Наследие Грин-Де-Вальда

"Война не ждёт, пока ты
станешь готов. Она просто
приходит. И требует цену."

-Гарри Поттер

Небо было рваным, как старая мантия, разорванная молнией.
Крыши дрожали от взрывов. Магия клокотала в воздухе, будто кислота. Пожиратели Смерти атаковали быстро — как всегда. Но теперь не школу, не древние залы, не хранилища. Теперь — людей. Живых. Уязвимых. Семьи. Детей. И нас. Ковент-Гарден — старое место. Один из старейших магических перекрёстков в Лондоне. Под театрами и витринами хранились артефакты, спрятанные книги, и беженцы, которым Хогвартс уже не мог дать защиту. Я была там. В чёрной мантии. С капюшоном. С лицом, которого никто не узнавал. Палочка была при мне. Но я почти не касалась её. Зачем? Когда магия была под кожей. Когда каждая клетка отзывалась на намерение. На страх. На гнев. На выбор. Я увидела мальчика — лет пяти. Он дрожал, прижавшись к стене лавки старого аптекаря, слёзы оставляли тёмные следы на щеке. Пожиратель уже поднимал руку. Я встала между ними. Мантия распахнулась ветром. Капюшон сполз. Мальчик всхлипнул. Я — нет.
— Impuls fragor! — закричала я. Магия вырвалась не как луч, а как удар в воздухе. Волна откинула троих. Один из них ударился об фонарный столб — и уже не поднялся. Тот, кто остался — отступил. Ненадолго.
Вспышка сбоку.
Слишком близко. Огненное копьё — и я уже не успевала поставить щит.
— Protego Maxima! — донёсся чужой, но знакомый голос. Женский. Чистый. Жёсткий. Я обернулась.
Гермиона.
Мантия обуглена. Щека в копоти. Волосы растрёпаны. Но глаза — как лезвие. Ясные. Упрямые. Сильные.
— Что ты здесь делаешь?! — крикнула она сквозь рев огня. Я сжала челюсть.
— Сражаюсь. А ты?
Она усмехнулась. Почти злобно. Почти по-дружески.
— То же самое. Похоже, мы с тобой опять на одной стороне.
И мы сражались. Вдвоём. Спина к спине. Она — точная, разумная, швыряющая заклинания с идеальной скоростью. Я — резкая, почти телепатическая. Магия шла изнутри.
Я больше не говорила слова — я чувствовала их, и они рождались вспышками, резкими волнами, ломающими стены и тела. Где-то далеко — Гарри. Он держал южный выход. Рон охранял старый подвал, где прятались дети и старики. А мы с Гермионой держали линию в переулке, где уже горело всё. Камни плавились. Стены осыпались. И где-то над нами появился огненный крест — тёмный символ, превращённый в оружие.
Он рухнул.
Гермиона не успела. Я бросилась вперёд — и накрыла её собой. Магия внутри меня вспыхнула щитами, барьерами, волной пепельной защиты, которую я даже не контролировала. Огонь не коснулся её. Только меня. И то — не насквозь. Мы остались лежать в пыли. Оглушённые. Живые. Гермиона тяжело дышала. Сквозь копоть — бледное, упрямое лицо. Она посмотрела на меня снизу вверх. В глазах — не страх. Не подозрение. Что-то другое.
— Ты снова спасла кого-то, — прошептала она. — Как тогда. В Хогвартсе. Я смотрела на пылающее небо. И чувствовала, как дрожит земля. — Ты же не можешь быть злом, — сказала она. — Как бы ты ни старалась выглядеть.
Я сжала её руку.
— Я и не стараюсь. Я просто... больше не прячусь.
Я чувствовала, как всё ещё дрожит земля. Как будто сама магия не может поверить в то, что бой окончен. Пожиратели отступили. Или были убиты. Кричащая тьма стихла.
В переулках — остались только мы и пепел. Я помогла Гермионе сесть. Её руки дрожали, но взгляд был сосредоточенным. На лице — сажа, кровь у виска. И всё же она вытерла лоб и произнесла с почти сухой улыбкой:
— Это... было похоже на старые времена.
— Надеюсь, без привычных последствий? — усмехнулась я. Сзади — шаги. Твёрдые. Быстрые.
Гарри.
В мантии, разорванной, с рубцами на лице, в грязи и золe — но живой. Рядом с ним — Рон. В руке — остатки обломанной палочки. Он выглядел так, будто прошёл сквозь ад. И, вероятно, прошёл. Гарри остановился в двух шагах. Посмотрел на нас. На Гермиону — сначала. Затем — на меня. Тишина повисла, густая, будто магия ещё искала, кому поверить. И тогда Гарри сказал:
— Спасибо.
Просто. Без героизма. Без объяснений. Слово, которое он не говорил мне никогда. Я удивилась, что это вообще произошло.
Между нами — был Хогвартс, недоверие, кровь. Но он смотрел прямо. Не в лицо — внутрь.
— Не только за Гермиону, — добавил он. — За детей. За то, что не ушла. -Рон тоже кивнул, неуверенно, но кивнул.
— Мы видели, как ты отбила того Пожирателя у школы заклинаний. Он бы сжёг всех. -я ничего не сказала. Лишь медленно поднялась и вытерла кровь с ладони.
— Выжившие? — спросила я. Голос чуть охрип.
— Двадцать шесть беженцев в подвале. Трое раненых у южной стены. Остальные... — Рон замолчал.
— Я помогу с лечением, — сказала Гермиона, уже вставая. Гарри кивнул.
— Александра... — начал он, — я не знаю, с какой стороны ты теперь. Я взглянула на него спокойно.
— С той, где не убивают детей. Всё остальное неважно. -он слегка улыбнулся. И впервые — без подозрения.
Без контроля.
— Тогда ты идёшь с нами. На следующую точку.
— Куда? — спросила я.
— Туда, где хранят один из последних артефактов времён основателей. Гермиона уверена, что он связан с Хранилищем между мирами. -я замерла.
— Ты знаешь это слово? — спросила Гермиона, осторожно. Я кивнула. Пальцы сжались на кулоне под мантией.
— Не просто знаю. Оно... часть меня. -все трое смотрели на меня иначе. Не как на чужую. А как на носителя ключа. Того, кто может открыть дверь, через которую пройти могут все они.

Ветер был тонким, как лезвие. Он пронизывал до костей, но я не дрожала. На мне была только чёрная мантия, давно испачканная пеплом и кровью. Она уже не грела, но напоминала, кто я есть. Надо мной — Аврора, расцветающая, как небесный шрам. Изломанные цвета текли по небу: фиолетовый, изумрудный, лунно-серебряный. А между ними — звёзды. Холодные, далекие. Как глаза забытых богов. Их взгляд был нем, но судил. Под ногами раскинулась Долина Равнинного Порядка — вымерший, ледяной амфитеатр, высеченный самой природой.
Каменные уступы и черные глыбы, будто опалённые древней магией. И тишина. Не глухая — живая. Ожидающая. Путь к этой долине был дорогой через тени. Пожиратели Лорда добрались и сюда. Я чувствовала их раньше, чем видела: тухлый магический след, запах крови и грязи, тишину после крика. Но я не говорила. Я шла. Молча. Среди них — как тень. Каждый раз, когда моя магия отзывалась на угрозу, каждое движение руки, каждое падение их тел — что-то внутри меня угасало. Я не убивала, чтобы мстить. Я не убивала, чтобы выжить. Я просто шла к нему. К камню. К правде. В самой сердцевине долины, за ледяной аркой, стоял зал из хрусталя. Его купол сверкал отражением неба. Снежинки в нём не падали — замирали. Как будто даже время замедлилось перед тем, что лежало внутри. На алтаре, высеченном из обсидиана, лежал камень. Небольшой. Чёрный, матовый. Но с серебряной трещиной, проходящей по нему наискось, как рассечённое сердце. Камень Согласия. Отец писал о нём в письмах:

«Он не подчиняется. Он не выбирает сторону. Он хранит равновесие. Кто коснётся его — увидит не истину, а отражение своего выбора.»

Я не молилась. Не просила. Просто подошла и положила ладонь на холодную гладкую поверхность. Камень заговорил. Не звуками. Не голосом.
Памятью.
Я не просто увидела — я оказалась там. Воспоминание: Он и я Первые образы были туманны. Старый стол, мерцающий огонь, тяжёлый запах палёной травы и чернил.
Отец.
Геллерт.
Он сидел, склонившись над пергаментом. Но был не молод. Лицо изрезано морщинами. Взгляд — тяжёлый. В глазах — не ярость. Не гнев. А сожаление.

«Я не нашёл мира в победе. И не нашёл себя в одиночестве. Всё, что я построил — рушилось в моих руках. Не потому, что было ложным. А потому, что было преждевременным.»

«Ты не должна продолжать мою тень. Ты должна выбрать свет. Но не тот, что слепит. А тот, что освещает путь в себе. Только ты сможешь войти в Хранилище. И не разрушиться.»

Я вернулась. Моя рука всё ещё лежала на камне. Но теперь в его трещине — тёплый серебряный отблеск. Как будто он узнал меня. Принял. Не как наследницу зла. А как ту, кто способна его уравновесить. Я подняла глаза. Небо всё ещё пылало Авророй. Но теперь я знала: я больше не была тенью отца. Я была продолжением — без цепей.

Гарри встал первым.
— Ты нашла его? — голос — ровный, но напряжённый. Я кивнула.
— Камень Согласия существует. Он... показал мне отца. Его слабость. Его правду. И его веру в меня. -они переглянулись. Гермиона подошла ближе.
— Значит, Хранилище — это не оружие?
— Нет, — сказала я. — Это дверь. Между мирами. Между истиной и ложью. Между тем, кем ты был... и тем, кем ты можешь стать. -Рон медленно выдохнул:
— То есть там может быть... конец войны?
— Или её начало.
Тишина. Я посмотрела на всех троих.
— Я знаю, где вход. Но вы должны понимать: он откроется только для меня. Это не защита — это условие. Он распознаёт кровь. И тень, что за ней стоит. -Гарри шагнул ближе.
— Ты хочешь, чтобы мы остались? -я покачала головой.
— Нет. Я хочу, чтобы вы знали: если вы пойдёте — не все вернётесь. -Гермиона тихо спросила:
— А ты?
Я смотрела вдаль, туда, где за соснами скрывался каменный обелиск с вплетённым символом: треугольник, круг и линия — знак, что раньше принадлежал Тому, кто искал смерть.
— Я уже не вернусь прежней. Если пройду — выйду другой. Если не пройду — не выйду вовсе. -Гарри молчал. Потом протянул руку.
— Тогда веди. До конца. Мы идём с тобой. -я взяла его ладонь.
Сильную. Раненую. Настоящую. Рон — криво усмехнулся.
— Никогда не думал, что застану момент, где буду следовать за дочерью Грин-де-Вальда.
— А я — что буду считать вас своими, — ответила я. Тихо. Без насмешки. Гермиона поправила капюшон. Её голос был ясным.
— Идём. Пока свет не угас.

Когда дверь открылась, внутри не было зала. Не было стен, арок, лестниц. Мы вошли — и оказалось, будто мы стоим на глади озера, без отражения. Под ногами — не вода, не воздух, не земля. Просто пустота, наполненная светом и тенями. И тишина, в которой слышно биение собственной магии. Гарри шагнул рядом. Он сжал палочку — но пламя на ней затухло. Рон обернулся:
— Что это за место? Это даже не... мир?
Гермиона медленно осматривалась.
— Это... вне. Между. Как будто мы вошли в мысль, а не в хранилище.
Я шла первой. Магия здесь отзывалась на мою кровь. Каждый шаг — будто удар в воздухе. Сквозь свет проступали силуэты. Формы. Истории. Не живые — но видимые. Они как тени из памяти — не сны, не призраки. Отголоски прошлого. И вдруг они разошлись — и передо мной встал ОН.
Это был не он. Не телом. Не духом. Это была мысль, запечатлённая в магии. Образ, который он оставил — потому что знал, что я приду. Он смотрел на меня. Тот самый взгляд — холодный, блестящий. Но не полный власти. А — усталости.
— Александра...
— Ты знал, что я приду.
— Я надеялся. Но не был уверен. Свобода делает выбор неочевидным. -он подошёл ближе, но воздух дрожал от магии.
Даже воспоминание Геллерта — было опасным.
— Ты увидела всё. Камень. Мать. Тень. Теперь скажи: зачем ты здесь?
Я молчала.
— Ты хочешь разрушить то, что я построил? Или продолжить?
Я вздохнула.
— Я хочу, чтобы магия больше не рождалась из страха.
Он закрыл глаза.
— Я тоже. Просто... не сумел.

Пока мы говорили, Хранилище отозвалось на остальных.
Каждому — своё испытание. Гарри увидел свою мать. Не в момент гибели. А как она стояла над ним, когда он был ребёнком, и пела. В этом было больше силы, чем в любом заклинании.
Гермиона — увидела момент, где ей предлагают стать Главой Отдела Магического Правопорядка...а она отказывается. Потому что знает, что сила и власть — не одно и то же.
Рон — увидел, как живёт жизнь без войны. С семьёй. Без битвы. И понял — он не трус, если хочет выжить.

Геллерт шагнул ко мне.
— Уничтожь Хранилище — и магия, запечатлённая здесь, исчезнет. Всё, что я собирал, исчезнет. Но ты получишь покой. -он протянул руку. Серебряный жезл — сердце Хранилища.
— Сохрани его — и он станет твоим. Но тебе придётся объяснять его смысл. Вечно. -я сжала кулаки. Закрыла глаза.
Вспомнила мать.
Драко.
Гарри.
Гермиону под крестом в Ковент-Гардене.
Рона с раненой рукой.
Профессора Снейпа.
Дамблдора, стоящего на башне.
Себя.
Такую, какой я стала.
И я протянула руку — и сломала жезл. Мир содрогнулся. Не от разрушения. От освобождения. Хранилище начало исчезать. Но не рушиться. Растворяться. Как память, которую прожили. Мы стояли вместе. Вчетвером, в шаге от начала нового мира. Свет медленно падал вниз — как снег, который никогда не касался земли. Я не стала отцом. Я не стала героем. Я стала собой.

Где-то в Европе.
Он был бледен. Тоньше, чем прежде. Мир сжался для него до шелеста плащей в переулках и треска чужих костров. Имя — у него было другое. Он не произносил «Малфой» уже несколько месяцев. Да и кто бы поверил, что наследник чистокровной линии ночует под разрушенными сводами старых усадеб и питается хлебом, оставленным в деревенских садах для духов? Он прятался. Но не от страха. От того, кем он был. Без палочки — он ощущал пустоту в пальцах. Но знал, что магия — это не только воля. Это — вера. Каждую ночь, когда небо становилось чернильным, а где-то вдалеке завывали оставшиеся волки,
он доставал из внутреннего кармана лист пергамента. Старый. Мятый. С запахом её чернил и чего-то почти забытого — жасмина. На нём — её почерк. Чёткий, свободный, как она сама.

«Ты найдёшь меня, когда поймёшь, кто ты есть без страха.»

Он перечитывал это до боли в груди. Потом сжимал в ладони.
Иногда — настолько крепко, что кожа покрывалась порезами от сгиба бумаги. Он смотрел в огонь.
— Где ты, Лекс... Что, если я уже больше не тот, кого ты можешь ждать?.. -тишина не отвечала. Только искры из костра взлетали вверх, как забытые заклинания.
Он не останавливался. Путь шёл сквозь старые земли, где ещё держались очаги магии. В Лондоне он нашёл беженку из Ночного Обсидиана. Она дрожала, но при упоминании ледяных глаз — заговорила:
— Она была здесь. С ребёнком на руках. Он не её. Она его спасла. Она... спала сидя, с рукой над ним, как щит. Ушла на рассвете. Не сказала ни слова.
Драко почти не дышал. В Осло — разрушенная библиотека.
Половина стен — оплавлены, как воск. На полу — сгоревшие книги, но на одном обугленном столе кто-то вырезал знакомый символ: двойной треугольник внутри круга. Старый смотритель сказал:
— Она не дралась. Просто... посмотрела. И всё распалось.
Драко выдохнул.
— Это была она.
Он знал.
Сердцем. Кожей. Кровью.
Он шёл — не к цели, а к ней.
На старом перевале, у границы Финляндии,
он остановился на ночь в хижине заклинателя ветров. Тот был слеп, но сказал, улыбаясь:
— Ты ищешь ту, что прошла сквозь смерть и не умерла. Она — не свет. И не тьма. Она — выбор.
Драко закрыл глаза.
— И она — моё всё.

На обратном пути из Норвегии я встала над холмом. Ветер развевал волосы. Я держала в руке камень — тяжёлый, как выбор. Теперь я знала: он нужен не мне. А Драко. Я прошептала в ночь:
— Ты всё ближе. Я чувствую. И если ты найдёшь меня — я не отступлю. Даже если это будет конец.
В этот момент где-то на юге, в темном лесу Франции, Драко поднял голову. И впервые за месяцы — почувствовал тепло.
Я была уставшей.
Такой усталости не чувствует тело — только душа.
Магия внутри меня трещала, как стёкла после звуковой бури.
Камень Согласия, спрятанный в кармане, пульсировал — то ли в такт моему сердцу, то ли в противофазе.
С каждой вспышкой боли казалось: я рассыплюсь. Но не рассыпалась. Пока. Небо было залито кроваво-алым закатом, будто сама война не ушла — а просто легла отдохнуть в облаках.
Руины монастыря нависали над равниной: арки без крыш, камни без памяти. Мёртвый колокол, проржавевший, но всё ещё целый — как будто ждал кого-то, кто решит ударить снова. Я сидела под одной из колонн, закутавшись в мантию. Не для защиты. Для тишины. Смотрела в пустоту. Думала о нём. И тогда — услышала шаги. Медленные. Тяжёлые. И не чужие. Я не шевельнулась. Он стоял передо мной. Свет из-за его спины вычерчивал только контур. Но я бы узнала этот силуэт даже во сне. Волосы — чуть длиннее. Щёки — впалые. Глаза... Всё те же. Серебро и лед. Но не холодные. Просто — уставшие.
— Ты нашёл меня, — сказала я, не поднимаясь. Он не ответил сразу. Только выдохнул.
— Я знал, что ты будешь здесь. У мест, где всё рухнуло. -я подняла взгляд. Мой голос был твёрже, чем я думала:
— Это в тебе что-то рухнуло, Драко. Не во мне. -он сел рядом. Медленно. Словно боялся разрушить воздух между нами.
— Ты изменилась, — прошептал он.
— Я стала собой. -он сжал пальцы, будто хотел что-то удержать — и достал из кармана сложенный листок.
Мой.
Старый. Потёртый. Мятый, но всё ещё целый.
— Я всё это время шёл за тобой. Без плана. Без защиты. Только с этой... -он протянул её — не как обвинение, а как доказательство, что жил. — Я не знал, нужен ли тебе я теперь... -я смотрела на него долго. Дольше, чем следовало.
— Нужен, — сказала я тихо. — Но не тот, кто бегал.
Нужен тот, кто встал. -что-то в нём дёрнулось. Он опустил взгляд. А потом — сжал кулаки.
— Ты не знаешь, что такое — стоять перед Лордом. Когда твоя мать — в его руках. А твоя душа — в оковах. -я резко поднялась. Мантия скользнула с плеч.
— Я не знаю? -ветер поднял пепел с камней. Я подошла ближе. — Каково это — всю жизнь жить в тени имени, которое проклинают на каждом континенте? В тени отца, которого боятся больше, чем Волдеморта? Каково — смотреть на себя в зеркало и видеть не лицо, а предупреждение? -он смотрел, не отводя взгляда. Но не защищался. — Мы оба дети войны, Драко.
Но это не оправдание.
— А что тогда? -я почти прошептала:
— Мы либо сжигаем всё. Либо спасаем хоть что-то.
Тишина.
— А ты что хочешь спасти? — спросил он наконец. Я выдохнула.
— Тебя, идиот. И себя. И хотя бы тень того, кем мы могли бы быть, если бы не... они. -он сделал шаг. Его лицо дрожало — не от страха, от чувства. От ярости, которую он не знал, куда деть.
— Ты доводишь меня до грани, Лекс. Каждый раз. -я посмотрела прямо.
— Значит, я — твоя грань. Держись за неё. Или упади. -он не ответил. Но остался. И в этом — было всё, что нужно. Просто шагнул вперёд. Резко, будто больше не мог держаться. И поцеловал. Это был поцелуй не первый. Но — настоящий. Не про страх. Про выбор. Про то, что несмотря на всё, что снаружи — внутри нас всё ещё живо. Когда губы оторвались, он сказал:
— Я иду с тобой. До конца.

Они вышли на след ещё днём. След был тонким — как дыхание в мороз. Но я почувствовала: там был крестраж. Тот, кто носил его, — больше не человек. Мы шли — по тропам, которые давно забыл сам лес. По камням, покрытым рунами, что только магия читала вслух. С каждым часом всё больше казалось, что не мы находим врага — а он ведёт нас, играя.
Когда солнце ушло за кромку холмов, началось. Сначала — тени.
Потом — голоса, искажённые магией. И взрыв. Пожиратели вырвались из воздуха — трое, потом шестеро. Мы — вдвоём. Лес превращался в капкан. Каждая коряга могла быть ловушкой, каждое ветвление — тупиком. Мы бежали. Сначала — по земле. Потом — через мост, который рушился от заклятий. Драко едва не сорвался — я схватила его за запястье, почувствовав, как его магия дёрнулась, как живая. Ветер усиливался, а над нашими головами — вихри, завихрённые чарами. И под землёй — тоннели из льда, рваные, зыбкие. Я обрушила один — чтобы не дать преследователям пройти.
Их было пятеро, когда нас догнали. Один из них — в маске вороньего черепа — вытянул палочку:
— Круцио!
Я знала — цель был Драко. Я прыгнула вперёд. Всё тело вспыхнуло болью, как если бы кости налились ядом. Это был не крик — это было молчание боли. Я прошипела, рухнув на колено,
но не упала до конца. И тогда это случилось.
Драко.
Он — взревел.
Не как мальчик, не как волшебник. Как живое существо, в котором сломали всё.
— НЕТ!
Без палочки. Без движения. Только голос. Только боль, что стала магией. Лес вспыхнул. Белым. Так, что на секунду всё исчезло — и тьма, и враги, и даже небо. Когда ослепление спало — трое из них уже не шевелились. Остальные — бежали.
Мы стояли в молчании. Кровь стекала по подбородку. Рот — как наждачная бумага. Руки дрожали, но не от страха —
от того, сколько ещё было не сказано. Я вытерла губы тыльной стороной ладони. Он — закрыл лицо руками, будто боялся себя.
— Это... что было?.. — прошептал он, глядя в землю. Я смотрела на него. Скорее — в него. В этого неузнаваемого, но настоящего Драко.
— Видишь? — сказала я тихо. — Мы оба — больше, чем наши родословные. -он смотрел на меня долго. Словно только сейчас понял, что не отец держал его судьбу. Что он — не инструмент. А человек.

Прошло три дня с последнего боя. Три дня — через поля, через заброшенные дороги, через сон на холодной земле и молчание, в котором всё уже было сказано. Мы вышли к Темзе под утро. Небо было стальным, как меч, а вода — чёрной и неподвижной, как предчувствие. Мы стояли на берегу, среди теней старых доков, и молчали. Это был Лондон. Но не тот, где живут. Тот, где умирают или побеждают. Я посмотрела на Драко. Он не улыбался. Но и не прятался. Мы уже были другие.
У Платформы 9¾, в дыму и спешке, среди шорохов поездов и случайных взглядов, нас нашла сова. Старая, пепельная, с капелькой крови на одном крыле. В лапах — письмо. Почерк — узнаваемый.
Гермиона.

«Положение ужасное. Битва близко. Мы в Доме Блэков. Гарри ждёт. И знаешь, Александра... Мы все хотим, чтобы ты пришла.
Не как оружие. Как та, кто нас спасла, когда никто не должен был.»

Я сжала письмо пальцами. Оно хрустнуло. Потом подняла глаза. Драко смотрел на меня спокойно.
— Ты готов? — спросила я, просто. Он чуть вскинул бровь. Мгновение подумал. И сказал:
— Я родился не для битвы. Но я умру в ней, если ты рядом. -никакого пафоса. Только правда. Я кивнула. Мы шагнули в дым.
Внутри пахло пылью, старой магией и чем-то личным. Как боль, передающаяся по крови. Я не была здесь раньше,
но знала: каждый угол этого дома впитал тайны, крики, заклинания и горечь поколений. В коридоре висели старые портреты. Они не кричали, когда мы вошли. Они — замолчали. Наверное, даже им стало интересно, что мы скажем.
Гарри вышел первым. Прямо, как обычно. Он посмотрел на меня — и просто кивнул. Без слов. Как признание.Рон стоял сзади. Рука на палочке. Настороженность — в каждом движении. Он сжал челюсть. Гермиона шагнула ближе. На лице — усталость и тревога, но взгляд — как свет от окна в темнице.
— Ты пришла, — прошептала она и обняла меня. Просто. Без разрешения. Точно знала — я не оттолкну. Я обняла в ответ.
— Я пообещала, — сказала я. — И не одна. -она посмотрела на Драко. Он стоял чуть позади. Высокий, молчаливый, будто чужой в этой комнате. Но не убегал.
— Это мы заметили, — буркнул Рон, но без яда. Больше — как защитная реакция. Драко слегка склонил голову. Ничего не сказал. Но его взгляд... Был полон вины. И готовности. Он не искал оправданий. Не ждал, что его поймут. Он просто стоял рядом со мной. Как выбор.
Мы сидели в гостиной. Перед нами — старая карта Хогвартса. Гарри держал в руках перо, уже испачканное.
— Северное крыло нужно укрепить. Через него могут войти Пожиратели.
— Дом Слизерина будет сложнее контролировать. Там много колеблющихся.
Я наклонилась.
— Тогда нужно разделить Зал Потерянного — провести барьер, если школа даст.
— Ты уверена, что школа примет тебя? — спросил Гарри.
— В тебе — магия Грин-де-Вальда.
— И в тебе — магия Поттера. Мы оба дети прошлого. Но школа чувствует не имена. А намерения.
Он кивнул.
— Тогда я тебе верю.

Поздно вечером она пришла ко мне на чердак. Я сидела у окна, писала что-то в свой старый дневник.
— У меня есть кое-что. Нашла в книге времён основателей. -она протянула лист. На нём — золотой символ: треугольник с лучом и кругом внутри.
— Это — та реликвия, которую ты хранишь?
— Камень. Не просто артефакт. Он отражает волю носителя. Если в тебе — разрушение, он сожжёт. Если в тебе — защита, он усилит. -Гермиона изучающе посмотрела на меня.
— А в тебе что?
Я закрыла глаза.
— Пока не знаю. Но в момент истины — узнаю.

Он появился ночью. На кухне. Из ниоткуда.
— Ты не изменилась, — сказал он, глядя на меня, как будто видел впервые.
— А вы, профессор, всё ещё делаете вид, что ничто не касается вас?
— Я знаю, кем ты была. И кем можешь стать. Но теперь — я прошу.
— Спаси Драко. Он — единственное, что осталось от моей клятвы.
Я подняла бровь.
— А Гарри?
— Он — сам по себе. А ты... ты можешь изменить всё, чего не смог я.
И он ушёл. Не попрощавшись. Но я чувствовала: он только что выбрал свою сторону.

Поздно. Все спали. Я стою у окна, держу кулон в руке. И слышу, как за спиной шепчутся. Гарри и Драко. На кухне. Тихо. Без ярости.
— Ты любишь её? — спросил Гарри.
— Да. И, может быть, всегда любил. Только не знал, что это значит.
— Ты встанешь за неё? Даже если Лорд прикажет тебя убить?
— Я уже выбрал. Я стою за неё. Даже если умру.
Гарри вздохнул.
— Тогда встань и за нас. За школу. За всех.
— Я встану, — тихо. Почти благоговейно. — Потому что она меня изменила.

Я закрыла глаза. Утро уже начиналось. Где-то в мире тьма собиралась в кулак. Но в этих стенах — было нечто, что она не могла сломить. Союз. Я сжала реликвию. И прошептала:
— Я — не дочь войны. Я — её конец.