знает, что принц пойдёт следом за ним. Сегодня во дворце много приезжих чиновников, и меж деревьями мандаринов бегают их парадно разодетые дети, смеются и играют, старики сидят у фонтана рассказывают истории, а в воздухе витает аромат подступающей жары. Эта простая радость наполняет его изнутри. Его глаза, глубоко насыщенные цветом, светятся.

— Не стоит недооценивать важность первого впечатления, — отвечает Доктор, поправляя широкую вуаль, словно это может укрыть его от взглядов окружающих. Волнение, которое его терзает, мешало сосредоточиться на важном деле, которое ожидало впереди. Каждый взгляд, каждое слово могло стать решающим. — Сегодня все взгляды будут прикованы к нам.

— Возможно, — кивает Панталоне в ответ, — но это не только форма: нужен и дух. Вы должны помнить, что под вашей оболочкой скрывается не только плоть, но и душа. Ваши стремления, мечты, страхи — все это будет сиять среди толпы. Нам нужно сделать так, чтобы от вас осталась только ваша решимость. Люди любят решимость, особенно от правителей.

— Вы правы, — говорит Зандик в ответ. В голове сего слышится неуклонная строгость, вытесняющая все волнение. — Это время для демонстрации не только вешней собранности, но и внутренней силы. Но как же странно это ощущается.

Звучит тихая-тихая усмешка.

— Люди, как правила, гнутся под двумя вещами: под ласковыми руками дипломата и под грубыми ударами тирана. А меня ни тем, ни другим не назовешь. Сколько страха было в их глазах раньше, и как изменились их взгляды теперь, когда они поняли, что им протягивают руку помощи. Ещё лет пять назад я и подумать не мог, что на меня престанут смотреть, как на беспощадное зло.

Панталоне глядит на него с пониманием.

— Вы не одиноки в своих переживаниях. Все мы испытываем давление, когда на кону стоит нечто большее, чем просто торжественный вечер. Эти перспективы и осуждающие взгляды могут превратиться в отличный трамплин или же, наоборот, в источник страха. Маска, которую мы носим, может сыграть решающую роль в тот момент, когда придется ее снять. Но, как бы оно ни было, я буду с вами на этом пути.

— За что вы мне достались? — Зандик издает хриплый смех, привлекая мужчину к себе. Вскоре уже не просто доверенное лицо принца, а члена правительского совета.

— За то, что однажды мы с вами приняли решение равняться друг на друга. Знаете, как дорого стоит такая степень уважения? В нашем мире она слишком ценна, — шепчет Панталоне в ответ. —Пойдёмте уже, все вокруг ждут праздника.

Доктор кивает, осознавая, что истинная сила заключается в уверенности, в честности и непреклонности данных обетов. Он глубоко вдыхает, позволяя мыслям улечься. Сегодня он будет благороден, как никогда.

Сегодня Индия дышит особенно торжественно. Всякий, кто может себе это позволить, съезжается в Мадурай — новую столицу, выбранную наследным принцем — чтобы наблюдать торжество, которое пройдет в сердцах каждого её жителя. Это не просто день — это знаковый момент, когда принц, окружённый благословением предков, вступает в свои права как наследник давней династии, правитель. Солнце, восходя, окрашивает небо в золотые и пурпурные тона, предвещая великое будущее. Дворец, величественный и загадочный, наполняется звуками традиционных инструментов. Наряженные в яркие национальные костюмы люди собираются на площади, чей оживленный гул сливается с ароматами специй и цветов. Каждый из гостей понимает, что сегодня они — не просто свидетели события, но и хранители наследия, которое передается из поколения в поколение.

Принц, с гордой осанкой и строгостью в глазах, поднимается на трон предков, осознавая всю тяжесть долга и чести, которую на себя берёт. Его путь только начинается, и все надежды народа теперь в его руках. Все перемены, которые он принесет — будут его заслугой.

***

Осень обращает портовые города в месиво из грязи, гниловатых запахов водорослей и лоточной рыбы. Серая пелена облаков висит над низкими крышами, пропитанными влагой и усталостью. На набережной, где когда-то бойко ругались моряки, теперь лишь шепчет холодный ветер, унося с собой круги на мутной воде. Старые деревянные суда, покачиваясь на ярко-красных буях, напоминают о былых временах, когда их палубы были полны жизни и надежд. Лодочники, завернувшись в изношенные плащи, плетут нити забвения — медленные и замерзшие — можно подумать, что их бледные руки поросли мхом, как и случайные конструкции из строительных лесов, оставшихся на берегу. Именно по эти людям Арлекино понимает, как далеко она от места, которое в последние годы служило ей домом.

В этот грустный и полутуманный час вечерние огни портов начинают тускнеть, словно стараясь спрятаться от неумолимого натиска осеннего холода. Улицы наполняются звуками шагов одиноких прохожих, которые, видимо, потеряли дорогу к своим мечтам. Где-то вдали смешиваются крики чаек с треском перекатывающихся волн, как будто сами волны пытаются напомнить, что жизнь продолжается, несмотря на серость дней, окрашенную осенним настроением. В воздухе витает таинственный аромат перезревшего моря, аромат соли, смешиваясь с уносящимися воспоминаниями о летней теплоте. Старая рыбацкая хижина, приютившаяся на краю набережной, брезжит тусклым светом, и оттуда доносится затихающий голос гитары. Кажется, что мелодия расшатывает время, заставляя безмолвие вокруг наполниться забытыми радостями и несбывшимися надеждами. Старики, сидящие на скамейках, погружены в свои думы — они пересчитывают каждую морскую бурю, каждую удачу и неудачу. Их глаза отражают не только штора и дни обильного улова, но и потерянные годы, полные мятежа. Осень — это не только переход, но и прощание, которое оставляет глубокий след в их сердцах.

Когда вечер окончательно сгущается, серые тени начинают плясать под масляными фонарями, словно призраки давно ушедших дней. Ее уставшие глаза в последний раз смотрят на гавань, прежде чем покинуть ее. Кажется, даже в ее одежду въедается эта странная серость. Ветер, неумолимо крадущийся сквозь ржавые мачты, пробирается свозь ее седые волосы, собранные в хвост, шепчет что-то невнятное. Каждая волна, разбивающаяся о берег, носит в себе шепот воспоминаний, которые она тщетно пытается удержать.

Глаза Арлекино краснеют от ветра, краснеют нос и щеки, приходится накинуть на голову тяжелый капюшон. Глядя на уставшие корабли, которые больше не мечтают о новых горизонтах, она понимает, что каждая прощальная волна не просто уносит, но и окутывает ее надеждой на новый старт. В этом портовом городке Арлекино запаслась всем, что стоит взять в дальнюю дорогу, посетила все места, где у нее были неотложные дела.

Пора двигаться дальше.

Вдруг она чувствует, как что-то шевелится совсем рядом с ней. Кто-то словно шарится в кармане ее шерстеного плаща.

Обернувшись, она замечает воровку — девчонку лет десяти — и тут же ловко хватает ее за тонкую, худую ручку. И в самом деле, пред ней словно оказывает мышонок, угодивший в мышеловку. Бледная, грязная маленькая воровка, а в глазах у нее — больших, цвета этой застоявшейся портовой воды — читается злое смирение, почти неживое.

Таких, как она, в подобных местах немерено. Кто знает, сколько раз она уже вот так воровала у прохожих? На улицах, полных обид и ожиданий, она словно тень скользила между прочими бедняками. Отвергаемая и сама отвергающая, она умела прятаться в тенях, укрываться от жестоких взглядов. Её руки, изящные и в то же время иссеченные до крови, ловко захватывали предметы, которые обещали кусочек надежды, пусть даже мимолетной. Город жил своей жизнью, не замечая, как на его дне бродит эта неуловимая душа. Обычно, услыхав веселый смех проходящих детей, она только горько и бледно усмехалась в своей горькой внутренней темноте. Каждый шаг её был поругой, каждый взгляд — карой. Сперва, когда она только начала воровство, в ней смешивались стыд и гнев, желание быть угодной и стремление к свободе. Теперь же не осталось ничего. Она мечтала о том, как они с братом однажды поднимутся над этим, освященным грязью бытия, местом. И станут кем-то большим. Но пока что она — оставалась лишь голодной воровкой, чье имя никто не знал, чья судьба изначально была нарисована на сером холсте жизни.

Мгновение замирает в воздухе, и тревога, смешанная с удивлением, пронзает Арлекино. Девочка, с короткими светлыми волосами, без всякого страха смотрит в её глаза, в них плещется только одно отчаяние. Такими глазами обладают лишь те, кто готов пойти на все, чтобы выжить.

— Что ты ищешь? — спрашивает аббатиса, напрягая хватку.

Сперва девочка молчит, проглатывая злую обиду.

— Простите, я... хотела отобрать ваши деньги. Я видела, как вы покупали дорогую сбрую на рынке. Значит, у вас есть деньги... — произносит девочка, с трудом подбирая слова.

Непонятная смесь эмоций охватывает Арлекино: сочувствие к бедному существу, оказавшемуся на краю пропасти, и гнев от попытки ограбления. Она отмечает, что на щеках у воровки блестят слезы, а руки дрожат. Настоящее ли это все?

— Выглядит так, будто тебе нужна помощь, а не карманы других людей, — произносит она, глядя в лицо девочки.

Воришка опускает голову, и в этот момент сердце женщины смягчается. Она отпускает руку ребенка, совсем не уверенная в том, сорвется ли воровка с места прямо в то же мгновение, убежит ли. В ту же секунду Арлекино тихо добавляет:

— Давай поговорим.

Девочка медленно поднимает голову, ее большие и красивые глаза светятся неуверенностью, но в них уже нет былой паники или злости. Она смотрит на женщину в упор, словно ищет в ней ответ на вопрос: зачем? Зачем им разговаривать? Ноги ее дрожат, и она все же делает шаг назад, но, почувствовав поддержку в дружелюбном взгляде, останавливается.

— Я... я не хочу воровать, — произносит она тихим, но решительным голосом. — У нас дома... ничего нет. Мы сбежали от охоты за душами. Нам некуда иди и нечего есть.

Арлекино, услышав эти слова, чувствует, как тяжелый камень падает с ее души. Теперь пустота уступает место беспокойству. Как же тяжело ей было раньше смотреть на таких детей. В ту пору, когда она собиралась стать вовсе не главной священницей Северных врат, а простой настоятельницей при детском приюте. Пред ней вовсе не воровка, а ребенок, застрявший в ловушке обстоятельств.

— Ты не виновата в том, что происходит, — говорит она. — Давай найдем способ помочь тебе. Расскажи мне, что именно случилось, и я постараюсь помочь.

— Мы с братом... остались одни. Мы голодаем.

— Как тебя зовут? — спрашивает Арлекино, опускаясь на одно колено перед воровкой.

— Линетт. Брата зовут Лини. Я правда не хотела у вас воровать. Так нужно. Родителей убили среди ночи, а нас забрали, рассадили на повозки и повезли очень далеко от дома. Я уже не знаю, где дом. Мы... все потеряли, — слышно, что девочка старше, чем кажется — несколько лет скрадывают ее худоба и бледнота. Она выглядит болезненно.

Женщина изучает лицо девочки, в котором копится страх. Она видит в её глазах отражение надежды, смешанной с отчаянием.

— Почему ты не позвала на помощь? — тихо спрашивает она, протягивая руку к Линетт, словно желая обнять её.

Линетт снова опускает взгляд.

— Мы думали, что никто не поможет. Всё, что мы знаем — это бедность и голод.

— Я понимаю. Но иногда помощь приходит с самых неожиданных сторон. Я куплю вам еды, куплю одежды. Я помогу вам. Хорошо? Покажи мне, где сейчас находится твой брат. Мы во всем разберемся.

Тело Линетт напрягается. Она почти не дает себя трогать, в каждом новом ее движении проскальзывает недоверие. Она оглядывается вокруг, словно пытаясь найти подтверждение своим мыслям в обрывках разговоров и мимолетных взглядах. Сердце её бьётся быстрее, и в воздухе витает напряжение, словно готовое вот-вот разразиться бурей.

— Зачем вам нам помогать? Нам уже однажды хотели... помочь. Нет, нам не нужна помощь...

Женщина улыбается, её улыбка наполняет пространство теплом. Боль колит в груди. Жутко, безразмерно, отчётливо. Она не сочится свозь улыбку. Но как же Арлекино больно. Как же больно.

— Потому что я всегда мечтала о том, чтобы давать детям надежду на жизнь под мирным небом, на жизнь без бедности. Когда-то я готова была отдать за это всю себя. И я не хочу, чтобы ты и твой брат остались одни в этом мире. Я сделаю для вас все, что вы пожелаете.