30. Бегство
Melissa
Тишина в комнате была просто ужасно невыносимой. Я прислушиваюсь к каждому шороху за дверью, замечая, что охрана сменяется. Какие-то стояли невозмутимо и не издавали ни звука, а какие-то — смеялись и все время перешептывались, как я на уроках английского в школьные времена с подружкой.
Они были слабы. Отец всегда презирал слабость, а теперь его собственная охрана наглядно ее демонстрировала.
План родился из отчаяния, подкреплен болью от его ударов, и наконец точно одобреная моим подсознанием из-за холода пола под ногами и стен, окружающих меня.
План был безумным. Убийственный. Но это был единственный шанс.
Кусок разбитого слегка от папиной стопки, которую папа недавно разбил здесь, лежал под моим матрасом. Холодный, острый, смертельный. Я провела пальцем по лезвию. Боль. Острая, чистая. Напоминание, что я еще жива. Что еще могу чувствовать и жить.
Я подождала до трех ночи. До времени, когда охранники за дверью будут в полудреме и бдительность их притупится, а глаза сами начнут слипаться. В коридоре стало совсем тихо. Только гул какого-то прибора.
Я попыталась открыть окно. Казалось, оно забито гвоздями. Моим рукам оно не поддавалось. Я взяла тот самый осколок и просунула в щель между стеклом и оконной рамой. Я работала над ним медленно, мучительно медленно, останавливаясь при каждом звуке. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно на весь этаж. Они услышат. Они придут.
Но, к моему облегчению, никто так и не пришел. Окно открылось с тихим скрипом. Ночной воздух, холодный и влажный, ударил мне в лицо. Внизу, в пяти метрах, темнел узкий козырек над входом в кухню, а под ним — кусты старого, запущенного сада. Видимо, папуля экономил на садовнике как минимум последние лет пять. Я и не замечала.
Безумие. Сломаю шею. Меня найдут утром — разбитую, беспомощную. Снова беспомощную.
Но потом я вспомнила его глаза. Холодные, удовлетворенные, когда он бил меня. Я вспомнила его слова: "Ты — моя собственность."
Нет. Больше нет.
Я перекинула ногу через подоконник, чувствуя, как холодный металл рамы впивается в кожу. Вторая нога. Я свесилась вниз, держась пальцами за раму, чувствуя, как мышцы рук дрожат от перенапряжения. Не могу... Слишком высоко. Слишком страшно.
Где-то в доме хлопнула дверь. Голоса. Видимо, не все в доме спали.
Сейчас или никогда.
Я разжала пальцы.
Падение показалось вечностью, а затем — свист в ушах, удар о козырек, боль, отдающая во всем теле, и кусты, принявшие меня в свои колючие объятия. Ветки хлестали по лицу и рукам, рвали тонкую ткань моего платья. Я закусила губу, чтобы не заныть.
Тишина. Ни криков, ни сигнализации. Я сделала это.
Я выползла из кустов, отряхивая тело. Руки дрожали, по щеке текла кровь из свежей царапины. Я огляделась. Сад. Тени деревьев. Высокая ограда. Следующая стена.
Каменная ограда была высокой, гладко и без возможности зацепиться. Я обежала ее, чувствуя, как паника подступает к горлу. Западня. Я вырвалась из одной клетки, чтобы в итоге попасть в другую.
Мой взгляд упал на старую железную дверь, почти скрытую плющом. Дверь, которая должна быть для садовника. Замок был старым, ржавым. Я ударила по нему камнем, потом еще раз. Бесполезно. Сломаю руку, а он так и будет висеть целый и невредимый.
Отчаяние подступало, горьким комом вставая в горле. Я прислонилась лбом к холодному металлу, чувствуя, как слезы подступают. Не сейчас, не сейчас...
Из кармана платья я снова достала осколочек стекла. Вставила его в скважину, повернула с силой. Металл скрипел, сопротивлялся. Поддайся. Черт возьми, поддайся!
Щелчок. Тихий, едва слышный. Сердце екнуло. Я толкнула дверь. Она отворилась с жалобным скрипом.
Улица была пустая, темная и мокрая от недавнего дождя. Свобода. Вот так выглядит свобода.
Я побежала, не зная куда. Просто вперед, подальше от этого дома, от его жителей. Ноги подкашивались. Тело ныло от боли и напряжения. Я свернула в первый же переулок, прижалась к холодной кирпичной стене, пытаясь перевести дыхание.
Что дальше? У меня ни денег, ни телефона, никого, кто мог бы помочь.
Том.
Его имя пронеслось в голове словно эхо. Нет. Ему, должно быть, все равно. Я убежала от него.
А он... он один из них. Он тоже хотел сделать из меня оружие. Холодное, бездушное.
Как и мой отец.
Нет. Я была одна.
Я шла, куда глаза глядят. Мимо спящих домов, зашторенных окон, одиноких машин. Лондон был огромным, родным, но также пустым и равнодушным.
На часах продуктового магазина светилось "4:17". Скоро рассвет. Мне нужно было где-то спрятаться. Переждать.
Я свернула к вокзалу. Вокзалы — хорошее место, чтобы затеряться. Шум, толпа, постоянное движение. Я зашла в зал ожидания, села на жесткий пластиковый стул в самом углу, подальше от света.
Люди вокруг спали, уткнувшись в дорожные подушки и их сумки, или смотрели в экраны телефонов. А я была невидимкой. Призраком. К счастью.
Лишнее внимание было мне не нужно.
Я закрыла глаза, пытаясь загнать обратно дрожь, пробирающую до костей. Я была свободна, но эта свобода была холодной и одинокой. А что, если он уже ищет меня? Что, если обнаружил пропажу? Отец непредсказуем.
Паника снова сжала горло. Я вжалась в сиденье, чувствуя, как стены смыкаются. Как будто вот-вот меня расплющит в тесноте. Как в той комнате.
Держись, Лисса.
Я должна бороться ради себя. Ради той Лиссы, которой когда-то была. До того, как мир попытался сломать ее.
Я открыла глаза и посмотрела на вокзальное табло. Уезжать? Но куда? И на что?
Нет. Пока нет. Лондон большой. В нем можно потеряться. Найти работу. Жить.
Я сжала кулаки, чувствуя, как по ладоням вновь проступает знакомая боль от порезов стеклом. Боль напоминала, что я жива.
Рассвет медленно раскрашивал небо в серые тона, а где-то недалеко громыхал первый поезд. Я поднялась с сиденья и вышла на улицу. Навстречу новому дню. Навстречу новой, неизвестной жизни. Своей жизни.
***
Семь дней, которые растянулись на вечность. Семь дней, за которые я научилась всему: различать по звуку шаги полиции за спиной, спать с открытыми глазами в читальных залаз библиотек, отличать добрый взгляд от оценивающего.
Но самое главное — я научилась прятаться и исчезать.
Моя жизнь теперь умещалась в рюкзаке, купленном за последние монеты магазине: нижнее белье, зубная щетка с пастой, пара вещей из одежды и нож — маленький, острый, отобранный у пьяного спящего хулигана в переулке. Мое оружие. Защита.
Работу я нашла на третий день. Вернее, она нашла меня. Небольшой пивной магазин "Орел" в одном из глухих переулков. Хозяин, ирландец с лицом, как у побитого боксера, искал персонал. "Без вопросов, без документов, оплата ежедневно".
Я стояла перед ним, в предварительно новой купленной одежде и синяком под глазом, который медленно превращался из фиолетового в желтый.
— Умеешь разливать? — спросил он, глядя на меня, закуривая сигарету.
— Да.
— Ворчать не будешь?
— Нет.
— С клиентами не болтать. Голову не морочить.
— Хорошо.
Он наконец посмотрел на меня. Его глаза были маленькими, заплывшими, но проницательными.
— Как звать
Я замешкалась на секунду. Нельзя настоящее.
— Эмма. — сказала я первое имя, которое первым пришло в голову.
Он хмыкнул.
— Ладно, Эмма. Смена с пяти вечера до часу ночи. Пятьдесят фунтов в день. Устроит?
Устроит. Это было спасение. Крыша над головой в течение некоторого времени. Теплая вода. И деньги. Мои деньги.
— Устроит. — Кивнула я, сжимая руки в кулаки, чтобы скрыть дрожь.
Так начались мои ночи. Я стояла в тесной, пропахшей жиром и моющим средством кухне, разливая по кружкам пиво и очищая с тарелок остатки чужих обедов. Пар обжигал лицо, вода разъедала кожу на руках. Но это была моя боль. Моя усталость. Никто не кричал на меня, не бил, не требовал невозможного.
Коллеги — повар-испанец с постоянной улыбкой на лице и две официантки азиатки — приняли меня без вопросов. Мы были одним целым — армия ночи, обслуживающая пьяный смех и пустые разговоры из зала.
Иногда, пронося поднос с грязной посудой, я ловила себя на том, что всматриваюсь в лица посетителей. Ищет ли меня кто-то? Узнает? Но нет. Я была здесь неприметной, обычный обслуживающий персонал.
Днем я спала. Не всегда удачно — в дешевом хостеле за десять фунтов в ночь, или, если сильно устану, засыпаю прямо в читальном зале над книгой в моей любимой библиотеке до работы.
Я экономила каждую монету. Ела раз в день — то, что предоставляла администрация пивного. Овощи, супы, иногда кусок мяса.
Это была не жизнь. Это было выживание. День за днем. Ночь за ночью.
Но у меня была свобода.
Однажды вечером, вынося мусор в переулок, я увидела свое отражение в луже. Бледное лицо. Темные круги под глазами. Впалые щеки. Волосы, собранные в неаккуратный пучок. Я почти не узнавала себя. Та Лисса — избалованная, наивная, верящая в справедливость — умерла в той комнате с голыми стенами.