Стычка
Лера сбавила шаг, когда за воротами показался ее дом. В груди все еще стучало сердце от пробежки, дыхание было прерывистым, а щеки — горячими, словно под ними тлели угли. Она провела ладонью по вспотевшему виску, убирая прядь, прилипшую к коже, и уже собиралась открыть калитку, когда заметила его.
Дима стоял, слегка облокотившись на столбик ворот, и щурился, прикуривая сигарету. Его движения были неторопливыми, будто чужими. Оранжевый огонек вспыхнул, на миг осветив угол его лица, а потом растворился в сером дыме, который, смешиваясь с прохладным воздухом, быстро исчезал.
Лера остановилась, и глаза ее невольно прищурились — то ли от яркой искры, то ли от неожиданности. Она никогда не видела, чтобы он курил. Никогда.
Секунда тянулась вязко, как густой сироп. Сердце ее сбилось с ритма пробежки, и теперь стучало по-другому — глухо и настороженно. Лера шагнула ближе, не скрывая удивления:
— Давно ты куришь?
Дима обернулся почти моментально. Его взгляд обрушился на нее холодом, от которого по коже Леры прошлись мурашки, будто легкий морозец пробежал вдоль позвоночника. Голубо-зеленые глаза скользнули по ней, как скользит лезвие ножа по стеклу — медленно, но с ледяным звоном, оставляя после себя след, который невозможно стереть.
Он убрал сигарету в сторону, скинув пепел резким, точным движением.
— Я вообще-то не курю, — сказал он, и голос прозвучал ровно, даже слишком.
Лера вскинула брови. На губах ее появилась тонкая усмешка, но в глазах — вопрос:
— А это что?
Дима помедлил. Уголок его рта дернулся, на миг мелькнула почти насмешливая усмешка, но она мгновенно исчезла, словно и не было. Лицо снова застыло — невозмутимое, будто ему все происходящее не имеет ровным счетом никакого значения.
— Тебе кажется, — отозвался он.
Он наклонился и спокойно, без лишних движений, раздавил сигарету ботинком о темный асфальт. Лера заметила, как едва слышно хрустнула влажная корка под ногой — ночная прохлада оставила на земле тонкую пленку сырости. Дима выпрямился и повернулся к ней лицом, будто собирался что-то сказать, но она опередила его:
— А ты дома был вчера?
Слова вырвались у нее неожиданно резко, почти как выстрел.
Дима замер. На мгновение его тело словно напряглось изнутри, выдало невидимую дрожь, и Лера это почувствовала. Он понимал, что она может раскусить его. И вместе с тем пытался удержать на лице ту же маску безразличия.
Между ними повисла тишина. Воздух был прохладным, влажным, и казалось, что он только сильнее подчеркивает напряжение. Ночь в Лос-Анджелесе не знала снега, но вела себя как тихая, притаившаяся хищница — легкий ветер пробегал между имеющимися пальмами и некоторым деревьям, прикасался к голым веткам кустарников, шелестел мусором вдоль обочины. Лера чувствовала запах — смесь прохлады, ночной земли и чуть уловимого табака, который еще висел вокруг Димы.
Она смотрела на него внимательно. Его глаза, холодные и жесткие, были словно ворота в тайну, которую он охранял любой ценой. Он не отводил взгляд, но и не отвечал сразу. Его молчание тянулось, будто вязкая пауза, в которой каждый из них пытался взять верх.
Лера впервые за долгое время ощутила, что ее сердце бьется не от пробежки, а от чего-то куда более странного — любопытства, смешанного с тревогой.
— Так ты был или нет? — повторила она, чуть тише, но с нажимом.
Он вздохнул коротко, почти раздраженно, но контролировал себя. Наклонил голову чуть набок, словно рассматривал ее так же пристально, как она его.
— А если и не был, тебе какая разница? — спросил он наконец.
Слова прозвучали негромко, но в них было что-то стальное.
Лера прикусила губу, всматриваясь в него. Она чувствовала — за этим спокойствием скрывается что-то большее, чем простая ложь.
Вздохнула, скрестила руки на груди и перемялась с ноги на ногу.Прохладный воздух вокруг них казался едва ли не осязаемым, каждый вдох наполнялся напряжением.
— Ты что, вообще молчать будешь? — сказала она, пытаясь найти какой-то ключ к его загадочности.
Дима слегка скривился, но его глаза оставались холодными, будто ледяной поверхностью, по которой невозможно пройти.
— А зачем мне говорить? — отозвался он тихо, сдержанно. — Если ты думаешь, что я какой-то… я не знаю… «неудачный репер», — он сделал лёгкий акцент на последних словах, и в его голосе проскользнуло что-то обиженное, почти уязвимое. — То нет. Я не обязуюсь соответствовать твоим ожиданиям.
Лера моргнула. Её внутренний диалог рванулся, словно волны, разбиваясь о камни непонимания. Он обиделся на то, что она сказала? Но она ведь даже его толком не знает… Всего месяц, и они почти чужие, а он уже кажется целой загадкой для неё.
Она заметила, как плечи Димы напряглись, как будто каждая фраза задевает что-то глубже, чем просто его эго.
— Ты что, серьёзно так воспринимаешь? — Лера попыталась пошутить, но звук её голоса казался чужим даже ей самой. — Я же просто сказала, что ты не легенда улиц.
Он сделал шаг к ней, тихо, почти медленно, но шаг был весомым, как удар. И хотя физического контакта не было, напряжение между ними стало осязаемым.
— Это не «только слова», — сказал он. — Люди думают, что могут что-то решить просто болтовнёй, но слова...блять… слова могут ранить сильнее, чем кулак.
Лера почувствовала, как в ней что-то отзывается. Она почти не знала его — кто он, что у него за жизнь, что за истории прячутся за его голубо-зелёными глазами. И всё же, как ни странно, ей было интересно, было любопытно, каким человеком он является на самом деле.
Она сделала шаг назад, чуть смягчаясь, но не сдавая позиции.
— Ты ведь и сам знаешь, что люди редко думают глубоко, — сказала Лера, голос её стал тише, почти философски. — И в этом мире каждый выбирает, какие слова пропустить, а какие принять близко к сердцу. Но иногда слова задевают даже тех, кто кажется невосприимчивым.
Дима посмотрел на неё, и на мгновение в его глазах промелькнуло что-то иное — не холод, а внутренний огонь, что-то почти человеческое, уязвимое, но гордое.
— Да, — признал он наконец. — Иногда задевают. Но это не значит, что я дам им управлять собой полностью.
Лера задумалась. Она поняла, что за этой невозмутимой маской скрывается сложная личность, противоречивая, но настоящая. И одновременно поняла, что сама интересуется этим противоречием — может быть, потому что ищет что-то настоящее.
— Ты странный, — сказала она тихо. — И… в этом есть что-то своё.
Лера стояла, приподняв подбородок, и на её лице играла тонкая, почти невидимая улыбка. Она глубоко вдохнула прохладный ночной воздух, пытаясь замять ситуацию. Она примерно понимала, что Дима мог обидеться на её слова, но ей было важнее сейчас понять — понять, что за этим человеком скрывается.
— Ладно, — сказала она тихо, но с легкой иронией, пытаясь загладить свою предыдущую дерзость. — Забудем твою… глупую обидку?
Дима слегка нахмурился, как будто не сразу понял, о чем она. Его губы дернулись в едва заметной гримасе, но он не ответил.
— Знаешь, — продолжила Лера, делая шаг ближе, — раз уж мы начали этот разговор… Ты какую музыку слушаешь?
Её голос стал мягче, приглушеннее, словно она пыталась найти тон, который бы не разозлил его снова. Дима не любил, когда копались в его жизни слишком настойчиво, но она сама по себе была настойчива. Её любопытство было почти физическим, оно тянуло к нему, словно магнит, который невозможно игнорировать.
— Музыка… — Дима сказал медленно, словно выбирая каждое слово. Его взгляд устремился куда-то вдаль, к темной линии улицы, к пустым фонарям, к теням, которые скользили по асфальту. — Ты хочешь услышать что-то или просто пытаешься понять, кто я такой?
Лера пожала плечами, улыбка стала чуть более игривой:
— А почему бы и нет? Мне просто интересно, кто прячется за личностью приличного соседа.
— Ты дура? — его бровь дернулась, но он уже не казался таким холодным, как несколько минут назад. — Ну, я не собираюсь устраивать экскурсию по своей жизни.
Лера молча кивнула, но глаза её сияли от легкого азартного любопытства. Она знала, что если сразу пытаться давить на него, это не сработает. Её стратегия была другой — мягко вытягивать информацию, не показывая, что ей действительно интересно.
— А фамилия твоя? — спросила она, просто ради интереса, едва слышно. — Ну, если совсем уж любопытство мучает…
Дима коротко рассмеялся, но это был смех, полный скрытой иронии, почти издевки:
— Ищи всё сама, если так интересно… Квест тебе некий, — сказал он спокойно, ровным голосом, будто произносил прописную истину.
Лера застыла. Словно удар током. Внутри что-то резко сжалось, и первая волна удивления быстро сменилась раздражением и лёгкой яростью. Квест? Она хотела дружить с этим человеком! Дружить по соседски, а этот болван— словно он решил бросить ей вызов, запереть за загадкой, дать указания искать информацию самой.
Она глубоко вдохнула, стараясь не показывать своего шока. Её взгляд стал холодным, твердым. Лера не привыкла к тому, чтобы её слова воспринимались как пустяк, чтобы её желание понять кого-то превращалось в игру для другой стороны. Она тяжёлая по характеру, и такая издевка зацепила бы кого угодно, но не её полностью.
— Ну что ж… — пробормотала она тихо, едва слышно, и на лице её появилась маска безразличия, будто это его слова ей абсолютно не интересны. — Посмотрим, как пойдет твой маленький квест.
Дима молчал, наблюдая за ней, его лицо снова застыло, холодное и невозмутимое, но Лера уже не смотрела на него. Она повернулась и сделала шаг назад, ощущая прохладу ночного воздуха на лице.
Она не стала медлить. Раз он отказывается говорить, придётся искать сама. В крайнем случае — задействовать прошлые знакомства, людей, которые могли что-то знать. Но пока — интернет.
Она вспомнила, как мало знает о нём: никнейм, голос, глаза, музыка. Всё. Никаких фамилий, ни одного контакта, ничего, что позволило бы узнать больше. А теперь ещё и этот «квест». Но в интернете по-любому все это есть.
Лера глубоко вздохнула и, без лишних слов, развернулась. Её шаги превратились в быстрый бег. Она почти бежала по асфальту, ускоряясь, когда проходила через калитку, ощущая, как кровь стучит в висках. Её рабочий стол ждёт дома — компьютер, подключение к сети, поиск. Каждая мысль была как маленький винтик, который нужно провернуть, чтобы получить ответы.
Забегая по дорожке, Лера чуть не споткнулась о край ковра у порога, но не остановилась. В доме было тихо, запах ночной прохлады постепенно смешался с домашней атмосферой и духами, которые девушка напшикала перед выходом на пробежку.Она проскочила на второй этаж,затем в комнату, как торнадо, направляясь к рабочему столу. Стул прогнулся, монитор загорелся, экран ожил — и Лера погрузилась в подготовку к своему «поисковому квесту».
***
Дима медленно сел на заднее сиденье своей машины. Дома не было вдохновения. Дверь тихо захлопнулась, и ночь, улица, всё осталось снаружи. Внутри было тихо, почти пусто, кроме едва слышного гудка приборной панели. Он откинулся на спинку кресла, ноги слегка вытянул насколько это было только возможно, расслабился в коленях, но напряжение по прежнему не уходило.
Телефон держал в руке, экран светился, и Дима начал листать заметки, строчки, которые собирал последние дни. Каждая запись была словно кусочек души, маленькая часть того, что он не хотел показывать никому. Но теперь, после столкновения с Лерой, после её слов — он не мог остановиться. Она словно зацепила что-то глубоко в нём, и музыка снова стала его убежищем.
Он закрыл глаза на миг и позволил себе улететь в фантазии. Слова, образы, звуки — всё переплеталось в голове, создавая почти осязаемую картину: ночь, свет фонарей, холодный асфальт, шаги Леры, её взгляд… Он представлял, как эти эмоции могут лечь в строки, в ритм, в бит.
Он начал тихо шептать себе под нос, словно пробуя звучание:
"Shadow in the city, your eyes light my pity…"
"Тень в городе, твои глаза разжигают мою жалость.…"
И тут же добавлял, подбирая рифму и чувство:
"Я тебя не знаю, но каждое твое слово режет,like a silent arrow ."
(как бесшумная стрела)
Его пальцы не покидали телефона, быстро набирая строчки в заметках, каждая новая строчка становилась откликом на слова Леры, на её холод, на её смех, на её взгляд, который так задел его.
—You’re my muse, yet I’m bruised(Ты моя муза, но я весь в синяках.) — произнёс он тихо.
Он перечитывал строчки, редактировал, удалял, добавлял.
"Lost in the neon, chasing your echo…"
(Затерянный в неоновом свете, я гонюсь за твоим эхом.…)
И снова пауза. Его взгляд скользнул по темноте салона, по отражению окна, и он добавил:
"Your silence is louder than the noise around me."
(Твое молчание громче, чем шум вокруг меня)
Дима улыбнулся уголком рта, словно проверяя, как звучит каждая фраза. Он понимал — эти строчки не просто текст. Это попытка удержать эмоции, попытка осмыслить её слова, которые ранили больше, чем он ожидал.
Он набирал новые варианты:
"Я витаю в мыслях, которых ты никогда не увидишь..."
"И каждое твое "слово" создает атмосферу тайны."
Ему хотелось найти тот баланс — боль и притяжение, отторжение и желание, холод и огонь. Каждая строчка была отражением того, как Лера, даже не осознавая, заставила его чувствовать сильнее, чем он обычно позволял себе.
Он провёл пальцем по экрану, перечитывая заметки, и добавил последнюю строчку, которая казалась ему финальной, сильной:
"Muse or enemy, you’re the spark I can’t deny."
(Муза или враг, ты - искра, которую я не могу отрицать.)
Телефон по-прежнему в руках, и снова окунулся в свои заметки. Большинство строчек он писал на английском. Ему нравилось, как английский звучит — ритмично, четко, музыкально. Слова ложились в строки легко, и каждая фраза будто сразу оживала в голове с нужной интонацией, с нужной атмосферой.
Но он знал, что русская музыка тоже была ему по душе. Раньше, когда он только начинал, он писал больше на русском — попытки создать что-то личное, что-то близкое, что понятно к его миру. Но мало кто понял. Со временем английский стал доминировать. Он попытался исправлять это, возвращать русские строчки в свои тексты, но это давалось труднее: мелодика и ритм не всегда складывались, смысл иногда терялся.
Он посмотрел на экран телефона и провел пальцем по заметкам. Почти все новые тексты — английские. Дима вздохнул тихо. В голове у него промелькнула мысль: «Может, оставить как есть…» Творчество — его личное пространство, его игра, его способ быть самим собой. Он всегда был честен с музыкой, и, возможно, принуждать себя писать на русском только ради привычки не стоило.
Его мысли снова вернулись к прошлому. Он вырос на зарубежной музыке. Он помнил, как в детстве впервые услышал Marilyn Manson — и это было как удар электричества, как открытие, что музыка может быть не просто звуком, а эмоцией, стилем, философией. Мрачная эстетика, мощная энергия, контраст и драма — это вдохновляло, формировало его вкус. Он даже посвятил альбом Мэнсону и лично общался с ним.
Но кстати и не меньше он любил HIM. Их меланхоличная готическая романтика, сочетание мелодии и силы, глубина текстов — всё это оставляло след. Он понимал, что именно на таких вещах вырос, и что это отражается в его строчках, в темах, которые он выбирает, в настроении, которое хочет передать.
Телефон в руках снова ожил от новых идей. Он добавлял строчки на английском, чувствуя, как ритм и звук слов вписываются в музыку, которая ещё не родилась, но уже жила в его голове.
Дима не отказывался от экспериментов. Иногда, когда страсть к русскому языку всплывала, он пытался придумывать переводы или новые смыслы для английских строчек. Иногда — оставлял одинокие слова на русском среди англоязычного текста или наоборот, чтобы добавить оттенок близости, что-то личное, почти секретное.
Стараюсь писать по максимуму щас.Всех лю.
Продвигайте как нибудь фф если не сложно. Ассоциации так же пишем лол)))