Пять желаний для демона

— Благородство, — сказал демон, когда Тайла несколько деревянно поднялась на сцену и подставила голову под корону, тяжелую и неудобную на вид. — Я знаю, как вы, люди, это называете, — благородство. Какой в нем смысл?

— А во всем обязательно должен быть смысл?

— Выгода. В каждом поступке должна быть выгода.

— Я чувствую, что поступила правильно, и испытываю моральное удовлетворение. В этом моя выгода.

Стоя на сцене под светом магических ламп, Тайла натянуто улыбалась. Наши взгляды встретились, и королева зимнего бала поспешила отвернуться. Она знала, кому обязана победой. Понимала, чей голос стал решающим, и, похоже, ее это задевало. Я надеялась, что сегодня, в новогодний вечер, мы зарыли топор войны, но, даже если завтра Тайла решит его откопать, это не имеет значения. Хёнджин не просто подарил мне несколько часов триумфа — каким-то непостижимым образом он вернул мне уверенность в себе. И я чувствовала, что она не исчезнет с боем курантов, а останется со мной надолго.

— Все равно не понимаю, — сказал демон. — Но спешу обрадовать: после бала у тебя будет великолепная возможность благородно меня согреть и получить от этого удовлетворение — моральное и не только.

Он намекал на свое желание? Интересно, каким оно будет?

Думая о том, что меня ждет по окончании праздника, я чувствовала волнение, но волнение, замешанное не на страхе, а на предвкушении. Правда, я не знала, что именно предвкушаю. Или знала, однако не хотела себе в этом признаваться.

Овации стихли. Аргус помог Тайле спуститься со сцены. Пары снова закружились в танце — последнем в уходящем году. Огромная елка переливалась разными цветами — вспыхивала золотом, постепенно темнела, чтобы через пару секунд загореться красным, фиолетовым, синим, зеленым, — этакая светящаяся лампа до потолка.

Внезапно высоко над головой возник циферблат призрачных часов, отсчитывающих убегающие секунды до полуночи. Часы были такие гигантские, что накрыли весь зал. Кто-то остановился и, задрав голову, наблюдал за движением иллюзорных стрелок, медленно подбирающихся к двенадцати. Мы же с Хёнджином продолжили танцевать.
О, Мерлин! Мне казалось, я попала в сказку о принцессе, сбежавшей из заточения. Я ощущала себя окрыленной. Меня пьянила атмосфера праздника, чарующая, немного самодовольная улыбка демона, прикосновение его рук, чуть потеплевших, уже не таких обжигающе холодных, как в начале вечера.

Когда музыка оборвалась и забили куранты, я вздрогнула, потому что это случилось для меня неожиданно. Слишком я отдалась эмоциям, чтобы следить за временем. Но вот призрачные часы засияли, их стрелки налились золотом, бой курантов наполнил зал.

— Моя удивительная юная госпожа, — шепнул демон так тихо, что в поднявшемся шуме я бы ни за что его не услышала, но слова будто звучали внутри моей головы. Этот красивый бархатистый голос существовал отдельно от заигравшей музыки, радостных выкриков и хлопков ладоней, которыми студенты приветствовали наступление нового года. — Моя удивительная и странная хозяйка. Мне очень жаль.
Жаль?

Что угодно я ожидала услышать, но только не это. Жаль? О чем он сожалел?

Когда я подняла взгляд, то увидела, что улыбка Хёнджина растаяла, он смотрел на меня пристально и серьезно, никогда на его лице я не замечала такого сосредоточенного и печального выражения. И словно сквозняк подул из открытой форточки, заставив обнаженную кожу плеч покрыться мурашками. На мгновение в жарко натопленном помещении, душном из-за огромного скопления людей, мне стало невыносимо холодно. Так холодно, что я обняла себя руками.

— В чем дело? Почему ты…

Хёнджин улыбнулся, будто актер, который ненадолго вышел из роли, но вдруг вспомнил, что спектакль еще не окончен.

— Продолжим веселье или вернем тебя в спальню? — За долю секунды он стал таким, каким я привыкла его видеть, и в то же время теперь я знала: этот сарказм, эта ирония, легкомыслие и позерство — всего лишь ширма. На один-единственный миг мне удалось заглянуть под его маску. Узреть его настоящего.

— Почему ты… — я повторила свою попытку, но Хёнджин прижал указательный палец к моим губам и с грустной улыбкой покачал головой — дал понять, что расспросы бесполезны. Ничего не оставалось, кроме как принять правила его игры.

— А веселье закончилось. Еще час — и преподаватели начнут разгонять адептов по комнатам. Или ты думал, гулянка продлится до утра?

— Именно так я и считал, но счастлив узнать, что заблуждался. Значит, пора в кроватку?

И почему все его слова звучали настолько двусмысленно? Наверное, потому, что он действительно вкладывал в них двойной смысл.

— Я в кроватку, а ты — куда хочешь. То есть куда хочешь, но только не в мою постель.

Изогнув темную бровь, демон коротко рассмеялся.

— Вообще-то, если ты забыла, кое-кто тут должен мне желание. Представляешь, целое желание. И кажется, если память мне не изменяет, загадать я могу все что угодно.

Жаркая волна родилась в груди и поднялась выше, окатив лицо.

— Ничего страшного, опасного и неприличного, — перечислила я. — Ты обещал.

— Обещал, — согласился демон. — На словах. Но что было написано в контракте? Ты читала? — и он расплылся в хищной улыбке. — Конечно же нет.

Пока я беззвучно открывала и закрывала рот, слишком возмущенная, чтобы облечь свое негодование в слова, Хёнджин шагнул ближе, обнял меня за талию, и зал начал расплываться. Студенты, елка, мерцающие в полумраке зеркала — все поплыло, как свечной воск.
«Мне очень жаль, — пронеслось в голове. — Он сказал, что ему очень жаль».

Демон переместил меня в спальню, и я приготовилась услышать его волю — что-то неприличное, страшное или хотя бы объясняющее это загадочное и тревожное: «Очень жаль».

Жалел ли Хёнджин о том, что собирался загадать? Или он сожалел о том, что собирался сотворить со мной в будущем, когда я израсходую весь свой запас желаний. Но если демон и правда искренне не хотел лишать меня магии и жизни, то мог разорвать контракт. Мог не требовать соблюдения его условий. Мог благородно пустить слезу, в конце концов!

Ничего из этого он не делал, и его слова о сожалении ставили меня в тупик.

— Итак, чего ты хочешь?

Надо было как-то нарушить гнетущую тишину, от которой сердце превращалось в гигантский молот, бьющий изнутри по ребрам.

Вместо ответа Хёнджин взял мою ладонь и прижал к своей груди — своей восхитительной, твердой, мускулистой груди.

— Чувствуешь? — спросил он.

Что именно я должна была почувствовать? Ткань камзола под ладонью ощущалась грубой, шероховатой, демоническое
сердце билось гулко и часто.
— Я не совсем понимаю, о чем ты?

Отстранившись, демон начал раздеваться.

Он начал раздеваться!

Его пальцы стремительно заскользили вдоль вертикального ряда пуговиц, освобождая каждую из петель.

«Что-то неприличное…»

Это его желание? Его желание — это…

Я не могла дышать, не могла дышать.

Что он задумал, зачем снимал камзол? Что собирался потребовать за роль моего парня на новогоднем вечере?

Обнажившись до пояса, демон шагнул ко мне — я попятилась. Он поймал мою руку, но, испуганная, я попыталась ее отдернуть.

Чего он хотел? Что ему было от меня нужно?

— А теперь? Чувствуешь? — спросил он, снова прижав мою ладонь к своей груди, к голой коже. Прямо напротив сердца.

Мысли вылетели у меня из головы. Все до единой.

Я застыла, зачарованная красотой демона, его ослепительным совершенством. Он был так близко. Стоял передо мной без камзола, без нижней рубахи. В одних только узких штанах. Я касалась его голого торса. Рука Хёнджина накрывала мою, прижимая ее к выпуклой груди, крепко, неумолимо, так, что при всем желании я не смогла бы убрать ладонь. Но я и не хотела, несмотря на всю чудовищную неловкость, которую испытывала.
Губы Хёнджина разомкнулись. Он что-то сказал, но за грохотом крови ничего нельзя было расслышать. Звуки исчезли, остались лишь ощущения — твердость мышц под пальцами, теплота гладкой кожи.

Теплота.

Хёнджин больше не был холодным, как оледеневший гранит. Температура его тела — не совсем, но почти — приблизилась к нормальной человеческой.

— Ты… теплый, — прошептала я, растерянная и смущенная.

— Да, теплый, — кивнул демон, не сводя с меня внимательного взгляда. — Благодаря тебе.

Он отстранился и отошел к дивану. Щелчок пальцев — и шалаш из дров в очаге камина скрылся за языками пламени.
Хёнджину теперь было тепло, а меня била дрожь, но я подозревала, что причина этой дрожи не холод.

— Садись.

Откинувшись на подушки, демон постучал по сиденью рядом с собой. Я ждала, когда он оденется. Ждала, что вот-вот воздух вокруг его идеального торса подернется рябью и, после того как я моргну в очередной раз, эта гладкая выпуклая грудь, эти рельефные ряды кубиков на животе окажутся спрятаны под мягкой тканью привычного черного кардигана. Но нет. Демон развалился на диване, расслабленный и по-прежнему обнаженный до пояса: одна нога вытянута, другая — согнута в колене, руки лежат на диванной спинке.

— Иди ко мне, — голос словно тягучий мед, — исполни мое желание.

— Какое? — спросила я, прежде чем сделать один осторожный шажок.

— Сядь рядом и узнаешь, — ответил искуситель, и я опять шагнула к нему, еще более нерешительно и опасливо.

— Ну же, дорогая сьерра, моя юная ведьмочка, моя очаровательная хозяйка, моя… — он улыбнулся, и под верхней губой сверкнули острые кончики клыков.

«Твоя кто?»

— Просто моя, — ответил он, хотя я ни слова не произнесла вслух.

Я шла к дивану медленно, долго, как будто не два метра разделяли нас с демоном, а половина Аласии. И чем ближе я подходила, тем ярче разгорались глаза напротив. В черных зрачках, затопивших радужку, отражался огонь, пылающий в очаге.

— Еще немного, — шептал Хёнджин под тихий треск дров за каминной решеткой. — Еще чуть-чуть.

«Еще немного, еще чуть-чуть», — мысленно повторяла я, ощущая, как закипает кровь в жилах, как все мое тело становится невероятно чувствительным.

Последний шаг — как прыжок в неизвестность. Мягкое сиденье дивана прогнулось под моим весом. Спина коснулась подушки. Задней стороной шеи я ощутила тепло и крепость демонической руки.

Хёнджин подвинулся ближе, так что я оказалась прижата к его голому боку. Он не обнимал меня, но в то же время можно сказать, что обнимал, ибо его руки по-прежнему лежали на спинке дивана.

— Твое желание? — спросила я, облизав губы.

— Мое желание, — отозвался демон, наклонившись к моему лицу. — Целовать тебя всю ночь.

Его взгляд и голос гипнотизировали, но, когда Хёнджин попытался получить то, чего хотел, я отвернулась.

— Нет. Это слишком.

Демон смотрел на меня прищурившись.

— Я приличная девушка, — произнесли мы одновременно, и я замолчала, растерянно хлопая ресницами.
— И я не могу целоваться с первым встречным, — продолжила я после небольшой паузы, и опять демон стал моим эхом. Я говорила, и он говорил вместе со мной. Все то же самое, слово в слово.

Меня это взбесило.

— Хватит вслух читать мои мысли! — В ярости я попыталась вскочить с дивана, но вместо этого непостижимым образом оказалась у демона на коленях. Моя голова лежала на его согнутой руке. И он все еще был без рубашки.

— Отпусти.

— Только после того, как ты исполнишь мое желание.

— То есть…

— Утром. — Его губы, сухие, прохладные, накрыли мои.

Мы целовались. Вернее, демон целовал меня, а я притворялась приличной девушкой, которая не позволяет вольностей всяким соблазнительным проходимцам. Я замерла в объятиях Хёнджина и притихла, испуганная его напором.

— Все еще нет? — спросил демон, отстранившись.

Я кивнула, изобразив оскорбленную добродетель, но при этом даже не попыталась вырваться, наоборот, слегка подалась вперед, к его губам.

Как сладко было отдаваться во власть этого жаркого рта. Ощущать на себе тяжесть мужского тела. Хёнджин переместился, и теперь я лежала на диване, а демон нависал надо мной, держа мое лицо между широкими ладонями и целуя, целуя, целуя.

Сколько это длилось? Я потеряла счет времени. Огонь в камине потух, дрова превратились в уголь, а мы все еще не могли оторваться друг от друга. В какой-то момент, задыхаясь,
я уперлась ладонями в обнаженную демоническую грудь и поняла, насколько она горячая.
— Ты поэтому захотел меня поцеловать? — прошептала я, неожиданно ощутив ноющую боль под ребрами. — Чтобы согреться?

Хёнджин нависал надо мной на вытянутых руках, растрепанный, раскрасневшийся, с блестящими от влаги губами.

— Зачем же еще? — ответил он, нахмурившись, словно никогда не скрывал своих мотивов.

А ведь действительно не скрывал — это я, дурочка, придумала себе красивую сказку.

И стало так больно, так горько, так стыдно за свою наивность.

«Он просто хотел согреться. Ты для него как грелка, как вожделенный мелиссовый чай. А для обычных поцелуев — поцелуев для удовольствия есть куда более привлекательные женщины. Демоницы Ледяной Пустоши, небось, красавицы, каких свет не видывал».

После откровений Хёнджина продолжать целоваться с ним было выше моих сил. Я не могла. Чувствовала, что вот-вот разрыдаюсь от обиды.

«Он ничего тебе не обещал», — мысленно повторяла я, но перед глазами, будто наяву, вставала унизительная сцена в холле академии. Оба они, и Аргус, и Хёнджин, меня использовали. Никому из них на самом деле я была не нужна. Никто не видел во мне привлекательную девушку. Ни один не любил.
Всхлипнув, я попыталась выбраться из-под демона, и тот отпустил меня на удивление легко, будто почувствовав, что продолжения не последует.

Он не сказал ни слова, не попытался опровергнуть мои мысленные выводы, хотя наверняка знал, что творилось у меня в голове. Знал и молчал, и от этого делалось особенно паршиво.

— Всё? — спросила я спокойным тоном, пытаясь сохранить остатки гордости. — Твое желание исполнено?

Хёнджин кивнул. Пока я поправляла на себе задравшуюся юбку, он успел одеться и сейчас сидел на диване, аккуратный и собранный, упакованный в привычный пушистый кардиган.

— Там, под дверью, тебя ждет письмо, — сказал демон, и его голос звучал как холодный ветер, дующий в скалистом ущелье, хотя совсем недавно он лился сладким тягучим медом.
— Письмо?

— Два письма, если быть точным. Отличная возможность отвлечься от неприятных мыслей.

Намек заставил меня покраснеть.

Мерзавец! Ну какой же стервец!

Под дверью действительно обнаружилось два конверта. Один — из коричневой бумаги с печатью академии, другой — белый, источающий слабый запах духов. Когда я вернулась в комнату, Хёнджин сидел рядом с растопленным камином, и это показалось мне странным, ведь он говорил, что поцелуи его согрели.

Я тряхнула головой и сосредоточилась на насущном — на двух запечатанных письмах в моих руках. Первое было от профессора Гринблэка, приглашающего меня завтра вечером в кабинет зелий, чтобы, как он выразился, «Понести заслуженное наказание за грубейшее нарушение дисциплины». Под грубейшим нарушением дисциплины он понимал пятиминутное опоздание на урок. Почерк на втором конверте принадлежал моей матери.

Сложенная вдвое бумага захрустела под пальцами: я развернула письмо и взглядом пробежалась по ровным строчкам. Родители с нетерпением ждали моих каникул и уповали на то, что я успешно сдам все экзамены. В конверт они вложили медальон-артефакт, который позволит мне беспрепятственно переместиться домой после окончания сессии.

«Мина, дорогая, — писала матушка, чередуя слова с чернильными кляксами, — у нас с отцом для тебя сюрприз. Я ни за что не признаюсь, какой именно, даже не проси. Пусть ты будешь умирать от любопытства, я все равно не скажу ни слова. Я как тарлил, нема и глуха к мольбам. Ну ладно, уговорила. Так и быть, признаюсь. Ты ведь сегодня не уснешь, если я оставлю тебя в неведении. Тем более новость ошеломительна! Вероятно, после нее тебе понадобится время, чтобы привести мысли в порядок. Итак, Мина, милая, мы с отцом нашли тебе жениха. Чудесного юношу. Ты его знаешь. На этом всё, я умолкаю и оставляю тебя наедине с этой радостью. Помолвку обсудим во время зимних каникул. Пожалуйста, подготовься к экзаменам как следует и постарайся не ударить в грязь лицом. Или хотя бы выжить и ничего не взорвать. Удачи!»

Дочитав письмо, я уставилась перед собой невидящим взглядом.

Жениха? Они нашли мне жениха?