4
Тэхён приходит в себя, ощущая вокруг лишь полюбившийся запах альфы и мягкий мех, обволакивающий его нежное и обнажённое тело. Он ещё сонный, не до конца понимающий, что случилось, какой сегодня день, где он и с кем. В памяти мелькают сладкие губы, прижимающиеся ко всем потаённым местам, чуткие руки, оглаживающие талию и ноги, бархатный голос.
— Повелитель, ах, — Тэхён выгибается, выкручивается, понимая, что сейчас его разумом управляет не течка, а истинное желание оказаться в той же постели, с тем же альфой, — ах, Повелитель…
Тэхён утыкается носом в меха, робко скользит ладошкой вдоль живота, дрогнув лишь раз, когда пальцы коснулись маленькой жемчужины. Чонгук делал ему так хорошо, так сладко и правильно, что сейчас вся злость, вся боль и попытки избежать истинности кажутся лишь глупой омежьей выходкой. Он осторожно ласкает себя, вспоминая, как это делал султан, и с недовольством понимает, что не хочет переживать подобное в одиночестве.
Раздражённо вспыхнув, Тэхён резко выпрямляется на постели, осматриваясь. Он у себя в покоях. Это неожиданно выталкивает на поверхность воспоминание, как Чонгук нёс его после нескольких страстных ночей, а потом укладывал спать, обещая навестить по первому зову.
Тэхён хочет позвать сейчас, но также хочет быть хорошим для альфы, поэтому набрасывает на себя шёлковые одеяния, а после требовательно зовёт прислугу, чтобы ему подготовили купальни. Тэхён, может быть, не до конца отдаёт себе отчёта в действиях, но горячая вода поможет смыть жар ночи, близость двух тел и принять верное решение.
Он моется тщательно, не позволяя наложницам прикоснуться к себе и оставшись в личной купальне в одиночестве. Ему не хочется, чтобы кто-то увидел следы ласк нежного султана — отпечатки его красивых, сильных пальцев на слишком нежных омежьих бёдрах, осторожные укусы от его мощных клыков, розовеющие следы его нежных поцелуев.
Приятная дрожь приходится по всему его телу, когда Тэхён касается внутренней стороны своих бёдер. Этому его местечку султан уделил особенно много нежности. Он слегка розовеет, приятно сжав колени, и возвращается в свои покои.
Тэхён готовится неторопливо. Он использует крема, чтобы его нежная кожа блестела, как золотые барханы на солнце, эфирные масла, чтобы пахнуть так же дурманяще, как опиум. Омега тщательно прочёсывает ещё влажные волосы деревянным гребнем, а затем долго и кропотливо укладывает пальцами.
Ему всё же приходится позвать наложниц, чтобы одеться, но наряд… Щёки Тэхёна слегка краснеют, когда он выбирает одежды, в которых впервые предстал перед султаном. Откровенные, невероятно соблазнительные, раскрывающие его, как нежный вечерний цветок, обласканный солнцем.
Он прерывисто выдыхает, когда велит распахнуть двери своих покоев и делает шаг в гарем.
Шум омег стихает в один момент. До Тэхёна доносится судорожное: «Она опять родила омегу», — и следующее за этим: «Тише, Тэхён-хатун не должен знать». Не сразу, но он вспоминает, что, кажется, одна из наложниц носила дитя султана. Мысль, что и в этот раз какая-то омега не справилась со своей задачей, приятно тешит эго. Он ступит на золотой путь и принесёт Повелителю шехзаде.
— Тэхён-хатун, — Феликс даже не оглядывается на других наложниц, когда подходит ближе и присаживается в поклоне, — рад вас видеть. Хотите составить мне компанию?
— Феликс-хатун, — Тэхён склоняет голову в ответ с небольшой задержкой, но у него нет поводов отказывать, — с радостью составлю вам компанию.
Они передвигаются по залу гарема, под прицелом десятка глаз, пока не усаживаются на то же место, что и при первой встрече. Им приносят чай, небольшие сладости и много фруктов. Со смущением Тэхён отламывает одну виноградинку, вспоминая совсем иное.
— Вам нездоровилось, госпожа? — Феликс спрашивает мягко и тактично, нежно подхватывая руку Тэхёна и переворачивая её линиями жизни вверх. — За эти несколько дней не случилось ничего интересного, но я изучал гадание по руке. Хотите, и вам погадаю?
Тэхён с удивлением смотрит, как Феликс проводит подушечкой изящного пальчика по линиям, нежно улыбаясь. Он кажется таким спокойным, нежным, что отказывать совершенно не хочется.
— Хорошо, Феликс-хатун, — Тэхён выпрямляет ладошку, — расскажите мне о моей судьбе. Это может быть интересно.
Феликс мягко водит пальчиком, шепчет что-то, чуть хмурясь, а затем светло улыбается. Он звучит мягко:
— Я вижу любовь. Много большой и светлой любви, она затмевает всё остальное. Долгую и безбедную жизнь. И… альфу. Первым ты родишь альфу.
— Первым? — Тэхён переспрашивает, чувствуя, как сладко поджимается его живот. Он родит султану шехзаде, столько шехзаде, сколько он пожелает. — Будут ещё?
— Много детей, — Феликс кивает, хихикнув. Его глаза тепло блестят. — У тебя хорошая судьба, Тэхён-султан.
— Я пока не султан, Феликс-хатун, — Тэхён чувствует приятный жар у себя на щеках, застенчиво отворачиваясь. Упоминания об этом больше не вызывают в нём печали или гнева, только сладкое нетерпение.
— Пока, госпожа моя, — Феликс негромко тепло смеётся, лукаво блеснув глазами. Он осторожно касается шеи омеги. — Ведь эти следы любви оставил султан, верно?
— Может быть, — Тэхён прижимает ладонь к зардевшейся щеке. Он помнит, как довёл самого Феликса до такого же смущённого румянца в их первую встречу.
Теперь же смущают его. Тэхён невесомо скользит подушечками пальцев по самой заметной отметине, вспоминая, как Чонгук жадно вылизывал его шею, приговаривая, что не пожалеет жизни, чтобы оставить на ней метку.
— Хочешь рассказать мне? — Феликс лукаво склоняет голову набок. Он мягко очерчивает изящный изгиб шеи Тэхёна, скользит по предплечьям, гладит ладошку. — Я умею хранить секреты. Правда, тут ими лучше не делиться.
— Лучше расскажи ты, — Тэхён неловко переводит разговор, осматриваясь. Он чувствует, как за ними следят прочие наложницы и наложники, — Лиса-хатун принесла в мир ребёнка султана?
— Хороший мальчик-омега, — Феликс берёт в руки сочный персик и разламывает его пополам, — такой славненький. У него носик повелителя и большие круглые глазки. Многим омегам хочется провести время с крошкой, но, боюсь, тебя она не подпустит.
— Я предпочту проводить время со своими детьми, — Тэхён поджимает губы, чувствуя, что действительно готов на это. Сможет ли султан принять его сегодня, чтобы услышать эту новость? — Или твоими. Ты хочешь детей, Феликс-хатун?
— Хочу, — Феликс обхватывает губами половинку сочного фрукта, юрко слизывая с полных губ сок, — но пока Аллах не благословил меня.
Тэхён нежно проводит ладонью по спинке омеги, утешая. Он кладёт ладонь и на свой живот, думая, что будь султан менее правильным, то уже сейчас Тэхён мог бы согревать своим теплом крошку. Их будущего ребёнка.
— И, кажется, ты спешишь, — Феликс снова веселеет, лукаво блеснув глазами. Он наклоняется поближе, чтобы заговорщически прошептать: — Я слышал, что Повелитель сейчас делает какое-то украшение. Думаю, он должен быть свободен для… продолжения рода.
— Феликс! — Тэхён негромко шипит, покраснев сильнее. Хатун тихонько сладко хихикает, и Тэхён, сдавшись, всё же улыбается. — Спасибо.
Феликс очаровательно машет ему своей маленькой ладошкой, когда Тэхён стремительно направляется в сторону покоев султана — разохавшийся Хосок увязывается следом, но Тэхён не обращает на него внимания.
Он чувствует внутри смутное волнение, когда останавливается напротив роскошных дверей и ждёт, пока страж заглянет в покои. И выдыхает, когда стража наконец расступается, позволяя ему войти.
Чонгук действительно сидит за своим рабочим столом, но тут же поднимает от него взгляд, ласково улыбнувшись. Тэхён едва ли не впервые робеет, присев в поклоне и негромко пробормотав:
— Повелитель.
— Моя ясная луна, — Чонгук плавно встаёт из-за стола, протягивая к нему руки, и Тэхён, раскрасневшись, падает в надёжные объятия. Альфа нежно целует его в лоб. — Ты особенно ослепителен сегодня. Словно отражённый от вод Босфора луч, сверкающий, как взмах сабли.
Тэхён смущённо краснеет, зарываясь лицом в сгиб шеи Чонгука. Он хочет сказать так много, но все слова кажутся настолько незначительными, что омега смущается. Ему сложно сформулировать прямой ответ, невыносимо стыдно просить о ночи вне течки, но внутри всё горит от прикосновений альфы. И так сильно хочется, что Тэхён слабо выдыхает, набравшись смелости:
— Это потому, что я вижу вас, мой Повелитель.
— Радостная весть, — Чонгук проводит ладонью по боку Тэхёна, удерживая прикосновение на тонкой талии чуть дольше необходимого, — у меня для вас тоже есть одна. От вашего дяди пришёл ответ.
— Вы его читали? — Тэхён допускает в голосе немного лукавости. Ему хочется услышать, что да, читал, и наоборот, что нет, не читал. Взволнованный и почувствовавший вкус любви, он просто хочет слушать голос Чонгука, быть с ним, наслаждаться прикосновениями, поцелуями.
— Как я мог? — Чонгук посмеивается. Он отходит на несколько шагов, и, лишившись тепла объятий, Тэхён тянется следом, чем вызывает у альфы только улыбку. — Прошу. Хочу, чтобы вы прочитали его, а после дали мне ответ.
— Ответ? — Тэхён проводит пальцами по конверту, колеблясь. Он писал дяде о своём несчастье, о том, что султан — его истинный, что он скучает по дому. Но всё это кажется прошлой жизнью, поэтому он смело рвёт письмо. — Спрашивайте, Повелитель, я принадлежу вам, поэтому и значение имеют лишь ваши слова.
— Ох… любовь моя, — глаза Чонгука, ещё мгновение растерянные, ярко вспыхивают счастьем. Он притягивает Тэхёна к себе и целует нежно, жарко и глубоко, зарываясь пальцами в мягкие омежьи волосы. От прикосновений султана Тэхён млеет.
Они прижимаются друг к другу тесно, разделяя момент нежной любви, и отчасти Тэхёну хочется замереть в этом навсегда. А отчасти ступить на золотую дорогу как можно быстрее. Чонгук неохотно отстраняется, только чтобы порывисто подхватить омежьи ладони и прижаться к ним поцелуем. Он звучит любовно:
— Ты Стамбул мой, Караман мой, земли Анатолии и Румелии, Бедашхан мой. Мой Кыпчак, мой Багдад, Хорасан мой, — его губы невыносимо нежно касаются пальцев, ласкают ладони и запястья. Султан смотрит на него открыто и невероятно любовно, нежно шепча: — Твои волосы прекрасны, брови тонки, словно изгибы лука, сияние твоих глаз будоражит, я влюблен. Если я умру, все мои прегрешения будут твоими, ведь ты, мучая меня, течёшь кровью в моих жилах.
— Мой любимый, Повелитель моего сердца, — Тэхён податливо обмякает, нежно сжимая в пальцах большие ладони султана. Он опускает голову, трётся о них щекой, оставляя несколько маленьких поцелуев, и с преданностью смотрит на альфу. — Я твой. Вся моя любовь твоя, моё сердце, моё тело, моя душа. Мой мир, Повелитель моего мира. Мой альфа.
— Моя омега, — Чонгук эхом отзывается в ответ, а потом, удерживая руки Тэхёна, идёт спиной к столу. Их глаза смотрят друг на друга, словно ничего больше нет в мире, словно они единственные, кто познал любовь, и никто больше не сможет достичь этого момента. — Моя госпожа. Мой луч солнца, моя молитва, мой небесный свод правил. Да видит Аллах, сильнее я смогу полюбить лишь наших детей, потому что они будут твоей и моей частью плоти и крови. Тэхён Бегум Хан, согласен ли ты разделить со мной эту жизнь и следующую?
Тэхён расширившимися глазами смотрит на протянутое ему помолвочное кольцо. С переливающимся в центре янтарным камнем, под цвет глаз, с маленькой россыпью камушков поменьше — оно прекрасно. Тэхён помнит, как был в этих покоях три разных раза: когда непримиримо встал на колени, когда ел с чужих рук сладости, и сейчас, когда не может сказать и слова.
— Мой младший брат, Чимин-султан, частица моей души, в скором времени будет играть свадьбу с Юнги-пашой, — Чонгук не торопится надевать кольцо на изящный пальчик Тэхёна, — мы могли бы сыграть двойную свадьбу, если ты скажешь мне свой ответ.
Кольцо так манит. Не только переливающимися камнями, но и тем, что оно несёт за собой. Брак. Любовь Повелителя мира. Возможность быть подле него. Тэхён чувствует, как предложение будоражит душу и тело. Он поднимает искрящийся взгляд и, пусть голос подводит из-за нахлынувших эмоций, говорит:
— Хочу разделить с тобой эту жизнь и все последующие, Повелитель.
Лицо Чонгука мгновенно вспыхивает счастьем. Тэхён пищит, когда альфа одним движением подхватывает его на руки, поднимая высоко над собой, и кружит. Он упирается ладошками в широкие плечи и счастливо заливисто смеётся, когда султан снова ловит его в свои объятия.
— Я осыплю золотом землю, по которой ты будешь ходить, любовь моя, — Чонгук нежно урчит, упираясь своим лбом в лоб омеги. — Принесу тебе голову того, кого назовёшь. Я твой раб, моя госпожа.
— О, мой султан, — Тэхён прерывисто смущённо вздыхает, раскрасневшись, и прячет лицо в надёжном плече. Он тихонечко шепчет: — Но как я… Я ведь ещё не родил тебе детей. Я даже ещё не прошел по золотому пути. Я не могу стать… Повелитель Мира не может принадлежать одному человеку.
— Я хочу этого, — Чонгук звучит горячно и уверенно. Его руки крепче сжимаются на омежьей талии. — Такова моя воля. Я хочу совершить никах с тобой перед лицом Аллаха. Я хочу сделать тебя своей Хасеки, моя султанша.
— А как же… — Тэхён ошеломлённо хватает ртом воздух. — А твоя… а гарем…
— Распущу гарем, — Чонгук решительно мотает головой, и Тэхён сбивается на пищание:
— Нельзя!
— И почему же госпожа моего сердца так резко против того, чтобы я распускал гарем? — Чонгук спрашивает лукаво, совершенно не злясь, скорее… забавляясь? — Хочешь ревновать меня, если другие омеги будут шептаться, как провели со мной ночь, хотя будешь знать, что ночь я провёл с тобой? Хочешь, чтобы каждый день они видели свою госпожу и завидовали тому, как ты держишь в руках сердце Повелителя мира? Ты хочешь больше, чем просто быть моей, хочешь, чтобы все об этом знали?
Тэхён чувствует, как его собственное сердце быстрее бьётся в груди от таких грешных, пусть и отчасти верных слов. Он знает, что гарем — это статус султана, знает, что великому Повелителю негоже оставаться лишь с одной единственной, потому что омеги вокруг него доказывают силу и власть. Непоколебимость. Но в то же время… Тэхён хочет каждый день видеть в глазах других омег, как сильно они мечтают занять его место. И как не могут.
— П-потому что… — Тэхён слабо облизывает губы, не зная, как ответить, чтобы не вступить в спор с Чонгуком, но и чтобы не подтвердить его слова. — Ты Повелитель, мой Господин, ты не можешь из-за меня лишиться своего… своих…
— Это глупости, моя любовь, — Чонгук несколько беспечно отмахивается, мечтательно улыбаясь, — ты моя истинная омега, я твой истинный альфа. Сами небеса благословили нас на брак до самой смерти. Я не сомневаюсь в том, что первым ты принесёшь мне крепкого мальчика-альфу. Так зачем мне гарем?
— Ну потому что… — Тэхён бормочет, лихорадочно соображая. Он слегка округляет губки. — Потому что мне нужны подруги?
— Ты это спрашиваешь у меня, жемчужинка моя? — смех сквозит в нежном голосе султана. Он снова ловит ладонь Тэхёна, коснувшись её в поцелуе, и нежно тянет: — Будет так, как ты пожелаешь. Захочешь — распущу. Не захочешь — не распущу. Но я могу дать тебе слово, что больше ни одна из наложниц не переступит порог моих покоев и не возляжет со мной на одном ложе.
— Мой нежный Повелитель, — Тэхён мгновенно тает, разворковавшись, и немного робко касается сладких уст султана, а затем и вовсе трётся кончиком носа о его нос. — Ты так ласков со мной. Не знаю, как извиняться за то, как я вёл себя с тобой раньше.
— Это мне нужно просить у тебя прощения, моя ясноликая голубка, — Чонгук с нежностью оглаживает пальцами щеку Тэхёна. — Я забрал тебя от дома, оскорбил, когда велел одеть в эти наряды… Хотя они невероятно подчёркивают твою красоту.
— Правда? — Тэхён цепляется за последние слова, зардевшись, и игриво приподнимает нежную грудь. Он немного смущённо спрашивает: — Любимый мой, а значит ли это, что до брака мы… что…
Он опускает взгляд, чувствуя, как щёчки загораются от нежного румянца, и слыша короткий прерывистый вздох альфы:
— Ох.
— Я могу согреть тебя этой ночью, — Тэхён ласково обводит грудь, показывая, насколько она хороша, пусть и не такая большая, как у других омег, — или в любую другую. Провести с тобой столько ночей, сколько позволишь.
Чонгук мягко обхватывает тэхёновы запястья и убирает их от груди. Он прижимает их к своей, ровно там, где заполошно бьётся сердце, и вкрадчиво говорит:
— Я хочу провести с тобой столько ночей, сколько ты мне позволишь, моя луна и звёзды. Хочу показать тебе, как может быть хорошо в порыве страсти, любви и тишины. Хочу слышать твой сладострастный голос, млеть от твоих ласковых пальчиков у меня в волосах. Я хочу, чтобы мы навсегда стали принадлежать друг другу. Хочу оставить метку на твоей шее, а потом оголить свою и получить метку в ответ. Я хочу тебя, моя госпожа, но я хочу, чтобы у нас всё было правильно.
Тэхён часто-часто моргает, чтобы не дать слезам смущения скатиться по румяным щекам. У него перехватывает дыхание от проникновенного голоса Чонгука, от биения сердца, от дурманящего запаха. Течка закончилась совсем недавно, но, кажется, её отголоски отдаются во всём теле, потому что Тэхёну приходится крепко сжать бёдра, лишь бы не позволить омежьим сокам стыдливо потечь по ногам. Ему жарко, не хватает влаги во рту и сладких поцелуев альфы.
— Я сделаю всё для тебя, — Тэхён находит в себе нужные слова, — всё, что сделает нас счастливыми, мой Повелитель.
— Тогда, может, ты посидишь со мной? — Чонгук нежно сжимает его ладонь, увлекая омегу за собой к широкому рабочему креслу. Он садится на него, широко раздвинув бёдра, и Тэхён робко опускается на одно из них. Он слегка розовеет, когда понимает, что лицо альфы как раз рядом с его часто вздымающейся грудью. Чонгук звучит ласково: — Выбери себе какие-нибудь камушки, радость моя. Сделаем тебе пару побрякушек.
Продолжение следует...