Глава первая. Темные окна дома напротив.
~
Это произошло в далеком 1985 году, практически за полгода до моего рождения, в маленьком провинциальном городке в далекой и суровой Сибири. Как и все маленькие городки, он был тихим и очень спокойным. И если там что-то и случалось, то это что-то было серьезным ровно настолько, чтобы над этим можно было посудачить на работе или после тяжелого трудового дня сидя на завалинке перед домом и наблюдая как медленно садиться яркое красное солнце. А если история была действительно стоящей, да еще и изобиловала курьезами, то можно было и вдоволь посмеяться. Так было всегда. Ну, практически.
Я люблю этот город. Наверное, все любят города, в которых родились независимо от того, каким именно было их детство. Возможно, я и ошибаюсь. Как и всем детям, он казался мне чистым и светлым, солнечным и невероятно теплым. Хотя практически все воспоминания о нем у меня размыты. Я помню улицы, дома, рынки и магазины, но хоть убейте, не могу вспомнить их названий или адресов. Я помню дороги и маршруты, по которым часами бродил еще ребенком. Помню лица друзей и их улыбки, но порою не могу вспомнить даже их имен. Наверное, так бывает со всеми. Мне хочется в это верить.
Вы вряд ли слышали название этого городка, моей родины, а если и слышали, то вряд ли что-то на самом деле о нем знаете, а если и знаете, то, скорее всего, это неправда. Жителям больших городов никогда не понять тех, кто родился и вырос в тихой провинции. Жизнь там совсем другая, более чистая, если хотите, более веселая. Мы смело играли там, куда городские дети и ногой не ступят, мы делали то, о чем городские дети даже помыслить не могли. Мы жили иначе.
Возвращаясь к городку, я хотел бы сказать, что, несмотря на его размеры и отдаленность от крупных центров России, он все же играл важную роль в жизни страны. Город был образован как поселок угольщиков при крупном угольном разрезе. В 80-х годах разрез «Бородинский» был признан крупнейшим угольным предприятием России.
Именно, «Бородинский», потому как город носил гордое название Бородино. Наверное, многие и по сей день помнят строки из произведения Лермонтова «про день Бородина». Я думаю, многие сейчас невольно воспроизводят их у себя в голове. Разве я не прав? Скажи-ка, дядя, ведь недаром, Москва спаленная пожаром, Французу отдана? Но, да это и не о нем. Хотелось бы, но...
Строительство поселка началось еще в 1945, советскими солдатами и получил статус города только в 1981. Потому можно сказать, что город этот еще совсем юн, даже в сравнении с Красноярском, что раскинулся по обе стороны от Енисея в 155 километрах к западу. Чего уж говорить о столице нашей великой родины.
Я бы хотел привести некоторые строки из книги «Уголь Красноярского края», составителями которой являются В. Р. Старцев и В. П. Шорохов. Эта книга посвящена угольным бассейнам на территории края, в который входит и разрез «Бородинский». За прошествием лет я уже не помню, откуда именно эта книга появилась у меня, но думаю, что это был подарок разреза сотрудникам на одну из годовщин:
Среди редких перелесков на слегка всхолмленной местности в 30 километрах от Транссибирской железнодорожной магистрали расположен крупнейший в Красноярском крае разрез «Бородинский». Имя он свое получил от поселка Бородино, название которого связанно с историческими событиями. В Енисейскую губернию были сосланы мятежные роты Семеновского полка, участвовавшие в Бородинском сражении 1812 года. Солдаты на новом месте основали поселение и назвали его в честь подмосковного села Бородино.
Прибывшие на новое место люди увидели вокруг бескрайние просторы сибирских полей и лесов, но никто из них не подозревал, что главное богатство этого края – уголь – заключено в недрах.
Мало кто помнит сейчас в Бородино землянки. Нет здесь и бараков, а ведь с них начинался город. Деревянное жилье вытесняют кирпичные и бетонные пятиэтажные дома. В городе проживает немногим более 17 тыс. человек.
Да, это все так. Все что сказано – все верно. Конечно, семнадцать тысяч - цифра на 1990 год. На момент событий этой книги нас стало около двадцати тысяч. Сейчас же, когда мой родной город, как и годы моей юности, остались далеко в прошлом, я не взялся бы и предполагать численность жителей, хотя склонен верить в то, что она падает с каждым годом. Молодежь не желает прозябать в провинции, все тянутся в крупные города. Но, да и не об этом речь.
Я немного отклонился от темы, ударившись в воспоминания подхваченный ни с чем несравнимым волшебным чувством ностальгии. Хотя, пожалуй, я могу его сравнить кое с чем. Это чувство ностальгии сродни первой любви. Вам знакомо это чувство? Оно непередаваемо, невероятно легкое и воздушное, сладкое и пьянящее, выбивающее тебя из привычной колеи, но всегда с легким налетом печали и горьким привкусом слез.
Я постараюсь больше вас не мучить и перейду сразу к делу.
Началось это в июле 1985 года с маленького мальчика по имени Петя восьми лет от роду. Хотя возможно все началось и не с него, а восьмью годами ранее, или еще восьмью годами ранее, а может быть и еще раньше, когда не было города, а стоял только дом. А может, тогда и дома-то этого не было, но место точно было. Возможно, все началось еще в 1812-м или еще раньше, когда по земле бродили огромные таинственные рептилии, или когда наша земля была сплошь укутана черными морями, а яркие языки молнии лениво облизывали ее поверхность. Может быть, все началось в тот самый момент, когда во вспышке Большого взрыва родилась наша вселенная, издав свой первый громкий крик. Сейчас этого уже не узнать, да и знания бы эти все равно ничего не изменили.
Стоял невероятно теплый летний день, солнышко радостно светило с безупречно чистого лазурного неба, ласковый свежий ветерок легонько трепал светлые кудри мальчугана. Думаю, у многих бы и язык не повернулся назвать этот день теплым, но для сибирской глуши денек и впрямь был из ряда вон. Мальчишка Петя, которого друзья называли не иначе как Петрушка (и поверьте мне, это не самое страшное прозвище, что дети могли ему дать в этом возрасте), весело шел вперед, отбивая от земли свой резиновый темно-бардовый мячик с выцветшей полосой синего, белого и бог знает, какого еще цвета, опоясывавшей его по экватору.
Петрушкой его прозвали по причине того, что детям в этом возрасте еще не хватает креатива. Они цепляются за самые яркие черты человеческой внешности. Топом прозвищ тогда были: толстый - дрищь, длинный - коротышка, рыжий - стриженный-под-горшок, картавый - заика, и так далее. Думаю, общий смысл вы уловили. Целью кличек было не подчеркнуть достоинства человека, а наоборот высмеять его недостатки. Если бы Петя был толстым парнишкой, его звали бы не иначе как «жиробас» или «жиртрест», а может ему повезло, и его прозвали бы «толстожоп». Был бы он высоким, то это: «длинный», «шпала» или, мое любимое, «страус».
Но так уж вышло, что Петя был не толстым и не худым как глиста, не длинным, но и не коротышкой, не заикой и не картавым. Можно было сказать так – ни рыба ни мясо. Потому пока просто – Петрушка. Если бы мальчику суждено было бы дожить до средних или старших классов, то, возможно, он бы и получил новую, более обидную кличку, но все вышло немного иначе.
Петя бежал по гравийной дорожке чуть ниже и слегка левее асфальтовой дороги, что пролегала между кривыми рядами старых деревянных домов в которых, как правило, был огород, курятник и иногда владельцы держали там даже свиней и коров. Западные наши друзья назвали бы его фермерским поселком, но воспоминание об этой части города у меня никак не вяжутся с таким громким названием и вызывают лишь легкую улыбку.
Мальчик стучал мячиком о камни, и он каждый раз вел себя совершенно непредсказуемо, когда возвращался обратно с приглушенным «пыф». Это было и не удивительно, камни всегда меняли траекторию его полета, а выходить на асфальт мама ему строго настрого запретила. Потому мальчику ничего не оставалось, как каждый раз кидаться за ним следом, пока мячик не укатится за ворота одного из домов. Петя был скромным и потому, если бы это произошло, то он вероятнее всего простоял бы под дверью несколько часов, переминаясь с ноги на ногу, пока кто-нибудь из хозяев дома его бы не заметил.
«Пыф». Мячик перелетел через дорогу.
«Пыф-пыф-тук»
Мячик несколько раз отскочил от земли и врезался в покосившийся забор старого дома и скрылся в траве у противоположной стороны дороги.
Петя осторожно подошел к самому ее краю, туда, где неровной линией начинался асфальт и покрутил головой по сторонам. Мама всегда велела ему смотреть по сторонам, прежде чем переходить дорогу.
«Даже если там машины могут ездить только в одну сторону, все равно посмотри в обе, - говорила она, вытирая руки о фартук и оставляя там пыльные мучные разводы. – Машина может появиться ниоткуда. Ты понимаешь меня?»
Петя уверенно кивал головой, за что получал еще горящий пирожок с луком и яйцом прямиком из печи, хотя на самом деле он ничего не понимал. Как машина могла возникнуть ниоткуда в том месте, где ее не должно было быть и ехать туда, куда ехать запрещено? Мама объясняла все простым словом «пьяные», но Петя и его не совсем понимал. Его отец частенько выпивал с друзьями крепкие напитки, которые мальчикам его возраста не позволялись, если только они не хотели умереть самой страшной смертью от жуткого отравления, но тогда папа становился веселым и часто катал Петю на себе или подбрасывал его в воздух. Иногда он многое обещал своему сыну и потом всегда выполнял эти обещания. Одним словом он становился суперпапой. И Петя никак не понимал почему «пьяные» могли волшебным образом переносить машины. Но ему и не требовалось ничего понимать, он должен был лишь выполнять все, что говорит мама и тогда он получал горячий пирожок, что съедал непременно с большим стаканом холодного молока.
Машин нигде не было видно. Дорога от горизонта до горизонта была пуста и от нее поднимались невысокие «кривые призраки» как называл их Петя, вызванные жаркими солнечными лучами, что раскаляли асфальтовое покрытие.
Петя еще раз покрутил головой, но ничего не изменилось и тогда он, уверенно шагнул на дорогу. Громкий звук двигателя застал мальчика посреди дороги. Он вздрогнул всем телом и застыл, словно пустив корни из своих старых потрепанных кроссовок. Звук повторился еще громче. Петя зажмурился и задрожал, ожидая удара раскаленного бампера о его совсем еще маленькое тельце. Но звуки все доносились до него, а удара за ними так и не последовало. Петя открыл глаза и увидел, что дорога по-прежнему пуста.
Осмотревшись, он понял, что этот звук доносится от одного из домов. Видимо кто-то пытался завести свой старенький трактор, мучая его двигатель умерший несколько лет назад бесплодными попытками вернуть его к жизни. Петя посмеялся над собой, над своей глупостью и над своим ступором, в котором не было ничего смешного. Он прекрасно понимал, что мог на самом деле сейчас умереть. Попасть под колеса одного из старых «москвичей» и тогда мама больше не приносила бы ему горячих пирожков и наверняка с укором смотрела бы на его мертвое тело, покачивая головой.
«Машина может появиться ниоткуда, Петя».
Он быстро пробежал остаток дороги и уже увереннее потопал по высокой траве, низко склонив голову в поисках своего мячика. Он дошел до самого забора, куда ударился его мяч, а затем пошел вдоль него, поглядывая в сторону дороги, куда его могло снести рикошетом.
Петя обнаружил его в метре от того места, где начал свои поиски. Он лежал в траве у самого края гравийки. Петя наклонился чтобы его поднять и тут чувство, что за ним кто-то наблюдает, которое мучало его с того самого момента как он вышел на эту улицу, свернув сюда пару кварталов назад, ударило по нему с новой силой. Петя схватил мячик и выпрямился. На противоположной стороне дороги было пусто. Лишь разноцветные дома с облезлой краской, да покосившиеся пристройки. На улице никого не было. Никто на него не смотрел. Но Петя и так знал, что там никого нет. Если вас и посещает настолько сильное чувство, что на вас кто-то смотрит, то человек этот, как правило, стоит у вас за спиной.
Петя медленно повернулся: серые старые заборы, доски навалились друг на друга, желтые и дырявые, словно зубы бездомного. Белые дома с голубыми ставнями смотрят на него пустыми глазницами оконных рам, поблескивая холодом покрытого пылью стекла. Ветер хлопает половинкой ставни, которую забыли закрепить сегодня утром. Она с тихим скрипом отодвигается от стены, словно боясь к ней прикасаться, но затем, подхваченная очередным порывом ударяется о белую стену.
«Хлоп».
На улице нет никого. Никого кто мог бы за ним наблюдать.
«Хлоп».
Но Петя и так это знает. Он знает, что нет людей, которые могли бы за ним наблюдать. В это время все на работе. А те, кто не может работать, например старики, или люди зарабатывающие своим трудом сейчас в огородах и появятся на улице, за заборами, не раньше пяти вечера, когда мимо будет проезжать машина собирающая мусор. Тогда они выглянут на полчасика, чтобы поделиться сплетнями, поставив под ноги ведра полные мусора, обсудят урожай этого года, погоду, покачают головами, сетую на отсутствие дождя, подъедет машина и они, выкинув свой мусор, снова скроются из вида, покачивая пустыми ведрами. Так все и будет.
Петя знал еще одну причину, по которой люди могут показаться на улице раньше времени: возможно, у кого-то закончится питьевая вода, и они, взяв большой бочок, литров на двадцать, приятного серого цвета, пойдут по гравийке до конца квартала, где из земли торчит коричневая труба с рычагом, ведущая к источнику питьевой воды. Каждый раз, надавливая на такой рычаг, Петя представлял себя подрывником, ожидая громкого взрыва. И как не странно, но этот взрыв всегда раздавался: толстая струя воды под большим напором вырывалась из чрева металлического гидранта, обливая всех, кто имел глупость встать рядом.
Но там так же никого не было. Никто не шлепал босыми ногами по дорожке или не скрипел старыми кирзовыми сапогами. Не слышался характерный бренчащий звук металлической защелки на бочках. И вода с силой не хлестала по железному каналу, проложенному с целью отводить ее в сторону.
Но за ним кто-то продолжал наблюдать, сверлить его взглядом. И этот кто-то звал мальчика к себе. Манил его словно дичь в свои силки. И Петя с ужасом понимал, что не может противостоять этому зову. Более того, он не хотел ему сопротивляться. Впервые в жизни мальчику было интересно до смерти.
Петя глубоко вздохнул. Он знал, что нет смысла больше себя обманывать. Он прекрасно знал, кто за ним наблюдал, кто звал его. Он понял это еще в тот момент, когда только повернул на эту улицу. Понял с первого взгляда на своего «наблюдателя». Ему казалось это диким и невероятным, но, тем не менее, вполне себе правильным и возможным.
Ну а что? Если есть на свете такое место, то почему оно не может следить за тобой?
Петя поднял взгляд и посмотрел на огороженную территорию, сплошь поросшую желтой травой. Она местами достигала Петиного роста и даже переваливалась через забор к соседям. Этот участок располагался между двумя белыми чистыми домами с ухоженными садиками и яркими цветам. Петя не ориентировался в гектарах земли и потому мог сказать, что навскидку расстояние от забора до забора заброшенного участка (а, между прочим, заборы эти были общими заборами с соседями, которым явно не нравилась эта запущенность) было примерно метров двадцать. Насколько он уходил в глубину мальчик не взялся даже прикидывать. И вся эта территория поросла густой травой. Но участок все равно казался пустым в сравнении с соседскими. И причина тут была в том, что ровно по центру этого огороженного забором кладбища многолетней травы стоял большой старый дом с почерневшими от времени стенами тронутыми гнилью и мхом.
Дом серьезно покосился готовый упасть в любой момент. Шифер на крыше потрескался и попадал на землю, а в одном месте зияла большая дыра. Несколько ставен отвалились или болтались на одной петле. Но окна между тем были абсолютно целые, хоть и казались пустыми и черными, словно глазницы хищной птицы, что неотрывно следит за тобой.
От почерневшей и облупившейся двери змеясь, убегала каменная дорожка, выложенная из массивных плит. Она упиралась в повалившийся и поредевший забор. Калитка была прикрыта, но покачивалась на ветру, словно приглашая в нее войти.
«Пыф-стук»
Петя бросил мячик, и он ударился сначала о землю, усыпанную камнями, а затем отскочил от забора прямо Пети в руки. Это был невероятно точный бросок, наверное, один на тысячу.
«Пыф-стук»
И снова прямо в руки. Петя исподлобья посмотрел на дом. Это он. Это точно он. Больше никто не мог, больше никого не было.
«Пыф-стук»
Это дом наблюдал за Петей, сверкая чернотой своих бездушных глазниц.
«Пыф-стук»
Это дом следил за ним и тихо звал его.
«Пыф-стук»
Петя поймал мячик и тряхнул головой. Ему показалось, что в этот момент он словно не владел своим телом. Словно смотрел на себя со стороны и ему совершенно не понравился этот его собственный взгляд исподлобья. Страшный взгляд. Хищный взгляд.
Петя взвесил мячик в руке и, замахнувшись, кинул его в сторону дома. Он знал, что так будет, так бывает всегда. В фильмах или книгах. В страшных историях и рассказах на ночь, от которых сняться кошмары. Мячик перелетит через забор и упадет во дворе дома. А может быть, даже разобьет стекло и залетит внутрь. Так будет непременно, так бывает в любом ужастике. А потом Петя пойдет туда, чтобы вернуть мячик иначе мама его вечером отругает, и страшное чудовище схватит его. Схватит и сожрет с потрохами, чтобы не означало это слово. А потом его обглоданные кости найдут где-нибудь в другой части города, чтобы никто и не подумал о доме и о чудище, что живет в нем. И оно продолжит свою охоту, но уже на другую дичь. А глава о маленьком мальчике Пете закончится, закончится навсегда.
Мячик отскочил от шифера на крыше и вернулся обратно к Пете. Он поймал его с некоторым удивлением и даже с плохо скрываемым разочарованием. Он не хотел этого признавать, особенно перед самим собой, но ему хотелось зайти в дом, хотелось встретиться с этим чудовищем. Петя снова кинул мячик, на этот раз ниже, но он все равно выкатился из открытой калитки дома и замер у его правого кроссовка.
Тогда Петя приоткрыл калитку и катнул мячик по земле. Он, тихо подпрыгивая на выпуклых поверхностях, закатился в траву. Петя подождал минутку и понял, что мячик уже не вернется. Он улыбнулся и шагнул вперед. В траве зашуршало, и мячик медленно покатился назад, стукнулся о правую ногу мальчика и снова застыл.
Тогда Пете стало страшно по-настоящему. Он просто умирал от ужаса. Ведь кто-то или что-то толкнуло мячик ему обратно. Хоть трава и высокая, но в ней не смог бы спрятаться и трехлетка. Так что речи о том, что над ним подшучивали, не могло и идти.
Петя поднял мячик.
А чего ждать? Он уже знает, что надо делать.
Петя шагнул за калитку и пошел вперед. Он смотрел только на дом, а дом смотрел только на него.
«Пыф»
Он ударил мячиком о землю и поймал его. Покрутив в руке, он снова его кинул.
«Пыф»
По бокам дорожки тихо шепталась трава, слегка покачиваясь на ветру.
«Пыф»
Глухо поскрипывала калитка за спиной.
«Пыф»
Небо над головой постепенно темнело, закрываясь серыми неприятными тучами, которые через несколько часов принесут сильную бурю, и дождь будет хлестать по крышам, отбивая незатейливый ритм, а молнии будут сверкать в небесах, сотрясая землю раскатами грома. Ветер, подхватывая ветки и мусор, будет носить его по округе и громко хлопать покосившейся калиткой и может быть даже, наконец, вырвет ее окончательно. Деревья будут низко склоняться к земле, прикрываясь ветками от сильных порывов, словно руками, и царапать ими окна близстоящих домов, пугая маленьких деток, что будут видеть в темноте скрюченные пальцы мерзких тварей живущих во мраке. Буря вероятнее всего повредит линии электропередач и весь квартал, а то и весь город останется без света. Люди будут спешно зажигать купленные специально на такой случай свечи и качать головами, сокрушаясь, что такой ветер может сделать с урожаем. Кто-то, даже накинув на себя дождевик, будет загонять домой последних коров отбившихся от стада.
«Пыф»
Но только вот Петя этого уже не увидит.
«Пыф»
К этому моменту Петя уже будет мертв.
«Пыф-пыф-пыф-шлеп»
Он поймал свой мячик и поднялся по ступенькам. Не раздумывая, мальчик потянул дверь на себя и она с легкостью открылась. Из дома на Петю пахнуло затхлостью и плесенью. Он последний раз оглянулся и зашел в дом. Дверь тихо за ним закрылась.
Справедливости ради стоит отметить, что прежде чем продолжить историю маленького мальчика Пети, стоит рассказать, что еще случилось в этот год и год предшествующий этому. Я опрометчиво заявил в самом начале, что история эта началась именно с него, хотя перед этим случилось кое-что еще. Как и восемь лет назад, как и восемь лет до этого. Всегда все начиналось одинаково. Трое на каждый месяц сезона и последний в июне. И в этот раз цикл не нарушился.