ГЛАВА 5. «Пошел нахуй»
Минск. Школа.
Пятница. Перемена.
(От лица Ликуси)
Я зашла в учительскую с дерганным лицом.
– Тебе надо отдохнуть, – бросила психологичка, глядя поверх очков.
– Да нормально всё.
– У тебя руки дрожат.
Я посмотрела на пальцы. Действительно, сжимала ручку так, будто она — его грёбанная шея.
Этот мудак меня ломает.
На глазах у всех. Ходит как по дому. Смотрит так, будто уже раздел. Говорит так, что внутри всё гремит.
– Руслановна, можно вас? – заходит завуч.
– Да.
Мы выходим в коридор.
– У тебя с 11Б всё в порядке?
О, пошло.
– Почему спрашиваете?
– Потому что Коробыко слишком вольно себя ведёт. На учителей подаёт, на физрука наехал. И на уроках у тебя — театры.
– Он подросток. Переходный возраст.
– Он говорил, что ты к нему «предвзято относишься». Уверен, что ты его «хочешь прижать».
– Что он?!
– Ты не ослышалась.
Сука. Он специально. Он толкает меня к краю. И мне начинает нравиться падать.
(от лица Никиты)
Я знал, что она кипит.
Потому что я видел, как она вышла с завучем, сжав губы.
А потом — как зыркнула на меня, как будто могла убить.
Но не убьёт.
Потому что я знаю, как она стонет.
Я подошёл к ней после последнего звонка, прямо в коридоре.
– Слушай, – говорю, – если ты такая умная, почему такая заводная?
– Отвали, Никита.
– Ты хочешь. Я вижу.
Она сжала зубы, схватила меня за локоть, дёрнула в пустую аудиторию.
– Ты охуел. Ты понимаешь, что делаешь? Меня с работы могут выкинуть!
– А ты не хотела, да?
– Пошёл нахуй.
Она хотела хлопнуть дверью — я перегородил.
– Уйди, пока я не закричала.
– Кричи. Ты же любишь шуметь, когда тебе хорошо.
Она вскинула руку, будто ударит. Но не ударила.
– Ты реально больной.
– Нет. Просто хочу тебя.
– Тебе 17!
– А тебе – 23. В самый сок.
Она смотрела на меня с таким ужасом и вожделением, что я едва не сорвался.
Но просто шагнул ближе. Почти касаясь носом её лица.
– Скажи только одно. Ты жалеешь?
– ...
– Ага. Вот и думал.
Я развернулся и ушёл.
Оставил её стоять в пустом классе, с пульсом на потолке и трусиками в аду.
(от лица Ликуси)
Он исчез. А я осталась.
Горячая. Разбитая. Влажная. И полностью потерянная.
Я трясущимися руками схватила свой дневник и написала одной строчкой:
«Если он зайдёт ко мне на перерыве — я его поцелую. Если не зайдёт — я уволюсь.»
Он не зашёл.
И я осталась. Потому что я трусиха. Потому что он — огонь, который сжигает всё.