Искра в холоде

Сеул дышал холодом поздней осени. За окнами пентхауса на вершине одного из самых престижных небоскребов Ганнама город мерцал миллионами огней – холодных, далеких, как звезды. Внутри же царила стерильная тишина, нарушаемая лишь тиканьем напольных часов в гостиной – швейцарского хронометра, одного из многих в коллекции владельца.

Феликс стоял посреди просторной, безупречно чистой спальни. Его тонкие пальцы нервно перебирали складки дорогого шелкового халата, подаренного на годовщину их… союза. Годовщину заключения сделки. Воздух был напоен едва уловимым, но отчетливым для его омежьих рецепторов ароматом – смесью дорогого, холодного мужского парфюма, свежего льна и чего-то глубокого, древесного и неумолимого. Альфа.  Его  альфа. Банчан.

Сам Банчан уже встал на рассвете, как всегда. Феликс слышал его шаги – точные, размеренные, лишенные суеты – в соседнем кабинете, затем в ванной. Ни звука поцелуя, ни ласкового слова, ни даже взгляда, задерживающегося дольше необходимого. Процедура. Ритуал. Он был частью интерьера этой роскошной тюрьмы: красивой, дорогой, но лишенной души вещью. Сын старого друга семьи, переданный по договоренности для укрепления деловых связей и продолжения рода. Омега-функция.

Феликс подошел к панорамному окну, прижав ладонь к ледяному стеклу. Внизу копошилась жизнь – яркая, шумная, несущаяся куда-то с бешеной скоростью. Ему казалось, он даже слышит отголоски музыки, смеха, гудков машин. Его мир был заточен в этих стенах: безупречный мрамор, хромированный металл, картины абстракционистов, стоившие целое состояние. Красота, которая резала глаза своей безжизненностью. Он тосковал по запаху свежей выпечки из маленькой кондитерской у дома его родителей, по ощущению скейтборда под ногами, по ветру, путающему светлые волосы. По свободе, которая казалась такой близкой за стеклом и такой недостижимой.

Внутри все сжималось от знакомой, гнетущей тревоги. Как комок колючей проволоки под ребрами. Он знал расписание дня: завтрак в одиночестве (Банчан уже уехал в офис), визит стилиста (нужно выглядеть безупречно для вечернего приема), сам прием (еще несколько часов фальшивых улыбок и пустых разговоров в обществе таких же запертых в золотых клетках птиц), потом… тишина. Вечная тишина этой квартиры, где даже его шаги казались слишком громкими.

Не терпит Хаоса – вспомнил Феликс безжизненную фразу из брачного контракта, описывающую Банчана. Его существование и было воплощением этого принципа. Контроль над всем. Над временем, над бизнесом, над ним.

Феликс вздрогнул, услышав тихий звук открывающейся двери. В проеме возник Минхо, телохранитель. Бесшумный, как тень, в идеально сидящем черном костюме. Его альфийский запах был сдержанным, профессионально нейтральным, но все равно ощутимым – металл и морозный воздух.

– Госпожа Ким прислала платья на выбор для вечера, – его голос был ровным, без эмоций. – Они в гардеробной. И мистер Банчан просил напомнить, что прием начинается ровно в восемь. Вас заберут в семь тридцать.

Феликс кивнул, не оборачиваясь. Голос его звучал чуть хрипло от сдерживаемых слез и утренней тошноты, которую он приписывал тревоге:
– Спасибо, Минхо. Я… я скоро посмотрю.

Телохранитель молча скрылся. Феликс почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Даже бета-помощница хозяйки, даже телохранитель – все были частью этой отлаженной машины, контролируемой Банчаном. Он глубоко вдохнул, пытаясь унять дрожь в руках. *Выпечка. Нужно что-то испечь.* Это был его маленький ритуал сопротивления, его островок тепла в этом холоде. На кухне, оснащенной по последнему слову техники, но чаще всего пустовавшей, он мог хоть ненадолго почувствовать себя собой. Чувствовать аромат ванили, муки, смотреть, как тесто поднимается – живое, настоящее.

---

Вечерний прием в шикарном отеле был, как всегда, воплощением ледяной элегантности. Хрусталь люстр отражался в полированном паркете, звучала ненавязчивая фортепианная музыка, а воздух был густым коктейлем из дорогих духов, альфийской уверенности и омежьей покорности. Феликс в изысканном, но неудобном темно-синем костюме стоял рядом с Банчаном, держа в руке бокал с минеральной водой. Он улыбался – мягко, кротко, как и полагается омеге высокопоставленного альфы. Внутри же все сжималось от желания кричать.

Банчан был безупречен. Его черный смокинг сидел как влитой, подчеркивая атлетичные плечи. Темные волосы были идеально уложены, взгляд – острый, аналитический, скользил по гостям, оценивая потенциал сделок, скрытые угрозы. Он говорил мало, но каждое его слово ловили. Его альфийская аура – мощная, доминантная, холодная как сталь – незримо витала вокруг, заставляя бета-посредников нервничать, а омег инстинктивно опускать взгляд. Он положил руку Феликсу на поясницу – жест собственности, контроля, а не нежности. Пальцы были твердыми, теплыми сквозь тонкую ткань, но Феликсу стало еще холоднее.

– Феликс демонстрирует изысканный вкус, Чан, – улыбнулась одна из жен партнеров по бизнесу, пожилая омега с глазами, давно потухшими от скуки. – Такая… хрупкая красота.
Банчан лишь слегка наклонил голову, его губы тронула едва заметная кривая, не дотягивающая до улыбки.
– Он соответствует требованиям.

Феликс почувствовал, как по щекам разливается жар стыда. "Соответствует требованиям". Как мебель. Он поймал взгляд Чанбина, партнера Банчана по бизнесу. Тот быстро отвел глаза, но в его взгляде на мгновение мелькнуло что-то… похожее на жалость? Или просто оценка актива? Чанбин, бета, был таким же расчетливым, как и Банчан, просто более экспрессивным в своем стремлении к вершине.

Феликс не выдержал. Ему нужно было воздуха. Настоящего, не этого спертого, пропитанного властью и деньгами.
– Прошу прощения, – его голос прозвучал тише, чем он хотел. – Мне нужно… в уборную.

Банчан кивнул, не глядя на него, погруженный в тихий разговор с важным японским инвестором. Его рука снялась с пояса Феликса – отцепилась, как ненужный аксессуар. Разрешение было получено. Молчаливое. Феликс быстро направился к указателю, чувствуя на себе оценивающие взгляды. Он знал, что Минхо где-то рядом, невидимый, но всевидящий. Телохранитель был тенью Банчана, его продолжением.

Уборная была огромной, мраморной и пустынной. Феликс оперся о раковину из черного оникса, глядя на свое отражение в зеркале. Белое лицо, тени под слишком большими глазами, которые казались еще больше от наведенного макияжа. Он выглядел как изящная фарфоровая кукла, выставленная на витрине. Он сжал край раковины так, что костяшки пальцев побелели. *"Я не могу. Не могу больше."* Мысль прозвучала с пугающей ясностью. Он не представлял, что с этим делать, но гнет был невыносим. Он не мог вернуться туда, в этот ад вежливых улыбок.

Не думая, почти на автомате, Феликс проскользнул не к главному выходу, где его мог ждать водитель или Минхо, а к служебному коридору, который он случайно заметил в прошлый раз. Серый, невзрачный, пахнущий моющими средствами. Его сердце бешено колотилось, кровь гулко стучала в висках. Он шел быстро, почти бежал, не оглядываясь, поднял воротник пиджака. Ослушаться. Сбежать. Хотя бы на час. Хотя бы на мгновение. Ему нужно было почувствовать что-то настоящее. Что-то кроме этого леденящего холода.

---

Холодный ночной воздух ударил в лицо, как пощечина. Сладко-горький. Свободный. Феликс жадно вдохнул его, зажмурившись. Он был в узком переулке за отелем. Шум большого города обрушился на него – гул моторов, далекая музыка, смех, лай собак. Он не знал, куда идти. Просто шел, ускоряя шаг, срывая с шеи удушающий галстук и суя его в карман. Его тонкие туфли стучали по асфальту. Он чувствовал себя одновременно ужасно напуганным и невероятно живым. Каждый нерв трепетал.

Он вышел на набережную реки Хан. Здесь было темнее, прохладнее. Фонари отбрасывали длинные тени. Где-то вдалеке, из-под моста, доносился нарастающий рев моторов – низкий, басовитый, зовущий. Гонки. Нелегальные, опасные, живущие по своим законам. Мир, о котором он читал в тайне от всех, мир, который манил его яркостью и свободой, пугая своей жестокостью.

Феликс остановился, опершись о холодные перила, смотря на темную воду. Тревога начала возвращаться, холодными волнами. *Что он наделал? Банчан… Минхо… Они уже ищут его. Последствия будут…* Он не позволил себе додумать. Вдруг его нос, чувствительный омежий нос, уловил новый запах. Резкий, горячий, захватывающий дух. Бензин, горячее масло, пот, кожа и… что-то дикое, неукротимое. Альфа. Но совершенно иной. Не холодная сталь и контроль, а лесной пожар, вспышка молнии, необузданная сила.

Он обернулся.

Из темноты вырулил мотоцикл. Не гладкий, дорогой спортбайк, а мощный, немного грубоватый круизер, покрытый узорами аэрографии – языки пламени, лихие надписи. На нем сидел всадник в черной кожаной куртке, с открытым шлемом в руке. Длинные, темные волосы были собраны в небрежный хвост, выбившиеся пряди падали на высокие скулы. Его лицо было поразительно красивым – резким, скульптурным, но в глазах горел тот самый огонь, который Феликс почувствовал запахом. Он улыбался – дерзко, вызывающе, обнажая белые зубы. И смотрел прямо на Феликса.

– Заблудился, Принцесса? – Голос был хрипловатым, насмешливым, но в нем звенела какая-то бесшабашная энергия. Хёнджин. Он не знал его имени, но *знал*, что это был он. Тот самый гонщик из его тайных фантазий о свободе. – Или сбежал из замка?

Феликс замер. Весь его мир сузился до этого взгляда, до этого запаха, такого непохожего на все, что он знал. Запах бензина, пота, кожи и этого альфы ударил в голову, смешавшись с его собственным, внезапно вспыхнувшим омежьим ароматом – сладкой ванилью и испугом. Он почувствовал, как внутри все сжалось и… распахнулось одновременно. Теплая волна накрыла низ живота, заставив едва слышно ахнуть. Его пальцы вцепились в холодный металл перил.

– Я… – он попытался говорить, но голос сорвался. Сердце колотилось так, что, казалось, вырвется из груди. Страх (Банчан! Последствия!) и дикое, незнакомое влечение боролись в нем. Он видел, как ноздри Хёнджина раздулись, улавливая его запах. Огонь в глазах гонщика вспыхнул ярче, смешавшись с удивлением и мгновенным, животным интересом.

Хёнджин легко спрыгнул с мотоцикла, сделав пару шагов вперед. Он был высоким, двигался с грацией хищника, уверенной и расслабленной.
– Ого, – прошептал он, и в его голосе уже не было насмешки, а было чистое изумление и какая-то жадность. – Вот это сюрприз… Такой аромат в таком месте. Ты… Ты вся дрожишь.

Он был близко. Очень близко. Феликс почувствовал исходящее от него тепло, этот обжигающий запах свободы и опасности. Он не мог пошевелиться, не мог отвести глаз. Его тело, предавшее его, отвечало на зов чужого, дикого альфы вопреки разуму, вопреки страху. Внутри все горело. Это было похоже на падение. Стремительное, неудержимое.

Хёнджин протянул руку, не чтобы схватить, а скорее… коснуться. Его пальцы, в грубоватых перчатках с отрезанными пальцами, почти дотронулись до щеки Феликса. Вдруг его взгляд упал на руку Феликса, все еще вцепившуюся в перила. На костяшках пальцев, содранных в спешке о что-то в служебном коридоре, выступили капельки крови, ярко-алые на фоне бледной кожи.

– Ой, – Хёнджин нахмурился, выражение его лица мгновенно сменилось на что-то более серьезное, почти заботливое. – Ты поранился. Эй, Принцесса, смотри на меня.

Феликс машинально поднял взгляд, все еще пойманный в ловушку этого огненного взора. Мир – холодный пентхаус, прием, Банчан – расплылся, исчез. Остался только этот запах бензина, тепла и ночи, этот голос и капельки его собственной крови на руке.

Хёнджин осторожно взял его ладонь в свою. Прикосновение кожаной перчатки к коже было шершавым, неожиданным, посылающим новый электрический разряд по спине Феликса.
– Маленькая, но больно, наверное, – пробормотал Хёнджин, его большой палец легонько провел *рядом* с ранкой, не касаясь ее. Его альфийский запах, такой близкий, такой чуждый, обволакивал Феликса, смешиваясь с его собственным, вырвавшимся на свободу ароматом омеги в состоянии стресса и… возбуждения. Это было головокружительно. Опасно. Невозможно.

Хёнджин поднял глаза, и его взгляд снова впился в Феликса. Глаза горели уже не только любопытством, а чем-то более глубоким, более темным. Жаждой. Интересом, перерастающим в нечто иное.
– Слушай, – его голос стал тише, хриплее. – Тебе явно не место здесь одной ночью. Особенно… пахнущей так, как пахнешь ты сейчас. – Он кивнул в сторону мотоцикла. – Покатаемся? Быстро. Просто чтобы… очухаться.

Феликс почувствовал, как земля уходит из-под ног. Кататься? На мотоцикле? С этим незнакомым, дерзким альфой? Это было безумием. Чистейшей воды самоубийством. Но внутри, там, где гнездилась его запертая тоска по жизни, что-то кричало "ДА!". Кричало так громко, что заглушало голос разума, голос страха. Он посмотрел на свою окровавленную руку в руке Хёнджина, потом на его лицо – красивое, опасное, обещающее адреналин и забвение. Запах свободы и бензина заполнил все его существо.

Он едва слышно выдохнул, и это было похоже на стон и на согласие одновременно. Его первый бунт. Его первая искра в вечном холоде. Искра, которая могла спасти или сжечь дотла.