21. Тихий ад
Tom
Она уснула на моей груди. Ее дыхание ровное, теплое, а волосы пахнут тем самым шампунем — сладким, как ваниль. Я не двигался уже час, я боялся сделать даже вдох, потому что не хотел, чтобы она убирала свою голову. Не хотел разбудить. Боялся разрушить этот хрупкий момент, который, казалось, мне получилось выкрасть у самой судьбы.
Она — всё.
Слова, брошенные Биллу, висят в воздухе до сих пор. Глупо. Опасно. Но это единственная правда, что осталась во мне.
Мой отец ищет ее. Вульфы хотят заполучить. А я... Я просто хочу, чтобы она была жива. Мне неважно, будет ли она рядом со мной или нет. Пусть будет как будет. Но я хочу, чтобы ее глаза смеялись, а не плакали от страха. Чтобы ее руки не дрожали, когда она вспоминает ту ночь.
Я чувствую ее вес на моей груди, слышу, как бьется ее сердце — быстро, как у испуганного зверя. И мое сердце постукивает в ответ: моя, моя, моя.
Любовь. Да, черт возьми. Именно это.
Не защитный инстинкт, не долг, не вина за то, что я втянул ее в этот ад.
Я люблю ее. С тех самых пор, как она выхватила у меня сигарету и швырнула ее в воду со словами: «Ты слишком красив, чтобы вонять, как пепельница».
Но я не могу сказать ей этого. Не сейчас. Может, никогда. Но я буду любить тихо.
Потому что любовь в нашем мире — не роскошь. Это оружие. Уязвимость. Слабость, за которую придется платить кровью.
Она спит, а я веду внутреннюю войну.
С одной стороны — желание разбудить ее и сказать все. Признаться, что каждое прикосновение к ней во время тренировок сводит меня с ума. Что я вижу ее в своих кошмарах и мечтах.
С другой — холодный голос разума. Наш отец не остановится. Вульфы тоже. Ты лишь мишень на ее спине.
Билл прав. Моя крыша поехала. Но я не позволю им забрать ее. Даже если придется сравнять с землей весь этот гребанный город.
Она шевелится во сне, прижимается ближе. Ее пальцы сжимают мою футболку.
Моя. Моя. Моя
Я закрываю глаза и позволяю себе на минутку представить другую жизнь. Ту, где нет мафии, погонь, побегов, бронированных стекол. Где я просто Том, а она — просто Лисса.
Но иллюзия тает, стоит мне открыть глаза. Реальность — это дом-крепость, оружие в сейфе и враги у порога.
Завтра снова будет тренировка. Я буду жестким. Требовательным. Потому что должен научить ее выживать — без меня.
А сейчас... Сейчас я просто держу ее и пытаюсь запомнить каждый ее спокойный вздох. Каждую секунду этого затишья.
Ее дыхание горячим бархатом касается моей шеи. Каждый вдох — пытка. Каждый выдох — напоминание о том, чего я не могу позволить.
Почему я нервничаю, когда она так близко?
Потому что ее близость размягчает всё во мне. Острые углы, стальные грани, броню, которую я годами выстраивал. Она заставляет меня чувствовать. А чувства — смертельный яд в мире, где выживает лишь тот, кто холоден как лед.
Я помню, как впервые осознал это. Три года назад. Она тогда носила это темно-розовое платье, которое шепталось с каждым ее движением. Мы стояли на берегу моря.
Она коснулась моего запястья. Просто так.
И тогда я почувствовал это. Трещину. Тот самый момент, когда каменная стена дала течь.
С тех пор ее близость — наркотик. Всепоглощающий и не оставляющий следа от рассудка. Но она заставляет меня помнить, что у меня все еще есть сердце. Что я не полностью поглощен грязной игрой своего отца и не похож на него. Потому что я знаю, что я умею чувствовать и любить. Она мне доказала это.
Но сердца в нашей игре — мишень.
Я боюсь, что однажды не выдержу. Обернусь, прижму ее к стене и выложу всё: каждую ночь, что провел, думая о ней. Каждый день, что жил с мыслью, что она принадлежит другому миру — светлому. И в этом мире такому как мне не место. Туда мне пути нет.
И тогда... тогда я потеряю ее совсем. Потому что она испугается. Потому что любовь такая, как моя — не для хрупких вещей. Она обжигает. Ломает. Уничтожает.
А я для нее этого не хочу.
Она шевелится, и ее колено случайно касается моего бедра. Искра пробегает по всему телу. Черт. Даже сквозь джинсы я чувствую жар ее кожи и, будь я проклят, я уже тверд как камень.
Как же я жалею о нашей первой ночи. Не потому, что не хотел ее. Не потому, что она была неопытна. Нет. Все было невероятно. Того, что я испытал в ту ночь с ней, я не испытывал никогда. Она извивалась подо мной и шептала мое имя, и это были лучшие звуки, которые я мог услышать. И я жалею не об этом. Я жалею, что не смог взять себя в руки. Проявил слабину и не смог сопротивляться этому дикому, первобытному желанию. Я думал только о том, как сильно хочу ее, и даже не подумал о последствиях.
Она не должна ко мне привязываться и любить. И я надеюсь, что не полюбит.
Отстраниться, нужно отстраниться.
Но я не двигаюсь. Я — заложник ее сна. Добровольный пленник.
Я вспоминаю, как сегодня утром она смеялась, пытаясь провести болевой. Как ее брови сдвинулись в милой гримасе концентрации. Как я едва удержался, чтобы не поймать ее лицо в ладони и не поцеловать.
Билл смеется, что я превратился в сентиментального идиота. Он не понимает. Это не сентиментальность. Это... одержимость. Здоровая, безнадежная. Разрушительная.
Она моя самая большая слабость и единственная сила.
Завтра я снова буду тем Каулитцем — жестким, насмешливым, неуязвимым. Но сейчас... Сейчас я просто позволяю себе дышать с ней в унисон и мечтать о невозможном.
И я не могу не заметить, как она реагирует на мои пошлые намеки. Она может подумать, что я шучу, но ведь в каждой шутке есть доля правды. О, видеть как она краснеет — мое любимое представление. Ее розовый румянец появляется на щеках каждый раз, когда мне удается смутить ее. Мне хочется обнять ее и не отпускать. Сжать ее хрупкое тело в своих сильных руках, чтобы защитить от всего остального мира.
Как же тяжело отталкивать кого-то, кого так сильно желаешь привязать к себе.
Каждое ее движение во сне — это игра в русскую рулетку с моим самообладанием. Ее бедро непреднамеренно прижимается к моему, и я чувствую, как по жилам разливается огонь. Это не просто желание. Это физическая боль — острая, навязчивая.
Я помню каждый момент, когда едва не сорвался.
Тренировка на пляже, когда она упала, и мои руки обхватили ее талию. Я чувствовал биение ее сердца через собственную грудь. И мне пришлось отступить, потому что если бы она посмотрела вниз, увидела бы, какое влияние она на меня оказывает.
Тренировки... Боже, эти проклятые тренировки. Каждый раз, когда я прижимаю ее к полу, мое тело реагирует с предательской очевидностью. Я вынужден носить мешковатые джинсы и длинные футболки, лишь бы только не выдать себя. Ее доверчивые глаза — худшее наказание. Она не понимает, что каждый "урок" для меня— чистейшая форма мазохизма.
А ее губы. Я могу читать по ним, как по книге. Когда она концентрируется, они слегка приоткрываются. Когда злится — сжимаются в узкую розовую полоску. И я представляю, каково это — прикусить ее нижнюю губу зубами, услышать ее тихий вздох...
Она поворачивается во сне и ее рука падает мне на грудь. Кровь стучит в моих висках. Я должен уйти. Сейчас же. Под холодный душ. На изнурительную пробежку. Куда угодно.
Но я прикован. Ее тепло проникает сквозь ткань, обжигая кожу. Я знаю каждый изгиб ее тела под этими пижамными штанами. Помню, как оно выглядело при приглушенном свете в нашу первую ночь — совершенное, гладкое, дрожащее под моими пальцами.
Сейчас она бы испугалась этой стороны меня. Той дикости, что копится годами. Я хочу не просто обладать ею. Я хочу впитать ее в себя. Оставить на ней следы. Услышать, как она кричит мое имя не от страха, а от потери контроля.
Она бормочет что-то во сне и прижимается ближе. Ее колено теперь упирается мне прямо в пах. Я замираю. Весь мир сужается до этой точки соприкосновения.
Отодвинься. Сейчас же.
Но я двигаюсь. Я тону в этом моменте. В агонии и экстазе.
Обещаю, завтра я буду снова жестким и железным. Но пока, я просто позволяю себе смотреть на нее и мечтать о том, что однажды сорву с нее все это добродетельное сопротивление.