Фао. Глава 2
До сих пор я не говорил ничего про свои планы, про возвращение к людям — снег все еще лежал, да и сам я с планами не определился. После рассказа Цэрэна еще меньше хотелось в ту долбаную ближайшую деревню, из которой его выгнали.
Самому Цэрэну я вроде как не мешал, даже болтовня моя, которую он слушал серьезно и внимательно, кивая в нужных местах и даже иногда говоря: «Угу». Так что мы просто охотились, ели, спали, причем в одной кровати, она одна была, или в одном спальном мешке, если в лесу, потому что мешок тоже был один, а вдвоем теплее.
И тут стало ясно, что годы в фианне даром не прошли. Да что там, меня к мужикам тянуло еще до Ат Луайн, лет с тринадцати, это я потом уже понял. А вольные нравы фениев кого хочешь развратят. В Ат Луайн, не потрахавшись, спать не ложились, и даже первого встречного можно было нагнуть и поиметь, если тот был неженатый и не юный совсем.
А тут по избушке ходит полураздетый молодой парень, а в постель ложится вообще раздетый. Плечи — косая сажень, грудь как боевой щит, щеки — кровь с молоком, и косы эти рыжие до пояса, я такого не видел никогда — сиды же одну косу заплетают, редко две, если женщины. Мне в постели уже приходилось спиной поворачиваться, чтобы не упираться в Цэрэна стояком, и даже дрочить потихоньку, чтобы его не разбудить.
В Маг Туиред было бы все просто, даже будь он просто туат-охотник, а не Князь Стихий. Но мы были в Орде, а тут секс мужчине предложить — страшное оскорбление. Положим, Цэрэн вырос без этих всех предрассудков, но и без знания про отношения между людьми. Он же совсем невинный тогда был — про секс знал, конечно, как не знать, когда живешь в лесу и видишь весенний гон у зверей. Но сам он ничего такого как будто не испытывал. Пару раз у него бывал утренний стояк, но он внимания на него не обращал. За дрочкой я его никогда не ловил и подозревал, что он даже не знает, что такое дрочить. Раздевался он без смущения и на меня голого смотрел так же, как на одетого — тепло, внимательно, но как на друга, не больше.
Я проклинал последними словами свою блядскую натуру. Цэрэн меня спас, другом моим стал, а я только и мечтаю, что его трахнуть! В воздухе уже весной повеяло, кровь играла все сильнее, я даже иной раз у очага на полу ложился, отговариваясь, что так теплее. И расспрашивать начал, как до деревни добраться, когда там уже снег сойдет, и дорога откроется.
Цэрэн погрустнел, стал реже смотреть на меня и чаще в пол. Отговаривать меня не стал. Я уже знал, что он этого не умеет — выражать чувства словами. Но за пару месяцев, что мы провели вдвоем, я научился понимать его без слов. Несложно было, лицо у него очень выразительное, и взгляды, и жесты. Бывало, слегка плечами поведет или бровь поднимет, и все ясно, будто целую фразу сказал.
Наверное, будь я приличным парнем, если б три года не провел у Дайре Мак Кормака, то просто ушел бы, и мы с Цэрэном никогда больше не увиделись. Но будь я приличным парнем, я б в этот лес не попал и вообще никогда с ним бы не встретился.
Вышло так, что как-то утром я выглянул из избушки, чтобы крикнуть Цэрэну, что каша готова. Он дрова рубил, голый по пояс. Я приклеился глазами к его могучей фигуре, захлебнулся слюной и начисто забыл все человеческие слова, и на гэлике, и на мэнгъю. Звенела капель, подтаивал снег, небо голубело, и кровь во мне кипела, как река, ломающая лед.
Цэрэн на меня не смотрел, только мерно поднимал и опускал топор, нагибался, ставил еще одно полено на колоду, снова замахивался и рубил. Мышцы играли под кожей, штаны натягивались на бедрах и заднице, а впереди выпирал здоровенный бугор — не полноценный стояк, но явно кровь разгорячилась и прилила куда надо, от теплого дня и мерной, нетяжелой работы.
Не знаю, как оказался рядом. Не помню, как шел. Помню только, как грянулся перед Цэрэном на колени, стащил с него штаны и взял в рот его большой красивый член. Чуть не подавился, потому что тут же получил полноценный стояк, а в случае Цэрэна это вот такой елдак чуть не в руку толщиной. Он даже топор уронил, спасибо, что не себе или мне на ногу. И застыл, как истукан: глаза закрыл, руки вдоль тела уронил и даже, кажется, не дышал.
Слишком это было похоже на насилие, на мой вкус. Он, конечно, с легкостью мог бы меня оттолкнуть, если б не хотел. Да и кто не захочет, чтобы его ртом ублажали? Но вдруг он просто не понимает, что происходит, не знает, как себя вести, что делать? Я хотел дать ему выбор, которого часто мне самому не давали. И что греха таить, мне хотелось, чтобы меня прижали покрепче и отодрали как следует. Так что я стащил с себя штаны, встал на колени и его потянул за собой. И лег грудью на колоду для колки дров, выставив задницу.
Цэрэн рухнул на колени так, будто кости у него подломились. Я сам себе в руку сплюнул, ягодицы раздвинул, дырку смочил и наскоро растянул пальцами. Подумал, что сейчас умру со стыда, если Цэрэн ничего не поймет и не сделает. Мне его за член хватать и на себя укладывать, что ли? А если он сейчас встанет и уйдет?
Но тут его ладони легли мне на бедра, такие большие и горячие, и я вздрогнул весь, как от ожога, и даже зашипел сквозь зубы, как от боли. Закинул руку назад и потянул его к себе, так что его член головкой прижался куда надо. Я был готов, что он возьмет меня неуклюже, грубо, это ведь был его первый раз. Мне было похуй, пусть хоть порвет — словами не передать, как мне хотелось ебаться в ту минуту.
Но Цэрэн с детства привык быть осторожным, соизмерять свою силу. Он же всегда был крупнее и выше не только сверстников, даже многих взрослых. И взял он меня почти нежно, аккуратно придерживая за бедро. Я стонал, крутил задницей, стараясь надеться на его член глубже. Поначалу было немного больно, а потом он наконец втиснулся внутрь, почти наполовину, и тогда только выдержка ему изменила. Одним толчком он вогнал в меня член целиком, и мы оба заорали во все горло, потому что это было безумно, невыносимо круто.
Потом мы трахались, как звери, на четвереньках, рыча и кусаясь, то есть это я укусил его за руку, когда он перехватил меня под грудью и приподнял, чтобы я не ободрался об колоду. Мы оба кончили, поднялись, пошатываясь, слепые и глухие ко всему — медведь-шатун мог выйти к избушке, и мы бы его не заметили! Каким-то образом оказались в избушке, на кровати, и Цэрэн разложил меня и снова оттрахал, лицом к лицу в этот раз, так же размеренно и умело, как рубил дрова. А потом я его трахнул, потому что никаких таких предрассудков у него не было, неоткуда было набраться. Все, что я делал с ним или позволял ему делать с собой, казалось ему нормальным. Да что там, если б я трахнул его в снегоступах и в гамаке, ему и это бы показалось нормальным.
Мы дня два не вылезали из кровати, трахаясь, как кролики. И еще бы неделю не вылезли, если б еда не закончилась. Пришлось на охоту идти, но и в лесу мы то и дело заваливались в сугроб, целуясь, как сумасшедшие, и засовывая руки друг другу в штаны. Потом Цэрэн перекинул меня через поваленное дерево и выебал, и только тогда мозги у нас повернулись, наконец, на охоту, жрать-то хотелось!
Разговоров об уходе я больше не вел. Весна пришла, снег растаял, вылезла трава, деревья зазеленели, а мы как будто забыли о том, что есть какой-то мир за пределами этого леса. Охотились, трахались, купались голые в лесных ручьях, боролись в шутку, тренировались с деревянным оружием — Цэрэн мечом прежде драться не умел, зато во владении копьем ему не было равных, даже во всей фианне Ат Луайн. Я был счастлив, как никогда до этого. Мне казалось, я навсегда забыл Маг Туиред и вообще все, что было со мной в прошлом. Казалось, что мы всегда жили вдвоем в этом лесу и всегда будем жить.