L'homme porte en lui la semence de tout bonheur et de tout malheur
L'homme porte en lui la semence de tout bonheur et de tout malheur. — Человек несёт в себе семя счастья и горя.
Before You Exit — The Butterfly Effect
Тэхён мнётся с ноги на ногу, стоя перед дверью в квартиру Юнги, и никак не может решиться нажать на кнопку звонка. Его одолевает непонятная паника, то ли от предвкушения хорошего вечера, то ли от неуверенности в том, что он не просидит весь ужин как каменное изваяние с глупой улыбкой на лице. Ким уже всем богам помолился, чтобы воду отключили, и он не смог набрать её в рот.
Дверной замок неожиданно щёлкает, и парень вздрагивает, отшатываясь назад.
— Я побоялась, что ты всё-таки уйдёшь, поэтому решила позвать тебя, — из проёма высовывается девочка, опуская взгляд вниз: смущается.
— Здравствуй, — скрипач стесняется не меньше, потому что выставил себя полным дураком перед ребёнком. Она отходит, впуская его в квартиру, и прокручивает ключ в замке. — Как тебя зовут?
Да уж. Спрашивать имя после того, как уже пришёл в гости, весьма в стиле Тэхёна Кима.
В прихожей горит неяркий свет от настенного светильника с выключателем на длинной веревочке — девочка может дотянуться только до него, — и у двери стоит табурет, с помощью которого она смотрела в глазок. На полу рядком кеды Юнги и детские сапожки, а на вешалке — чёрное кашемировое пальто и желтая куртка в горошек. С кухни слышится шипение масла на сковороде и приятный запах жареного мяса.
— Марта, но папа зовёт меня Тата, — она смотрит на Тэхёна задрав голову и сложив руки за спиной. — Ты тоже можешь так звать.
— А я — Тэхён, — он присаживается на корточки и протягивает Марте руку, дружелюбно улыбаясь, — но ты можешь звать меня... — Ким впадает в ступор, потому что никто никогда не называл его сокращенно, — можешь звать меня Тэтэ.
— У нас имена похожи! Здорово! — её ладонь такая маленькая, а пальчики крошечные и пухлые, по сравнению с тэхёновыми длинными и тонкими. А ещё очень тёплые, когда у самого Кима вечно холодные. — Раздевайся скорее, у папы почти всё готово, — и убегает, щебеча что-то, на кухню, под лязг столовых приборов и шум проточной воды.
Парень снимает своё пальто, отряхивая его от капелек дождя, упавших на плечи, пока он шёл до соседнего дома, и вешает его рядом с вещами Юнги. И оно смотрится здесь так правильно, будто всё время здесь и висело, а туфли всю свою жизнь стояли около этих кед и сапог.
Квартирка по размеру почти такая же, как у Тэхёна, но в ней гораздо больше уюта и живости, пахнет детским мылом и свежестью. На одном из дверных косяков пометки, как на линейке, с кривыми цифрами: 105 — самая последняя. Стены с молдингом, обклеенные обоями нежно-розового оттенка, и детские рисунки, забавные такие, но ничуть не лишние в этом интерьере — без них было бы совсем не то.
— Привет, — он заходит на кухню, несмело здороваясь с Юнги, который помешивает лопаткой в сковороде что-то тёмно-красное.
— Привет, — Мин даже не оборачивается, но в его голосе слышна довольная улыбка. Он всё в той же широкой футболке и свободных штанах, тогда как Ким разоделся будто идёт в филармонию: рубашка и брюки, — благо, пиджак дома забыл. — Можешь помыть руки и присаживаться — мне осталось только пасту добавить.
— Куда можно поставить? — скрипач покрутил перед собой бумажным пакетом с десертами из небезызвестной кондитерской Седрика Гроле, ради которых проехал половину Парижа.
— Тата, пожалуйста, помоги нашему гостю.
— Можешь дать пакет мне, — девочка тянется к Тэхёну, выставляя обе руки перед собой, и парень продевает лямки через её пальцы. — Пирожные! Я их обожаю! Пап, можно мне сегодня немножечко сладкого? — она заглядывает в мешок, а потом подбегает к отцу, с жалобным выражением лица хватая того за штанину.
— Только немножечко, — Юнги гладит дочку по голове, и она, довольная, как слон, ставит табурет к холодильнику, чтобы убрать угощения.
А Тэхён уже, кажется, разлетелся в щепки, потому что на него огромным булыжником свалилась эта семейная трепетность с нежностью. Нужно было нанять охранника, который бы приводил Кима в чувства, когда тот начинает плавиться в лужу.
Он быстренько моет руки в ванной, совершенно точно не задерживая взгляд на жёлтых резиновых уточках на стиральной машинке, и ни на секунду не представляет, как мило смотрится Юнги с прилипшей ко лбу чёлкой, намоченной во время купания дочери.
— Давай сыграем в «камень-ножницы-бумага»!
— Ну, пап! — Марта недовольно дует губы.
— А что ещё делать, если ты разбила свою тарелку с клубничками, а теперь хочешь забрать мою? — Мин не уступает девочке в споре, выставляя перед ней кулак на ладони. — Играем, или я отдам её Тэхёну!
— Отдавай! — она скрещивает руки на груди и с топотом уходит за стол, залезая на стул с пирамидой из подушек.
Ким в недоумении. Стоило отойти на пару минут, как здесь уже всё на ушах стоит и семейная драма в самом разгаре. Вот и застыл, как вкопанный, в дверном проёме и наблюдает. Жаль, попкорн забыл купить.
— Струсила проиграть! — мужчина победно смеётся, а Тата показывает ему язык, корча рожицу. — Ну и моська у тебя, конечно, — он подкрадывается к малышке на цыпочках и начинает легонько щекотать.
— Хватит! Хватит! — она сползает по стулу под стол, а после прячется за Тэхёном.
— Тата играет нечестно!
— Ты первый применил запретную технику!
— А ты первая показала язык!
— Папа, ты проиграл, — Марта высовывается из-за скрипача, наклонившись вбок, пока тот стоит с поднятыми руками и раскрытым ртом.
— Проигрывает только тот, кто ложится спать в десять, — Юнги коварно хихикает и отворачивается, накладывая в две тарелки пасту, а в третью макароны с овощной котлетой. Девочка гулко выдыхает и, взяв Тэхёнову ладонь, ведёт его к столу.
Кухня не самая большая, но в ней помещается полноценный гарнитур и дубовый стол на шесть человек, застеленный простой белой скатертью. С потолочных светильников струится мягкий жёлтый свет, приятный глазу. На подоконнике несколько кактусов и ваза с цветами, листьями и травой — букетик, от всего сердца подаренный папе, с красной ленточкой.
Тата запрыгивает на своё место, рядом садится Ким, а Юнги накрывает на стол: Тэхёну, как и было говорено, тарелка с клубничками. Паста пахнет так, что слюнки текут и хочется поскорее попробовать.
— Приятного аппетита, — Мин устраивается напротив скрипача. — Чего носик морщим?
— Я тоже хочу пасту, — скулит Марта и тыкает вилкой в котлету, пока губы надуваются, а в уголках карих глаз скапливаются кристаллики слёз.
— Лапша яичная, котёнок. Тебе нельзя такую, — он поворачивает её лицо к себе за подбородок и вытирает влажные дорожки пальцами. У Тэхёна до невозможности больно колит сердце, когда его взгляд опускается на треснутую улыбку Юнги, которую детский разум не воспринимает сломленной. Киму ужасно неловко, и он не знает, куда себя деть и что сделать. Парню в принципе кажется, что он не должен видеть чужую семейную жизнь в таких подробностях.
— Знаю, — тихо отвечает девочка и шмыгает красным носом. Было бы даже удивительно, что он покраснел так быстро, но у неё очень бледная кожа, едва ли не болезненно белая.
— Завтра я приготовлю для тебя другую, хорошо? — мужчина гладит дочь по голове с двумя растрёпанными хвостиками, — А сейчас покушаешь котлетки?
— Хорошо, — она вытирает ладони о пижамные штаны и приступает к еде.
— Прости, — Мин, тяжело выдыхая, смотрит на гостя и говорит тихо, будто для того, чтобы услышал только Тэхён.
— Всё в порядке, — Ким слегка улыбается, отвечая так же, чуть ли не шепотом, но потом прочищает горло и говорит громче. — Приятного аппетита.
— Спасибо, — отвечают хором, а после хихикают, разряжая обстановку, и Тэхён тоже успокаивается, расплываясь в улыбке.
За ужином Тата говорит о сегодняшних мультфильмах и прочитанной сказке, пока Юнги её хвалит и делится забавными ситуациями на работе — он, кстати, работает системным администратором, — а сам Ким рассказывает о своей повседневности и о том, как попадал в разные передряги из-за Чимина в студенческие годы.
━━━━━ ♬ ━━━━━
Время близилось к десяти часам вечера. По подоконнику за окном по-прежнему бил холодный дождь, сотрясая дремлющий Париж раскатами грома и блеском молний: погода совсем разыгралась, заполняя дома запахом озона. В чашках остывали остатки недопитого чая с бергамотом, пока Юнги убирал со стола, конечно же, не без помощи Тэхёна и Марты, которая превратила всё в игру наперегонки.
— Я думаю, мне пора, — Ким даже как-то грустновато улыбается, потому что, признаться честно, уходить ему не хочется, но пианист упомянул, что Тате пора готовиться ко сну.
— Уже? — девочка строит самое печальное выражение лица на свете. — Я надеялась, что ты останешься на сказку, — она опускает взгляд, тяжело вздыхая.
Этот ребёнок. Тэхёна прошибло насквозь от того, как жалобно Марта посмотрела на него и как сжала в малюсеньких ладошках край пижамной кофточки. Такая милая, крошечная, глазки у неё большие и чёрные, как пасмурное небо, но сверкающие, как молнии в нём. Щёчки детские, пухлые, но румянец на них слабый, носик миниатюрный и улыбка дёснами, совсем как у папы.
— Марта, — встревает в разговор Юнги, абсолютно спокойным тоном обращаясь к дочери.
— Прости, я не подумала, что у тебя могут быть ещё дела или режим сна, а спросить забыла, — тихо бубнит она, перекатываясь с пятки на носок.
— Ничего страшного, я совершенно свободен, — Ким наклоняется вперёд, опираясь руками о колени. — Про какую сказку ты говорила?
— Папа всегда читает мне перед сном! — Тата загорается, будто звезда, едва ли не подпрыгивая от радости. Девочка ведёт Тэхёна за собой в свою комнату. — У него очень хорошо получается. Дяди всегда остаются послушать, и дядя Джин громко смеётся, потому что заставляет папу читать по ролям, и он всегда забирает принца, а папа пихает его в плечо и забавно бурчит. Дядя Хосок сразу засыпает и начинает храпеть, а дядя Намджун всегда внимательно слушает и улыбается, — она усаживает его на маленький стульчик у кровати и даёт в руки толстую книгу с цветастой обложкой. — Подожди здесь, пожалуйста. Можешь выбрать сказку, какую захочешь.
— Хорошо, беги в ванну.
Марта быстро качает головой и уходит. Её комнатка маленькая, бежево- персиковая: по середине, у окна, кровать с мягким матрасом и большой подушкой, в которой можно утонуть, детский комод для вещей, корзинка с игрушками и кукольный домик, столик, где раскиданы карандаши и огромная клетка с попугайчиками, которые, прижавшись друг к другу, спали, дергая клювами. В этой комнате не совершенно ничего особенного — нет чего-то кричащего или бросающегося в глаза своей стоимостью или изыском, в ней даже телевизор отсутствует: только стеллаж с фигурками и книжками, приглушённый свет торшера в углу и какие-то рисунки в углу на обоях. Бьющий по стеклу дождь здесь превращается в тихую колыбельную, ощутимее чувствуется запах детского мыла и малолетнее озорство.
Девочка возвращается в новой пижаме с кружевным воротничком и пушистых тапках вместе с Юнги: вдвоём с мокрыми челками.
— Какую ты выбрал? — спрашивает она, залезая под одеяло.
— «Про поросёнка, который учился летать»¹, — Тэхён протягивает книгу Мину, и тот как-то странно усмехается.
Юнги действительно приятно слушать. Его голос с едва заметной хрипотой обволакивает, утягивая в сладкую дрёму. Ким сидит, как под чарами: заслушался и проникся; нравится, как мужчина, сидящий напротив, держит сборник сказок одной рукой, оперевшись второй на колено, как по его лицу скользит тусклый свет, как изредка взгляд переходит от текста к сопящей дочке, и как расслабленно он ведёт себя с парнем, будто они знакомы лет сто, и за это время Юнги перестал смущаться от сверлящего взора угольных глаз.
━━━━━ ♬ ━━━━━
Tom Walker — Leave a Light On (Acoustic)
— Не хочешь выпить по бокальчику?
Тэхён даже зависает от неожиданного вопроса. Они только вышли из детской, пожелав спящей красавице спокойных снов, как Мин огорошивает парня своим предложением.
— Не буду против.
То, что эта всего лишь их вторая встреча, совсем не пугает Кима. Юнги на каком-то подсознательном уровне вызывает у него доверие, так что выпивка в чужой компании не вызывает никаких подозрений или страха.
Мужчина довольно улыбается, сам не знает почему, ведь распивать алкоголь посреди ночи — дело минувших беззаботных дней. Он достаёт припрятанную в самый дальний верхний угол кухонной полки бутылку красного сухого вина
«Chateau Leoville Poyferre» и два пузатых бокала, приглашая Кима в гостиную.
— Не против разместиться на подоконнике? Диван уже осточертел.
Юнги плюхается на широкий подоконник, обшитый мягкой обивкой, и подкладывает под поясницу одну из пухлых подушек, по сути, не оставляя Тэхёну выбора. Ким тоже опускается, скромно поджимая колени к груди. Они сидят, опираясь спинами в откос окна, друг напротив друга. Так близко и далеко одновременно. Близко: их ноги едва ли не соприкасаются, когда пианист закидывает одну на обивку. Далеко: если Тэхён вытянет руку, то всё равно не сможет коснуться его и кончиками пальцев.
— Надеюсь, тебе нравится красное сухое, — Мин отдаёт бокалы парню и показывает этикетку, с глухим хлопком выдергивая пробку после.
— Я не знаток в алкоголе: проверяю всё на язык, — скрипач обращает внимание только на то, что бутылка совсем немного начата.
— Не быть тебе опасным мафиози, — Юнги ухмыляется — Тэхён уже выучил эту его ухмылку наизусть.
— Или грибником: грибы тоже только на вкус, — он прыскает, следя за тем, как мужчина разливает вино, в котором отражается свет уличного фонаря.
Окна гостиной выходят на главную улицу, где сейчас абсолютно безлюдно, и только капли дождя пузырятся в дорожных лужах. Сквозь чёрную пелену туч виднеется проблеск луны, и сильный ветер качает кусты и провода.
— Мы не утомили тебя сегодня?
— Было здорово. Я давно не ужинал с кем-то в домашней обстановке. Спасибо за приглашение. Ты хорошо готовишь.
— Спасибо, что пришёл. Рад, что тебе понравилось, — Юнги ставит бутылку на пол, первым делает глоток и молчит с половину минуты, вглядываясь куда-то вглубь уличной полутьмы. — Я думаю, нам стоит познакомиться получше.
— Что-то по типу «36 вопросов, чтобы влюбиться»? — Ким ляпает, не подумав. Он сразу закусывает язык, и кончики ушей предательски краснеют, что Тэхён может только слепо надеяться, чтобы в темноте этого не было видно.
— Можно и так.
— То есть... тебя совсем не смущает «чтобы влюбиться»? — скрипач растеряно бегает глазами по своим рукам, будто там шпаргалки написаны. — Как бы сказать... тебя не смущает любовь с мужчиной?
— Совсем нет, — он смотрит на мило растерявшегося парня с ласковой улыбкой.
— Я думаю, что сначала люди должны ориентироваться на чувства, а только потом на внешние данные. Общество, построившее понятие «правильные отношения», не учло тот фактор, что отношения — это не только секс, но и принятие партнёрами друг друга. Да и в студенчестве у меня всякое бывало.
Ким выпивает половину бокала за раз, морща нос от терпкости и горячи на языке.
— Мои родители не приняли меня, — Тэхён даже не договаривает, потому что кажется, что Юнги поймёт его и с полуслова.
— Ты им рассказал?
— Они сами узнали, — всплывающие воспоминания криков матери саднят в горле, но скрипач душит их новым глотком. — Мой бывший парень был журналистом, и когда мы расстались, он выпустил статью, где раскрыл меня. После того дня мне покоя не было: «восходящая звезда большой сцены, Тэхён Ким, оказался геем и продажной сучкой» и бла-бла-бла. Все заголовки пестрили этим! Люди до сих пор разносят слухи по интернету, — он тяжело вздыхает, строя бровки домиком, и постукивает пальцем по колену.
— Поэтому ты больше не играешь на публике? — Юнги внимательно следит за ним, подмечая нервозность и волнение, а ещё как из Кима слова рвутся, будто парню давно нужно было с кем-то поделиться.
— Нет, — Тэхён отрицательно качает головой, — это из-за панической атаки. Бывший подложил мне настоящую свинью, выложив статью за два часа до моего выступления на Рождественском фестивале, — ломано улыбается. — После того, что между нами было, он посмел написать о том, что я раздвинул ноги перед главным продюсером и директором консерватории, чтобы побыстрее сколотить карьеру. Те люди смотрели на меня со своих кресел с таким презрением и омерзением, что я оцепенел, а когда из-за трясущихся рук допустил ошибку — начали перешептываться. А дальше всё, как в тумане.
*
Barbara Pravi — Voilà
Тэхён стоит за кулисами, не чувствуя ни рук, ни ног. Его будто разорвали заживо. На глаза подкатывают непрошеные слёзы, горло сушит, а пальцы дрожат так, что он еле удерживает в них скрипку со смычком. Вся та грязь, что вылилась на парня посреди бела дня, выбила его из колеи. Чонгук ударил исподтишка, не поскупившись на силу, и воткнул нож через лопатку в самое сердце.
Ведущий объявляет о выходе Тэхёна, а тот весь бледный и в холодном поту, не знает куда себя деть, куда бы спрятаться, чтобы переждать бурю из неутихающих эмоций. Колени отказываются держать, подкашиваются: Ким так и норовит свалиться на пол, содрогаясь в подступающей истерике, но на это совсем нет времени. Он должен взять себя в руки здесь и сейчас, выйти на сцену и отыграть композицию без единого сомнения, чтобы окончательно не пасть, отдаваясь на растерзание толпе. Скрипач осушает целую бутылку воды, сжимая пустой пластик в кулаке, а после выбрасывает его в сторону, опираясь руками в тумбу с зеркалом. Парень смотрит на своё отражение, и стекло как будто трещит по швам, показывая вместо светящегося Тэхёна Кима униженного наивного мальчишку, которого макнули лицом лужу. Он потух в то мгновение, как Чимин прислал ему ссылку на статью, о которой буквально через час гудели всё музыкальное сообщество, слушатели и фанаты.
Тэхён постукивает себя по щекам, сильно зажмуриваясь, поправляет растрепавшиеся волосы, вдыхает полной грудью, когда, казалось, должен задыхаться, и выходит.
В зале абсолютная тишина, и только звук шарнирных сапфиров и яркий, бьющий по глазам свет говорят о том, что все пристальные взгляды прикованы к нему.
Тело будто в тиски зажало: так молчание и внимание давит скрипача. Тэхён кладёт скрипку на плечо, и струны режут пальцы, и она сама будто весом с тонну. Парень не чувствует смычок, словно тот никогда раньше не был продолжением его руки. Челюсти сжаты так, что сейчас зубы раскрошатся, а бешеное сердце проломит рёбра.
Первая нота выходит хорошей, но в ней совсем нет Тэхёна. Сейчас он играет на автомате, как робот, лишь бы быстрее закончить. Ладони потеют, и пальцы непослушно скользят по ладам. Лёгкая прежде мелодия превратилась под натиском событий в траур.
Смычок проскакивает, и зал начинает загораться. До тэхёновых ушей долетает неприлично громкие шепотки, и он чувствует, как больше не может справляться с руками. Из темноты горят сотни красных глаз, торчат клыки, желающие покромсать на куски. Дыхание сбивается, рвётся, всё тело каменеет и трясётся, подобно осиновому листу. Перед глазами пелена, мазня. Разум охватила неконтролируемая паника. Скрипка летит прочь вместе со смычком. Тэхён хватается за грудину, сгибаясь пополам, в попытках поймать хоть глоточек воздуха, по щекам текут горячие слёзы, падают на подиум, раскалываются, как и сам Ким.
К скрипачу подбегает обеспокоенный ведущий, помогая — выталкивая — уйти со сцены за кулисы.
В голове медленно происходит перезагрузка, органы местами поменялись что ли. Иначе почему так больно? Конечности, должно быть, Тэхёну и вовсе не принадлежат. Он весь мокрый, как после холодного душа, скованный, будто схватил паралич.
Песенка спета.
Не помня себя, Ким выходит на улицу, прямо так, в костюме, в разгар декабрьского снегопада, не знает, сколько времени прошло, и куда он вообще идёт. Под ногами хрустит то ли снег, то ли кости, и мороз щиплет лицо, омываемое непрекращающимися слезами.
*
RY X — Only
— Теперь я боюсь выйти на сцену и снова встретить те ядовитые взгляды, — Тэхён смахивает набежавшую влагу с уголка глаза и смотрит на Юнги, в котором бушует бесконечное сочувствие. Мин поджал губы, и на его лице, очерченном белым светом, читается понимание, будто у него самого на плечах тяжёлая ноша. — Чимин, мой двоюродный брат, и профессор Арно пытаются вдохнуть в меня былую уверенность, но, кажется, только я понимаю, что как прежде уже не будет.
— В этом нет твоей вины. Ты не должен торопиться вернуться на сцену, даже если близкие ждут от тебя этого. Не пляши под чужую дудку, а то потом не сможешь двигаться под свою, — пианисту хочется дотронуться до тэхёновой руки на колене, приласкать и утешить, но переходить черту слишком рано.
— Как иронично, что Чимин — флейтист, — парень допивает свой бокал, бессловесно прося пополнить его. — Я всех разочаровал.
— Что? — Юнги вскидывает бровь. — Тэхён, ты никого не разочаровывал, — теперь уже он делает глоток, — ты просто не нравился им изначально.
Тэхён тянет длинное «а», и его губы медленно растягиваются в сколотую, но задорную улыбку. Постепенно, начиная с коротких смешков, он начинает заливисто смеяться, положив руку себе на живот. Со временем Мин подхватывает веселье скрипача, и они вместе хохочут, даря друг другу те самые редкие широкие улыбки, о которые бьются все проблемы.
— А от меня жена сбежала.
— Что? — Ким резко перестаёт смеяться и округляет глаза. — В смысле?
— В прямом, — пианист наблюдает за тем, как жидкость в бокале превращается в воронку от его покачиваний рукой. — Вернулся после работы, а её и след простыл.
— И что? Ты искал её? — у парня сейчас челюсть пола коснётся: настолько Юнги ошарашил его, да и градус, вероятно, уже бьёт в голову, хоть и выпито было немного.
— Нет, — мужчина пожимает плечами, будто это не уход жены, а он просто не знает, который час, — даже в мыслях не было.
— Почему?
— Своим уходом она уже всё сказала, так что я поберёг нервы нам обоим, — он молчит с пару секунд. — Я даже понимаю её, но простить не могу из-за Марты.
— Она... спрашивает, где мама?
— Нет. Больше нет. Но я знаю, что ей всё ещё больно, и она винит себя. Тэхён не смеет перебивать, только внимательно слушает и закусывает губу, потому что сердце неприятно ёкнуло от мысли, что маленький ребёнок может терзаться от вины.
— Ты не знаешь, но у Таты тирозинемия — дефект обмена веществ с поражением печени. Диагноз поставили сразу после рождения, и моя жена была в ужасе. Нам действительно было нелегко, по ней ударили послеродовая депрессия и неутешительные прогнозы врачей. И она сломалась. Собрала вещи и уехала, даже записки не было. Я тогда сразу всё понял, но времени убиваться не было, потому что ребёнок оказался полностью на мне.
— Поэтому ты бросил консерваторию? — скрипач чувствует, как атмосфера становится слишком откровенной, поэтому разрешает себе придвинуться ближе, накрывая ладонь Юнги своей.
— Я бросил, как только мы узнали, что она забеременела, — он напрягается, и по телу пробегает холодные противные мурашки. — Когда я только закончил школу, моя мама настояла, чтобы я выучился на «нормальную» профессию, а музыка даром никому не сдалась. Выбора особого не было, поэтому пришлось отучиться в университете, где я и встретил свою будущую жену. Получили дипломы, у меня, наконец-то, появилась возможность поступить в консерваторию, мы даже расписались, что, конечно, вызвало гнев родителей, и жили вместе. Я думал, вот, до мечты рукой подать, — Юнги усмехается и качает головой, — как в один момент всё рассыпалось, как карточный домик. Работать и учиться не получалось, и я выбрал семью, несмотря на то, что какая-то часть меня тоже хотела бежать.
— Ты не жалеешь? — едва слышно спрашивает Ким, опустив голову, что глаз за волосами не видно.
— Никогда не жалел. Марта — самое дорогое, что у меня есть. Если бы мне дали возможность вернуться на пять лет назад и выбрать снова, то я бы выбрал её.
Музыка — моя мечта, моя дочь — моя жизнь. Я продолжаю играть: подрабатываю тапёром в «Café Laurent» и занимаюсь со студентами в свободное время, — с надеждой, что когда-нибудь пробьюсь на большую сцену, — мужчина допивает бокал и ставит его на подоконник, чувствуя, как рука скрипача на его руке мелко дрожит. Юнги поднимает лицо Тэхёна за подбородок. — Ну, ты чего?
— Я слышал твою игру в «Café Laurent». Мы ужинали там перед тем, как я пошёл к профессору, — по тэхёновым щекам бегут горячие слёзы, и его голос начинает сипеть.
— Я был так плох, что моя игра довела тебя до слёз?
— Она была прекрасна. Я подумал, что ты непризнанный гений, — парень слышит, как Мин начал смеяться. — Для тебя музыка — мечта, и ты борешься за неё. А я? Музыка — моя жизнь! Но я всё бросил после первой же неудачи. Я только и делаю, жалею себя, думаю, какой я дурак, потому что доверился тому козлу, который бросил меня и опозорил на весь мир! Я так боюсь вернуться.
Боже, мне так страшно, что я играть не могу, хотя это единственное, на что я гожусь! — Тэхён закрывает лицо руками, и Юнги притягивает его к себе, что тот утыкается лбом в плечо.
— Мы все сожалеем о том, что когда-то сделали что-то не так, сказали что-то не то, доверились человеку, который плевал на это доверие, или мы сами на него на плевали. С кем не бывает, правда ведь? — пианист поглаживает Кима по спине. — Нам нужно научиться жить с этой болью, обидой или жалостью, а не жить ей. Время не лечит, и шрамы, даже те, которые, казалось, уже исчезли
насовсем, всё равно остаются, но необходимо принять их, смириться, иначе застрянешь в этой временной петле, переваривая своё прошлое, и навсегда забудешь о будущем.
— Я такой никчёмный, да?
— Ты не никчёмный, Тэхён. Нет ничего плохого в том, чтобы чего-то бояться. Поплачь и выговорись, и тебе станет легче.
— Мне совсем не с кем поделиться своими переживаниями.
— А как же Чимин?
— Чимин совсем не понимает меня. Он боевой и прыткий, всегда был любимчиком в семье, тогда как я с детства был слабаком, был лишним: все косо на меня смотрели, потому что я полукровка. Родители развелись, когда мне было одиннадцать, и мама — коренная француженка — отправила меня в Париж к бабушке, чтобы я не мешал строить её новую личную жизнь в Корее.
— Хорошо, можешь поделиться со мной.
— Я не хочу нагружать тебя своими проблемами.
Юнги отодвигает Тэхёна от себя, заглядывая в заплаканные глаза.
— Да ты уже, — он улыбается, вытирая большими пальцами влагу со смуглой кожи, и парень прыскает, шепча смущённое «прости».
Их взгляды пересекаются, и скрипач видит на лице Мина чарующий ночной блеск. Сердце легонько трепещет, потому что мужчина, кажется, видит в Киме то же самое. Они замирают, будто время остановилось, выжидающе смотрят друг на друга, наверное, даже не дышат: в комнате эхом разлетается только стук дождя. Как по щелчку Тэхён медленно пододвигается к Юнги, а Юнги — к Тэхёну. Парень зажмуривает глаза, приоткрывает рот и чувствует, как чужие губы мягко коснулись его собственных.
Юнги ненавязчиво мажет губами, и Тэхён хватается за его плечи, крепко сжимая их пальцами, сам отвечает, не стесняясь провести по миновой верхней губе языком. Пианист держит его за ладонями за шею, ощущая привкус вина.
Интимно, невинно, нежно. Оба изголодались по ласке и близости. У обоих горят уши и щёки, буянит сердце, как птичка в клетке, и становится нечем дышать. По телу разливается приятное, долгожданное тепло и табунами проходят мурашки.
— Ты со всем справишься, — Юнги разрывает поцелуй, прислоняясь своим лбом ко лбу Тэхёна. Тот, как слепой котёнок, тычется носом в его щеку, рвано дыша.
— Ты со всем справишься, слышишь? Мы справимся.
----------
¹ — сказка про то, как поросёнок Икар хотел научиться летать, не становясь птицей, склеил себе крылья из перьев и воска и, довольный собой, взлетел высоко в небо, но горячее солнце растопило воск, и поросёнок рухнул в море. Я неслучайно взяла именно её, потому что истории Икара и Юнги в каком-то роде схожи.
Источник
https://mishka-knizhka.ru/skazki-dlay-detey/zarubezhnye-skazochniki/skazki-donalda- bisseta/pro-porosenka-kotoryj-uchilsja-letat/